В прошлом году замглавы президентской администрации Владислав Сурков, считающийся главным идеологом власти, инициировал философско-политические дискуссии, призывая интеллектуальное сообщество к самостоятельному "производству смыслов и образов, интерпретирующих всеевропейские ценности и называющих российские цели", - дабы "доказать, что о свободе и справедливости можно и должно думать и говорить по-русски".

Со своей стороны, Сурков выступил с идеей суверенной демократии - эскизом политического проекта для "амбициозной" России (см. "МН" N45/2006). По горячим следам ее обсудили и с практикующими политологами, и с "подшефными" Кремлю политактивистами. А теперь, примерно через полгода, профессиональный политик пришел поговорить о своей концепции с профессиональными мыслителями на ученый совет в Институт философии РАН.

"Плавающие" смыслы

К встрече с кремлевским гостем в особняке на Волхонке подготовились основательно - вооружившись и методологией, и политической теорией, и знанием предмета. Многие признавались, что перечитали статью "Параграфы pro суверенную демократию" не один раз, а один из ученых даже презентовал Владиславу Суркову посвященный ей реферат.

В начале заседания директор ИФ РАН Абдусалам Гусейнов напомнил о том, что в истории Института был только один случай, чтобы к философам приходил высокопоставленный представитель власти. Это было еще в 1947 году, когда состоялся философский диспут с участием Андрея Жданова. Впрочем, поспешил заметить академик, по содержанию нынешний случай не имеет с советским прецедентом ничего общего. Да и Владислав Сурков всячески давал понять, что текущий момент не требует от ученых-гуманитариев обслуживания генеральной линии власти ("плюс нынешней бюрократии") и постоянно подчеркивал собственный статус любителя в философских размышлениях.

Единственная ностальгическая нотка, звучавшая у замглавы АП, относилась не к самому советскому прошлому, но к тому "большому проекту", успешной доктрине, которая несла в себе мощный посыл другому миру и вызывала сочувствие у ведущих интеллектуалов Запада. "Отказавшись от этого языка, мы не создали новых интересных и широко известных философских подходов к жизни, к политике, к бытию вообще. И пока мы не поймем, что нет отдельно взятого военного или политического превосходства, но первенство в международной конкуренции предопределяется превосходством культурным, у нас будет длиться это сложное внутреннее состояние, неопределенное и по-своему мучительное", - констатировал Сурков, настаивая на новых стандартах интеллектуальной деятельности.

Однако выяснилось, что далеко не все представители философского сообщества свыклись с тем, что власть первая отказалась от прежней логики поведения. Их главные расхождения с государственным подходом оказались даже не идеологическими, но стилистическими.

Так, главный научный сотрудник сектора истории западной философии, доктор наук Эрих Соловьев, сообщил, что в кулуарах института "судачили о появлении кремлевского документа, который формулирует необюрократическое кредо", и не ожидали, что статья Владислава Суркова окажется игровым, метафорическим, во многом ироничным текстом, написанным "клиповым языком подмигивания и перемигивания". Принимая в целом концепцию Суркова, философ указал на "повсеместную острую потребность в максимально однозначном, официальном политическом тексте, серьезном и педантичном, где было бы как можно больше развернутых обоснований и доказательств". Академик Теодор Ойзерман предложил Владиславу Суркову развить каждую идею "манифеста" в статью или раздел книги и даже посетовал на то, что некоторые важные тезисы - например, о российской нации - "так и не получат законодательного оформления".

Подтвердив необходимость подробнее развернуть отдельные положения своей статьи, Владислав Сурков все же пытался донести свою мысль о том, что нынешняя дискуссия и есть одна из таких попыток, которые совсем необязательно должны обрастать формальными признаками. Хотя политик был совсем не против того, чтобы поместить свою концепцию в более широкий теоретический контекст (как это предложила доктор философских наук Валентина Федотова, говорившая о национальных моделях модернизации и о "втором дыхании" суверенности в современном глобальном мире).

Единственное, что бескомпромиссно отстаивал Владислав Сурков, это язык своих "Параграфов": "Возможно, я не прав, но я писал именно так абсолютно сознательно. Мне нравятся "переливающиеся" тексты и игровая культура. Может быть, чиновнику это и не к лицу, но я и сам еще не настолько определился и не настолько уверен в правоте простых схем, которые что-то однозначно навязывают. Наверное, нужен ясный и четкий дискурс, дисциплинированный и дающий ясные определения. Или по крайней мере кажущиеся таковыми. Но пока в нашем обществе царит семантический хаос, с моей стороны было бы неразумно расставлять все по своим местам. Плавающие дискурсы уместны, и пусть они пока попарят над поверхностью".

Впрочем, многие философы были того же мнения. Например, доктор наук Валерий Подорога увидел ценность текста как раз в том, что он "отличается от призывов ЦК КПСС и побуждает к дискуссии". Завотделом историко-философских исследований Неля Мотрошилова подчеркнула, что явная прокламационность "Параграфов" не отменяет теоретических наработок, которые приняты в расчет у Суркова и "прорастают сквозь корневую систему" его статьи.

Точнее же всех сущность "Параграфов" определил кандидат философских наук Александр Рубцов. По его словам, "такие сильно заряженные концепции, как суверенная демократия, очень быстро отчуждаются от автора и даже от текста и начинают жить самостоятельной жизнью. Происходит дробление, растаскивание смысла". Поэтому суверенную демократию объясняют и как политический режим, который побеждает сепаратизм на своей территории, и как способ обеспечить суверенитет на международной арене, и как государство, которое российский народ создает самостоятельно, и как непреложное основание, прописанное в Конституции. Это явление философ назвал интеграцией через непонимание: "Бывает, что в обществе люди не понимают друг друга до конца - и слава Богу! Не дай Бог, поймут. Так и применительно к концепции суверенной демократии возможно как вычитывание, так и "вчитывание" смыслов". Следовательно, подвел итог мыслитель, "надо не столько углублять и развивать этот текст, сколько уходить от него в сторону, пусть даже наобум, и смотреть, как теория будет оседать на практике". Замглавы АП полностью поддержал его и повторил, что "некоторые смыслы не надо до конца прояснять, иначе это может привести к разрушению целостности": "Я боялся окончательной ясности, боялся запутаться в ней. И в политике люди часто говорят вещи приближенные, но не доведенные до определенной точки. Думаю, что это очень верно".

Демократия-для-всех

Однако встреча Владислава Суркова с философами не ограничилась спорами о методе. Полемика по поводу демократии между теми, кто досконально изучил политическую материю в теории, и теми, кто ее знает изнутри, оказалась довольно оживленной. Конечно же не обошлось без традиционного спора о терминах. Хотя большинство выступавших назвали "суверенную демократию" непротиворечивым и оправданным понятием. Так, политолог Игорь Пантин напомнил, что в англоязычной литературе можно найти десятки определений демократии.

Единственным противником термина, предложенного Сурковым, выступил исследователь философских проблем политики Вадим Межуев, назвавший "суверенную демократию" тавтологией. Он также раскритиковал попытки отыскать аналогии в западном дискурсе: "В европейских источниках суверенная демократия - это просто синоним государства. Он уточняет, что Европейский союз не ущемляет суверенности входящих в него стран". Затем ученый обратился к тем административно-правовым средствам, с помощью которых государство обеспечивает суверенитет. По мысли философа право не может быть суверенным, как и математика, - иначе решение задачи не сойдется с ответом. "И все же мне бы хотелось, чтобы лучшие математические школы были в России", - парировал Владислав Сурков, не отрицая и некоего противоречия, и множества смыслов, заложенных в его термине. При этом политик не согласился с тем, будто "несуверенных демократий не бывает", поскольку "существуют государства и нации, у которых просто нет ресурса для поддержания реального суверенитета; они могут быть демократическими при наличии элементов внешнего управления, которое устанавливается на основе добровольного консенсуса".

Участники круглого стола обсудили и другие аспекты политического устройства. Владислав Сурков рассказал, что плюралистическая демократия ему ближе, нежели мажоритарная. Однако он поспорил с утверждением одного из участников, что все, даже самые малые общественные группы, должны формировать представительные органы власти: "Конкуренция - это благо, но нельзя доводить ее до абсурда. Никто не может упрекнуть США в том, что там нет механизмов плюралистической демократии, однако у них единственный парламент в мире, где представлены только две партии. Безусловно, малые группы должны доводить свои интересы и до власти, и до других сообществ. Но для борьбы за парламентские кресла политические субъекты должны быть достаточно увесистыми".

Правда, помощник президента обмолвился между делом о доминирующей роли "Единой России" в нынешней Госдуме, но подчеркнул, что не всегда верно обращать повышенное внимание на формальные признаки демократии, как это делают либералы. Здесь важен именно органический подход, учитывая то, что Россия является частью европейской цивилизации, но довольно своеобразной: "В том же Дагестане есть демократическая форма, но за ней стоит совершенно иное содержание, иные приводные механизмы - баланс этнических групп. И некоторые демократические практики скорее помеха, поскольку в нее приходится встраивать реальные сущностные модели, которые держат общество в дееспособном состоянии".

В этой связи Владислав Сурков отметил, что демократия прежде всего призвана обеспечивать социальную солидарность, оставаясь "демократией для всех", как в рузвельтовской модели, и не должна оборачиваться "дарвинистским" походом в отношении недостаточно успешных граждан. Кроме того, политик посоветовал уходить от однозначных оценок явлений: "Здесь прозвучал тезис о том, что демократия в настоящее время переживает кризис. Но на самом деле демократия постоянно находится в большем или меньшем кризисе, и внутри всего комплекса явлений, которые называются демократией, всегда происходят колебания, пульсация". Сурков также отверг противопоставление явлений, нередкое в обыденной политологии, а также привычку ориентироваться на универсальные принципы: "У нас целая перестройка была построена на общечеловеческих ценностях. Но это принесло только разочарование, потому что политика односторонних уступок имеет нулевую и даже отрицательную капитализацию".

Вертикаль власти и горизонталь мысли

По ходу разговора отходить от теории стали сами ученые, все больше уводя дискуссию в русло практической политики. Обсуждая коррупцию, в том числе и политическую, Владислав Сурков признал, что отсутствие естественной сменяемости элит создает угрозу неотчуждаемости власти внутри страны - ведь ее перехват может быть осуществлен именно с помощью бюрократии. В то же время замглавы АП дал понять, что коррупция была институционализирована как "строительный материал государства, скрепы, на которых держалась система" именно в 90-е, когда оппозиция была очень сильна.

Владислав Сурков согласился с тем, что сейчас в стране существует и ведомственный сепаратизм, и множество автономных "корпораций", которые нужно непременно трансформировать, но очень осторожно и щепетильно, избегая жестких реформ и радикальных чисток. Политик также упомянул явление, когда "у самых активных общественников с горячими сердцами по мере приближения к точке принятия политических решений начинает меняться модель поведения", уподобляясь психологии власть имущих.

Во время встречи ученые успели обсудить с Владиславом Сурковым множество других тем - от интеллектуальных ресурсов и "сбережения народа" до создания нового типа экономики. Но почему-то наибольший эмоциональный всплеск у них вызвали запреты "Маршей несогласных", о которых философы все-таки спросили кремлевского представителя в конце разговора. "Я вижу, в этой аудитории есть немало сочувствующих "Несогласным", - с почти незаметной иронией заметил Владислав Сурков. Замглавы АП уточнил, что власть "не против маршей хоть трижды несогласных, однако сами участники и организаторы акций публично говорят о том, что судьба России будет решаться за ее пределами, и не скрывают того, что их проект - это такой симулякр, который надувается на Западе для дискредитации наших выборов и нашей политической системы". Признавая, что милиция не всегда "действовала по ситуации", Сурков обратил внимание на сознательные попытки активистов спровоцировать силовые структуры...

Впрочем, дискуссия не свелась к "режимным" вопросам, и область чистых идей все-таки взяла верх над сиюминутными политическими треволнениями. Пожалуй, наиболее точно пафос обсуждения уловила Неля Мотрошилова. Вспомнив афоризм Черчилля - "у демократии множество недостатков, но ничего лучшего пока не придумано", философ добавила: "Сегодня эта констатация звучит как обвинение. Если ничего не придумали, значит, плохо думаем. Нужно всем миром искать новые формы демократии, которые опирались бы на цивилизационный механизм".

Между тем о чем-то подобном, видимо, и пытался сказать философам политик. Ведь с уходом советской идеологии российские ученые, в том числе политические мыслители, не просто обрели возможность независимо исследовать механизмы российской власти, но и получили карт-бланш на выдвижение собственных проектов, на конкуренцию в пространстве мысли. Понятно, что внутри академического котла рождается немало теорий, но ни одна из них пока не стала интеллектуальным прорывом в мировом политологическом контексте. Об этом в самом начале сказал участник круглого стола главный редактор "МН" Виталий Третьяков, заметив, что ничего подобного тому же "Столкновению цивилизаций" Хантингтона (как бы ни относиться к этой работе) в отечественной научной среде пока не произвели.

Поскольку со времен Платона единство философской науки и политической практики так и осталось утопическим идеалом, разные народы по-разному определяют для себя формы их взаимодействия или степень взаимного отчуждения. В сегодняшней России власть пока демонстрирует вполне западный подход, хотя и с национальным уклоном. Предлагая собственную идеологему (российская бюрократия исторически этим отличалась), она ни на чем не настаивает. Ища поддержки у профессионалов, все-таки больше ожидает встречных предложений, плодотворных опровержений, "интеллектуальных провокаций". Речь идет не о том, чтобы выстраивать "вертикаль мысли", но чтобы российские мыслители сами создавали конъюнктуру, превращая ее в soft power - вне застывших форм государственной идеологии.

Как пошутил один из философов, теперь Кремль и ИФ РАН стали ближе друг к другу. И все же сфера национального смыслотворчества, о котором говорил замглавы АП, во многом осталась непроясненной. Например, в вопросе о том, как философы смогут двигаться "к национальным целям", побуждаемые "личной выгодой" (тезис "Параграфов"), оставаясь при этом в рамках некоммерческой, но разгосударствленной науки. И то, что в этой дискуссии ни одна из сторон, будь то власть или ученые, не оставила за собой последнего слова - яркая примета нашего времени.

Статья опубликована в газете "Московские новости" № 22 за 2007 г. (08.06.2007)
Публикуется на www.intelros.ru по согласованию с автором.
Источник: http://www.mn.ru