ИНТЕЛРОС > Материалы рейтинга "СОФИЯ" > Жить и не умереть в Париже Наталья Геворкян
|
||||
Одна из крупнейших парижских барахолок — блошиный рынок Клиньянкур. 2004 год. Фотограф Георгий Пинхасов. Выпускник ВГИКа, работал фотографом на «Мосфильме», с 1985 года живет в Париже, с 1988 года сотрудничает с фотоагентством Magnum. Gueorgui Pinkhassov/ MAGNUM PHOTOS/AGENCY.PHOTOGRAPHER.RU
Мой приятель, только что перекочевавший из Мюнхена в Прагу, был уверен, что у меня началась депрессия. С чего бы вдруг? За окнами Париж — лучший город на Земле! Я, правда, не говорю по-французски. Я не знаю, как установить телефон, как подключить Интернет, где купить одеяла и подушки. Я не понимаю, почему такая ужасающая разница в цене на мобильник с контрактом и без контракта. Я не знаю, как отключить отопление. Не знаю, где ближайший продуктовый магазин, где купить шампунь и мыло и какие именно, а заодно — полотенца. Совсем не знаю, как объяснить хозяину квартиры, которую я сняла, что вот эти чудовищные красные диваны с золотыми цветами мне тут на фиг не нужны. Я не знаю, где в этом городе ИКЕА. У меня еще нет машины, и я не понимаю, где и как ее надо покупать. И где, черт возьми, в этом городе продаются нитки, чтобы пришить оторвавшуюся пуговицу на единственном пальто, которое я с собой взяла. Какая депрессия! Просто легкая, почти незаметная, совсем крохотная паника. Я попала в Париж в 2000 году по заданию редакции. Они почему-то решили, что четыре столицы, в которых мне доводилось жить, дают гарантию, что я освоюсь и в Париже. Этот загадочный город возникал в моей жизни до этого дважды. И дважды по разным причинам я его не видела. То есть я в нем была, но как бы и не была вовсе. Один раз — на конференции, которая обернулась двумя днями сумасшедшей работы. Второй раз со мной случилось то, что и должно случаться в Париже — роман: я провела четыре упоительных дня и ночи в небольшой студии в Латинском квартале с молодым человеком, одетым, как клошар, но в галстуке от Диора. И когда генеральный директор сообщил мне, что предстоит открыть корпункт в Париже, а делать это придется мне, я подумала, что это судьба — Париж не простил мне невнимания к нему. С чего начатьИстория про яйцо и курицу: сначала открыть счет в банке, без которого нельзя снять квартиру; нет, сначала снять квартиру, потому что без адреса в Париже журналистке из России счет в банке не открывают (впрочем, ей и с адресом-то не очень открывали). А чтобы снять квартиру, от меня требовали двухлетнюю стоимость аренды в качестве гарантии. В итоге приятель моего приятеля, француз с приличной кредитной историей, стал моим гарантом, и тут же и счет был открыт, и квартира снята. Теперь надо было получить законное право в этой квартире, она же офис, находиться и работать. То есть нужны были журналистская аккредитация МИДа Франции и вид на жительство в стране. И пока все это оформляется, хорошо бы не умереть от голода в этой гурманской стране, организовать быт, понять, как оплачиваются счета, как сделать так, чтобы они оплачивались в автоматическом режиме со счета в банке, на учиться пользоваться чековой книжкой, которой здесь пользуются чаще, чем кредитной карточкой. Да! И запомнить кучу цифр: код на воротах дома, ПИН-код новой кредитной карточки, два номера домашнего телефона (один — просто телефон, второй — факс, который до сих пор необходим журналисту для делового общения) и один мобильный. Да! И купить телек, и подключить его к кабелю, потому что спутниковую антенну на доме XVI века ставить категорически запрещено.
Подала документы в МИД для аккредитации. Подаю документы в центральную префектуру Парижа, чтобы, как выяснится позже, только через полгода получить вид на жительство. Без этого работать здесь нельзя. Молодой чиновник небесной африканской красоты устал от нас всех: поляков и алжирцев, белых и черных, трудящихся и безработных, состоятельных и неимущих. Мы все, желающие по разным причинам жить и даже трудиться в этом прекрасном городе, его достали. Произношу вслух то, о чем думаю: — Вы из Эфиопии? Молодой человек, рассматривающий мой паспорт, с удивлением отвлекается от документа: — Да, а как вы поняли? Он улыбается уже совершенно не по-чиновничьи. И заговорщицки объясняет: «Послушайте, вообще-то вы должны находиться на территории Франции, пока оформляются ваши документы. А это может занять несколько недель и даже месяцев. А вы же журналист, вдруг вам понадобится куда-то поехать. Поэтому я выдам такую бумажку, которая позволит вам выезжать и въезжать снова». Раздумывая о причудах судьбы и природе удачи, выхожу из префектуры и утыкаюсь в НотрДам. Сажусь на первую попавшуюся ступеньку, закуриваю и, кажется, наконец осознаю, что я в Париже. Коммунальный адПрилетевший из Праги приятель оглядывает меня критически: «Ну ладно. Я думал, все хуже. Пошли покупать подушки и одеяла, а заодно и постельное белье. Хватит играть в цыганку, которая может спать в любой обстановке». Магазин BHV оказывается тем местом, где есть все. Но, увы, такси не возьмешь — слишком близко. Тащим на себе. Когда доползаем до дома и освобождаемся от кучи пакетов, приятель торжественно раскрывает один и вытаскивает из него отвертки, плоскогубцы и открывалки, а еще отдельно молоток, а еще гвозди, а еще какую-то продолговатую пластмассово-стеклянную хрень, которая оказалась отвесом для развески картин. Он, видите ли, перфекционист. — Ты еще скажешь мне спасибо за мои подарки. Чистая правда. Он купил то, что мне, женщине, и в голову бы не пришло и чем я научилась пользоваться с ловкостью, которой от себя не ожидала. Но в Париже лучше научиться все отвинчивать и привинчивать самой. Любой вызов мастера мало того, что дико дорог (электрик взял с меня 600 евро за замену двух перегоревших нестандартных ламп в спальне), но еще и оборачивается сутками ожидания, не всегда результативного. Здесь никто никуда не спешит, и к этому надо привыкнуть как можно быстрее. И перестать по этому поводу беситься. Не пришел сегодня? Ну и ладно. Придет завтра — маньяна, как сказали бы соседи-испанцы, для которых вообще не существует никаких дел, которые нельзя отложить на день-другой.
Когда обнаружилось, что из четырех батарей в столовой работают две, я вызвала мастера и ждала его, поды хая от холода, три дня. Он пришел и сообщил, что дело в трубе, поэтому надо отключить все отопление в доме, слить всю воду, починить трубу, а потом включить. Если на улице –5°, то его предложение не греет точно. Первую зиму я отчаянно мерзла. На вторую продула все трубы буквально за 900 евро. На третью выяснила, что по моему контракту эти 900 евро должен был платить хозяин квартиры: если ломается батарея — это моя забота, а все, что в стене, в том числе и трубы, — это забота владельца квартиры. Потому что я сняла так называемую меблированную квартиру. Первые годы счета за газовое отопление и электричество были сногсшибательными — в месяц иногда получалось за 300 евро, пока я не выяснила, что котлу примерно столько же лет, сколько пожилому владельцу квартиры, а за эти годы научились делать экономные котлы. И поменять старый на новый — тоже забота хозяина. Ты приезжаешь в новую страну, ничего не зная про обычную ежедневную рутину. И это достает больше всего. Это, а еще то, что тебя с наслаждением и немалой выгодой для себя держат за иностранного лоха, коим ты, в сущности, и являешься. И если не сделать над собой усилия, то так будет всегда. Поэтому в какой-то момент я нашла… профсоюз арендаторов меблированных квартир! Я стала его членом за 30 евро, задала им все вопросы, которые вызывали у меня сомнения, и получила в итоге длинное письмо, оригинал которого был отослан хозяину, а копия — мне. Там черным по белому объяснялось, где и когда хозяин меня надул и как собирается это делать дальше. После этого получила звонок с извинениями от хозяина и надежду, что с «иностранным лохом» мы хоть на какое-то время покончили. Во Франции надо хранить все счета — от электрических до банковских выписок, от страховых полисов до телефонных — минимум три года. А лучше — пять. А еще лучше — десять. Все. Я в первое время не могла понять, почему здесь так много магазинов канцтоваров, а папки пользуются особым спросом. Поэтому. Эти папки хранят свидетельства о ваших счетах за каждый месяц прожитых лет, и вы никогда не знаете, когда и при каких обстоятельствах вам это может пригодиться. Я купила для начала 20 папок. Потом поняла, что хорошо бы для них купить еще специальные коробки. Потом поняла, что основное предназначение почтового ящика — получение счетов. Потом поняла, что почта — главный и самый важный институт во Франции. Работает как часы. Может служить также банком. Автомобиль — не роскошь… Специально обученный человек по имени Терри купил мне машину в Германии и пригнал ее в Нёйи — богатый парижский пригород, откуда, собственно, начал карьеру нынешний президент Франции Николя Саркози. Там у Терри был небольшой, но шикарный автосалон, где самой дешевой машиной, как мне показалось, был «Ламборгини». Ему сказали, что он покупает машину для русской девушки. Он себе представлял русскую девушку в Париже самым стандартным образом: любовница нового русского, ноги от шеи, дура, машину водить не умеет. Встретил меня неприветливо, хотя ни одному из внешних параметров я не соответствовала. Но не спросил, знаю ли, где руль, — уже неплохо. Мне предстояло впервые вести машину с турбированным двигателем и проехать из точки А в точку Б по неизвестному мне маршруту без карты, GPS или чьей-либо помощи. К тому же на меня со снисходитель ным любопытством смотрел человек, который был уверен, что машину я водить не умею. От напряжения я даже заговорила на приличном французском. Он мотнул головой в сторону руля: — Сделаем кружок по району. Мы сделали. Оказалось нетрудно. И тут он сказал то, чего я боялась больше всего: — Припаркуйтесь во-о-он между тех двух машин. Кто не парковался в Европе, тот меня не поймет. Я все время удивлялась, как они тут ухитряются влезать в совершенно мизерное пространство, оставляя с двух сторон по пять сантиметров. И почему никто ни на кого не орет, когда машины толкаются бамперами. У меня была маленькая и очень юркая, как оказалось, машина. Правильная для Парижа. Отличная! Я держала экзамен за всех презираемых этим хмырем русских девушек, вместе взятых. Я прошла школу езды в Москве — мне ли не справиться! Я должна была доказать этому французу, что он ничего про нас не понимает. Я практически отвечала в этот момент за родину и не могла ударить лицом в грязь. Я справилась! Терри уважительно пожал мне руку и сказал: — Езда на этой машине будет доставлять вам только удовольствие. Даю совет, как ездить по Парижу. Расслабьтесь, держите руль, как птицу, не сжимая, но и чтобы не улетела. И 30 километров в час. Быстрее все равно не получится. Из Нёйи в Маре я проехала в итоге с помощью чудесной пары, к которой подбежала на светофоре спросить дорогу, окончательно потерявшись в городе. Пара быстро посовещалась и велела ехать за ними — они решили, что проводить меня проще, чем объяснять все повороты. Теперь я понимаю, что потерялась в трех кварталах от собственного дома. Но практически все улицы в Маре с односторонним движением, к чему привыкаешь со временем, как и к тому, что расстояние, которое ногами проходишь за пять минут, на машине преодолеваешь за двадцать.
У них так принятоУстроилась в кафе на площади Вогезов с компьютером и пытаюсь работать. Тянусь за сигаретой. Молодой человек за соседним столиком тут же подносит зажигалку. Лет ему, как моему сыну, не больше 25. Начинает разговор. Пытаюсь остановить, показывая на компьютер: мол, есть дела. Замолкает на минуту, не больше. Здесь у женщин нет возраста. К этой простой мысли привыкаешь не сразу. Особенно после Москвы, где в 25 женщины начинают заниматься коррекцией своих юных физиономий и тел. Нелепо объяснять парижскому продавцу, что мини-юбка — это не для вашей возрастной категории. Не поймет. До тех пор, пока есть ноги, есть мини-юбка. До тех пор, пока глаза улыбаются, есть мужчины. Вам может не захотеться разговаривать с незнакомцем, но ссылка на возраст — бессмысленное оружие обороны. Одним из безусловных плюсов моей квартиры был находящийся под соседним домом гараж, плата за пользование коим входила в стоимость аренды. Жить в Маре без гаража теоретически можно, но практически невыносимо — не припаркуетесь никогда. Впрочем, плюсов у моего жилья гораздо больше. Вход через закрытый двор, на воротах которого написано «Частная собственность» и который просматривается насквозь дневным и ночным консьержем. Выход из гаража во внутренний двор, что очень полезно, если за вами ночью погнались отмороженные черные ребята, которым приглянулась ваша тачка. Еще одно неписаное правило здешней жизни: на Рождество консьержу полагается дарить подарок. Лучше всего деньги в конверте. Бутылка русской водки — тоже отличный подарок. И не стоит на этом экономить, потому что если вдруг у вас вырубаются пробки, или рушится балкон, или потек кран, то вы бежите именно к консьержу. А если вы вышли и захлопнули дверь, а ключ остался внутри, то вас спасет консьерж, у которого есть дубликаты ключей от всех дверей вашего дома. У него есть даже «усы» на случай, если вдруг у вас не заводится машина на третьем уровне под землей. И если вам повезло с консьержем, то считайте, что вам повезло с квартирой. «Совершенно безопасно»— Мадам, мадам… Маленькие радости— А теперь забейте в эту строчку пароль… …Я не могу дотронуться до носа. Поразительное заболевание. Когда температура поднялась до сорока, стало несмешно. Я еще мало кого знаю в Париже. И точно не знаю ни одного врача. Тупо звоню по всем известным мне телефонам. Откликается один, рядом с которым имя Афоня. Она давно уже француженка, а когда-то была москвичкой. Извиняюсь за беспокойство и прошу совета. Получаю короткий ответ: завтра утром во столько-то жду вас там-то, пойдем к моему врачу. Дама с прекрасной сединой и бриллиантовыми кольцами, которую я почему-то побаиваюсь с первой встречи, ведет меня к врачу, который пишет что-то на листке бумаги и говорит: «В больницу и срочно. Лучший челюстно-лицевой хирург в версальской больнице. Я ему позвоню. Вот направление». Версальская больница в Версале, то есть не в Париже. Я на машине. Боль ужасная. Благодарю Афоню и намереваюсь ехать. Она спокойно садится рядом. Потом держит меня за руку, когда мне режут нос без наркоза, потому что какой уж тут наркоз в носу, потом покупает мне кофе, потом едет со мной обратно, покупает лекарства и укладывает в постель. Незнакомый человек в чужой стране. Появляется и остается навсегда. И так мне везло всегда, в каждой стране. И продолжает везти, бог знает почему.
Пора в людиАнтиквар Андре Голованов осмотрел мои пустые стены, усадил в машину и повез в свои «запасники», как он сказал. В хранилище антиквара нашлось несколько современных вполне интерьерных картин, которые мы погрузили обратно же в его машину и привезли ко мне. Вот и отвес для развешивания картин пригодился. После чего Андре снова усадил меня в машину и отвез к себе в галерею на левом берегу в знаменитом антикварном «каре» Парижа. Это был вечер открытых дверей. Все антикварные магазины были открыты, лилось шампанское и прогуливалась роскошная публика. «Пора в люди», — сказал Андре и засмеялся, отлично понимая, на какое испытание он меня обрекает, забрасывая без подготовки в гущу парижской светской тусовки. Фильм «Сложности перевода» станет потом моим любимым. Через полгода после приезда мне позвонили одновременно из МИДа и префектуры. Я забрала аккредитацию и поехала получать вид на жительство. Меня пригласили в какой-то кабинет, и человек с лицом и манерами сотрудника госбезопасности сказал: «Вы, оказывается, известная журналистка». Я несколько обалдела и спросила: «Поэтому вы мурыжите мои документы полгода?» Он на полном серьезе: «Надо было нам сказать». Я засмеялась: «Представляю себе эту свою речь!» Он улыбнулся и вручил мне вид на жительство без дальнейших комментариев. С этого момента мой телефон, факс, мейл были включены во все справочники о журналистах, работающих в Париже. Это означает 5–6 сообщений и приглашений на пресс-конференции в день по каждому из указанных средств связи. Началась работа. Аллан, хозяин кафе напротив моего дома, задумчиво смотрит на мои окна. Я пью кофе и смотрю на Аллана, потом на окна: что он там увидел? В конце концов он поворачивается ко мне и говорит: «Допей кофе и пойди займись цветами на окнах. Давно пора. Они ни на что не похожи». Мне становится неожиданно уютно и весело. Во-первых, потому, что я поняла все, что он сказал. Во-вторых, Аллан, 30 лет владеющий вот этим самым кафе и смотрящий на эти окна, сказал это, как своей, как соседке, как полноценному жителю квартала, и я перестала чувствовать себя приезжей. В-третьих, он обратился ко мне на «ты», а это иногда дорогого стоит. Я считаю, что Аллан сделал меня парижанкой. Вернуться назад |