ИНТЕЛРОС > Материалы рейтинга "СОФИЯ", Борис Родоман > Из столицы в провинцию: крутой склон

Борис Родоман
Из столицы в провинцию: крутой склон


17 декабря 2011

Россия состоит из двух частей – Москвы и Не-Москвы. В обыденном представлении это больше чем разные регионы и даже страны – это особые части света [1]. Рассмотрим некоторые взаимоотношения между ними со скромной целью – добавить кое-какие разрозненные штрихи к портрету великой державы.

«Мы из Москвы!»

Бывало, путешествуя по советской глубинке, мы бодро входили в кабинет второго секретаря райкома.

– Мы из Москвы!

Это звучало как пароль. Взглянув на наши «верительные грамоты»,  чиновник без лишних вопросов снимал телефонную трубку.

– Тут у меня товарищи из Москвы. Займись ими.

Нас ставили на ночлег, возили, кормили. Прием гостей из Центра был «ямской повинностью» и общественной работой, а иногда и службой в «органах».

Высокое звание москвича, подкрепленное журналистским билетом и письмами на бланках, хорошо действовало в сельской местности и в малых городах за пределами Центральной России и Северо-Запада, в котором  доминировал Ленинград. Повышенным гостеприимством отличались Кавказ и Средняя Азия; лояльность и любовь к Москве, к России, к советской власти, пресловутую дружбу народов там демонстрировали особенно рьяно.

Вместе с тем, аборигены ревностно следили за подлинностью нашего статуса и нередко требовали уточнения:

– Из самой Москвы?

– Из самой, из самой!

– А то тут недавно были из какого-то Подольска, выдавали себя за москвичей.

В эпоху, когда за колбасой съезжались в Москву с территории не меньше Испании, довелось услышать и нелюбезные слова, брошенные хозяйкой с высокого крыльца:

– Москвичи? Идите, идите! Не нужна нам ваша Москва, не нужна ваша колбаса!

После краха СССР почтительная опасливость мелких  чиновников сменилась откровенным пренебрежением и уклонением от контактов. «Подумаешь, москвичи! Москва нам теперь не указ» (в годы «парада суверенитетов»).

Сейчас можно с комфортом взирать на потемкинскую деревню с высоты экскурсионного автобуса в составе конференции, комиссии, делегации, но на самодеятельных исследователей, проникших с черного хода, местные хозяева смотрят как на тайных соглядатаев и ревизоров. Лучше казаться не журналистами, а бедными, безобидными учеными.

В одном отношении наши московские мандаты действуют по-прежнему – они в какой-то мере гарантируют, что после проверки документов нас не изобьют в милиции так, как обычно избивают местных жителей.

Цена «римского гражданства»

Апостола Павла римское гражданство спасло от бичевания.  «Тогда тысяченачальник, подошед к нему, сказал: скажи мне, ты Римский гражданин? Он сказал: да. Тысяченачальник отвечал: я за большие деньги приобрел это гражданство. Павел же сказал: а я и родился в нем» (Деян. 22: 27 – 28).

Я тоже родился «римским гражданином» и жил без чрезмерного напряжения, в то время как мои ровесники и коллеги, чтобы закрепиться в Первопрестольной, отрабатывали сроки на стройках и заводах как лимитчики; вступали в брак без любви и в правящую партию, становились сексотами.

При просачивании из провинции в центр империи работает такой же «естественный» отбор, как при служебной карьере: продвигается предприимчивый, талантливый, хитроумный, выносливый, но и подлый, циничный, жестокий, способный к большой лжи и предательству. Административные препоны, призванные оградить некоторое пространство  от проникновения нежелательных элементов, сами способствуют концентрации в нем худших и злейших.

Мне кажется, что в  нашей стране  сформировались три административно-территориальных «сословия»: 1) настоящие граждане Москвы; 2) полупровинциалы, прописанные в Московской области и в Петербурге; 3) провинциалы – все остальные. Элита, в том числе региональная, целиком входит в первую категорию: у губернаторов и «олигархов», где бы они ни проживали, имеются резиденции в Москве; миллиардеры все прикреплены к западной половине столицы.

Две или три Москвы в одной России

Москва уникальна, но не единственна; она способна к размножению, к производству потомства. В советское время ее филиалами стали разнообразные территориальные образования, обитатели которых сохраняли за собой  московскую прописку и жилплощадь. Важнейшие секретные объекты на окраинах СССР имели московские адреса.

Помню, как в поезде, пересекавшем Полярный Урал, местный пассажир хвастался:

– У нас тут такое есть, такое! А почтовый адрес – Москва А-400.

Не удалось вырастить где-то вдали от Москвы хотя бы один многомиллионный город, который взял бы роль столицы в своей половине России. Зато Москва размножается на своем месте путем простого роста и деления – административно-территориального и ведомственного.

Сегодня на космическом фотоснимке уже нельзя выявить административную границу Москвы. Московская кольцевая автодорога (МКАД) видна прекрасно, но на одной трети своей протяженности она теперь не служит городской чертой. За этой дорогой, как протуберанцы вокруг солнца, простираются «новые территории» Москвы (из них Солнцево уже довольно старо, остальные – Бутово, Митино, Новокосино и др. – моложе). Между ними зажаты старые города (Химки, Мытищи, Люберцы и др.), надежды которых на присоединение к Москве не сбылись. Однако в обоих административных видах единой городской среды, растущей на месте беззащитного Лесопаркового пояса, сшитого из лоскутов Дальней Москвы и Ближнего Подмосковья, строятся небоскребы, однотипные по высоте и качеству. В соответствии с давно известными законами развития городов, сюда переливается деловая и демографическая активность, здесь оседают наиболее предприимчивые иммигранты.

Получается, что в центре России расположены две Москвы: одна внутренняя, управляемая мэром, а другая внешняя, подчиненная губернатору. Кому выгоден этот административно-территориальный сюр? Думается, что Кремлю, который опасается иметь сверхмощный субъект федерации у себя под боком и предпочитает управлять двумя пристяжными. Коренной же лошадью в этой птице-тройке служат федеральные учреждения. Так что, если говорить о собственности, мы имеем три Москвы в одной городской агломерации – городскую, областную и федеральную.

Столица Подмосковья – город Новомякининск

Получив высочайшее заверение, что слияние Москвы с Подмосковьем не намечается, Московская область подняла голову и напомнила о своем давнем желании иметь все атрибуты субъекта федерации – не только герб и флаг, но и свою столицу на своей территории. На эту роль давно выдвигается город Красногорск: он вплотную примыкает к Москве и расположен в западном, престижном секторе Подмосковья, между московской думско-депутатской «деревней»  Митино и фешенебельным Новорижским шоссе, которое я предлагаю называть Нуворишским.

По простоте душевной я думал, что административным центром Московской области (а до революции 1917 г. – Московской губернии и Московского уезда) была и остается Москва. Но у чиновников своя география и геометрия, похожая на неевклидову.

Московский метрополитен изначально нацелен на обслуживание только первой Москвы (бывшей моссоветовской, а ныне мэрской),  как будто она – оазис среди  безлюдной пустыни.  Как правило, линии не упираются в границу Москвы (за которой они рано или поздно могли бы продолжиться), а склонны загибаться наподобие свастики, дабы лучше охватить свою, административно-московскую территорию (Родоман 1999: 158, 159, 162). Но вдруг стало известно, что строящаяся Митинская линия метро вынуждена пересечь крохотный кусочек Московской области – Мякининскую пойму. И вот уже слышно, что сюда, на заречную землю Красногорска, переведут из Москвы областную администрацию; здесь намечается грандиозная стройка. Поскольку само село Мякинино уже вошло в Москву и к области не причастно, я предлагаю называть новую столицу Подмосковья Новомякининском (название временное, рабочее, как у кинофильма в процессе съемки).

Что же касается пока единственной, проектируемой для  Московской области, станции  метро "Мякининская", то власти, если верить газетам (Российская… 2006) договорились, что платформа на ней будет принадлежать области, а рельсы – городу Москве. Для подъема какого-нибудь предмета или, не дай бог, пассажира, упавшего с платформы, очевидно, будет «задействована» некоторая межрегиональная комиссия,  работающая «на постоянной основе».

Пока что любые два субъекта Российской Федерации не могут соорудить один общий павильон для остановки местных автобусов (нет в нашей стране механизма для решения подобных задач); в лучшем случае два павильона располагаются рядом, а в худшем – на разных концах одной деревни. Теперь же, на Мякининской пойме, мы станем свидетелями нового этапа во взаимоотношениях регионов.

Куда ведет Нуворишское шоссе?

Аристократические кварталы в европейских городах располагаются как правило на западной стороне; тому известны два объяснения: 1) с западными ветрами, преобладающими в наших широтах, поступает чистый воздух, а в Подмосковье, к тому же (в отличие, например,  от окрестностей Парижа), и реки текут большей частью с запада; 2) аристократы, прогуливаясь (в экипажах и верхом) в предвечернее время, инстинктивно направляются лицом к заходящему солнцу и попутно облюбовывают новые места для своих  вилл и усадеб [2]. Елисейские Поля в Париже тянутся на запад-северо-запад, в ту точку, где (в среднем) солнце заходит в летнем полугодии.

Воздвиженка, Арбат, Кутузовский проспект, Рублево-Успенское и Новорижское шоссе устремились туда же, к светлому закату. Но что дальше, за горизонтом, за пределами столичной области? Нелепо перестроенный Гжатск-Гагарин, забытая центральными СМИ Вязьма, обветшавший Ржев, зарастающие поля и «саванны Смоленщины» (Родоман, Каганский 2004; Трейвиш 2005),  сам Смоленск, всё еще слишком удаленный от Москвы, так еще недоступный для быстрого повседневного посещения, – единственный город, который путешественник из Западной Европы, пораженный безлюдностью России, может увидеть из окна вагона. Наши Елисейские Поля не ведут в Европу, а заканчиваются на загородной свалке недвижимости.

Территориальная структура Центральной России обладает  инверсионной асимметрией: вблизи Москвы западный сектор этого региона – самый элитный и процветающий, а вдали – самый упадочный. Переход от процветания к упадку наиболее резок и контрастен на западе. На статистической поверхности, отражающей плотность населения и экономической деятельности, Центральная Россия высится как гора, у которой восточный и южный склоны относительно пологи, а западный и северо-западный особенно круты.

Москва, как известно, переняла у Петербурга роль окна и ворот в Европу,  стала ее активным форпостом, чем-то вроде компрадорской фактории и туземного поселения при аэропорте Шереметьево (Родоман 1996: 101 – 102). Но  примыкающая к Подмосковью с запада часть Центральной России далека от благополучия. Географическое положение между Москвой (самым людным городом Европы) и Западной Европой  почему-то не пошло этому краю на пользу, за исключением полосы вдоль Минского шоссе. Транзитная товарно-денежная река течет одиноко, как Нил по пустыне,  и не  орошает заброшенную, обезлюдевшую сельскую местность.

Новорижское (Нуворишское) шоссе – ось доморощенной, подмосковной Европы – Ближнего Подъевропья (Надеждин 2005: 60), состоящего из еврокоттеджей с евроокнами. Построенная в позднесоветское время для переброски танков в склонную к независимости Прибалтику, амбициозная автострада заканчивается в Волоколамске у последнего на этом пути  общественного  евротуалета.  Дальше, к западу, с аналогичными заведениями успешно конкурирует дремучий кустарник,  подступающий к стенам вокзалов. По мере удаления от Москвы  быстро иссякает поток легковых автомобилей, еще быстрее уменьшается доля иномарок, сужается дорога, а граница области дает себя знать первым большим подскоком зада на сиденье.

Еще более удручающую картину являет здесь железная дорога. За станцией Шаховская она (уже не Московская, а Октябрьская – административный барьер и тут играет большую роль) не электрифицирована, однопутная, пропускает  два-три  дальних поезда в сутки и столько же пригородных (бывает, что с двумя вагонами в каждом). А от Москвы до Волоколамска ходят ежедневно до 20 пар электричек по 10 – 12 вагонов. Такого крутого перепада от буйного Подмосковья  к вялой российской глубинке (живой лишь постольку, поскольку она летом оживляется cтоличными дачниками и рыболовами) нет ни на каком другом радиальном направлении, кроме, пожалуй, Калязинско-Весьегонского. На Рижском направлении, в сущности потерявшем право так называться (его лучше называть Великолукским), наблюдается максимальная инверсия культурно-географического пространства: к востоку от водораздела Рузы и Вазузы простирается сравнительно благоустроенная  квази-Европа, а к западу – какое-то сибирское захолустье.

В поисках других столиц

Беспрецедентная концентрация всего и вся в одной Москве давит на психику россиян и питает навязчивую идею о возможности переноса столицы или части столичных функций  в другое место – то ли опять в Петербург, то ли поближе к географическому центру великой  евразийской державы, т.е. в Сибирь. При всех драматических колебаниях между столичностью и провинциальностью Петербург бесспорно  удерживает историческую  роль второй столицы. А где же третья? После введения в 2001 г. федеральных округов кажется очевидным, что третьим по значению городом России может быть только центр одного из них.

Еще декабристы хотели перенести столицу империи  из  самодержавного Петербурга в бурно развивающийся купеческий и «гражданский» Нижний Новгород, вскоре, в эпоху пароходства, ставший де-факто экономической столицей России; в сферу его влияния втягивались даже Кавказ и Персия. Но железные дороги, бывшие при грузовых перевозках сначала лишь дополнением к пароходам, в ХХ в. перечеркнули Волгу, а Нижний превратили в два больших железнодорожных тупика, поскольку строительство железнодорожных мостов через великие реки в месте их слияния запаздывало; рельсовая связь Петербурга и Москвы с Сибирью   уже прошла через Вологду, Ярославль, Сызрань.

Выросший как придаток ВПК знаменитый автозавод, засоривший российские дороги смертоносными «газелями», не вытягивает Нижний Новгород в лидеры при нынешней экспортно-сырьевой ориентации. Екатеринбург, возглавляя Уральский федеральный округ, проглотивший нефтегазоносную Западную Сибирь, гораздо более перспективен. Но быть третьим или даже вторым городом страны еще не значит стать кандидатом на роль ее столицы. Профессиональному географу трудно представить во главе России иной город, кроме Москвы. Это легче сделать фантазеру, не отягощенному географическими и историческими знаниями.

Перенос в провинцию и рассредоточение по стране тех или иных ведомств, чтобы разгрузить Москву, а работников приблизить к объектам их деятельности, не нов; это уже делалось при Н.С.Хрущеве и привело к разбуханию и дезорганизации госаппарата, поскольку каждый выведенный из Москвы объект оставлял в столице свой филиал в размере прежнего целого учреждения. После смерти или отставки Правителя, затеявшего такое  переселение, как и по окончании войны, вызвавшей необходимость эвакуации, ссыльное учреждение возвращается в столицу, оставив в провинции свое потомство.

Если даже вся федеральная власть переедет в далекую Тмутаракань, то на Старой площади, в Кремле и в Белом доме, а также в новых, построенных по такому важному случаях огромных зданиях, разместятся московские представительства (постпредства) этой самой власти с не меньшим количеством чиновников; они не упустят возможности размножиться и нажиться на новых стройках. Исторически сложившаяся гегемония Москвы закреплена в ландшафте, подкреплена мощной инфраструктурой.  Фактическая столичность обладает колоссальной инерцией (Родоман, 2002:  316).

Интересна «теория»  специализированных столиц. Если Москва – политико-административная столица, то Петербург пусть будет культурной столицей. Следуя этой логике, мы без труда найдем готовую или придумаем новую отраслевую столицу – нефтегазовую, алмазную, угольную, курортную и даже игорную (что сегодня актуально), если построим российский Лас-Вегас. Бесспорно, Сочи – приморско-пляжная столица России (как Анталья в Турции), а теперь уже и зимне-олимпийская; Бочаров Ручей – «второй Кремль». Но тут мы употребляем слово «столица»  скорее как метафору.

С культурной столицей приключился конфуз. Телесериал «Бандитский Петербург»,  нацистские убийства, кражи в музеях… Второй или первой столицей «расистской федерации» сделался университетский Воронеж. Коррумпированные вузы, торгуя дипломами и койками в общежитиях, стали рассадниками преступности и крышами для теневого бизнеса приезжих.

Похоже, что происходит усиленная  криминализация именно традиционных культурных центров: по мере ослабления роли интеллигенции ее социальную и духовную нишу занимают бандиты. Там, где учитель, ученый, философ потеряли престиж и авторитет, моральные нормы будут задавать криминальные авторитеты.

Экологический потенциал растянутой страны

        Россия вытянулась с запада на восток в погоне за соболем. Карелы из Великого Новгорода и коми-зыряне из Великого Устюга, продвигаясь по своей родной зоне тайги, присоединили к будущей империи Северо-Восточную Европу и Северную Азию (Историко-культурный… 1997: 55 – 59).  Золотоносная Южная Сибирь была пристегнута к меховому поясу позже.

Транссибирская железная дорога не сделала Россию двухполюсной державой наподобие США, где старое ядро прижимается к Атлантике, а молодое к Тихому океану. Наше дальневосточное Приморье не стало  второй Калифорнией; за границей остался хинтерланд (потенциальная зона тяготения), так как не удалось присоединить Маньчжурию; русский Харбин растворился в многолюдном Китае. Полуизолированной от России оказалась приморская цитадель, гарнизон которой теперь  промышляет браконьерством и ввозом подержанных автомобилей.  Обжитой треугольник России (с плотностью населения свыше 1 чел./км²) слишком остро выклинивается к востоку. Автопробег из Владивостока в Москву – всё еще редкий спортивный подвиг.

Умения и числа россиян хватает, чтобы обеспечить более или менее цивилизованную жизнь в больших городах и их пригородных зонах, а также на черноземном и приморском юге (Нефедова 2003). Но что делать с остальной территорией, занимающей миллионы (!) квадратных километров? Если не отдавать Великому соседу, то лучше устроить там природные заповедники и парки – под патронажем ООН, под охраной международных вооруженных сил, частью которых могла бы стать и российская армия.

Я полагаю, что на большей части нашей страны можно без труда сохранять и восстанавливать природный ландшафт путем простого воздержания от вредной деятельности. Это касается не только Сибири, Дальнего Востока и Крайнего Севера, но и многих других районов так называемого Нечерноземья, в том числе и облекающего Подмосковье с запада бывшего Льняного Полумесяца (от валдайских озер до брянских лесов). Экологическая специализация обеспечила бы России более устойчивое и незаменимое место в «постиндустриальном» мире, нежели нынешняя роль поставщика  невозобновляемых энергоносителей  и сырья (Родоман 2006).

Литература

Историко-культурный атлас республики Коми. – М.: Дрофа, ДиК,  1997.

Каганский В.Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство: Сборник статей. – М.: НЛО, 2001

Надеждин И. Ближнее Подъевропье // Итоги, 26 сент. 2005, с. 60 – 64.

Нефедова Т.Г. Сельская Россия на перепутье: Географические очерки. – М.: Новое изд-во, 2003.

Родоман Б.Б. Внутренний колониализм в современной России // Куда идет Россия?.. Социальная трансформация постсоветского пространства. – М.: Аспект Пресс, 1996, с. 94 – 102.

Родоман Б.Б. Территориальные ареалы и сети. Очерки теоретической географии. – Смоленск: Ойкумена, 1999.

Родоман Б.Б. Морфология и динамика российского пространства // Родоман Б.Б. Поляризованная биосфера: Сборник статей. Смоленск: Ойкумена, 2002, с. 313 – 318.

Родоман Б.Б. Экологическая специализация России в глобализирующемся мире (Проект нестандартного решения) // Общественные науки и современность, 2006, № 2, с. 78 – 88.

Родоман Б.Б., Каганский В.Л. Русская саванна // География [еженедельник], 2004,  № 5 (732), 1 – 7 фев., с. 3 – 11.

Российская газета, 27 сент.

Трейвиш А.И. Саванны Смоленщины [стихотворение] // Светский союз. Альманах. Вып. 5. М.: Росс. гуманистич. об-во, 2005, с. 168.

Примечания

1. «Товары из Европы, Москвы и России. (Реклама на телевидении, Норильск, 1997)» (Каганский 2001: 377).

2. Гипотезу гелиотропизма прогуливающихся аристократов предложил французский астроном К.Фламмарион (1842 – 1925).


Вернуться назад