ИНТЕЛРОС > Материалы рейтинга "СОФИЯ" > Жить и не умереть в Париже

Наталья Геворкян
Жить и не умереть в Париже


24 марта 2011

 

Одна из крупнейших парижских барахолок — блошиный рынок Клиньянкур. 2004 год. Фотограф Георгий Пинхасов. Выпускник ВГИКа, работал фотографом на «Мосфильме», с 1985 года живет в Париже, с 1988 года сотрудничает с фотоагентством Magnum. Gueorgui Pinkhassov/ MAGNUM PHOTOS/AGENCY.PHOTOGRAPHER.RU

Мой приятель, только что перекочевавший из Мюнхена в Прагу, был уверен, что у меня началась депрессия. С чего бы вдруг? За окнами Париж — лучший город на Земле! Я, правда, не говорю по-французски. Я не знаю, как установить телефон, как подключить Интернет, где купить одеяла и подушки. Я не понимаю, почему такая ужасающая разница в цене на мобильник с контрактом и без контракта. Я не знаю, как отключить отопление. Не знаю, где ближайший продуктовый магазин, где купить шампунь и мыло и какие именно, а заодно — полотенца. Совсем не знаю, как объяснить хозяину квартиры, которую я сняла, что вот эти чудовищные красные диваны с золотыми цветами мне тут на фиг не нужны. Я не знаю, где в этом городе ИКЕА. У меня еще нет машины, и я не понимаю, где и как ее надо покупать. И где, черт возьми, в этом городе продаются нитки, чтобы пришить оторвавшуюся пуговицу на единственном пальто, которое я с собой взяла. Какая депрессия! Просто легкая, почти незаметная, совсем крохотная паника.

Я попала в Париж в 2000 году по заданию редакции. Они почему-то решили, что четыре столицы, в которых мне доводилось жить, дают гарантию, что я освоюсь и в Париже. Этот загадочный город возникал в моей жизни до этого дважды. И дважды по разным причинам я его не видела. То есть я в нем была, но как бы и не была вовсе. Один раз — на конференции, которая обернулась двумя днями сумасшедшей работы. Второй раз со мной случилось то, что и должно случаться в Париже — роман: я провела четыре упоительных дня и ночи в небольшой студии в Латинском квартале с молодым человеком, одетым, как клошар, но в галстуке от Диора. И когда генеральный директор сообщил мне, что предстоит открыть корпункт в Париже, а делать это придется мне, я подумала, что это судьба — Париж не простил мне невнимания к нему.

С чего начать

История про яйцо и курицу: сначала открыть счет в банке, без которого нельзя снять квартиру; нет, сначала снять квартиру, потому что без адреса в Париже журналистке из России счет в банке не открывают (впрочем, ей и с адресом-то не очень открывали). А чтобы снять квартиру, от меня требовали двухлетнюю стоимость аренды в качестве гарантии. В итоге приятель моего приятеля, француз с приличной кредитной историей, стал моим гарантом, и тут же и счет был открыт, и квартира снята. Теперь надо было получить законное право в этой квартире, она же офис, находиться и работать. То есть нужны были журналистская аккредитация МИДа Франции и вид на жительство в стране. И пока все это оформляется, хорошо бы не умереть от голода в этой гурманской стране, организовать быт, понять, как оплачиваются счета, как сделать так, чтобы они оплачивались в автоматическом режиме со счета в банке, на учиться пользоваться чековой книжкой, которой здесь пользуются чаще, чем кредитной карточкой. Да! И запомнить кучу цифр: код на воротах дома, ПИН-код новой кредитной карточки, два номера домашнего телефона (один — просто телефон, второй — факс, который до сих пор необходим журналисту для делового общения) и один мобильный. Да! И купить телек, и подключить его к кабелю, потому что спутниковую антенну на доме XVI века ставить категорически запрещено.

 

1. Парижанка, играющая в петанк. Фотограф Дэвид Роуз. Сотрудничает с британскими и международными издательствами, обладатель нескольких национальных и мировых фотопремий. Фото: David Rose/PANOS PICTURES/AGENCY.PHOTOGRAPHER.RU
2. Клошар Пьер разговаривает с голубем Грис-Грисом, одним из сотни своих питомцев. Фотограф Дитер Телеман. Снимает с 18 лет. Главная тема — музыка и сцена. Фото: Dieter Telemans/PANOS PICTURES/AGENCY.PHOTOGRAPHER.RU

Подала документы в МИД для аккредитации. Подаю документы в центральную префектуру Парижа, чтобы, как выяснится позже, только через полгода получить вид на жительство. Без этого работать здесь нельзя. Молодой чиновник небесной африканской красоты устал от нас всех: поляков и алжирцев, белых и черных, трудящихся и безработных, состоятельных и неимущих. Мы все, желающие по разным причинам жить и даже трудиться в этом прекрасном городе, его достали. Произношу вслух то, о чем думаю:

— Вы из Эфиопии?

Молодой человек, рассматривающий мой паспорт, с удивлением отвлекается от документа:

— Да, а как вы поняли?
— Эфиопы очень красивые. Я там выросла.
— Как это?
— Да так, родители там работали.

Он улыбается уже совершенно не по-чиновничьи. И заговорщицки объясняет: «Послушайте, вообще-то вы должны находиться на территории Франции, пока оформляются ваши документы. А это может занять несколько недель и даже месяцев. А вы же журналист, вдруг вам понадобится куда-то поехать. Поэтому я выдам такую бумажку, которая позволит вам выезжать и въезжать снова». Раздумывая о причудах судьбы и природе удачи, выхожу из префектуры и утыкаюсь в НотрДам. Сажусь на первую попавшуюся ступеньку, закуриваю и, кажется, наконец осознаю, что я в Париже.

Коммунальный ад

Прилетевший из Праги приятель оглядывает меня критически: «Ну ладно. Я думал, все хуже. Пошли покупать подушки и одеяла, а заодно и постельное белье. Хватит играть в цыганку, которая может спать в любой обстановке». Магазин BHV оказывается тем местом, где есть все. Но, увы, такси не возьмешь — слишком близко. Тащим на себе. Когда доползаем до дома и освобождаемся от кучи пакетов, приятель торжественно раскрывает один и вытаскивает из него отвертки, плоскогубцы и открывалки, а еще отдельно молоток, а еще гвозди, а еще какую-то продолговатую пластмассово-стеклянную хрень, которая оказалась отвесом для развески картин. Он, видите ли, перфекционист.

 — Ты еще скажешь мне спасибо за мои подарки.

Чистая правда. Он купил то, что мне, женщине, и в голову бы не пришло и чем я научилась пользоваться с ловкостью, которой от себя не ожидала. Но в Париже лучше научиться все отвинчивать и привинчивать самой. Любой вызов мастера мало того, что дико дорог (электрик взял с меня 600 евро за замену двух перегоревших нестандартных ламп в спальне), но еще и оборачивается сутками ожидания, не всегда результативного. Здесь никто никуда не спешит, и к этому надо привыкнуть как можно быстрее. И перестать по этому поводу беситься. Не пришел сегодня? Ну и ладно. Придет завтра — маньяна, как сказали бы соседи-испанцы, для которых вообще не существует никаких дел, которые нельзя отложить на день-другой.

В парижском кафе. 2009 год. Фотограф Элиот Эрвит. Сын русских эмигрантов, родился в Париже, с 1953 года работает в фотоагентстве Magnum. Фото: Elliott Ervitt/MAGNUM PHOTOS/AGENCY.PHOTOGRAPHER.RU

Когда обнаружилось, что из четырех батарей в столовой работают две, я вызвала мастера и ждала его, поды хая от холода, три дня. Он пришел и сообщил, что дело в трубе, поэтому надо отключить все отопление в доме, слить всю воду, починить трубу, а потом включить. Если на улице –5°, то его предложение не греет точно. Первую зиму я отчаянно мерзла. На вторую продула все трубы буквально за 900 евро. На третью выяснила, что по моему контракту эти 900 евро должен был платить хозяин квартиры: если ломается батарея — это моя забота, а все, что в стене, в том числе и трубы, — это забота владельца квартиры. Потому что я сняла так называемую меблированную квартиру. Первые годы счета за газовое отопление и электричество были сногсшибательными — в месяц иногда получалось за 300 евро, пока я не выяснила, что котлу примерно столько же лет, сколько пожилому владельцу квартиры, а за эти годы научились делать экономные котлы. И поменять старый на новый — тоже забота хозяина.

Ты приезжаешь в новую страну, ничего не зная про обычную ежедневную рутину. И это достает больше всего. Это, а еще то, что тебя с наслаждением и немалой выгодой для себя держат за иностранного лоха, коим ты, в сущности, и являешься. И если не сделать над собой усилия, то так будет всегда. Поэтому в какой-то момент я нашла… профсоюз арендаторов меблированных квартир! Я стала его членом за 30 евро, задала им все вопросы, которые вызывали у меня сомнения, и получила в итоге длинное письмо, оригинал которого был отослан хозяину, а копия — мне. Там черным по белому объяснялось, где и когда хозяин меня надул и как собирается это делать дальше. После этого получила звонок с извинениями от хозяина и надежду, что с «иностранным лохом» мы хоть на какое-то время покончили.

Во Франции надо хранить все счета — от электрических до банковских выписок, от страховых полисов до телефонных — минимум три года. А лучше — пять. А еще лучше — десять. Все. Я в первое время не могла понять, почему здесь так много магазинов канцтоваров, а папки пользуются особым спросом. Поэтому. Эти папки хранят свидетельства о ваших счетах за каждый месяц прожитых лет, и вы никогда не знаете, когда и при каких обстоятельствах вам это может пригодиться. Я купила для начала 20 папок. Потом поняла, что хорошо бы для них купить еще специальные коробки. Потом поняла, что основное предназначение почтового ящика — получение счетов. Потом поняла, что почта — главный и самый важный институт во Франции. Работает как часы. Может служить также банком.

Автомобиль — не роскошь…
— Не хотите сэкономить?
— Кто же не хочет!
— Тогда берем машину с пробегом в 5000 километров. Для «Ауди» это ерунда, а цена ниже.

Специально обученный человек по имени Терри купил мне машину в Германии и пригнал ее в Нёйи — богатый парижский пригород, откуда, собственно, начал карьеру нынешний президент Франции Николя Саркози. Там у Терри был небольшой, но шикарный автосалон, где самой дешевой машиной, как мне показалось, был «Ламборгини». Ему сказали, что он покупает машину для русской девушки. Он себе представлял русскую девушку в Париже самым стандартным образом: любовница нового русского, ноги от шеи, дура, машину водить не умеет. Встретил меня неприветливо, хотя ни одному из внешних параметров я не соответствовала. Но не спросил, знаю ли, где руль, — уже неплохо. Мне предстояло впервые вести машину с турбированным двигателем и проехать из точки А в точку Б по неизвестному мне маршруту без карты, GPS или чьей-либо помощи. К тому же на меня со снисходитель ным любопытством смотрел человек, который был уверен, что машину я водить не умею.

От напряжения я даже заговорила на приличном французском. Он мотнул головой в сторону руля:

— Сделаем кружок по району.

Мы сделали. Оказалось нетрудно. И тут он сказал то, чего я боялась больше всего:

— Припаркуйтесь во-о-он между тех двух машин.

Кто не парковался в Европе, тот меня не поймет. Я все время удивлялась, как они тут ухитряются влезать в совершенно мизерное пространство, оставляя с двух сторон по пять сантиметров. И почему никто ни на кого не орет, когда машины толкаются бамперами. У меня была маленькая и очень юркая, как оказалось, машина. Правильная для Парижа. Отличная! Я держала экзамен за всех презираемых этим хмырем русских девушек, вместе взятых. Я прошла школу езды в Москве — мне ли не справиться! Я должна была доказать этому французу, что он ничего про нас не понимает. Я практически отвечала в этот момент за родину и не могла ударить лицом в грязь. Я справилась! Терри уважительно пожал мне руку и сказал:

— Езда на этой машине будет доставлять вам только удовольствие. Даю совет, как ездить по Парижу. Расслабьтесь, держите руль, как птицу, не сжимая, но и чтобы не улетела. И 30 километров в час. Быстрее все равно не получится.

Из Нёйи в Маре я проехала в итоге с помощью чудесной пары, к которой подбежала на светофоре спросить дорогу, окончательно потерявшись в городе. Пара быстро посовещалась и велела ехать за ними — они решили, что проводить меня проще, чем объяснять все повороты.

Теперь я понимаю, что потерялась в трех кварталах от собственного дома. Но практически все улицы в Маре с односторонним движением, к чему привыкаешь со временем, как и к тому, что расстояние, которое ногами проходишь за пять минут, на машине преодолеваешь за двадцать.

Долгий разговор парижанина. Фотограф Виталий Шепелев. Родился в 1980 году, стажировался в New York Film Academy и Parsons School, работал в рекламных агентствах Lowe Adventa и BBDO Moscow, свободное время посвящает документальной фотографии. Фото: ВИТАЛИЙ ШЕПЕЛЕВ

У них так принято

Устроилась в кафе на площади Вогезов с компьютером и пытаюсь работать. Тянусь за сигаретой. Молодой человек за соседним столиком тут же подносит зажигалку. Лет ему, как моему сыну, не больше 25. Начинает разговор. Пытаюсь остановить, показывая на компьютер: мол, есть дела. Замолкает на минуту, не больше.
— Как насчет ужина?
Отрываюсь от экрана и смотрю на него с любопытством. То, что я на 20 лет старше, не вызывает у меня никаких сомнений. Уверена, что и у него.
— В восемь на этом же месте?
Смешно, честное слово. Мальчишка! Наглый к тому же. Напяливаю очки и строго говорю:
— У меня сын вашего возраста.
Юноша понимающе кивает:
— Повезло мальчику. Так как насчет восьми?

Здесь у женщин нет возраста. К этой простой мысли привыкаешь не сразу. Особенно после Москвы, где в 25 женщины начинают заниматься коррекцией своих юных физиономий и тел. Нелепо объяснять парижскому продавцу, что мини-юбка — это не для вашей возрастной категории. Не поймет. До тех пор, пока есть ноги, есть мини-юбка. До тех пор, пока глаза улыбаются, есть мужчины. Вам может не захотеться разговаривать с незнакомцем, но ссылка на возраст — бессмысленное оружие обороны.

Одним из безусловных плюсов моей квартиры был находящийся под соседним домом гараж, плата за пользование коим входила в стоимость аренды. Жить в Маре без гаража теоретически можно, но практически невыносимо — не припаркуетесь никогда. Впрочем, плюсов у моего жилья гораздо больше. Вход через закрытый двор, на воротах которого написано «Частная собственность» и который просматривается насквозь дневным и ночным консьержем. Выход из гаража во внутренний двор, что очень полезно, если за вами ночью погнались отмороженные черные ребята, которым приглянулась ваша тачка.

Еще одно неписаное правило здешней жизни: на Рождество консьержу полагается дарить подарок. Лучше всего деньги в конверте. Бутылка русской водки — тоже отличный подарок. И не стоит на этом экономить, потому что если вдруг у вас вырубаются пробки, или рушится балкон, или потек кран, то вы бежите именно к консьержу. А если вы вышли и захлопнули дверь, а ключ остался внутри, то вас спасет консьерж, у которого есть дубликаты ключей от всех дверей вашего дома. У него есть даже «усы» на случай, если вдруг у вас не заводится машина на третьем уровне под землей. И если вам повезло с консьержем, то считайте, что вам повезло с квартирой.

«Совершенно безопасно»

— Мадам, мадам…
Быстро завязываю халат и группируюсь на диване. И почему я решила, что если устроюсь у окна позагорать на вполне жарком уже весеннем солнце, то останусь незамеченной? Выглядываю в распахнутое окно. Двое молодых людей, совершенно гармоничных в знаменитом гейском квартале Париже, где меня угораздило поселиться, пританцовывают на террасе напротив моего окна. — Мадам, а у нас тут терраса, солнце и шезлонги, а также холодный лимонад…
— Рада за вас.
— Приходите радоваться вместе с нами.
Пока я раздумываю, как правильно себя вести в такой ситуации, на террасе появляются еще двое мужчин, один из которых, не глядя на меня, произносит с непередаваемой интонацией:
— Совершенно безопасно. Поднимайтесь!
Это точно. Две гомосексуальные пары. Сняли квартиры, разделенные террасой. По утрам, перед тем как уйти на работу, носятся по террасе как сумасшедшие, каждый со своим мобильником. Потом тот, кто вечером освободится первым, забегает в магазин, а тот, кто освободится вторым, выгуливает собачку. Вечером ужинают все вместе там же на террасе, обставленной кадками с высокой травой и дивно пахнущими кустами. Поднимаюсь. Пододвигают кресло, ставят на низкий столик холодный лимонад и пепельницу. Это первые французские геи, с которыми я познакомилась. Впрочем, француз лишь один, остальные — датчанин, итальянец и бельгиец. Двое работают в моде. Один — айтишник. Француз — писатель. Узнаю о квартале куда больше, чем за все предыдущие месяцы. Получаю приглашение в турецкую баню — хаммам — за углом, одна или с приятелем, потому что есть смешанные дни. Краткая экскурсия по квартире одной из двух пар. Особенно впечатляет ванна: без иронии, все черно-белое и без преувеличения изысканное. Они все знают про российских геев. Я не все знаю про геев вообще. Получаю два СD. Один, смеются хозяева, если использовать музыкальные ассоциации, — легкий блюз, второй — тяжелый рок. Блюза оказалось вполне достаточно. За 10 лет в Париже я привыкла жить рядом с этими ребятами, оценила артистичность и тактичность, ни разу не столкнулась с женофобией, не раз пользовалась их отменным вкусом при выборе еды или предметов интерьера, делила с ними горечь утрат и вникала в личные драмы.

Маленькие радости

— А теперь забейте в эту строчку пароль…
На другом конце телефонного провода мужской голос тарахтит что-то очень быстро и совершенно непонятно. Это мы пытаемся установить Интернет. По телефону. А контракт мне прислали по почте вместе с модемом. И о том, чтобы кто-нибудь приехал за деньги ко мне домой и установил все эти модемы и пароли, не может быть и речи. Такой услуги ни у одного местного провайдера нет. А вы уже что-то понимаете по-французски и даже что-то говорите, но цифры! Цифры во французском — это катастрофа для новичка. Парень наконец услышал мои страдания и стал медленно диктовать цифры и буквы пароля. Первая появившаяся интернет-страница воспринимается как серьезная IT-победа. Маленькие радости новой жизни, от которой уже автоматически ждешь какого-то подвоха.

…Я не могу дотронуться до носа. Поразительное заболевание. Когда температура поднялась до сорока, стало несмешно. Я еще мало кого знаю в Париже. И точно не знаю ни одного врача. Тупо звоню по всем известным мне телефонам. Откликается один, рядом с которым имя Афоня. Она давно уже француженка, а когда-то была москвичкой. Извиняюсь за беспокойство и прошу совета. Получаю короткий ответ: завтра утром во столько-то жду вас там-то, пойдем к моему врачу. Дама с прекрасной сединой и бриллиантовыми кольцами, которую я почему-то побаиваюсь с первой встречи, ведет меня к врачу, который пишет что-то на листке бумаги и говорит: «В больницу и срочно. Лучший челюстно-лицевой хирург в версальской больнице. Я ему позвоню. Вот направление». Версальская больница в Версале, то есть не в Париже. Я на машине. Боль ужасная. Благодарю Афоню и намереваюсь ехать. Она спокойно садится рядом. Потом держит меня за руку, когда мне режут нос без наркоза, потому что какой уж тут наркоз в носу, потом покупает мне кофе, потом едет со мной обратно, покупает лекарства и укладывает в постель. Незнакомый человек в чужой стране. Появляется и остается навсегда. И так мне везло всегда, в каждой стране. И продолжает везти, бог знает почему.

 

Застал врасплох. Парижские мансарды. Фотограф Шон Хэммерли. Родился в 1966 году в Аризоне. Один из самых известных фотографов-урбанистов, с 2001-го сотрудничает с фотоагентством Contact Press Images. Фото: Sean Hemmerle/GALLERY STOCK/AGENCY.PHOTOGRAPHER.RU

Пора в люди

Антиквар Андре Голованов осмотрел мои пустые стены, усадил в машину и повез в свои «запасники», как он сказал. В хранилище антиквара нашлось несколько современных вполне интерьерных картин, которые мы погрузили обратно же в его машину и привезли ко мне. Вот и отвес для развешивания картин пригодился. После чего Андре снова усадил меня в машину и отвез к себе в галерею на левом берегу в знаменитом антикварном «каре» Парижа. Это был вечер открытых дверей. Все антикварные магазины были открыты, лилось шампанское и прогуливалась роскошная публика. «Пора в люди», — сказал Андре и засмеялся, отлично понимая, на какое испытание он меня обрекает, забрасывая без подготовки в гущу парижской светской тусовки. Фильм «Сложности перевода» станет потом моим любимым. Через полгода после приезда мне позвонили одновременно из МИДа и префектуры. Я забрала аккредитацию и поехала получать вид на жительство. Меня пригласили в какой-то кабинет, и человек с лицом и манерами сотрудника госбезопасности сказал: «Вы, оказывается, известная журналистка». Я несколько обалдела и спросила: «Поэтому вы мурыжите мои документы полгода?» Он на полном серьезе: «Надо было нам сказать». Я засмеялась: «Представляю себе эту свою речь!» Он улыбнулся и вручил мне вид на жительство без дальнейших комментариев. С этого момента мой телефон, факс, мейл были включены во все справочники о журналистах, работающих в Париже. Это означает 5–6 сообщений и приглашений на пресс-конференции в день по каждому из указанных средств связи. Началась работа.

Аллан, хозяин кафе напротив моего дома, задумчиво смотрит на мои окна. Я пью кофе и смотрю на Аллана, потом на окна: что он там увидел? В конце концов он поворачивается ко мне и говорит: «Допей кофе и пойди займись цветами на окнах. Давно пора. Они ни на что не похожи».

Мне становится неожиданно уютно и весело. Во-первых, потому, что я поняла все, что он сказал. Во-вторых, Аллан, 30 лет владеющий вот этим самым кафе и смотрящий на эти окна, сказал это, как своей, как соседке, как полноценному жителю квартала, и я перестала чувствовать себя приезжей. В-третьих, он обратился ко мне на «ты», а это иногда дорогого стоит. Я считаю, что Аллан сделал меня парижанкой.


Вернуться назад