Журнальный клуб Интелрос » Credo New » №2, 2007
Открытие Другого не всегда подразумевает встречу с ним, подчас это – предпосылка для самораскрытия, актуализации творческого потенциала и корректировки набора автостереотипов, составляющих необходимую платформу в дихотомии «мы – они». Одностороннее, а в силу этого монологичное открытие Другого – устойчивая тенденция в истории развития локальных культур. Преодоление одностороннего эгоцентризма – шаг к пониманию иных ценностных предпочтений, мировоззренческих установок, шаг к определению границ собственной культуры. На ХХ век, засвидетельствовавший распад «культурной вертикали», кризис европоцентризма, приходится неизбежное взаимодействие культур в условиях постколониального периода, позднее – глобализации. Проблема диалога культур из области теоретического осмысления переходит в область практического разрешения. В этом случае востребована, как представляется, может быть гердеровская гуманистическая идея всеобщего мира как конгломерата культур, не сводимых к общей сумме множеств, но имеющих свои, внутренние закономерности развития.
«Мультикультурализм»: к истории происхождения термина. Термин «мультикультурализм» появился в Канаде в 60-х гг. ХХ в. для обозначения состояния этнокультурного, расового, религиозного разнообразия населения страны. Официально он был признан в 1971 г[i]., явившись своеобразным актом признания государственными институтами бесплодности ассимиляционной политики, направленной на гомогенизацию культурно многосоставного населения страны. Модель мультикультурализма предполагает легитимацию различных форм культурной инаковости, которая лаконично выражена в формуле «интеграция без ассимиляции». Это подразумевает, что в границах одного государства сосуществуют различные этнокультурные, конфессиональные и т.д. образования, имеющие право на публичную репрезентацию и сохранение своих особенных черт, образа жизни, продиктованного культурной спецификой. Но тем не менее, мультикультурализм – это также способ контроля и регуляции мультикультурной мозаики посредством социальных механизмов. С. Бенхабиб обозначила ситуацию культурного плюрализма термином радикальный, или мозаичный мультикультурализм, понимая под последним наличие в пределах одного политического образования четко дифференцированных общностей, сохраняющих свою идентичность и границы, подобно элементам, составляющим мозаику. Мозаичный мультикультурализм предполагает определенный набор механизмов, обеспечивающих его долгосрочное функционирование: эгалитарная взаимность, добровольное самопричисление, свобода выхода и ассоциации. По мнению С. Бенхабиб, вышеперечисленные социальные регуляторы обеспечивают жизнеспособность данной модели культуры в ее реальном измерении с учетом того обстоятельства, что сами культуры и субкультуры, образующие мозаичное поле, не являются застывшими, статичными образованиями, но содержат программу роста и изменений[ii].
Среди российских исследователей интерес к феномену мультикультурализма был стимулирован событиями 90-х годов, повлекшими за собой всплеск этнического самосознания, заметно поколебавшими монолит советской идентичности. В.А. Тишков акцентировал внимание на том, что мультикультурализм – это не только момент фиксации и признания в обществе/государстве наличия культурных различий, но и «концептуальная позиция в сфере политической философии и этики», находящая свое выражение в правовых нормах, общественных институтах, повседневной жизни людей[iii]. Согласно предположению А.А. Борисова, мультикультурализм следует понимать как идеологию и политику, надстраивающую над этническими ценностями общенациональные – во-первых; во-вторых, как феномен этнокультурной фрагментации социума, который синонимичен «многокультурности» и выступает, таким образом, против культуры как общенационального движения[iv]. Здесь очень отчетливо прослеживается существующее расхождение между мультикультурализмом как идеологией, политикой и мультикультурализмом как культурной многосоставностью/многосегментностью общества, актуализирующей в социуме горизонтальные, ризоматические связи, т.е. мультикультурализмом как живой реальностью.
Некоторые коррективы в прочтение термина и трактовки самого культурного явления внес А.И. Куропятник. Он отметил три уровня понимания мультикультурализма, на настоящий момент закрепившихся в социальных науках: а). демографический (= дискриптивный), суть которого заключается в описании изменений демографических, этнокультурных параметров национальных обществ под влиянием эндогенных (миграция) и экзогенных (иммиграция) факторов; мультикультурализм в этом случае понимается как политика интеграции иммигрантов в принимающее общество; б). идеологический, в рамках которого обсуждаются концепции национальных идеологий; в). политический, ориентированный на практическое применение принципов мультикультурализма как идеологии, политики, рассматривающей права культурных, национальных и т.д. меньшинств, реализующей программы их социальной поддержки; в данном случае мультикультурализм – это политическая программа, направленная на гармонизацию отношений между государством и этническими, культурными меньшинствами его составляющими, а также на урегулирование отношений внутри этих меньшинств[v].
Мультикультурализм, отчасти отражая культурную ситуацию эпохи постмодерна, оказался чрезвычайно созвучен и ее основным ценностным ориентирам. Неолиберальная фаза развития западноевропейской цивилизации вызвала к жизни этнорасовый и культурный полицентризм. Как модель культуры мультикультурализм предполагает прежде всего снятие центрического вектора развития, деиерархизацию и легитимацию форм культурной инаковости. Однако, полифония этнических, национальных культур, субкультур обнаруживает прежде всего многообразие форм проявления, бытования культуры, которые, тем не менее, не являются равноценными, равнозначными. Их уравнение, сведение к общему знаменателю обозначает применение одной классификационной сетки для форм культуры, имеющих различную природу происхождения, различные способы функционирования, различную организацию.
«Ренессанс – это культура общения культур»[vi]. Ключевым словом Ренессанса, обозначившим ментальность эпохи, по мнению Л.М. Баткина, является «варьета» – разнообразие. Характерно при этом, что дешифровка, считывание различных культурных кодов и «их столкновение внутри себя» для человека эпохи Возрождения не предполагало безусловного принятия какой-либо определенной позиции, но подразумевало дистанцирование от всех наличествующих в ситуации их критического осмысления, корректирования, что ставило реципиента в положение не заложника разнообразия, а, напротив, его творца[vii]. Как тип культуры, возникший на границе перехода от средневековья к Новому времени, Ренессанс абсолютизировал креативность самого состояния переходности: «Ренессансные итальянцы видели себя и свой «век», находящимся в средоточии времен. Отсюда эта странная всеядность, этот гениальный «эклектизм», вскормленный уверенностью, что синтез – не из них, а в них, заложен в природе»[viii]. Разнообразие в любых своих проявлениях здесь служило условием формирования диалогической ситуации, предверием диалога как перевода/интерпретации иных культурных кодов. Разнообразие в эпоху Возрождения, порожденное развитием национальных культур, языков, расширением пространства диалога культур, было инициировано переходом от традиционной культуры, определяющейся мифологическим типом сознания, к персоналистскому, личностно-креативному типу культуры, ориентированному на инноватику в различных областях жизнедеятельности[ix]. Развитие же материальной культуры активизировало потенциальные способы формо- и смыслообразования. В этом отношении переход от индустриальной экономики к информационной, сопровождаемый миграциями, экономическими, политическими трансформациями, появлением различного рода субкультурных образований и т.д., также вызывает к жизни разнообразие, выражающееся, тем не менее, в полицентричном многообразии представленных культурных форм.
Разнообразие – этническое, национальное, культурное – определяет движение от замкнутой иерархии, структуры к созданию иных конфигураций, содержащих более сложные приемы сопряжения компонентов в системе. В. Виндельбандт охарактеризовал Возрождение как время «децентрализации во всем разнообразии ее проявлений»[x]. Однако, децентрализация Возрождения и постмодерна не тождественны: децентрализация Возрождения имеет своей основой «открытие» неевропейских – «Других» – культур; децентрализация постмодерна – ризоматичность – суть отсутствие точки отсчета, спекулятивное отношение к культурной инаковости, ее производство и популяризация. А в силу стандартизации способов репрезентации культурной инаковости культура мейнстрима по отношению к последней оказывается индифферентной. Культурную многосоставность эпохи постмодерна, таким образом, отличает от культурного разнообразия Возрождения отношение и восприятие «Другого», другой культуры. Всякий раз важным остается понимание иной культурной позиции и, возможно, оппозиции как «реальной, незавершенной проблемы, как «чужой правды» и, следовательно, точно такое же восприятие своей, кровной правды как открытой, незавершенной»[xi], но отнюдь не шлифование, «дотягивание» неевропейских культур до уровня европейской и отнюдь не введение этнической и культурной самобытности в индустрию «action».
Предпосылки, истоки настоящего исторического этапа глобализации, который в такой же степени может рассматриваться как проявление определенного типа культурной динамики, вызванной информационной революцией, инициирующей в локальных культурах культурогенетические метаморфозы или, напротив, трансформационные изменения, усматриваются глобалистами в культурном проекте эпохи Возрождения[xii]. Однако очевидно, что, как в первом, так и во втором случае, масштабность распространения культурного проекта не предполагает его повсеместной реализации.
Мультикультурализм в США. Иначе, чем в Западной Европе, идея сосуществования множественных культурных миров мыслится в государствах, созданных на иммигрантской основе, таких, например, как США, Австралия, Канада. Мультикультурность государственного образования вносит дополнительный уровень сложности в процесс интеграции общества, который, очевидно, будет носить в этом случае надэтнический способ объединения, апеллировать, главным образом, к социальным механизмам сплочения, таким, допустим, как «американская мечта».
США представляют собой исключительный пример сосуществования множества культур в едином культурном пространстве. Хотя необходимо отметить то обстоятельство, что культурная многосоставность Америки отличается от российской культурной многосоставности прежде всего тем, что в США ни один штат не принадлежит исключительно одной этнической группе, но представляет собой образование из множества сосуществующих этнических сообществ, в отличие, например, от национальных республик РФ. Как мультикультурное государство США, согласно модели «плавильного котла», мыслилось как «сплавление» ангосаксов – этнокультурной основы американской нации – и различных иммигрантских групп; акцентировалось при этом этнокультурогенетическом смешении сохранение и преобладание англосаксонской доминанты. Однако, начиная с середины 60-х гг. программа «плавильного тигля» уступает место идеологии мультикультурализма. Предпосылкой формирования программы мультикультурализма явилась «революция» гражданских прав, в рамках которой был принят «Акт о гражданских правах» 1964 г., ослабивший в целом англосаксонскую доминанту в США, а также «Иммиграционный Акт» 1965 г., открывший дорогу в США огромному притоку иммигрантов из стран «третьего мира»[xiii]. Д. Нейсбит в работе «Мегатренды», рассмотрев основные мегатенденции в развитии американского общества, указал на внутриштатную миграцию и иммиграцию как на основные причины востребованности идеологии мультикультурного общества. Опыт привнесенного этнического и культурного разнообразия здесь не только не противоречит культуре мейнстрима, но и, вписываясь в ее контекст, обогащает, питает ее систему ценностей: «…представители этнических групп не смотрятся как иные, если только они соответствуют общему умонастроению и ценностям страны»[xiv]. Ассимиляционные механизмы в виде массовой культуры, языка, политической системы и системы образования создают ту базовую социальную почву, на основе которой цементируются этнокультурные различия, не противоречащие типическому, вписывающемуся в рамки «американского образа жизни». В мультикультурной политике США отчетливо читается тенденция приобщения иммигрантов к ценностям американского общества. В то же время принятие политики мультикультурализма свидетельствует об отсутствии искомой этнокультурной гомогенности американского общества, о формировании дополнительных механизмов сдерживания этнического и расового экстремизма. Н. Глейзер отметил, что основная проблема в создании единой американской нации – это американцы африканского происхождения, а точнее исторические корни сложных взаимоотношений между чернокожими и белыми американцами, вызвавшие к жизни политику мультикультурализма, «интеграции без ассимиляции»[xv]. Начиная со второй половины ХХ в. значительный рост численности испаноязычных американцев и американцев азиатского происхождения изменяет общую картину соотношения этнокультурных единиц в мультикультурной стране, сглаживая прежнее процентное превосходство англосаксонского населения. Однако, как тонко заметил Н.С. Кирабаев, существуют определенные различия между множественностью наличных культур и многократностью повторения (тиражирования) культурных различий, при котором мультикультурная политика определяет меру и степень допустимого культурного многообразия, ограничивая избыточность инокультурных компонентов, которые могут вызвать дробление, сегментацию культурного поля, изначально представляющего собой коллаж привнесенных культурных форм[xvi]. Отчасти иллюстрацией к мультикультурному обществу звучит докинзовская концепция мимофонда, «культурного бульона» в котором мимы, мельчайшие единицы передачи культурного наследия, по аналогии с генами, пребывают в состоянии постоянной мутации; единственным же залогом выживаемости отдельного мима является его психологическая привлекательность. С этой точки зрения политика американского мультикультурализма подвергает цензуре культурное многообразие, совершая выбор в пользу множественности, вписывающейся в контекст мейнстрима.
Мультикультурализм эпохи постколониализма в Западной Европе. Возникновение мультикультурализма в странах Западной Европы, в отличие от стран, созданных на иммигрантской основе, обусловлено историческим прошлым стран-колонизаторов, на настоящий, постколониальный период переживающих иммиграционные притоки, - с одной стороны; с другой – интенсификацией в странах ЕС регионализационного движения, стимулированного глобализационными процессами. Идеология мультикультурализма в западноевропейских странах стимулируется распространением либеральных ценностей, которые, по мнению С. Скирбекка, атрибутируют проявление нефункциональности, нежизнеспособности западноевропейской культуры. В обществе, по мнению норвежского социолога, придерживающегося либеральных ценностей, строящихся на «внешнем» характере отношений между индивидом и обществом, умаляется значение коллективной культуры. И, соответственно, культура воспринимается как «явление, к которому индивид, согласно своему выбору и предпочтениям, может относиться как к средству собственного развития или просто как к развлечению»[xvii]. Мультикультурализм в странах Западной Европы направлен прежде всего на сдерживание мимикрии национального государства в государство этнокультурных диаспор.
Мультикультурализм в Европе – заимствованная и вынужденная политика. Постколониальный период здесь отмечен, прежде всего, влиянием стран «третьего мира» на развитие событий в странах «золотого миллиарда» - так называемая «колонизация наоборот»[xviii]. Одним из способов ее проявления является миграция. Как вынужденная, так и добровольная миграция вносит определенные изменения в формировании современного культурного облика Европы. В то же время миграция в западноевропейских странах смягчает американоцентристскую направленность настоящей стадии глобализации. По мнению С.К. Бондыревой и Д.В. Колесова, современные виды миграции, как вынужденной, так и добровольной, могут рассматриваться как территориальная экспансия: государство, как правило, оказывает поддержку родственным себе этнокультурным или конфессиональным группам, находящимся на территории другого государства, которые, существуя в виде локальных гомогенизированных групп или диаспор, не всегда «вливаются» в общий культурный контекст[xix]. С этой точки зрения, миграционные потоки, размывая этнонациональную однородность того или иного государства, формируют в пределах его территории очаги различных культур. «Колонизация наоборот», являясь, таким образом, ответом на «глобальный вызов», сместила фигуры на «великой шахматной доске», обозначив такую ситуацию, в условиях которой стратегически выгодное положение на настоящий момент не предполагает безоблачной реализации программы будущего. Кроме того, необходимо отметить влияние перманентной миграции, вызванной частными перемещениями мобильных групп (студентов, туристов, сезонных рабочих) на культурный ландшафт локусов, преимущественно мегаполисов, становящихся культурно гетерогенной средой, включающей в себя самые различные этно-, социокультурные напластования[xx]. Данные причины объясняют специфику политики мультикультурализма в странах Западной Европы. А.И. Куропятник определил мультикультурную политику западноевропейских государств как балансирование между полюсами «исключения» и «включения» иммигрантов в культурный контекст. Это – смягченный вариант адаптации иммигрантов, выражающийся в форме «сдержанной интеграции», которая подразумевает сохранение культуры национального большинства и принятие новых групп меньшинств, выступающих в рамках общей гражданской идентичности[xxi], препятствующей ментальному размыванию границ национальной культуры государства.
Если рассматривать общество и культуру как сложно организованную систему, то рост разнообразия на верхнем уровне предполагает его ограничение на нижнем и, напротив, при росте разнообразия на нижнем уровне уменьшается его присутствие на верхнем, что вызывает нарастание энтропии. Однако культура (жизнеспособная, или функциональная в понятийном тезаурусе С. Скирбекка) является механизмом, регулирующим содержание энтропии в системе, ориентированным на приспособление социума к новым условиям существования. Поэтому для национальных государств Западной Европы постколониального периода проблема сохранения культурного наследия, культивирование национальной истории, сохранение исторической памяти, этнической и культурной идентичности становятся одними из ключевых проблем.
Мультикультурализм и культура постмодерна. Мультикультурализм как модель культуры и идеология мультикультурализма созвучны эстетическим и философским основам постмодерна. Стилистический плюрализм, размывающий границы видов искусств, диффузия больших стилей, преобладание горизонтальных связей-сцеплений над вертикальными иерархическими отношениями, ироничность и, наконец, недоверие в «метарассказы» характеризуют ментальность эпохи постмодерна, которая на первый план выдвигает децентрированного субъекта (дивида). Проблемы идентичности, выбора ценностных предпочтений становятся для дивида решающими. Культурный плюрализм постмодерна, по мнению Н.С. Кирабаева, является следствием онтологического плюрализма, обнаруживая отсутствие единой интегрирующей формы, отвечающей критериям принятой в данном обществе системы ценностных предпочтений[xxii]. Мультикультурализм эпохи постмодерна представляет собой не только этническое разнообразие, но и разнообразие жизненных стилей, ориентаций и культурных тенденций. Поскольку культурный плюрализм состоит не в замкнутом существовании автономных «идентичностей», а в их взаимодействии, политика культурного плюрализма направлена не только на поощрение «диалога» между этнолингвистическими и этноконфессиональными группами, но и на формирование общего коммуникационного пространства, которое по своей природе надэтнично[xxiii]. Нужно признать, что мультикультурализм как модель культуры носит глубоко локальные черты, отмечающие исторические особенности развития культуры, ее породившей. Фрагментация и ризоматичность современного мира – выражение культурной калейдоскопичности преимущественно западноевропейской цивилизации и не освещает реального положения дел в других историко-культурных зонах. Западноевропейский вариант мультикультурализма удивительно точно иллюстрируют теоретические выкладки классиков постмодерна. Ж. Делез и Ф. Гваттари при определении основных черт постмодернисткого типа культуры употребили термин «ризома» (луковица, клубень), заимствованный из ботаники. Ризома противостоит корневищу, представляя собой одновременно и множественность, и единство организованной детерминированности. Основные принципы формирования ризомы, передающие способ культуротворчества, порождения новых культурных форм в эпоху постмодерна, философами сводятся к трем: принципы связи и гетерогенности, объясняющие связь любой точки ризомы с любой другой, и, наконец, принцип множественности. Множественность оказывается сродни субстантивному началу, в котором стирается грань между объектом и субъектом, уступая место бесконечным детерминациям[xxiv]. Культура постмодерна, легитимировавшая множественность как субстантивное начало, определила мультикультурализм и как мировоззренческую позицию, в которой толерантность, терпимость по отношению к культурной инаковости суть также выражение особенного. Терпимость, но не понимание Другого – это тот водораздел, дистанцирующий культуры друг от друга при атомарном и по возможности безопасном мультикультурном сосуществовании, который был определен С. Жижеком как проявление превосходства европейской культуры, не столько открыто диктующей свои ценности, сколько контролирующей формирование ценностных предпочтений в других культурах. «Мультикультурализм – это расизм, который освобождается от всякого положительного содержания (мультикультуралист – это не открытый расист, он не противопоставляет Другому особенные ценности своей культуры), но тем не менее сохраняет эту позицию как привилегированное пустое место всеобщности, с которого он может давать оценку совершенно иным особым культурам – уважение мультикультуралиста к особости Другого и есть форма утверждения собственного превосходства»[xxv]. Пожалуй, бахтинское утверждение, что культура творится на границах, в ситуации взаимодействия культурных миров требует нового и иного переосмысления. Продолжительный исторический период европейская культура оставалась маятником, указующим путь развития; культурой, «опрокинутой вовне», экспансионистской по своему характеру, но замкнутой на самой себе. И китайщина, и ориентализм в западноевропейской художественной культуре – это мечта о Другом, скорее даже о себе как Другом. Настоящая мультикультурная ситуация уникальна в силу того, что это – ситуация говорения, в которой формируются новые ракурсы мировидения, отношения к миру, его постижения.Мультикультурализм, подобно ризоме, объединяющей в себе и плод, и сорняк, – разнообразие и множество. Восприятие, усвоение и адаптация другого культурного опыта, как известно, является стимулом порождения новых культурных форм, культурогенетического процесса, для культуры-реципиента. Опасение, как правило, вызывает то обстоятельство, что за счет новых коммуникационных технологий интенсифицируются и ускоряются процессы взаимообмена между локальными культурами, усложняя момент переработки и выбора информации, ее осмысления, систематизации и «одомашнивания» – с одной стороны; с другой – объем неструктурированного инокультурного опыта, грозящий растворить в своем потоке «особенное», «индивидуальный почерк» принимающей культуры (хотя в глобализирующемся мире все большее количество локальных культур втягиваются в ситуацию имманентного взаимодействия), чрезвычайно велик. Иначе – движение к диалогу культур нередко сопровождается тревогой за сохранение собственных культурных начал, сигнализируя отсутствие уверенности в их жизнеспособности.
[i] Мальковская И.А. Многоликий Янус открытого общества: опыт критического осмысления ликов общества в эпоху глобализации. – М.: КомКнига, 2005. – С. 189.
[ii] Бенхабиб С. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в глобальную эру. – М.: Логос, 2003. – С. 9, 31.
[iii] Тишков В.А. Теория и практика мультикультурализма. / Мультикультурализм и трансформация постсоветских обществ. Под ред. В.С. Малахова, В.А. Тишкова. – М., 2002. – С. 335.
[iv] Борисов А.А. Американские консерваторы и мультикультурализм. Автореферат к.и.н. – Пермь, 2000. – С. 5.
[v] Куропятник А.И. Мультикультурализм: проблемы социальной стабильности полиэтнических обществ. – СПб.: Изд-во СПбГУ, 2000. – С. 8.
[vi] Баткин Л.М. Итальянское Возрождение: проблемы и люди. – М.: Изд-во РГГУ, 1995. – С. 187.
[vii] Там же. – С.208.
[viii] там же. – С. 188.
[ix] Каган М.С. Введение в историю мировой культуры. В 2-х кн. Кн. 2. – СПб.: ООО «Петрополис», 2003. – С. 66.
[x] Виндельбанд В. История философии. – Киев: Ника-Центр, Вист-С, 1997. – С. 294.
[xi] Баткин Л.М. Неуютность культуры. / Баткин Л.М. Пристрастия. Избранные эссе и статьи о культуре. – М.: ТОО «Курсив-А», 1994. – С. 20.
[xii] Чумаков А.Н. Глобализация. Контуры целостного мира. – М.: ТК Велби, Проспект, 2005. – С. 198.
[xiii] Борисов А.А. Мультикультурализм: Американский опыт и Россия. / Мультикультурализм и этнокультурные процессы в меняющемся мире: Исследовательские подходы и интерпретации. Под ред. Г.И. Зверевой. – М.: Аспект Пресс, 2003. – С. 13.
[xiv] Нейсбит Д. Мегатренды. – М.: ООО «Изд-во АСТ»; ЗАО НПП «Ермак», 2003. – С. 344-345.
[xv] Глейзер Н. Мультиэтнические общества: проблемы демографического, религиозного и культурного разнообразия. // Этнографическое обозрение, 1998, № 6. – С. 106.
[xvi] Глобализация и мультикультурализм. Отв. ред. Н.С. Кирабаев. – М.: РУДН, 2005. – С. 113-114.
[xvii] Скирбекк С. Неадекватная культура: Современная идеология и человек. – М.: Изд-во «МИК», 2003. – С. 91.
[xviii] Гидденс Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь. – М.: Изд-во «Весь мир», 2004. – С. 33.
[xix] Бондырева С.К., Колесов Д.В. Миграция (сущность и явление). – М.: Изд-во МПСИ, Воронеж: Изд-во НПО «МОДЭК», 2004. – С. 280-281.
[xx] Abrahamson M. Global Cities. – N.Y., Oxford: Oxford University Press, 2004. – P. 48-49.
[xxi] Куропятник А.И. Указ. Соч. – С. 161.
[xxii] Кирабаев Н.С. Культурная идентичность, плюрализм и глобализация в современном философском дискурсе. // Культурная идентичность и глобализация: Доклады и выступления. 5-й Международный симпозиум «Диалог цивилизаций: Восток - Запад», 27-28 апреля, 4-5 мая 2001 г. Под ред. Н.С. Кирабаева, А.В. Семушкина, Ю.М. Почты, С.А. Нижникова. – М., 2002. – С. 17.
[xxiii] Малахов В. Зачем России мультикультурализм? / Мультикультурализм и трансформация постсоветских обществ. Под ред. В.С. Малахова, В.А. Тишкова. – М., 2002. – С. 59.
[xxiv] Делез Ж., Гваттари Ф. Ризома. / Философия эпохи постмодерна: Сб. переводов и рефератов. – Минск.: Красико-принт, 1996. – С. 12.
[xxv] Жижек С. Интерпассивность. Желание: влечение. Мультикультурализм. – СПб., 2005. – С. 110.