Многопартийность, конкуренция и плюрализм в нынешней России, казалось бы, превратились в политические аксиомы. Базовые ценности западной демократии открыто оспаривают лишь маргиналы. За тем, чтобы так было всегда, зорко следят зарубежные фонды, не стесняющиеся вмешиваться в отечественный процесс государственного строительства. Однако столь ли милы эти ценности современному российскому избирателю?

            Голосование за Путина как за олицетворение сильной власти, «демократической монархии» – лишь верхушка айсберга. Стремление быть заодно с той самой властью порождает мощную поддержку в народе «Единой России» - партии не столь уж яркой в публичной политике, но олицетворяющей «начальство». Наконец, посмотрим на итоги недавнего опроса на тему многопартийности, проведенного ВЦИОМ. 30 % населения отдает предпочтение системе из двух-трех хорошо организованных массовых партий, 17 % - нескольким «настоящим партиям из убежденных и активных людей». В то же время 22 % населения предпочло однопартийную модель государства, а еще 30 % - «затруднились ответить». Итак, более половины граждан страны не видят особой ценности в межпартийной борьбе.

            Такие итоги тестирования общественного мнения, как ни странно, совпадают с поверхностно-пренебрежительным отношением СМИ к «политической возне», партиям и их лидерам. Ироничное смакование думских баталий подспудно убеждает зрителей и читателей: партии – это несерьезно.

            Думаю, не надо проводить опросов, чтобы выяснить негативное отношение народа к судебным спорам, даже «судьбоносным» вроде дела ЮКОСа, а также к коммерческой конкуренции, отрицательным символом которой стало засилье рекламы и черного пиара. Люди выбирают не многопартийность, а единство народа и власти, не состязательность, а идеалы «мира и согласия».

            Проще всего сказать, что подобные настроения – лишь рецидив недавнего времени, когда у нас не было соревнований, кроме спортивных и «социалистических». На мой взгляд, стремление к единству и неприязнь к конфликтам интересов является одной из характерных черт нашего народа, которые – добавим сюда жертвенность, самоограничение, приоритет духовного над материальным – были пронесены через коммунистический период, сохранившись со времен православного воспитания. Можно спорить, насколько население императорской России было религиозно грамотным с формальной точки зрения. Однако постоянное участие в богослужении и обучение Закону Божию прививало людям основные евангельские истины, до сих пор присутствующие в наших пословицах и поговорках. Более того: сами, как бы сейчас сказали, аудиовизуальные образы церковного пения, иконографии, храмовой архитектуры учили народ хранить единство и отвергать разделения. Между прочим, так происходит и сегодня, когда невербальные способы передачи мыслей и чувств давно признаются более действенными, чем вербальные.

            Идеал единства – не коммунистический и даже не «этноправославный» (то есть восходящий к византийскому и восточно-славянскому наследию). Он прямо вытекает из Нового Завета. «Будьте единодушны и единомысленны», «единство духа в союзе мира», «все у них было общее», «мы многие одно тело» – это именно оттуда. По учению Православной Церкви, Господь Иисус Христос пришел, дабы «собрати расточенная», то есть соединить разделенных людей во вселенскую общину веры. Православный общественный идеал – это народ-экклесия, единый соборный организм, образно описанный апостолом Павлом. Вот почему наша Церковь так настойчиво проповедует мир и единство поверх политических, национальных, социальных различий. Вот почему ей чужда вовлеченность в думские или судебные баталии, в шумные рекламные и пиаровские битвы. Поликонфессиональность, многопартийность, разделение властей, конкуренция, управляемые конфликты – то, чем так гордится нынешняя политическая система, - для православного христианина суть лишь признаки греховного разделения народа и человечества, симптомы духовного нездоровья. Собственно, если следовать этой логике, само существование плюралистической демократии – ничто иное, как результат греха.

            Конечно, в мире, далеком от совершенства, демократия с ее правами и свободами, защищающими человека от произвола властей, работодателей, локальных диктаторов не может не признаваться достойной формой общественного бытия. Достойной – но не идеальной. Словом, такой, которую нужно укреплять только тогда, когда есть опасность скатывания к анархии или тирании. Однако православный социальный идеал – идеал соборного народного тела – не относится только к далекому прошлому или к эсхатологическому будущему. Но если осуществлять его сегодня, то как?

            Не будем предаваться иллюзиям относительно неожиданного и «чудесного» восстановления монархии. В современной России скорее существует опасность использования монархических лозунгов для очередного политпроекта, за которым могут скрываться мелкие и отнюдь не конструктивные амбиции очередных реформаторов, желающих по-быстрому переделить политическое пространство. Не забудем, что самым влиятельным пропагандистом монархии за последние годы был Евгений Киселев. Вообще сегодня любая шоковая терапия, любая революция, даже «монархическая», вряд ли принесет пользу стране.

            Впрочем, переход от состязательности к соборности может быть постепенным и разумным. Он уже происходит – хотя бы вследствие народных устремлений, влияющих на политику вопреки горделивой и самодовольной элите, которая все еще мнит себя монопольным «архитектором человеческих душ». Российский парламент – не только верхняя палата, но все больше и нижняя – становится механизмом гармонизации интересов, а не местом их столкновения. Появляются коллегиальные органы – например, Госсовет, - предполагающие скорее не парламентские процедуры голосования, а поиск консенсуса.

            Между прочим, именно консенсус, а не воля большинства является основой соборности. На церковных соборах сказать «изволися Духу Святому и нам» могут лишь тогда, когда прекратились споры и несогласия. Всемирный Совет Церквей – организация неоднородная и неоднозначная, где долгие годы формировались причудливые коалиции ради получения большинства – недавно пришел к отказу от парламентских процедур и ввел принятие важнейших решений консенсусом. При этом, конечно, остро встал вопрос о правах несогласных. В итоге процедура предполагает несколько вариантов: все приходят к единодушному мнению; меньшинство, не согласное с большинством, отказывается от  претензий, признавая, что дискуссия была полной и честной, а мнение большинства отражает «общий настрой»; фиксируется наличие расхождений, при чем решение все-таки принимается с согласия меньшинства, которое одновременно заявляет о своем особом мнении; вопрос откладывается; признаётся факт невозможности принять решение.

            Понятно, что подобная процедура не будет легкой, например, при принятии бюджета. Однако обсуждение стратегических вопросов жизни страны можно и нужно вести на соборной основе – вероятно, параллельно с уже существующими парламентскими механизмами. На базе одного из существующих консультативных органов – например, советов при Президенте или того же Госсовета, - а, может быть, и на совершенно новой основе вполне реально создать соборный орган, в котором были бы представлены ведущие общественные силы, социальные слои, гражданские ассоциации. Там непременно должны присутствовать профсоюзы, женские, молодежные и ветеранские организации, сообщества предпринимателей, этнические объединения, религиозные общины, воинское сословие, творческая интеллигенция. Необходимо найти место в таком органе и для представителей «элиты» - прежде всего экспертов и чиновников, - но это место должно быть соразмерно численности этой категории граждан и ее действительному, а не самопровозглашенному профессионализму.

            Такая модель дискуссии власти и народа как нельзя лучше соответствует российской и христианской модели гражданского общества. Если очистить этот термин от выгодных Западу идеологических наслоений, он означает только одно – выражение людьми, организованными в добровольные сообщества, своего мнения перед лицом власти. Каким бы это мнение ни было и сколь бы оно ни расходилось с идеологией «штатных гражданственников», которые давно вызывают презрение у собственного народа и ориентируются только на зарубежного работодателя. Главная задача гражданского общества, на мой взгляд, - дать голос людям, представляющим все социальные группы и все части политического спектра, а не только «продвинутым просветителям темной массы», от услуг которых россияне давно отказались. Гражданское общество – это не престарелые правозащитники с указками. Это любой из нас, говорящий о том, что наболело. И мэтрам либеральной интеллигенции надо бы, наконец, занять свое место за круглым столом, а не на профессорской и уж тем более не на проповеднической кафедре.

            Консенсусные процедуры в «соборном» органе следует детально проработать. Нельзя допустить, чтобы один крикун диктовал свою волю всем, как это случалось на заре нового (да и старого) российского парламентализма. Основой эффективности консенсусного процесса всегда – по крайней мере в Церкви – были нравственные правила, задающие рамки дискуссий и кулуарных процедур. Так, высшей доблестью в рамках консенсусного принятия решений считается добровольный отказ от своих интересов и позиций ради общего блага, ради продвижения дела, нужного многим (не обязательно большинству). В таком поведении нет и не может быть ничего постыдного – если только мы руководствуемся лучшими образцами кодексов чести, а не «правильными понятиями». Вообще умение прощать, смиряться, жертвовать собой, отказываться от чего-то ради ближних – это не только исполнение евангельской заповеди, но и наиболее разумная политическая «линия», почитаемая и современниками, и потомками. Наоборот, лозунг «твое место у параши» не только никогда не сделает политика героем истории, но и обречет его на скорый крах – по крайней мере в мало-мальски цивилизованном и стабильном обществе, которое у нас вроде бы возникает.

            Как ни удивительно, неплохой пример нравственного подхода к конфликту интересов подал человек, стоявший у истоков морально сомнительного российского капитализма, – Михаил Ходорковский. Признав, что отечественные либералы думали об условиях жизни и труда для 10 % общества, забыв о 90 %, он предложил «заставить большой бизнес поделиться с народом» и сам отказался от крупного пакета акций ЮКОСа. Конечно, сделал он это не добровольно. Но, с другой стороны, мог ведь последовать в эмиграцию за Березовским и Гусинским. Значит, планирует жить в России и по-прежнему быть в ней общественно значимой фигурой. А потому не может не считаться с интересами народа, к которым до сих пор весьма пренебрежительно относятся многие его коллеги по бизнесу и еще хуже – представители модного интеллектуального сообщества.

            Самоограничение и готовность уступать в рамках общенациональной дискуссии – качество пока что редкое, но необходимое для создания «работающей» России. С другой стороны, зададимся вопросом: а не приведет ли «полюбовное» разрешение противоречий к новому застою? Безусловно, опасность такая есть, особенно в нашей стране, где традиции круговой поруки и чрезмерного спокойствия всегда были настолько крепки, что многие необходимые реформы становились возможными лишь через революцию. Баланс сил среди представителей важнейших корпораций и социальных слоев иногда должен «расшевеливаться» не только объективной реальностью, но и властной волей, в том числе народной. Поэтому соборные механизмы должны быть мобильными.

            Из проблемы застоя возможны два выхода. Во-первых, участники соборных консенсусных процедур должны гарантированно и часто меняться. Срок службы людей, вовлеченных в эти процедуры, нужно сделать очень недолгим – два-три года, чтобы они не успели заматереть в лоббизме и оторваться от тех, кого представляют. Во-вторых, верховная власть в лице президента должна брать на себя смелость предлагать реформаторские проекты, основываясь на общественном мнении и объясняя их суть и последствия народу (в том числе в лице тех, кто представлен в соборных органах). Убежден, что не нужно скрывать от людей правду, даже горькую. Простой человек – даже не будучи профессионалом в политике и экономике – ценит доверие к нему, стремление с ним посоветоваться. С другой стороны, он естественным образом не приемлет деятелей, недвусмысленно дающих ему понять: мы знаем лучше, а ты не мешай. К тому же знают они, может быть, и лучше, но получается пока по Черномырдину.

            Диалог народа и власти должен быть улицей с двусторонним движением. Регулировать его должен не важный гаишник со всевидящим взглядом, а ясные правила, равные и для «Запорожца», и для «Мерседеса». Иногда придется потерпеть пробки, помня, что это единственная возможность попасть к месту назначения. Элита без народа не просуществует долго даже в эмиграции. Государство по сути своей должно к народу прислушиваться. И для того, чтобы власть и «население», Москва и глубинка, люди разных национальностей и религий вновь почувствовали доверие друг ко другу, смогли друг друга любить и уважать, - не стоит ли хотя бы попытаться возродить соборное государство?