Пульсация освоенного пространства страны – явление нормальное, связанное с волнами освоения новых территорий, миграциями, войнами, экономическими кризисами и т. п. Не вдаваясь в исторические волны освоения, обратим внимание на вторую половину ХХ века, когда стала затухать предыдущая волна расширения освоенного пространства. И хотя поначалу речь не шла о сужении, в староосвоенной зоне накапливались сдвиги, ведущие к фрагментации и расслоению сельского пространства. Они долго не осознавались ни властями, ни общественностью. И только в 1990-х гг. резкая экономическая поляризация и демографические изменения заставили говорить о поляризации пространства и его сжатии с самых разных позиций: от алармистских высказываний о потере освоенных земель, культуры и связанных с ними внешних угрозах до вполне прагматичных оценок этого процесса.

Существует два понимания сжатия пространства. Первый – повышение его проницаемости в связи с развитием средств транспорта, технологий, информации, проникающей до дальних деревень, второй - сокращения площади освоенных территорий и стягивание населения и экономики в отдельные очаги. В данной статье основное внимание будет уделено второму виду. Но экскурсы к первому неизбежны, поскольку лучшая транспортная и информационная проницаемость, как это ни парадоксально, не только не останавливают поляризацию и физическое сжатие освоенных земель в сельской местности, но даже усиливают их.

Поляризацию сельского пространства отражают четыре группы параметров:

- разные тренды динамики населения в разных районах и различия в качестве социальной среды в сельской местности;

- преобразование системы расселения внегородского пространства, включая укрупнение или исчезновение деревень;

- динамика хозяйственной деятельности и ее пространственная поляризация в сельской местности, включая наиболее землеемкие сельское и лесное хозяйство, расширение зон экономической депрессии;

- динамика землепользования, забрасывание сельскохозяйственных угодий, которое служит прямым индикатором физического сжатия используемых территорий.

Идущее в настоящее время сжатие освоенного сельского пространства обусловлено двумя основными факторами: незавершенной урбанизацией, а следовательно, сокращением сельского населения на фоне общего сокращения населения страны и экономической поляризацией сельской местности. Их действие заметно в большинстве районов России, но особенно масштабно в ее «коренной» европейской части.  

Проблема сохранения сельских традиций в России напрямую связана с поляризацией и сжатием освоенного пространства и "уходом" носителей этих традиций. Ведь она не сводится только к сохранению отдельных архитектурных или исторических памятников, но включает сохранение культурных ландшафтов, сельских сообществ с их традиционными занятиями, материальными и духовными ценностями.

В России подобное понимание пока не получило практического подтверждения. Правда, с начала 1990-х годов благодаря распространению идей Конвенции об охране Всемирного природного и культурного наследия, культурный ландшафт стал постепенно рассматриваться как категория наследия. Наиболее активно эти идеи развиваются в Российском НИИ культурного и природного наследия им. Лихачева, где выработаны следующие принципы охраны культурного ландшафта (Культурный ландшафт, 2004, с.7):

- наследие включает не только недвижимые и движимые памятники истории, культуры и природы, но и живую традиционную культуру, ремесла и промыслы, исторические технологии, традиционные формы природопользования, этнокультурную среду и природное окружение;

- наследие представляет собой системное образование, в котором отдельные объекты не могут быть сохранены вне связи друг с другом и вне окружающей среды;

- основным объектом охраны становится территория со всем многообразием присущих ей элементов наследия, сохранившимися формами культурной и хозяйственной деятельности.

Попробуем разобраться, насколько это возможно на российском Севере.

Для ограничения Российского Севера была принята схема В. Калуцкого (2008), согласно которой южная граница проходит по границе распространения северо-русского жилищного комплекса.  В статье речь пойдет о Ближнем Севере, т.е. о южной зоне этого ареала, включая юг Архангельской,  Новгородскую, часть Тверской, Вологодскую, Костромскую и Кировскую области. Историческое и культурное наследие этого региона исследуется очень многими людьми.  Моя задача – показать, какие социально-экономические изменения там произошли, какой созидательной или разрушительной силы эти изменения, кто и каким образом может или не может сохранить сложившиеся там сельские традиции. Конкретные примеры опираются на мои собственные исследования на юге Архангельской и в Костромской области.

Исследования опирались на анализ статистической социально-экономической информации,  полевые обследования, интервьюирование местного и пришлого (мигрантов, дачников) населения, анкетирование населения в Костромской области, работу с местными архивами и литературой.

Согласно А.Н. Пилясову (2009), северное Нечерноземье от других периферийных районов страны отличает опора на длительный процесс обживания территорий и накопленные традиционные знания. Но здесь же ниже по сравнению с районами нового освоения уровень образования и, главное, дефицит человеческих ресурсов, архаичная инфраструктура и примитивный характер накопления и передачи знаний.

Сельские традиции: кто и что может сохранить?

Определений традиций множество. В данной статье я понимаю традиции как элементы культуры, которые первоначально всегда возникают как инновации, спонтанно в форме адаптации к среде или навязываются извне. Но если каким-то поколением они начинают восприниматься как норма, и этот опыт передается и, главное, воспринимается следующими поколениями, они постепенно становятся традициями. Поэтому существует несколько пластов традиций, и они могут меняться.

Это не расходится с определением, данным в Большом энциклопедическом словаре, где "традиция – это элементы социального и культурного наследия, передающиеся от поколения к поколению и сохраняющиеся в определённых обществах и социальных группах в течение длительного времени" (1998). Традиции охватывают материальные и духовные ценности, сам процесс социального наследования, его способы, определённые общественные установления, нормы поведения, ценности, идеи, обычаи, обряды и т.д.

С тем, что социальное и культурное наследие надо охранять, никто не спорит. Но для того, чтобы эти рассуждения не превращались в схоластику, надо ответить на четыре очень важных вопроса:

- что собой представляют сейчас сельские традиции на Севере,

- какой исторический пласт этих традиций можно и нужно сохранять,

- кто может сохранить эти сельские традиции,

- кому это нужно.

То есть всегда есть объект, время и субъекты  материально-культурного наследия.

Охватить все виды наследия сложно, данная статья посвящена лишь определенной совокупности традиционных материальных и культурных ценностей без рассмотрения  языка, фольклора, письменных источников и т.п. Речь пойдет:

1 – о людях с их образом жизни, обычаями, навыками, общественными установлениями, духовными ценностями;

2 – о материальных культурных ценностях, включая избы, церкви, усадьбы и другие артефакты;

3 – о типе хозяйствования и культурном ландшафте в целом;

4 – об исторически сложившихся промыслах и ремеслах.

Сельская депопуляция и сжатие освоенного пространства

Первое – сами люди, собственно, носители традиций, что с ними произошло в районах Ближнего Европейского Севера?

Быстрая индустриализация и урбанизация ХХ века наряду с демографическими потерями привели к очень сильной убыли сельского населения и его концентрации. О катаклизмах первой половины ХХ века написано много. Но и во второй его половине происходило не просто сокращение населения вне городов, из поколения в поколение в сельской России шел отрицательный социальных отбор, ведь из деревни в город уезжали  наиболее молодые и активные люди. Зона наиболее сильной депопуляции до 1990 г. (за 30 лет население сократилось более чем наполовину) охватывает почти всю сельскую Центральную Россию и часть Ближнего Севера (рис. 1). Там преобладают люди старше трудоспособного возраста, распространен алкоголизм и т. п.

В 1990-2000-е гг. тренды миграций резко изменились. Произошел приток населения в сельскую местность из бывших республик СССР, а также перераспределение населения в пользу Европейской части из северных и восточных районов России. Но это дало прибавку населения только на юге, в некоторых республиках и в пригородных Московской и Ленинградской областях при продолжающемся сокращении сельского населения на всей остальной территории (рис. 2). В настоящее время, как и 30-40 лет назад, главной проблемой в районах сельской депопуляции является отъезд молодежи, удержать которую никак не удается.

 

Анализ современных миграционных процессов в городах разного размера и в сельской местности показывает продолжающуюся после некоторого перерыва, связанного с экономическим кризисом в начале 1990-х, привлекательность  больших городов и отток сельского населения. Согласно теории дифференциальной урбанизации (Richardson, 1980; Fielding, 1989; Geyer, Kontuly, 1993, Нефедова, Трейвиш, 2002), преобладающий рост крупнейших городов на рубеже веков и в начале ХХ1 века говорит о том, что  урбанизация в России не завершена. Представление, что эту тенденцию можно переломить увеличением доходов сельского населения, – очередная иллюзия. В 1980-х гг., когда работали все агропредприятия, а зарплаты в городе и деревне почти сравнялись, отток из последней был очень сильным. Современное население в деревне во многом держит нищета. Если у людей появляются деньги на квартиру в городе, на обучение детей, они, как правило, уезжают.

Внутри регионов Нечерноземья контраст между пригородами и всеми остальными территориями еще больше, причем внутрирегиональные различия растут быстрее, чем межрегиональные (рис. 3). Например, в Костромской области только пригородному Костромскому району удалось сохранить во второй половине ХХ века сельское население (рис. 4). А в исследуемом нами Угорском поселении глубинного Мантуровского района той же области (на полпути между Костромой и Кировом) осталось 14% населения начала века (Нефедова, 2007), причем его убыль с 1926 г. была беспрерывной (рис. 5).

В целом плотность сельского населения почти всюду падает от пригородов к периферии субъектов РФ, а в Нечерноземье (зоне наибольшей депопуляции) градиенты плотности сельского населения достигают 7-10 раз (рис. 6), формируя обширную внутреннюю периферию, откуда бежит население не только деревень, но и малых городов. Столь сильная поляризация обжитого пространства России произошла из-за относительно редкой сети больших городов, ведь именно такие города, как правило, стягивают вокруг себя сельское население и активизируют сельскую экономику. Хотя в России около 1100 городов, население более 100 тыс. жителей имели в 2008 г. всего 164 города (Численность населения, 2009). Особенно явную пригородную зону с особой социально-экономической средой создают региональные столицы. Чем крупнее город и чем ниже фоновая плотность социально-экономической среды, тем шире пригородная зона повышенной плотности. Зона влияния Москвы распространяется почти на всю Московскую область. У С.-Петербурга, Екатеринбурга и других городов-гигантов она меньше, но тоже охватывает районы-соседи как первого, так и второго-третьего порядков. В черноземной полосе регионов уменьшение плотности населения от пригородов к периферии регионов тоже существенно, но меньше, в среднем в 3 раза (рис. 6). А на плотно заселенном равнинном Северном Кавказе резких различий нет, хотя пригороды тоже стягивают сельское население.

 

В результате сельское пространство России, и так сравнительно слабо освоенное и заселенное, давно уже сжалось в отдельные ареалы (очаги), а между ними возникла социально-демографическая пустыня. И переломить ситуацию в ближайшее время вряд ли удастся. Глобализация и информационная проницаемость пространства лишь усугубляют ее, высвечивая экономические и социальные контрасты городских и негородских территорий и обнажая несоответствие имеющейся социальной среды запросам молодежи.

Система сельского расселения реагирует на динамику демографических процессов, усиливая сжатие пространства. На юге и в пригородах больших городов значительная  часть населения живет в крупных селах размером свыше 1000 человек. Для Нечерноземья, особенно его северной части, изначально была характерна мелкоселенность и постепенная концентрация населения. Этот процесс был замечен и усилен в 1970-е годы политикой деления деревень на перспективные и неперспективные, что диктовалось также концентрацией экономической деятельности и объединением колхозов. В последние десятилетия концентрация населения идет спонтанно, а результаты те же. Среднее звено расселения постепенно размывается (Город и деревня…, 2001, с. 270). Население жмется к сравнительно более жизнеспособным центральным местам прежних систем (до несколько сотен жителей). Число умерших малых деревень растет, а бывшие средние населенные пункты стремительно деградируют, превращаясь в малые с теми же перспективами, если туда не приедут мигранты или дачники. Объединение сельских поселений и  последний финансовый кризис, вызвавший секвестирование региональных и местных бюджетов, только ускорили процессы концентрации и обезлюдения удаленных деревень.

Таким образом, ключевым фактором сильной деградации сельской местности стала не сама по себе урбанизация, которую проходили все развитые страны, а огромное российское пространство и редкая сеть больших городов. При тающем сельском населении огромные территории оказывались как бы выброшенными за пределы активной социальной и экономической жизни. В уже упоминавшейся Костромской области районы за пределами пригорода и полупригорода (то есть вне пояса соседей Костромы 1-го и 2-го порядков) занимают 83% территории, или 50 тыс. кв. км. Там осталось 130 тыс. человек в более чем 2300 сельских населенных пунктов. Но из них 565 деревень уже не имеют постоянных жителей, хотя и продолжают числиться населенными пунктами, а в 850 деревнях живут менее 10 человек, то есть они тоже вскоре лишатся постоянного населения.

В результате возникает вопрос: кто сохранит огромные разрушающиеся северные дома и целые деревни при сильной не только количественной, но и качественной деградации населения? Это важно еще и потому, что разрушаются  не только покинутые дома, но и те в которых живут. Практиковавшийся здесь веками способ реставрации традиционно опирался на обилие леса и населения: раскатали дом, заменили бревна и всей деревней собрали. Теперь такой способ могут заменить только деньги. Но те, у кого они есть, уезжают.

Судя по размеру этих типично северных домов на высоких подклетях с двумя печами, с жилой частью, объединенной со скотным двором, сам тип хозяйства с большим количеством скота, люди здесь жили зажиточно. Общая площадь дома в составляет 150-180 кв. км (рис. 7 и 8).

 

Тот факт, что центральные села сохраняются, все же говорит о том, что часть носителей традиций остается. Более того, исследование деревень разного размера в таких районах показало, что доля носителей традиций зависит от размера поселения. В центральных поселениях их меньше, поскольку туда съезжались разные люди, там более промывной режим. В самых малых поселениях (менее 10 человек) остались бабушки – носители традиций, но передавать их уже некому. А в сельских пунктах среднего размера (30-60 человек) население самое традиционное. Недаром в таких поселениях труднее всего и пришлым людям (дачникам, мигрантам).

Если посмотреть на численность населения депопулировавших районов через призму возрастного состава населения на примере Угорского поселения Костромской области (таблица 1), то очевидно, что через 20 лет трудоспособное население останется, в основном, в Угорах, а вообще какое-либо население в деревнях более чем с 30-40 жителями. Люди старше 60 лет будут постепенно уходить. Молодежь до 30 лет  уезжает.

Таблица 1. Возрастной состав местных жителей на 1.01.2007 г. в %

	Число жителей	старше 60 лет, %	от 30 до 60 лет,%	моложе 30 лет,%
Угоры	227	24	48	28
Давыдово	40	55	30	15
Медведево	10	75	13	13
Хлябишино	59	48	35	17
Дмитриево	10	40	50	10
Аносово	22	68	26	5
Зашильское	6	50	50
Бажино	0
Полома	10	30	30	40
Ступино	2	100	0	0
Всего	386	36	41	22

Многие культурологи считают, что именно в местах, удаленных от административно-хозяйственных центров, сохраняется традиционный сельский ландшафт. Однако периферийность имеет своим следствием сильную депопуляцию, которая не только уменьшает число и носителей традиций, и, главное, тех, кто готов их воспринимать, но и разрушает саму экономическую и ландшафтную среду их проживания.

Подобные процессы характерны для всех областей северного Нечерноземья. Например,  пригород Новгорода - это единственный район, не потерявший за вторую половину ХХ века сельского населения, в то время, как в остальных районах Новгородской области оно сократилось более чем наполовину, а в некоторых – в три-пять раз. В наихудшем положении  по степени депопуляции оказались даже не отдаленные восточные периферийные, а районы вдоль трассы Москва-Петербург, из которых Новгород и С.-Петербург "выкачали" сельское население, а также районы, расположенные в "глухом" углу между Москвой и С.-Петербургом на стыке Новгородской, Тверской и Псковской областей.  На юге Архангельской области Каргопольский район в начале ХХ века был сравнительно плотно заселен, что связано со сравнительно благоприятными для земледелия известковыми хорошо дренируемыми почвами. Исследования сотрудников Института географии РАН в тайге с 80-летними соснами показали, что под тонким слоем формирующегося подзола до сих пор виден двадцатисантиметровый слой черной пахотной земли. В настоящее время для района характерны те же результаты депопуляции, в разных сельских администрациях осталось от 5 до 20% населения начала ХХ века.

В связи с депопуляцией возникает вопрос, какие традиции мы хотим и можем сейчас сохранить?

1 – Можно ли сохранить носителей - самих жителей? Резко переломить тенденцию оттока из деревни, в настоящее время не представляется возможным. На длительную депопуляцию наложились экономический кризис и глобализация.Глобализация обострила проблему важности соответствующей запросам молодежи социальной среды.Современные молодые люди, благодаря телевизору, интернету, имеют возможность сравнивать, и это сравнение не в пользу деревни. Сделать удаленную деревню привлекательнее большого города на данном этапе можно только для городских дачников.

2 – Можно ли сохранить образ жизни населения? Тоже спорно. Если спросить местных жителей, хотят ли они сохранить свой образ жизни в старых избах без газа, водопровода и т.п. Ответят в разных районах, конечно, по- разному. Но там, где сильна депопуляция, сохранить свой образ жизни хотят разве что закоренелые алкоголики. А это не то культурное наследие, которое надо беречь.

3 – Можно ли сохранить материальную культуру и архитектурные ценности? Это возможно, но выборочно и с помощью внешних импульсов при определенной консервации хозяйственной жизни на территории.

4 – А отсюда – можно ли сохранить культурно-хозяйственный ландшафт, который напрямую связан с традиционными видами хозяйственной деятельности?

Экономическая поляризация сельского пространства и традиции

Судьбы сельской провинции и ее население особенно тесно связаны с сельским и лесным хозяйством, как основными работодателями. Да и в малых городах экономика часто держится на переработке местной агропродукции и древесины. Ввиду землеемкости сельского и лесного хозяйства кризис, равно как и модернизация, могут вести к экономической поляризации и  сжатию освоенного пространства в целом.

Сельское хозяйство всегда дифференцировали два вида ренты (по плодородию и по положению). Влияние природы на этот сектор считалось ключевым и в начале ХХ века (Книпович, 2003 – первое издание в 1920-х гг.), и в позднесоветское время (Ракитников, 1970). Но политика самообеспечения регионов, осушение и распашка земель в зонах природного риска говорили скорее о пренебрежении естественными ограничениями. Сочетание тепла и влаги в России благоприятно всего на 14% территории, в основном в Европейской части южнее Оки, где сосредоточено 58% сельского населения (Природно-сельскохозяйственное, 1983; Нефедова, 2003). Так что эти территории лучше обеспечены и природным потенциалом, и трудовым. Тем не менее, в 2000-х гг. после сильного спада агропроизводства в районах с неблагоприятными природно-демографическими условиями четверть всей продукции все еще получали в Нечерноземье и еще четверть – за Уралом (Регионы России, 2008)

Рента по положению, цены на землю и продукцию, как известно, заложены И. фон Тюненом (1926) в модель, где интенсивность и профиль хозяйства определяет расстояние от города на окружающей его условно однородной равнине. Эта модель была разработана 200 лет тому назад для рыночных условий Германии. Однако Г.В. Иоффе показал, что она прекрасно работала в Нечерноземье при нерыночном социализме 1980-х гг. (Иоффе, 1990).

Современные карты выхода валовой продукции с единицы угодий, продуктивности земель и скота в регионах Нечерноземья также повторяют тюненовские кольца. Причем речь идет не о какой-то особой специализации, а о массовом производстве (зерновых, молока), интенсивность которого падает по мере удаления от города. Подобные кольца были хорошо видны еще в середине ХХ века в Европе и даже в США (Хаггет, 1979). Однако, примерно с 1960-х гг. центрально-периферийные различия на Западе вообще и в сельском хозяйстве в частности размывались не только из-за прогресса на транспорте, но и благодаря выравниванию нормы прибыли, доходов и субурбанизации, вытеснявшей агропроизводство из пригородов.

В России в 1990-х гг. также наблюдались процессы территориального разделения труда и сдвиг агропроизводства в южные районы с лучшими природным и человеческим потенциалом (Нефедова, 2009а). Но различия между пригородами и периферией сохранились либо усилились, особенно в Нечерноземье и за Уралом. Отсюда сжатие сельскохозяйственной деятельности к городам несмотря на дороговизну пригородной земли, экспансию дачной и коттеджной застройки, технический прогресс, резко снизивший влияние физической удаленности на радиусы доставки сырья (даже молоко в рефрижераторах привозят за 500-600 км). Главным стало состояние хозяйств, на которые могут опираться переработчики. А сильных хозяйств обычно больше в пригородах.

Влияние городов на сельское хозяйство вообще не прямое, а опосредованное: 1) населением через трудовые ресурсы, социальную среду и 2) обустройством местности через инфраструктуру. Советская политика расширения и удержания освоенных земель защищала сельское хозяйство на периферии депопулирующих нечерноземных регионов огромными дотациями. Их отмена в 1990-х гг. вызвала коллапс колхозов и совхозов, а с ними – целых сельских районов. То есть поляризацию и сжатие агроэкономического пространства,

Концентрация сельского хозяйства привела к тому, что при выходе из кризиса и общем росте агропроизводства в 2000-х гг. посевная площадь даже в целом по России до 2008 г., а поголовье крупного рогатого скота до сих пор продолжали сокращаться.Успешный посткризисный рост был характерен для южных зерновых районов, а в любой нечерноземной области – для пригородов, где продуктивность сельского хозяйства до 1990 г. и теперь при тех же природных предпосылках в 2-3 раза выше, чем на периферии региона. В 2000-х гг. продуктивность также росла в южных или в пригородных районах при усиливающейся депрессии и забрасывании земель на остальной территории.

Сжатие освоенного пространства характерно и для лесопромышленной деятельности. Так, распад советских леспромхозов и появление массы частных лесозаготовителей, финансы которых не позволяют строить лесовозные дороги, новые поселки и т. п., сжимают лесозаготовки к освоенной зоне.

В результате формируется опорный каркас развития сельской местности, который вопреки расхожему представлению о ее континуальности состоит из отдельных очагов и ареалов. При этом выделяются внешняя периферия слабоосвоенных территорий на севере и востоке страны и внутренняя периферия – депопулировавшие районы в ее прежде освоенной части. На Ближнем российском Севере, находящемся на стыке внешней и внутренней периферии, формируются за пределами пригородов огромные зоны экономической депрессии. В  последние двадцать лет хозяйственная деятельность вне городов приходит во все большее соответствие с наличием природного и человеческого капитала, география которого в советское время зачастую игнорировалась.

А отсюда вопрос - что мы хотим сохранить?  Реликтовые ландшафты отдельных деревень при полном упадке вокруг с зарастающими урочищами на месте деревень или с брошенными домами? Или мы хотим сохранить очаги оставшихся полей и ферм как пласт социалистической колхозной культуры землепользования? Но… опять же на фоне заброшенных построек и зарастающих лесом полей.

В Костромской области до сих пор  сжимается обрабатываемая территория и падает поголовье скота при том, что общее производство с 1999 г. уже не падает. Это  происходит из-за огромных различий внутри области. Различия в землепользовании и  культурном ландшафте во многом связаны с различиями в количестве и качестве населения. Пригород – это меняющийся и развивающийся  природно-хозяйственный ландшафт, сохранивший и крупное агропроизводство и быстро насыщаемый новыми постройками дачников. Периферия – стагнирующий и сжимающийся природно-хозяйственный ландшафт, иной мир с депрессивным сельским хозяйством, разрушающимися деревнями. И там и там меняются сельские традиции, но по разным причинам. В пригородах есть кому их преобразовывать, на периферии – некому сохранять.

Разрушение экономической социалистической культуры землепользования  на периферии в Угорском поселении Мантуровском районе особенно наглядно. И при кризисе, а, главное, при выходе из него сжатие освоенного пространства в таких районах продолжалось. Посевная уменьшилась более чем в 10 раз. Социалистический колхозный пласт уходит из таких глубинных территорий. Но и потенциал развития традиционного личного подсобного хозяйства местных жителей очень низок. Мы проводили в 2008 г. массовые опросы в двух поселениях с большой выборкой (было опрошено 20% домохозяйств). Почти все уменьшили производство в своем хозяйстве (Нефедова, 2008). Но на вопрос, готовы ли люди расширять свое хозяйство, если им помогать дотациями, кредитами и т.п.,  положительно ответили  только 14% опрошенных (среднее и старшее поколение). Низкий уровень активности даже в своем хозяйстве (единицы продают свою продукцию) особенно резко контрастирует с обилием свободных земель. Это не означает, что все они бедствуют. Половина считает, что жить они стали лучше по сравнению с 1980-ми гг. или, так же. Но традиции ведения хозяйства уходят.

Проблема сохранения сельских традиций упирается в главный вопрос - кто приходит на смену? Местное население, как правило, не продуцирует фермеров из своей среды. Приезжих фермеров тоже крайне мало.  Опыт исследования регионов Нечерноземья показывает, что можно выделить три  основных типа мигрантов-фермеров в Нечерноземье:

1 – бывшие военные (обычно горожане), ищущие пристанища после демобилизации, но зачастую обращающиеся к сельскому хозяйству и по идеологическим соображениям;

2 – городские жители восточных и северных районов, имеющие тягу к сельскому хозяйству;

3 – выходцы из Средней Азии или Кавказа, бегущие от неустроенности, малоземелья: и городские и сельские жители.

Это надежда для таких районов – если их не вытолкнет среда. Но они не сохранят местных традиций.

Есть и переселенцы-горожане, но это единичные  случаи. Но даже в том случае, если они держат скот, то все равно привносят новые технологии и способы ведения хозяйства. И отношения с односельчанами у них не простые.

Еще один внешний импульс - московские дачники. В уже упоминавшемся Мантуровском районе, в Угорском поселении, в 600 км от Москвы - это, главным образом, интеллигенция  среднего и пожилого возраста и среднего достатка. Их доля только в центральном поселении достигает трети, в остальных – более половины (таблица 2). И их роль в глубинке все увеличивается.

Таблица 2. Число жителей и доля дачников в исследуемых деревнях

Угорского сельского поселения Мантуровского района Костромской области.

	Число  жителей в 2007 г.	Население 2007 в % к 1926 г.	Земельные участки местных жителей	Земельные участки дачников	Доля дачников в %
Угоры	227	34	99	46	32
Давыдово	40	10	16	14	47
Медведево	10	5	4	15	79
Хлябишино	59	14	31	20	39
Дмитриево	10	4	1	12	92
Зашильское	6	5	5	12	71
Бажино	0	0	0	7	100
Полома	10	9	4	12	75
Ступино	2	2	1	10	91
Всего	386	14	175	161	48

В таких отдаленных районах местное население и дачники пока еще находятся в равновесии (Нефедова, 2009б). Опросы показали, что 70% относятся к появлению дачников положительно, остальным просто все равно. И ценят их, главным образом, за то, что они поддерживают дома и оживляют деревню.

На самом деле дачников больше. Дети 70% населения живут в городах, часть их приезжает на лето в деревню. Со временем они унаследуют дома и тоже станут дачниками, если не продадут их. Но это поколение уже мало заинтересованно в сохранении традиций.

В наших анкетах был вопрос о возможных перспективах развития данного места. Подавляющее большинство дачников не хочет здесь крупного производства: промышленного, сельскохозяйственного. Зато многие согласны видеть фермеров, туризм, небольшие лесопредприятия, переработку грибов и ягод и т.п.

А вот местные жители почти все ностальгируют по уходу колхозных традиций, когда была работа, когда все делали вместе, когда поля были засеяны льном  и гуляли стада скота. А в остальном местные жители гораздо более пассивны, разве что лесоразработки рассматривают как перспективную отрасль. Более того, треть местных жителей согласна на то, чтобы рядом с г. Мантурово построили крупный ЦБК, проект которого уже несколько лет лоббируют костромские власти. Промышленный гигант уничтожит не только природу, но все традиции. 

Особый вопрос, который мы задавали жителям Мантуровского района Костромской области, касался местных сельских традиций. Интересно, что почти половина местных жителей затруднилась ответить на этот вопрос или ответила, что традиций нет.  И всего 7% дачников отметили, что традиций не сохранилось. Это различие очень важно: сельские  традиции для дачников, приехавших в такую даль в том числе и ради них, а не только ландшафта,  оказались важнее, чем для местных жителей.  В качестве традиции они называли колхозный  тип жизни и работы. Это лишний раз доказывает, что существуют разные пласты традиций. И последний пласт зачастую для местного населения оказывается важнее предыдущих. При этом никаких ремесел у местных жителей не сохранилось, хотя на чердаках пылится множество деревянных изделий, прялок, деталей ткацких станков. Но даже бабушки не умеют ткать. Традиции ткачества утеряны практически полностью. Как и распространенный здесь прежде валяльный промысел (раньше мужики ходили на жгоны – производство валенок – даже в другие области).

И лишь дачники и школа, которая на грани выживания (осталось 26 учеников) пытаются создавать музеи деревянной материальной культуры начала ХХ века.

Стимулом к восстановлению (реконструкции) полуутерянных традиций, в т.ч. ремесел, зачастую становятся внешние импульсы. Например, в Каргопольском районе Архангельской области меньше дачников, но из-за привлекательности самого Каргополя и деревянных церквей вокруг там больше туристов. В этом районе меньше стимулов к спонтанному сохранению материально-хозяйственной культуры, как в Костромской области, но больше стимулов к сохранению и восстановлению ремесел, поскольку есть туристический спрос.

Достаточно привести пример  потомственной семьи изготовителей глиняной игрушки Шевелевых, во многом работающей на туристический спрос. Важно, что это не только изготовление и продажа каргопольской игрушки и изделий из бересты. Это и мастер-класс для тех, кто хочет научиться ремеслам, а также работа проводниками  в грибные-ягодные места, на рыбалку и т.п.

Из всех приведенных примеров видно, что прежде, чем отвечать на вопрос, можно ли сохранить сельские традиции, надо понять – кому это нужно? Субъектов множество: местное население (причем у разных поколений разная способность воспринимать традиции), это и приехавшие жить и работать мигранты, городские дачники, туристы (которые тоже могут быть разные: экскурсионные, т.е. те, что едут от объекта к объекту, подвижные, идущие или плывущие по маршрутам, и стационарные, живущие на базах), это и бизнес, и местные власти, и государство, и, наконец, ученые и т.д.

Если сопоставить список, далеко не полный, сельских традиций и список тех, кто желал бы их сохранить, то можно попытаться оценить для разных субъектов ценность традиций хотя бы по примитивной шкале: 0 – традиции не важны, 2 – традиции очень важны, 1 – переходный (таблица 3). Посчитав сумму по каждому субъекту, можно выявить степень его заинтересованности в традициях.

Самым заинтересованным, естественно, остается пожилое население. Но  времени для передачи традиций у него осталось мало. Среднее поколение перенимает традиции, уже хорошо. А вот молодежь – нет. По сумме заинтересованности в сельских традициях к средневозрастному поколению близки дачники, которые тоже, в основном, среднего возраста. Но набор интересующих их сельских традиций иной. Но и ученые- интеллектуалы заинтересованы, конечно, в сохранении, но, увы, со стороны.

А на другом конце – туристы, очень мало заинтересованные в местных традициях, особенно те, что проходят или проплывают мимо. Им важна только природа. Экскурсанты едут от объекта к объекту, а между ними спят в автобусе, разве что купят что-то на память. Поэтому для них еще могут сохраняться ремесла, но чаще – лубок. Те, кто живет на базах отдыха, больше гуляют и интересуются местом, но тоже не глубоко.

Таблица 3. Субъекты и объекты сохранения традиций в сельской местности

Что сохранять     Кому сохранять	На-се-ле-ние	Об-раз жизни	Обычаи	Духовные цен-ности	Жи-лые дома	Цер-кви, усадьбы, музеи	Приу-садеб- ное хоз-во	Про-мыслы	Ре-ме-сла	Ланд-шафт колхоз-ный	Ланд-шафт современный антроп.	Ди-кая при-рода	Сумма баллов
Население  молодое	2	0	1	0	0	0	1	2	0	1	0	1	8
Население средневозр.	2	1	2	2	1	1	2	2	0	2	0	2	17
Население пожилое	2	2	2	2	2	2	2	1	1	2	0	1	19
Мигранты	1	1	1	0	0	1	1	1	0	0	1	0	7
Дачники	1	1	1	1	2	1	2	1	1	0	2	2	15
Туристы экскурсанты	0	0	0	0	1	2	0	0	2	0	1	0	6
Туристы подвижные	0	0	0	0	0	1	0	0	0	0	1	2	4
Туристы стационарн.	0	0	0	0	0	1	1	1	1	0	2	2	7
Бизнес (не туризм)	2	0	1	0	0	0	0	1	1	0	2	1	8
Власти местные	2	1	2	0	1	0	1	1	0	2	1	0	11
Власти федеральные	1	0	0	0	0	1	0	0	1	2	0	0	5
Интеллек-туалы	1	1	2	2	2	2	0	0	2	0	1	2	15
Сумма баллов	14	7	12	7	9	12	10	10	9	9	11	13

У федеральных властей заинтересованности мало. Они хотят восстановить колхозное сельское хозяйство, для чего все-таки нужны люди, да еще порой озабочены сохранением отдельных архитектурных памятников и заповедников. А мигранты и бизнес озабочены своим хозяйством и плохо вписываются в местную среду.

В целом, по соотношению возможностей и желаний местного населения можно выделить четыре варианта:

1 – Местные хотят – традиции можно сохранить (тип хозяйства, жилища, промыслы, обычаи). Это – оптимальный вариант.

2 – Местные не хотят, но традиции можно сохранить (тип застройки, усадьбы и т.п.). Здесь работают внешние импульсы (в т.ч. бизнес, власти, дачники). Но есть опасность рьяной реконструкции традиций и превращения их в лубок.

3 – Местные хотят, но нельзя сохранить (духовное наследие там, где потеряна трансляция из поколения в поколение).

4 – Местные не хотят, и сохранить нельзя (в районах наиболее сильной депопуляции или притока иннокультурных мигрантов).

Всегда есть конфликт внутренних и внешних интересов и конфликт между интересами разных внешних групп

Подведем итог:

1 – Поляризация освоенного сельского пространства и его сжатие усилились при переходе к рыночным отношениям. Это связано с общей поляризацией экономики и ее приспособлением к распределению природных и социально-демографических ресурсов.

2 – В отличие от более южных районов сельские сообщества Ближнего Севера в результате длительной депопуляции деградируют. В последние два десятилетия добавился экономический кризис и глобализация. Отсюда – сжатие освоенного пространства здесь неизбежно.

3 - Новые волны расширения освоенного пространства, главным образом, связанные с дачниками,  приводят к выборочному  тоже очаговому реосвоению и не останавливают тотального сжатия освоенного пространства.

4 – Сельские традиции тесно связаны с социально-экономическими процессами. Они не представляют собой что-то застывшее, меняются, а, значит, и умирают.

5 – Сохранность традиций зависит не только от местного населения, но и от внешних импульсов – "кому это нужно?". Разные субъекты заинтересованы в разных сельских традициях и от состава этих субъектов на территории, в т.ч. пришлых, зависит, будут ли традиции сохранены.

6 – Разные временные платы традиций воспринимаются  по-разному. Местное население чаще ностальгирует по недавним пластам, внешние субъекты – по более старым.

7 - Главным все-таки оказывается социально-экономическое самочувствие места, качество человеческого потенциала и здоровье социальной среды. Только тогда работают социальные эстафеты и возможно сохранение культурного наследия.

8 – Без инноваций Европейский Север развиваться не сможет. Инновации не противоречат традициям. Главное, чтобы они укладывались в оболочку традиций данного места. По А.Б. Гофману (2002) "традиционные инновации" и "инновационные традиции" вполне реальны (примером тому служат дачники без внешней реконструкции домов, ремесла для туристов, лесные промыслы как мелкий бизнес и т.п.).

Литература

Большой энциклопедический словарь. М.: научное изд-во "Большая российская энциклопедия", 1998

Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен. М.: ОГИ, 2001

Гофман А.М. Модернизации, традиции и инновации// Сорокинские чтения. Актуальные проблемы социологической науки и социальной практики. М.: 2002

Демографический ежегодник России. М.: Госкомстат России, 1995

Демографический ежегодник России. М.: Росстат, 2008

Иоффе Г.В. Сельское хозяйство Нечерноземья: территориальные проблемы. М.: Наука, 1990.

Калуцков В.Н. Ландшафт в культурной географии. М.: Новый хронограф, 2008

Книпович Б.Н. К методологии районирования, М: Издательская группа Трилобит, 2003.

Культурный ландшафт как объект наследия.М-С.Петербург. Российский НИИ культурного и природного наследия им. Д.С.Лихачева, 2004

Нефедова Т.Г. Сельская Россия на перепутье. М.: Новое издательство, 2003.

Нефедова Т.Г. Угорское поселение – растяжение и сжатие освоенного пространства // Перспективы Российского Севера / под ред. Н.Е.Покровского. М.: Сообщество профессиональных социологов, 2007, с. 65-127.

Нефедова Т.Г. , Российская глубинка глазами ее обитателей//Угорский проект: экология и люди ближнего Севера/ред. Н.Е.Покровского, М.: Сообщество профессиональных социологов, 2008

Нефедова Т.Г. Поляризация пространства России: ареалы роста и "черные дыры"// Экономическая наука современной России, № 1(44), 2009а, сс. 62-77.

Нефедова Т.Г. Интеллектуальный и иной вклад дачников в трансформацию сельской местности// Пути России. Современное интеллектуальное пространство. 2009б, Том XVI, сс.452-466

Нефедова Т.Г., Трейвиш А.И. Теория "дифференциальной урбанизации" и иерархия городов России на рубеже ХХI века // Проблемы урбанизации на рубеже веков. М.: МГУ, 2002.

Пилясов А.Н. И последнии станут первыми. Северная периферия на пути к экономике знаний. М.:URSS, 2009

Природно-сельскохозяйственное районирование земельного фонда СССР / Под ред. А.Н. Каштанова. М.: Колос, 1983.

Ракитников А.Н. География сельского хозяйства (проблемы и методы исследования). М.: Мысль, 1970.

Регионы России. Социально-экономические показатели. М.: Госкомстат России, Росстат, 1998, 2009.

Российский статистический ежегодник, М.: Росстат, 2009

Тюнен И. Изолированное государство в его отношении к сельскому хозяйству и национальной экономике. Исследование о влиянии хлебных цен, богатства почвы и накладных расходов на земледелие. М.: Изд. газеты «Экономическая жизнь», 1926.

Хаггет П. География: синтез современных знаний. М.: Прогресс, 1979.

Численность населения РФ по городам, поселкам городского типа и районам на 1 января 2009 года. М.: Росстат, 2009.

Geyer, H.S. and T. Kontuly. A theoretical foundation of the concept of differential urbanization // International Regional Science Review, 1993, 15, 3, P. 157-177.

Fielding, A.J. Migration and urbanization in Western Europe since 1950 // The Geographical Journal, 1989, 155, 1, P. 60-69.

Richardson, H.W. Polarization reversal in developing countries // Papers of the Regional Science Association, 1980, 45: 67-85.