Полная версия в формате pdf

По данным ВЦИОМ в апреле 2021 г. «число россиян, не строящих долгосрочных планов, возросло по сравнению с 2019 г. с 67% до 84%» ¹. Более подробный опрос показал; что 21% опрошенных планируют жизнь на несколько лет вперед, 28% планируют ее на несколько месяцев, 48 % вообще не строят планов и живут сегодняшним днем, 3% затруднились ответить. Только 29% отметили, что «по мнению их родных, друзей, коллег, знакомых у России есть долгосрочная цель и ясное направление развития» и только 40% «согласились с утверждением о том, что наши дети будут жить лучше нас»².

Проблема короткого и продолжающего сокращаться горизонта планирования, т.е. фактическое выпадения будущего из кругозора россиян, бизнеса и государства, актуальна. Но именно ее становится все сложнее обсуждать при нынешней политической ситуации. Собственно, будущее страны как таковое по сути и не обсуждается (оговоримся, у людей, бизнеса и государства все же разные линии горизонтов), разговор чаще идет об «образе будущего», «желаемом будущем», «декларации целей к такому-то году» и т.п. Или дискутируется, что можно было бы сделать для поддержки социального оптимизма, т.е. как повлиять на настроения людей в условиях, когда перспектива объективно нерадостна. Но это уже ближе к специфической «рекламной» либо психотерапевтической практике. Предметный же разговор, если он все-таки заходит, ведется в русле обсуждения тех или иных конкретных финансово-экономических акциях, модернизационно-технологических (не обязательно технических) новациях, или о некоторой коррекции правил игры (хотя последнее вряд ли, да и регистр этот также не ключевой).

Ощутив токи инволюции, административная система менее склонна опознавать настоящее и не заинтересована прогнозировать, тем более позиционировать вероятное развитие событий. В лучшем случае она ищет инструментальные, т.е. заведомо краткосрочные способы затормозить или скрыть сползание. Стремясь найти им «достойное» обоснование, обществу в качестве источника неудач подчас предъявляется некая дистопическая карта мира, начинается умножение образов врагов. Речь, в сущности, идет об искажении или отрицании реальности сильными и развращенными кланами, т.е. объективный прогноз сколь-либо отдаленного будущего оказывается за пределами и желаний, и возможностей системы. Слишком уж радикальные, крайне неприятные для правящего слоя меры, да и весьма сложные компетенции требуются сегодня для перемены участи России, предполагающие к тому же вскрытие реального положения дел. Отсюда, кстати, увлечение прошлым как перманентно ревальвируемым, набирающем ценность активом, его реконструкции, синдром рекуррентности – российского «вечного возвращения», и т.п.

Ограниченность перспективы, однако, предопределена не только этими вполне внятными обстоятельствами. Проблема серьезнее, и связана она с общим статусом культурной среды, методологической и организационной «архаикой», въевшейся в плоть инструментальной, оперативной логикой, выше/глубже которой разговор в общем-то и не мыслится. Между тем в современном нам мире развитие сопряжено все же не с обретением территорий и наращиванием вооружений, но с динамичным состоянием общества, адекватным вызовам времени, наличием культурного, интеллектуального, этического потенциала, качеством инфраструктуры, производящей и воспроизводящей образованный слой. Финансово-экономические задачи лишь логистически заполняют платформу, геополитические – ее вынужденно обременяют.

То, что источником власти в России является народ – калька из прописей современности, но не он фактический суверен. У страны иной тип легитимации власти: не рациональный (нормативный) и не часто обсуждаемый традиционный (по лекалам сословного строя). Харизматический же способ, находящийся вроде бы в фокусе внимания, оказывается двусмысленным. Вождизм демонстрирует возможности воздействия на систему, но это скорее дискретные акции поверх установлений и институций (хотя порой критические), т.е. подобные стихии. Вместе с тем последнее время все ощутимее присутствие параллельной системы с иной формулой легитимации, схожей с правовой основой владения пространством, выработанной еще на Берлинской конференция 1884-85 гг., – принципом «эффективной оккупации» (фактическая реализация контроля, управления, освоения территории)³.  Если так, то ситуацию, возможно, следует рассматривать как кризис постколониального (посттоталитарного) общества, в котором – в силу его (общества) фактически слабой претензии на власть, источником оной оказывается государство как организация, самостоятельно и автономно, с определенной мерой эффективности управляющая страной.

Но страна сегодня – это не территория, а люди. Человечество переживает универсальную трансформацию, обретая новую историческую идентичность; а корпоративные и либертарианский ее изводы замещают социальные и национальные модусы современной идентичности, опиравшейся на субстрат массового общества. Интеллект и креативность становятся важнее ранжированного усердия; создание инноваций, а не механический труд предопределяет успех производства; результативность поиска доминирует над распределением результата; казуальность дискредитирует каузальность, а динамическая устойчивость системы все в большей мере зависит от искусства взаимодействия с контекстом, способностью общества к высоко-адаптивной самоорганизации. Административные иерархии пасуют перед сетевой конкуренцией и выявляемой ею компетентностью, стремление к контролю проигрывает искусству субсидиарности и динамическому управлению, определение верного маршрута оказывается важнее скорости движения и тем более декларативной суеты, маскирующей отсутствие продвижения. Актуальная исследовательская позиция в сфере прогнозирования замещает долгосрочность – нелинейностью, глобальность – фрактальностью, а трансдисциплинарные обобщения – перспективной уникальностью.

Пандемия лишний раз подтвердила необходимость отхода от концентрации лишь на известных проблемах и вызовах, обстоятельствах и угрозах. Осмысляя характер возможных перемен, важно учитывать казусы, выходящие за рамки прежнего опыта, расширяя спектр сценариев, характер сил и средств. Тень подобных «неизвестных неизвестностей» провоцирует размышления о суммарных (синектрийных) следствиях многочисленных, порой противоречивых решений и неочевидных коллизий: социальных, правовых, экономических, политических, биологических и т.п. Условие же успеха – способность оперативно опознавать, осознавать, усваивать и умело применять непростые модификации жизни, предполагает наличие в обществе критического числа сложноорганизованных и деятельных личностей.

Продвижение к сложной практике востребовало сегодня, не только и не столько адаптацию к происходящему, но, учитывая скорость перемен, – преадаптацию к грядущему: синтез атакующей разведки, анализ действий, направленных на освоение будущего (проактивность), контроль и нейтрализацию надвигающихся угроз (превентивность), опережающее, упреждающее заполнение открывающихся ниш (преэмптивность). Правда, и тут есть свои засады. Специфическое самоуверенное невежество, ставка на культуру насилия (прямого и косвенного), уязвимость моральных устоев чреваты скверным разнообразием, извращая нелинейную и бифуркационную природу актуальных методов прогнозирования и проектирования гротескным смыслообразованием, иллюзорностью маршрутов, фиктивностью концептов.

Ценный капитал национального сообщества – мысль и действие, имеющие возможность обсуждаться, критиковаться, меняться и развиваться, т.е. эволюционировать. Искусство осмыслять реальность, усваивать подлинный, в том числе негативный опыт, избирать перспективу из суммы продуктивных технологий и траекторий – в этом, как представляется, состоит позитивный смысл политической конкуренции. Я с интересом наблюдаю попытки Украины выбраться из другого по характеру, но схожего во ряду параметров болота: коррупция, состояние судебной системы, моральные коллизии, дефицит современных профессионалов и т.д. Однако идут обсуждения, дискуссии, слышна резкая критика, происходит высекающее искры столкновение идей, имеет место политическая конкуренция и кадровый калейдоскоп. Это пестрая палитра людских устремлений, драма социального, государственного становления с неизбежными неопределенностями в продвижении, достижениями и срывами. Перемены в США – возможно, наиболее актуальная, глубокая по содержанию, с трудом прочитываемая тема, прямо относящаяся к проблеме будущего в режимах как его организации, так и преадаптации. Меня впечатлили некоторые дискуссии в Китае, связанные с осознанием кризисной ситуации и поисками ее разрешения. Китайские реформаторы, размышляя о путях перемен ⁴, пришли, в частности, к выводу: развитие технологий невозможно без модернизации институтов, последнее же вряд ли удастся полноценно реализовать, если не перекроить систему, поменяв правила игры. Но главное – это эффективная реформа структуры, реформирующей систему, успешное и устойчивое изменение правил, по которым меняются правила игры. Только после этого, на основе реального социального консенсуса можно говорить об открытом будущему, динамичном и компетентном обществе.

Сценография глобальной трансформации многовариантна и предъявляет сегодня обилие драматичных сюжетов. Но активное представление будущего, к сожалению, не про нынешнюю Россию, прогнозирование и коррекция ее состояния – экзерсис, не имеющий отношения к практике ⁵.