ИНТЕЛРОС > №1, 2013 > Левое измерение современного российского общества

Владимир Шевченко
Левое измерение современного российского общества


17 мая 2013

Прежде чем говорить о состоянии левого движения в стране и его перспективах, остановимся сначала на поведении левого электората в избирательном цикле 2011–2012 гг. Несмотря на то, что выборы в Государственную Думу носили беспрецедентно бурный характер, все же по значимости, с точки зрения доступа к реальным рычагам власти, на первом месте, конечно, оказались выборы президента РФ на следующие 6 лет.

Трудно не согласиться с С. М. Мироновым, который сказал после президентских выборов 4 марта 2012 года, «что Путин победил во многом благодаря левому электорату»[1]. Что же представляет собой левый электорат как массовое, многомиллионное явление?

В первую очередь, левый электорат – это госбюджетники – учителя, врачи, преподаватели, работники культуры и науки, пенсионеры, а также значительная часть рабочего класса и ИТР, занятых в сырьевых и обрабатывающих отраслях промышленности. Конечно, как мне представляется, это не настоящий средний класс, а “undermiddle class”, т. е. то, что располагается в социальной структуре общества ниже среднего класса. Я бы сказал, что это класс во многом обделенных, а частично – просто обездоленных людей.

Левым электоратом он называется потому, что по-прежнему выступает в значительной мере носителем советских ценностей, хотя он позитивно относится и ко многим ценностям досоветского прошлого – к военным успехам, классической русской культуре, имперскому могуществу и славе России как великой державы. Советские ценности являются, тем не менее, определяющими. Своим происхождением и содержанием они неразрывно связаны с коммунистической идеологией, которая господствовала в советском обществе. Эти люди ведут в значительной мере советский образ жизни, испытывают естественную ностальгию по советским порядкам, несмотря на необратимость времени и на систематическое развенчивание сегодняшней либеральной прессой всего советского.

Каковы примерные размеры левого электората?

Н. Зубаревич в статье «Четыре России»[2] говорит о том, что он сосредоточен главным образом во второй России и в третьей России. Именно здесь, пишет она, сохранился советский образ жизни. Вторая Россия – страна средних промышленных городов, таких, как Нижний Тагил, Череповец, Магнитогорск и даже Тольятти. Это 30% населения. Здесь много бюджетников с низкой зарплатой и рабочих с советской ментальностью.

Третья Россия – это сельская Россия, к которой можно отнести 38% населения страны. В своей совокупности вторая и третья Россия охватывают две трети населения страны. Примерно 25–30% этой части населения составляет достаточно прочное ядро левого электората. Еще 30% от него – это люди, в головах которых советские и постсоветские ценности образуют сложные и причудливые амальгамы, но советское присутствие в их жизненных предпочтениях остается очень сильным.

Что же представляют собой сегодня советские ценности, носителями которых выступает левый электорат? По крайней мере, можно выделить 3 блока, три их уровня.

Первый блок – духовно-нравственные ценности. Это – уверенность в своем будущем, в правильности выбранного пути, коллективизм, взаимная поддержка людьми друг друга, ценность семьи, любви и дружбы, роль трудового коллектива как второй семьи, внутреннее приятие повседневной идеологической риторики, основанной на возвышении и возвеличивании человека труда, одним словом, трудового образа жизни как основной отличительной черты советской цивилизации.

Второй блок – социальные ценности. Это – бесплатная медицина, бесплатное образование, жилье с минимальной платой за коммунальные услуги, высокий уровень государственной социальной защиты, 100% трудоустройство граждан, пенсионное обеспечение. Путин выиграл, умело сыграв, прежде всего, на социальных тревогах и заботах левого электората.

Третий блок – гражданские и политические ценности. Некоторые из них – это демократические ценности поздней советской эпохи и эпохи постсоветских реформ. Особо следует подчеркнуть, что в третьем блоке ценностей главной ценностью для левого электората выступает государство, именно поэтому он голосовал за Путина как за убежденного государственника.

Особое место государства в системе ценностей левого электората не один раз отмечалось в литературе. Так по мнению Л. Бызова, руководителя аналитического отделения ВЦИОМа в 2005 г., «среди «левых» лозунгов с большим преимуществом (46,8%) доминирует «правая» интерпретация «левой» идеи – это сильное государство, заботящееся обо всех своих согражданах. Запрос на социальную справедливость в этом случае обращен не к обществу, а к сильному государству, к власти. Если исходить из наиболее распространенной европейской традиции, это направление не может быть названо однозначно «левым». Собственно же «левая» идеология, характеризуемая как социальная справедливость, равные права и возможности, самоуправление, имеет значительно меньше сторонников (16,3%)»[3].

Центральное место государства в структуре левых ценностей в России является тем яблоком раздора, которое определяет принципиально различное понимание левой идеи в России в сравнении с европейской традицией.

Вообще России трудно угнаться за левизной. Как считает А. В. Бузгалин, левые на Западе – это и не социал-демократы, и не бывшие коммунисты. Левые – это прежде всего альтерглобалисты, продолжающие в новых формах борьбу против социального отчуждения. Но альтерглобалистский проект на Западе есть новый формат левой идеи, предлагающий альтернативный путь развития глобальных процессов и противостоящий господствующей неолиберальной евро-американской модели глобализации. И, следовательно, здесь есть и своя преемственность, и свой разрыв с прежними представлениями. Альтерглобалистское движение в России развито весьма слабо. В стране другие проблемы, которые находятся в центре внимания почти всего спектра левого движения.

Можно сказать, что в России есть свое понимание левого измерения общественного развития, в чем-то оно совпадает с европейскими левыми, но есть и свои существенные особенности, порожденные глубоким своеобразием существующего в России «государства-цивилизации». Из признания этого своеобразия, осознанного, а часто и не осознанного, возникает то, что называют консервативными убеждениями. Конечно, консерватизм этим далеко не исчерпывается, суть вопроса в том, какой мыслится конкретно-историческая форма российского государства. Но в любом случае признание первостепенной значимости государства для левого электората не принимается во внимание в Европе – или принимается только в том смысле, что Россия все еще далека от европейских стандартов, за что ее нужно постоянно критиковать и требовать немедленных мер по преодолению всего, что не соответствует европейским политическим стандартам.

Рамки выбора здесь для россиян предельно понятны – либо следовать этим советам, либо попытаться соединить ценности левой идеи и ценности российского государства-цивилизации. Но если ценности левой идеи не требуют особых комментариев, то вопрос о том, почему российское государство считается высшей ценностью у миллионов россиян, требует особого рассмотрения. Радикальные либералы постоянно выступают против любых попыток оправдания авторитаризма, как в прошлой, так и в современной России. К примеру, известный политолог Л. Шевцова ведет непримиримую борьбу с традиционной или имперской государственной матрицей. В своей новой книге «Одинокая держава» она пишет о том, что «уже до того, как в Россию пошла западная помощь, Россия начала воссоздавать систему персоналистской власти и возвращаться к слиянию власти и собственности»[4].

Когда говорят об авторитаризме в стране, что здесь имеется в виду? Российская история сложилась так, что она постоянно работала на сохранение и даже усиление матрицы русской, а затем российской государственности. И сегодня эта матрица есть некая данность, с которой приходится иметь дело не только исследователям, но и политикам, находящимся на различных ступенях государственной властной структуры, да и всем жителям страны. Поэтому необходимо строго отделять то, что относится к невежеству и пережиткам, и то, что составляет сущностную (онтологическую) природу государства и власти, архетипы сознания, с которыми нельзя прямолинейно бороться, пытаться их немедленно и до конца искоренить, если они кого-то не устраивают. Матрица как теоретическая модель – это модель империи, но она не есть слепок с петровской или советской империи. Это универсальная конструкция, которая по-разному воплощалась в истории страны в конкретные формы государства, от Московского царства до сегодняшней президентской республики – Российской Федерации.

Между прочим, сегодня импероподобные государственные образования становятся наиболее адекватной формой организации общественной жизни в условиях глобализации, поскольку только они могут выступать мощными независимыми игроками на мировой арене. Получается так, что левый электорат становится опорой такого вот вида государства.

Итак, существует левый электорат с указанными выше ценностями. За эту многомиллионную массу людей идет сегодня борьба в стране различных политических сил, и в первую очередь – парламентских партий. Традиционный левый электорат, конечно, не един, он расколот. Сам по себе вне влияния партий он может проявить себя неожиданно, спонтанно, но на этом его, условно говоря, политическая самодеятельность и самостоятельность и заканчивается.

Приведенная выше, по необходимости весьма сжатая и неполная, классификация ценностей имеет важное практическое значение. Она должна помочь выявить: какая сфера ценностей левого электората используется в первую очередь, той или иной политической силой.

Пойдем по порядку. При всей значимости социального блока, на первом месте для ядра левого электората находятся ценности нравственные, духовные, причем как в возвышенном идеологическом оформлении, так и в формате повседневных ценностей и смыслов. Этот блок ценностей с позитивной стороны является предметом особого внимания со стороны компартий, коммунистических объединений всех оттенков, которых немало насчитывается сегодня в стране.

Есть много несогласных с тем, что электорат, который своими голосами принес победу В. Путину, можно назвать левым.

В дискуссии по поводу статьи В. Иноземцева «Кризис левой идеи», опубликованной на страницах журнала «Альтернативы», принял участие В. Межуев, который сказал следующее: «Мне кажется, в России мало кто понимает суть и смысл левой идеи, как она трактуется и практикуется у себя на родине – на Западе. Как объяснить, что за пределами Запада левая идея, вопреки своему гуманистическому потенциалу, облекалась, как правило, в форму тоталитарной и человеконенавистнической идеологии типа сталинизма, маоизма и пр.? Да и нынешние коммунисты в России в лице КПРФ есть все, что угодно, но только не левые»[5]. Другими словами, согласно В. М. Межуеву, левое – это главным образом европейское понимание левой идеи. И потому в России быть левым можно только в рамках индивидуальной борьбы за свободу, за право быть европейцем в стране, чьи стандарты далеки от западных.

Близкие к нему по духу люди, работающие на коммунистическом поле, называют КПРФ проповедником консервативного, реакционного коммунизма. КПРФ «полностью дискредитирует коммунистическое движение и создает питательную почву для заражения его национал-социализмом»[6]. Эти слова принадлежат А. А. Пригарину, руководителю РКП-КПСС. Его перу принадлежит также получившая известность в интернете статья «Консервативный коммунизм»[7], которая посвящена уничтожающей критике идеологической позиции КПРФ и ее лидера Г. А. Зюганова. Близки к этим словам и другие характеристики в адрес Г. А. Зюганова, вплоть до того, что по своей сути зюгановский коммунизм очень близок к «левому фашизму».

Отсюда у российских марксистов европейской ориентации, да и не только у них, крайне негативные оценки той части российского народа (названной мною левым электоратом по этой причине достаточно условно), которые разделяют так или иначе советские ценности. Не будем их приводить. Они хорошо известны.

В духовно-нравственном плане КПРФ уловила многие сдвиги в сознании этой левой массы, в том числе и новые формы, в которые облеклись прежние советские ценности. Отсюда эклектизм идеологии КПРФ, попытка соединить в какой-то мере советское и имперское прошлое, красное и державное. Для нее характерно главное – признание России великой державой. С одной стороны, высокая оценка ею советского периода в истории и советских ценностей; с другой, новые формы выражения прежних ценностей – великодержавности и коллективизма; с третьей, отражение реалий сегодняшней постсоветской действительности, таких, как одобрение активного вторжения в социальную жизнь страны церкви, которая на практике, в повседневных делах, постоянно действует на грани, а нередко и за гранью конституционного принципа светского государства. В этом плане нет серьезных различий в отношении власти и компартии к церкви. Одним словом, формулировка Г. А. Зюганова, которую он неоднократно использовал в публичных выступлениях, – «общинность, соборность, народность», имеющая своим прототипом уваровскую формулу «самодержавие, православие, народность», – рождена не просто сугубо практическими потребностями партии в борьбе за левый электорат, но и всем своеобразием исторического пути развития России.

Следует заметить, что за двадцать лет в компартии так и не появились свои теоретики по разработке актуальных вопросов социализма. Можно сказать, что КПРФ попыталась наметить пути синтеза марксизма и традиционализма, но, как мы видим, со стороны европейски ориентированных марксистов России они получают весьма нелестные оценки. Но что бы ни говорили о ней – компартия имеет массовую поддержку. Если Путин в стратегии привлечения на свою сторону левого электората главный упор делает на социальные ценности, на обещания повысить социальную защиту и обеспеченность россиян, то у коммунистов при всей значимости большого спектра социальных ценностей на первом плане находятся духовно-нравственные ценности. Без их наличия все важнейшие вопросы социальной жизни российских людей, по глубокому убеждению коммунистов, останутся не решенными.

КПРФ не видит в нынешней форме государственного устройства перспектив развития. Она считает необходимым возврат к Советской власти в полном объеме, правда, как записано в программе, через проведение всероссийского референдума, который, как она считает, даст ей такое законное право. И еще одна важная деталь. Партия приписывает себе изначально авангардную роль, но кто ее, как говорится, уполномочил на это? Ясного понимания этого вопроса у нее нет. Но сегодня нужен другой тип взаимоотношений между оппозиционно настроенными силами – согласие ведомых сил, и прежде всего – разнородных левых сил, на руководство ими со стороны компартии, о чем когда-то писал А. Грамши. А к действиям в таком ракурсе, мне кажется, компартия пока не готова.

Несмотря на высокий уровень социальной напряженности в обществе, признаки социальной революции в марксистском смысле в стране не просматриваются. Проблема состоит в том, что социальной революции всегда предшествует духовная революция в обществе. Возможна ли сегодня революция духа или невозможна, готовится она всем ходом событий в стране и в мире или не готовится – это особый вопрос. Но необходимо иметь в виду, что Россия оказалась первой страной, в которой была сделана попытка реализации той революции духа, которую совершил Маркс в сфере мировоззрения, и соответственно – марксова проекта коренной исторической трансформации общества.

Коммунисты видят спасение страны в возвращении на утраченный социалистический путь. Примерно 40% опрошенных, по данным социологического опроса, проведенного в прошлом десятилетии известным социологом В. Байковым, придерживается такого мнения. Но, увы, социальные революции свершаются лишь в исключительных обстоятельствах.

Ностальгия левого электората по утраченному социалистическому идеалу и человеческим целям революции сохраняется. Ее подпитывает постоянная трансляция по телевидению лучших произведений советской культуры, что, несомненно, подкупает левый электорат. А советская культура имеет огромную притягательность именно своим возвышением человека труда, показом становления его творцом собственной жизни, наделением его огромными духовными силами, необходимыми для творчества, стойкостью духа, человеколюбивым восприятием жизни. Здесь есть проблема родства советской культуры и культуры эпохи ренессанса. Как советская эпоха, так и эпоха Ренессанса по масштабам того мирового социально-культурного переворота, который произвела каждая из них, несоизмеримы ни с какими другими эпохами в истории человечества, разве что только друг с другом. Иначе бы этой культурой интересовались бы только специалисты.

В многочисленных публикациях, а тем более в интернет-изданиях революция духа понимается нередко очень упрощенно. Можно что угодно говорить о нынешних коммунистах и социалистическом проекте будущего. Но нельзя отменить одного – смысла революции духа, произведенной Марксом и его проекта всемирной истории, в котором речь идет, между прочим, не об утопии, а о власти, способной к реализации такого проекта.

Но есть некоторый показатель того, насколько в обществе сильны настроения по поводу грядущей революции духа. Сто лет назад в раннем советском обществе огромную роль сыграла поэзия Маяковского, который считал себя не просто поэтом революции. Он назвал себя апостолом революции, тринадцатым апостолом, апостолом Павлом. Сегодня Маяковского вспоминают в основном как молодого поэта-футуриста. Настоящий Маяковский вернулся в советское общество сразу после смерти Сталина и начала оттепели. «Если уж признавать поэзию, то только Маяковского»[8]. Так говорит одна из героинь повести И. Эренбурга «Оттепель». Летом 1958 года в Москве был поставлен памятник Маяковскому. Началось потрясение основ застойного мещанского благополучия – молодые поэты начинают без всяких разрешений читать стихи прямо у памятника Маяковскому, а затем на поэтических вечерах, собиравших тысячи поклонников поэзии. Вновь ставятся в театрах Москвы и далеко за ее пределами пьесы «Баня» и «Клоп». Но с конца 60-х годов, особенно после чехословацких событий 1968 года, когда борьба за социализм «с человеческим лицом» всерьез напугала партийные верхи, Маяковского незаметно отодвигают куда-то на периферию культурной жизни страны. Оттепель закончилась, он вновь неактуален. Сегодня Маяковского практически нет в культуре постсоветского общества. Если Маяковский вернется, то революция духа в нашем обществе встанет в политическую повестку дня[9]. Но, судя по отношению к поэзии Маяковского сегодня, можно быть спокойным. Общество, наверное, еще долго будет жить без него.

Борьбу за идейные смыслы левого электората ведут не только коммунисты, но и все организации государственнической ориентации – евразийцы, сторонники возвращения к православно-самодержавной империи, но пока без особого успеха.

Теперь – что касается блока социальных ценностей.

Сложность ситуации здесь состоит в том, что борьбу на социальном поле за левые слои населения, помимо самой власти, ведут все политические силы, прежде всего – партия власти, коммунисты и социал-демократы. Получается так: кто больше пообещает, тому и отдаются голоса, и потому административные ресурсы здесь, на социальном поле, в борьбе за голоса оказываются решающими. Левый электорат фактически прочно привязан к действующей власти, поскольку эти люди – либо госбюджетники, либо работают в оборонке, либо на добывающих предприятиях сырьевого комплекса, которые находятся под особым контролем государства. Степень бедности и нищеты левого электората, зависимость его в этом отношении от государства таковы, что его выборными предпочтениями можно достаточно эффективно управлять.

Если есть в стране настоящие левые, то они представлены, помимо разрозненных групп европейских марксистов, прежде всего социал-демократами, ориентирующимися на европейскую социал-демократию, на ее теорию и практику.

В двух словах об эволюции европейских социал-демократических идей. К чему они пришли сегодня? Эволюция очень показательна. Сначала это были сражения за гражданские и политические права, за третий блок ценностей, за то, чтобы каждый пролетарий и другие жители европейских стран стали полноправными гражданами, обрели некую социальную стабильность и достойный гражданина уровень жизни. Борьба с либеральной (буржуазной) демократией была ожесточенной классовой борьбой пролетариата против цензовой демократии, за расширение политических рамок демократии. Сегодняшняя отечественная литература практически не касается этой очень важной особенности становления политической системы и гражданского общества на Западе, а про учебники по политологии и говорить не приходится.

После второй мировой войны в странах Западной Европы начинается становление социального государства. Здесь главная заслуга принадлежит социал-демократии. Но важно отметить, что смысл духовной революции, выраженной в учении К. Маркса, у нее постепенно сходит в течение XX века на нет. Социал-демократическая версия учения Маркса – это прежде всего социологическая версия марксизма. Политическая борьба на правовом поле за социальные права, за материальное благополучие граждан – вот путь, который ведет к постепенной реализации идеи социального государства как основной социалистической ценности. Никаких утопий, никакого далекого и светлого будущего социал-демократическая мысль не приемлет.

Обращение к опыту борьбы за социальные права европейской социал-демократии чрезвычайно полезно во всех смыслах и для самой отечественной социал-демократии, и для страны в целом, но здесь есть одно важное «но».

Лучшая книга последних лет об эволюции европейской социал-демократии – это книга Т. И. Ойзермана «Оправдание ревизионизма»[10], в которой он прекрасно показал, что капитализм как общественная система надежно приручил реформаторский марксизм. Во второй половине прошлого века немецкая социал-демократия «принципиально отказалась от марксизма, как, впрочем, и другие европейские партии». Он ставит риторический вопрос, «что же отличает теперь социал-демократию от социал-либерализма? Не утрачивает ли социал-демократия свои собственные черты, свою самостоятельность?» Т. И. Ойзерман на этот вопрос дает по существу положительный ответ. Для современной западной социал-демократии теоретик реформистского пути Э. Бернштейн оказался сегодня слишком левым.

По большому счету нынешних социал-демократов уже трудно отличить от социал-либералов. Третий путь Шредера и Блэра, «большая коалиция» в ФРГ – это и есть постепенное взаимопроникновение идей социал-демократии и либерализма.

Да, действительно, в странах Западной Европы начало глобализации привело к мощному наступлению сил капитала на социальное государство, к попыткам отказа от многих его достижений по защите и обеспечению граждан. Это было не просто наступление на многолетние завоевания трудящихся масс, достигнутые в ходе классовых сражений. Очень важно отметить, что за ним в то же время стояла попытка повысить эффективность всего Европейского Союза в условиях ожесточенной глобальной конкуренции, добиться создания экономической базы для дальнейшего движения по пути прогресса и развития. Сложившаяся на мировой арене новая ситуация привела к рождению парадоксальной концепции, суть которой состоит в том, что «либерализм – это левая идея». Так называется, к примеру, работа итальянских авторов А. Алексина и Фр. Джавацци[11]. В ней говорится о том, что правые (крупный бизнес) и левые (квалифицированные рабочие) объединились против реформ. Коалиция левых и правых препятствует росту конкурентоспособности экономики. Как пишут авторы, те, кто принимает близко к сердцу исторические ценности левых, должны быть в первых рядах борцов за свободный рынок, за мобилизацию рынка труда, за снижение государственных расходов, – а это тоже, по их мнению, левая идея; одним словом, должны быть за масштабную либерализацию общества. «Люди стали понимать, что либерализм – необходимое условие для более справедливого общества, где открывающиеся перед каждым возможности не зависят от его классового положения или от родственных или иных личных связей»[12]. В конкретных европейских условиях такое поведение в борьбе за конкурентоспособность европейских стран, они считают, может иметь важные позитивные последствия. Их призывы к личному успеху вполне понятны. Но при чем тут социал-демократия?

Важно также заметить, что социологизация марксизма свойственна, в значительной мере, и так называемому постмарксизму. Впрочем, как пишет Даниэль Бенсаид, – французский философ-марксист, теоретик Революционной коммунистической лиги, – призрак коммунизма вернулся, возвращается дух мятежа, Маркс – наш современник, и он актуален. При всем его оптимизме, автор, однако, верно замечает, что «будущее у него (у марксизма – В. Ш.) есть только в том случае, если ему удастся не скрыться за университетской стеной, а выстроить тесные связи с обновленной практикой социальных движений и с сопротивлением имперской глобализации»[13].

Здесь уместно вспомнить известного философа-постмарксиста С. Жижека, который выражает свое полное согласие с одним из его единомышленников, когда тот «подчеркивает необходимость обратиться к ключевому вопросу: «как сделать так, чтобы сознание мозга просто-напросто не совпадало с духом капитализма»»[14].

Что касается соединения либерализма и левых идей, то у нас в стране ситуация совсем иная, чем в Западной Европе. Отечественный либерализм, который прочно прилепился к власти, имеет другие черты, – скорее черты социал-дарвинизма, чем любые проблески социальной озабоченности. Привластная либеральная элита пытается заставить власть сделать решительный поворот в сторону радикального либерализма. Она формирует по своему образу и разумению ту часть среднего класса, которая имеется в самых крупных городах («первая Россия», по Н. Зубаревич) и которая может быть причислена к настоящему среднему классу, к так называемому «креативному» слою общества. В этой ситуации отечественной социал-демократии нельзя пойти по пути сближения с таким либерализмом, с такими либеральными настроениями. Это будет равносильно самоубийству. А другого либерализма у нас при власти нет. А вне власти имеется совсем немного вполне нормальной либеральной интеллигенции, в том числе и европейски ориентированных марксистов, для которых наивысшей ценностью всегда выступала свобода индивида. Эти настроения интеллигенции уходят своими корнями в исторические оттепельные и перестроечные настроения.

Для отечественной социал-демократии остается вакантным тренд влево – работать более целеустремленно с левой массой, поскольку вправо в любом смысле дорога перекрыта. Этот тренд – демократический социализм.

Весь спектр левых сил в стране объединяет борьба за институционализацию гражданского общества, за демократизацию политической системы, за реализацию гражданских и политических прав, а нередко и за человеческое достоинство. Беспредел, сползание в феодальное средневековье нельзя безропотно терпеть. Третий блок ценностей в структуре советских ценностей имел наименьшую значимость. Но в последние годы он обрел весьма заметное место и в левом, просоветски настроенном электорате.

Овладение им потребует от отечественной социал-демократии, по крайней мере, одного – более позитивного отношения к ценностям левого, советского электората. Если социал-демократы постоянно говорят о Сталине теми же словами и дают те же оценки, что и Сванидзе, это означает, что, скажем мягко, путь к этому электорату пока не найден. Но тогда им не нужно и питать здесь особых иллюзий относительно массового перехода левого электората на социал-демократические позиции.

Конечно, мы имеем дело с социальным заказом, когда каждый день на каждом канале телевидения – от «Первого» до «Культуры» – с экранов говорят, особенно в прайм-тайм, о преступлениях, о насилии над личностью в советскую эпоху. Возможно, что эти оценки отчасти и справедливы в каждом конкретном случае, но европейские страны, не говоря уже про Америку, имеют весьма жесткую цензуру по поводу тиражирования оценок о своих преступлениях, например, в эпоху колонизации Азии, Африки, Латинской Америки, геноцида индейцев. Такому отношению к прошлому нам тоже следует поучиться в Европе. Нужно совсем потерять чувство реальности и жить в каком-то чудовищном ослеплении, чтобы и СМИ, и печатные органы с такой маниакальной последовательностью и частотой тиражировали однозначно негативные оценки трагических событий нашего прошлого.

Очевидно одно: в настоящее время европейская направленность отечественной социал-демократии и сторонники российской формы левой идеи – это антиподы по главным трендам. Все это ставит левый электорат перед нелегким выбором. И раскол в нем по этому базовому тренду сверху донизу очевиден. Вот почему необходимость в стратегическом объединении левых, в том числе и партийных сил, пока плохо просматривается, их глубоко разъединяет различное видение будущего.

С позиций отечественной социал-демократии новый социализм в стране невозможен без создания институционально прочного гражданского общества, в том числе – и хорошо сбалансированной и устойчиво работающей многопартийной системы. Для коммунистов реальное движение к социализму мыслится через усиление авторитарных тенденций, наличие сильного централизованного государства, и этот путь тоже имеет свои исторические основания и своих убежденных сторонников.

Однако на вопрос о том, необходима ли нам парламентская республика, и если нужна – то как ее можно достигнуть, ответ социал-демократия дает концептуально неопределенный. Поэтому речь скорее идет де-факто о социальном реформизме как об отличительной черте нынешней социал-демократии – т. е. о демократизации существующей политической системы. И пока централизованная вертикаль власти, президентская республика под сомнение особенно не ставится. Хотя некоторые отечественные европейски ориентированные марксисты говорят о необходимости более глубоких политических преобразований в стране, имея в виду именно республику парламентского типа по типу европейских республик – Германии или Франции.

В декабре 2011 года в обществе появились некие новые настроения в том смысле, что нас скоро ждет впереди буржуазно-демократическая революция. Эти настроения, эту идею и решимость довести дело до конца неоднократно озвучивал С. Удальцов в своих многочисленных высказываниях. Но если это так, то это никакой не левый поворот в настроениях масс. Такая революция объединяет для достижения буржуазно(либерально)-демократических целей почти весь спектр политических сил, выступающих на арене, но эти выступления нельзя назвать левым поворотом ни в том, ни в другом смысле из озвученных выше. Если это и левый поворот, то в каком-то особом третьем смысле. Ведь эта революция фактически приводит к власти отечественный капитал – крупную и мелкую буржуазию. Другое дело, когда начинаются сегодня фантазии на тему о грядущем перерастании буржуазно-демократической революции в социалистическую. Но для этого нет сегодня никаких реальных оснований. Впрочем, здесь нужна очень тонкая аналитика, включая темы «оранжевой революции», внешнего вмешательства (финансового, информационного) со стороны ряда западных стран, корней, замыслов и скрытых движущих сил «белоленточного движения». Это совершенно другая и новая в теоретическом плане проблема, и наработанные схемы анализа здесь плохо работают.

Впрочем, для большинства левых сил сегодняшняя политическая реформа – это бесперспективный путь. Да и как можно после торжественно проведенного заседания Госсовета в январе 2010 года о совершенствовании и укреплении политических институтов РФ, вдруг, не созвав этот самый Госсовет, не проявив осмотрительность, шарахаться в противоположную сторону и открывать возможности для неограниченного роста партий? Неужели количество партий на политической арене есть свидетельство растущей демократизации политической системы в стране?

И в заключение. В настоящее время сложилось три главных тренда развития левых настроений, если не считать других, более мелких и незначительных, имея в виду наличие многочисленных левых кружков и объединений. Во-первых, это тренд в сторону КПРФ и тех, кто придерживается идеи сильной державы, сохранения патерналистского государства, авторитарного социализма. Здесь вопросы революционных проявлений духовных основ марксизма пока не имеют никаких отчетливо выраженных перспектив. Но вместе с тем это тренд в сторону признания глубокого своеобразия российской цивилизации. В некотором смысле за этим трендом просматривается желание и намерение повторить китайский вариант строительства социализма, т. е. возвратиться к строительству социализма с российской спецификой. По сути, здесь речь может идти о соединении российских исторических традиций и идей современного социализма, идущих от Маркса. По-видимому, нам предстоит еще совершить синтез универсального и национального или, точнее говоря, цивилизационно особенного.

Второй тренд – это тренд в сторону социал-демократии, которая сама находится на развилке – либо демократический социализм, либо социал-реформизм и сближение с идеями социал-либерализма. Тогда это признание того, что российская цивилизация есть часть европейской цивилизации со всеми вытекающими отсюда последствиями, в том числе и по отношению к вертикали власти.

Третий тренд – это ведущий сегодня тренд. Существующее государство есть импероподобное образование с демократическими декорациями, если говорить по большому счету. И здесь во многом лежит ответ на вопрос о причинах предпочтения, проявленного левым электоратом в ходе президентских выборов. Если бы государство реально хотело двигаться в сторону европейского цивилизованного нормального капитализма, то оно по достоинству бы оценило усилия отечественной социал-демократии. Но правящей элите прагматичнее, выгоднее использовать левый электорат с советскими предпочтениями. Явные и скрытые причины этого – отдельный разговор. Но государство не склонно идти ни в радикально-либеральную, европейскую сторону, ни в другую – левую, российско-социалистическую сторону. А пока импероподобное российское государство впервые признало себя в одной из предвыборных статей Путина капиталистической страной. Государство как молодой капиталистический хищник отправилось в весьма рискованное путешествие по океанам и морям капиталистической глобальной экономики в надежде занять достойное место среди опытных и несравненно более сильных акул капитализма. Ситуация очень схожая с ситуацией столетней давности. Каковы собственные цели и планы правящей элиты в этой ситуации – особый вопрос. Но если она встанет на путь создания государства как корпорации, то о социальном государстве придется надолго забыть. Но в обозримой перспективе стране придется все же кардинально решать вопрос о траектории своего развития – или это сделают за нее другие, внешние силы. Пока такой выбор не сделан. А выбор здесь таков: либо надолго остаться экономически и политически зависимым государством от Запада и постепенно выстраивать европейскую систему политической демократии, либо становиться на мобилизационный путь национального развития – также со всеми вытекающими отсюда последствиями, либо превращаться, как было сказано выше, в матерого капиталистического хищника. Так что провозглашаемый время от времени разными политическими силами лозунг смены курса может нести в себе самое разное содержание. Очевидно одно – в стране до сих пор отсутствует общенациональное согласие по базовым, основополагающим целям стратегического развития.

Левый электорат находится сегодня в состоянии постоянного «окучивания» со стороны трех важнейших политических сил, стоящих за этими векторами развития, и соответственно – в состоянии выбора между тремя возможностями. В последней избирательной кампании он показал свои предпочтения, но это не последнее его слово. Впереди новые избирательные циклы, и не только они.

 



[1] http://mironov.ru/main/speeches/492

[2] Зубаревич Н. Четыре России // Ведомости.ru. 30.12.2011. http://www.vedomosti.ru/opinion/news/1467059/chetyre_rossii?full

[3] Бызов Л. В России ценят справедливость // Политический журнал. 2005. № 15.

[4] Шевцова Л.  Одинокая держава. Почему Россия не стала Западом и почему России трудно с Западом?  М., 2011.  С. 26.

[5] Альтернативы. 2011. №3. С. 64.

[6] Там же. С. 61.

[7] http://com-stol.ru/?p=5685

[8] Эренбург И. Оттепель. М., 1954. С. 27.

[9] См.: Булавка Л. А. Коммунизм возвращается. Маяковский // Альтернативы. 2006. № 2.

[10] Ойзерман Т. И.  Оправдание ревизионизма.  М., 2005.  С. 619.

[11] Алексин А., Джавацци Ф.  Либерализм – это левая идея.  М., 2011.

[12] Там же.  С. 160.

[13] Бенсаид Д.  Маркс (инструкция по применению).  М., 2012.  С. 179.

[14] Жижек С.  Размышления в красном цвете.  М., 2011.  С. 471.


Вернуться назад