Двенадцать (начало) было ознаменовано оптикой мутного стекла: проржа­вевшие крыши гаражей, с них скатываешься, оставляя на себе рыжие и кро­вяные следы, если летом. Если осенью — соседи, лишенные человеческой речи, в шесть утра горланящие ту же песню, что и прошлой ночью (ад повто­рения), — ею заходится окно дома, прежде бывшего бараком для строящих завод. Под соседними домами — грунтовые воды, дверные проемы и полки перекошены, отказ плоскостей. Двор замкнут неистовой детской игрой, когда нельзя оглядываться, поздно (в девять) возвращаться домой из парка, носить короткую юбку, распущенные волосы. Зимой светлее, но взгляд обходит ка­навы между домами, где можно встретиться с бездыханным женским телом, привезенным ночью кем-то на машине и оставленным так лежать

Одна из ключевых проблем современной русской поэзии — проблема субъекта. Кто говорит в поэтическом тексте? Каким образом он может быть опи­сан и воспринят? Можно ли за индивидуальными способами конструирова­ния субъекта увидеть общность, характерную для поэтического поколения или некого литературного сообщества? В какой мере от субъекта поэтиче­ского текста можно отделить идентичность его автора? И насколько такой субъект обладает собственной (пусть и конструируемой только во время чте­ния/письма) сущностью, не сводимой к грамматическим категориям?

Выпуск XXII, 2013

Информационно-аналитическое издание

Тема выпуска: Кибер