Волконский Виктор Александрович – д.э.н., профессор, гл.н.с. Института народнохозяйственного прогнозирования РАН

Духовно-идеологический фактор в истории

Человеку необходим смысл жизни. Для большинства это должен быть и смысл надличностный, то есть ощущение, осознание причастности к чему-то более важному, ценному, устойчивому, чем сам человек как индивид с его убогими целями и делами. Надличностные смыслы для него обычно связаны с жизнью группы, сообщества близких ему людей, духовными и культурными феноменами. Они являются важнейшим фактором устойчивости и развития организаций и общественных форм жизни человека.

Современные либеральные идеологи пытаются утвердить «аксиому», что высшей ценностью является жизнь человека. При этом жизнь понимается в узко материалистическом смысле – как обеспечение физиологических условий выживания, защита от убийств, катастроф, войн. Конечно, жизнь человека – великая ценность. Но надличностные Смыслы бытия по их ценности вполне сопоставимы с ценностью человеческой жизни, а часто и превосходят ее. Это доказывает вся история человечества. Почему в 1990-е годы в России резко повысилась смертность? Только за счет ухудшения элементарных условий жизни и медицинского обслуживания? – Нет. Когда разрушались крупные, в советское время вполне эффективно работавшие предприятия и научно-производственные объединения и множество трудоспособных и квалифицированных рабочих и специалистов оказывались на социальном дне, они теряли смысл жизни. И многие превращались в бандитов, бомжей, алкоголиков и наркоманов, в лучшем случае – в челночников. Хорошим врачам и священникам давно известно, что потеря смысла жизни является причиной серьезных психосоматических расстройств.

Человек всегда знал, что Вселенная полна событий и сил, неизмеримо более мощных, чем он. Но религиозное мироощущение давало ему уверенность, что эти силы персонифицированы, что он может общаться с ними, устанавливать определенные межличностные отношения взаимной заинтересованности. Он верил, что для Всемогущего Бога его жизнь, его дела и мысли тоже очень важны. Но вот он обнаружил, что благодаря науке и знаниям растет его власть над природой, над средой обитания. Тогда стало укрепляться научное, атеистическое мировоззрение, и человек стал верить только тому, что верифицируется его пятью органами чувств и рационально-логическим мышлением. Сам процесс познания потребовал выделения того, что рассматривается как Я, мое, Субъект. Выделенности из общей массы впечатлений, образов, вызовов. Все, лежащее вне Субъекта, получает статус объекта.

Одновременно стало понятно, что он – вовсе не центр мира, что он отчужден от великих духовных сил и от неизвестной ему жизни Вселенной. Ощущение причастности к жизни мира, а тем более любовное отношение к нему как Божьему творению все больше сменяется нейтральным и даже агрессивным. Это наверняка способствовало утверждению научного мировоззрения, рассматривавшего мир и все вещи и тела как механизмы. Однако для многих это стало источником тяжелого ощущения одиночества человека, чуждости его остальному миру[1]. Экзистенциалисты потом назовут это состояние «заброшенностью» в мир, христиане называют богооставленностью. Хороший лозунг «природа – это мастерская, и человек в ней – работник». Но ведь она еще и дом человека!

Тогда разразился духовный кризис, кризис Смыслов.

Постепенно человек научился находить Смысл в жизни общества и в совершенствовании самого себя и культуры, в увеличении собственной власти над доступным ему миром и в своей Истории. Главным местопребыванием надличностных Смыслов становится История. Важнейшие факторы ее движения – Идеи и Духовные учения, объединяющие сообщества, народы и вдохновляющие их на творческие порывы, пассионарные подъемы и великие деяния. Они не в меньшей степени, чем производительные силы и производственные отношения, являются движущими силами истории. Кроме религий, на эту роль выдвигаются идеологии. Для формирования целей и Смыслов своих усилий обществу и каждому члену общества нужен образ Светлого Будущего. И значит, нужна идеология. Эпоху религий сменила эпоха идеологий. ХХ век стал веком идеологий.

Способность сообществ людей думать и чувствовать одинаково, причем жить одинаковой надеждой и верой в будущее, радоваться или страдать из-за событий, непосредственно их не касающихся, то есть в мире духовном, а не в материально-прагматическом, – это великая способность человека, которой он обязан всеми достижениями цивилизации и культуры. Возможность «жить в двух мирах» создана человечеством в результате долгой и трудной, часто трагической истории – истории возникновения и развития религиозно-мистических, идеологических, нравственно-философских учений, которую можно назвать сферой духовно-идеологической.

Сейчас в идеологической сфере монопольно доминирует либерально-рыночная идеология. Эта монополия способствует консервированию состояния однополярного мира, игнорированию быстрого изменения соотношения сил в сфере геополитики и геоэкономики. Такое искусственное консервирование статус-кво (в частности, попытки утвердить «идеологию деидеологизации») несет угрозы активизации старых и возникновения новых экстремистских энергий и мировых катастроф. В последние десятилетия идеология капитализма преображается в идеологию глобализма («по-американски»). Но теперь во всех странах растет анти-американизм и недовольство сложившейся системой однополярного мира. И соответственно, потребность в альтернативной идеологии.

В ХХ веке Россия-СССР создала социально-экономическую систему на основе идеологии коммунизма и социализма, целью которой было единство человечества, преодоление раскола общества на враждующие классы, отчуждения элиты от народа, народа – от участия в истории. Благодаря этому СССР стал сверхдержавой, наряду с США определяющей судьбы мира. Этот призыв пламенных революционеров преодолеть расколы общества, сделать человечество единым, был отвергнут политической элитой западной цивилизации. Противостояние привело ко Второй мировой войне, в которой против СССР воевала большая часть континентальной Европы с ее высокоразвитой индустрией.

Несмотря на победу в войне, у советского народа, у российского этноса не хватило сил, чтобы выдержать противостояние с капиталистическим Западом. Прежде всего, не хватило духовно-интеллектуальных сил, чтобы развить и укрепить свою духовно-идеологическую систему, которой была необходима модернизация. В 1991 году попытка коммунистической глобализации потерпела поражение в холодной войне. Но система «раннего социализма» (термин Ф. Н. Клоцвога) в России–СССР создала реальную альтернативу доминирующей империалистической системе, не способной указать пути возрождения для периферийных цивилизаций. Была «экспериментально» доказана возможность строить экономико-политическую систему на иных принципах. Важнейшую историческую роль играла Россия–СССР в сфере культуры и идеологии[2].

По моему мнению, еще сто лет назад в силу доминирования в мире системы капитализма (в сфере экономики и политики) и европейского Модерна (в сфере идеологии), можно было выделить производственно-технологические и социально-экономические факторы в качестве факторов, определяющих основные черты исторического процесса. После выхода на авансцену истории первой социалистической страны – СССР, а затем беспрецедентного подъема Китая и других незападных стран стало очевидно, что исторический материализм в том виде, как он сложился в ХIХ веке, недостаточен. Что причины и движущие силы исторического развития невозможно понять без учета факторов, получивших наименование межцивилизационных различий, противоречий, «цивилизационных кодов», то есть что марксизм должен быть дополнен цивилизационной теорией (А. Тойнби, Н. Данилевский, теория этногенеза Л. Гумилева)[3].

К концу ХХ века человек столкнулся с упадком учений, претендовавших на монопольное доминирование в мире, – универсальных идеологий. Десятилетия после краха СССР и социалистической системы прошли под знаком усилий США и мировой финансовой системы навязать всему человечеству структуру однополярного мира на основе западной капиталистической идеологии. С течением времени становится все более очевидным, что эта попытка не увенчалась успехом. Судя по нынешним геоэкономическим и геополитическим процессам, наиболее вероятным представляется наступление на тот или иной срок эпохи многополярного мира, где каждый цивилизационный полюс будет искать в своей истории и культуре, разрабатывать и укреплять свою объединяющую, консолидирующую духовно-идеологическую основу.

Начинается эпоха поиска новых Смыслов и обновления старых религиозных и идеологических учений. Главная задача духовно-интеллектуального сообщества состоит в том, чтобы эта эпоха не превратилась в эпоху постоянных войн между укрепляющимися цивилизационными полюсами, чтобы столкновения между ними перемещались в духовно-идеологическую сферу и приобретали характер диалога. Приоритетной целью должно стать углубление понимания смыслов и ценностей иной духовности, признание ценностей разнообразия. Это должно войти как главный элемент в критерий Прогресса.

Многие аналитики и идеологи уверены, что для России вопрос такого концептуально-идеологического поиска, формирования новой идеологии есть вопрос жизни и смерти. Россия относится к тем народам, для которых религиозные и идеологические установки всегда являлись одной из главных движущих сил истории. Филологи убедительно выявляют это отличие России от Европы при сопоставлении художественной литературы и искусства ХIX века.

Как капиталистическая система и ее идеология, так и социалистическая система и идеология показали большие возможности совершенствования, адаптации к изменяющимся техническим, экономическим, геополитическим условиям. Они научились заимствовать друг у друга образцы общественного устройства. В настоящее время в России именно духовно-идеологический раскол является главным препятствием для оздоровления и развития.

О роли России в мире

Другой сценарий мирового развития – переход из нынешней однополярной структуры сразу к двухполюсному жесткому противостоянию Китая и Запада. Для России в ее современном состоянии эта альтернатива – пессимистическая. Ее присоединение, – что к Западу, что к Китаю, – могло бы стать ее поглощением с постепенной потерей самостоятельного значения для мировой истории. Россия сейчас переживает тяжелый период Смутного времени. Но, несмотря на планы ее раздробить, разделить на сферы влияния между более мощными «игроками на мировой шахматной доске», она несомненно будет одним из влиятельных «полюсов» в формирующемся многополярном мире. Конечно, в истории случалось, что могучие цивилизации умирали. Но это не может произойти быстро. А если говорить о роли России в духовно-идеологическом пространстве, то здесь ее некем и нечем заменить.

В истории России многое определяется ее географическим положением между цивилизациями Востока и Запада. Оно всегда было важной причиной раскола в российской элите. В настоящее время духовно-идеологический цивилизационный раскол накладывается на раскол (разрыв, разлом) социально-экономический, и вместе они являются главным препятствием для оздоровления и развития. Раскол российской элиты, естественно, в полной мере выявляется и в набирающем злободневную актуальность вопросе выбора: на что следует преимущественно ориентироваться России – на Запад или на Китай и противостоящее Западу объединение БРИКС? Ответственность за этот судьбоносный выбор требует всестороннего учета и анализа всех факторов – как тысячелетних цивилизационных ориентаций, так и ситуационных факторов, экономических и политических реальностей, определяющих положение «белых» и «черных» на мировой «шахматной доске». Стремление части российской элиты «хоть чучелом, хоть тушкой» вписаться, включиться в элиту развитых стран Запада вполне понятно. Великий подъем русской культуры ХIХ–ХХ веков был, несомненно, ответом (по А. Тойнби) на вызов рывка западной цивилизации – Ренессанса, капитализма и всего европейского Модерна. Запад для россиян был образцом, миром мечты, «страной обетованной». Но сейчас чрезмерное сближение с Западом слишком опасно. Не говоря уж о Европе, США переживают сейчас трудные времена. Догоняющее развитие незападных стран набирает скорость. Значительная часть американской элиты готова бороться за сохранение своего господствующего положения в мире любыми средствами, включая не только когнитивно-сетевые методы, но и развязывание горячих войн. Непредсказуемость этого великана делает его похожим на поведение невротика. Наоборот, Китай и другие быстро растущие страны периферии (в том числе и Россия) жаждут видимого и осязаемого уже «здесь и сейчас» благосостояния и комфорта. А для этого нужен мир. Проект G-2 соединения американской финансовой элиты с Китаем, более глубокого и долговременного, чем ситуационное совпадение интересов, представляется довольно сомнительным. Мудрые руководители Китая прекрасно понимают: результатом такого соединения неизбежно будет быстрое разложение китайской элиты и ее скольжение по пути Горбачева и Ельцина.

Прозападная часть российской элиты подчеркивает факторы экономические. Сейчас основным торговым партнером России и основным поставщиком прямых иностранных инвестиций является Европа. И это положение сохранится по крайней мере до конца текущего десятилетия. Экономическое сотрудничество с Китаем в силу его территориальной удаленности от российских индустриальных центров (предопределяющей чрезмерные затраты по транспортировке) и в силу труднопреодолимого культурного барьера должно рассматриваться в первую очередь как потенциал для модернизации российского Дальнего Востока. В то же время необходимо внимание российского государства к механизмам, ограничивающим чрезмерную китайскую экспансию и иммиграцию китайского населения. По мнению «западников», учет этих факторов приводит к выводу, что в качестве основного стратегического партнера как теперь, так и в ближайшем будущем должен рассматриваться Европейский Союз, что ориентация на альянс с КНР для России не реалистична.

Укрепление связи с ЕС несомненно полезно для России, и не только в экономическом отношении. Это может помочь Европе укрепить свой суверенитет, стать более независимой от США, стремящихся замедлить формирование самостоятельного цивилизационного полюса. Европа начинает уже тяготиться своей вассальной зависимостью от мирового гегемона. Заметим, что демонстрируемая Евросоюзом готовность вмешиваться во внутренние дела России, навязывая чуждые ей якобы «общемировые» ценности в духе 1990-х годов, может быть использована для убеждения нашего интеллектуального сообщества в необходимости и своевременности переоценки советского опыта и корректировки государственной идеологии. Корректировка в сторону фундаментальных принципов нашей цивилизации является также важнейшим условием и главным потенциалом нашего сближения с КНР.

Именно «азиатская» компонента нашей цивилизации (высокая роль государства, коммунистические принципы морали и т. д.) и исторический опыт совместного противостояния мировому капитализму должны компенсировать недостаток взаимовыгодных направлений экономического сотрудничества.

Несомненна правота небополитиков и Андрея Девятова[4], что приоритетом для России должно стать стратегическое партнерство с Китаем, срочное укрепление политических, экономических и идеологических связей с Восточной Азией. Так что – учите китайский! Другое дело, как идеологически и политически выстраивать это партнерство, не рискуя невзначай быть проглоченным мировой империей с полутора-миллиардным населением. Убедительные обоснования небополитиками возможного возвращения Новой Орды в историческом цикле вызывают сомнения прежде всего в отношении принятия русскими слова Орда. А также в части аналогии с временем Орды, когда и монгольские племена при Чингиз-Хане, и Русь при Золотой Орде переживали период объединения и пассионарного подъема. Сейчас Россия совсем не похожа ни на монгольскую Орду, ни даже на Московию ХIV–ХV веков. Это, конечно, ни в коей мере не подвергает сомнению надежность в качестве идеологической основы для сближения России с Китаем общности глубинных принципов («кодов») наших цивилизаций – цивилизаций континентального типа. А также подобия их исторических судеб, прежде всего, в их многовековом противостоянии экспансии Запада.

Фундаментальная черта российской цивилизации, делающая ее общественное устройство ближе к азиатско-китайским, чем к европейско-американским образцам, которая наиболее наглядно проявляется на протяжении уже средневековой истории, а затем – истории социалистического периода ХХ века, – это более высокий статус государства по сравнению со всем слоем властвующей элиты. Общие ценностно-этические принципы недавно коротко и точно сформулировал Андрей Девятов («Опять о России и тихоокеанстве»[5]) как этику «пять выше»:

• власть выше собственности,
• служение выше владения,
• справедливость выше закона,
• общее выше частного,
• духовное выше материального.

Если совсем кратко, односложно выразить западно-европейского и российского эталонных образцов, «идеалов» общественного устройства, то можно сказать, что согласно европейским представлениям, – это рынок, согласно российским, – семья.

Наиболее вероятным прогнозом (или пророчеством?) представляется обреченность России в качестве главного идеологического приоритета – выстраивать самостоятельный цивилизационный полюс в многополярном мире (при всех несомненных угрозах и рисках в ее нынешнем ослабленном состоянии). Россия как один из главных Субъектов истории последних столетий, несомненно имеет достаточный потенциал, чтобы стать самостоятельным полюсом. А может быть – одной из вершин геостратегического треугольника, определяющего направление исторического развития в течение нескольких десятилетий ХХI века (США – Китай – Россия). Роль и предназначение России в мире, ее миссия – воспринять и воплотить достижения духовности Запада и Востока, осуществить их синтез, продемонстрировать образец не враждебных, дружеских отношений. И Россия долгое время выполняла эту миссию: показать Востоку, что ценна не только Традиция, но и Прогресс; Западу – что к экономическим успехам ведет не только свободное предпринимательство, но и государственное руководство экономикой и т. д. – перечислять можно долго[6].

Для России всегда самые острые проблемы были связаны с расколами, которые возникали не без влияния ее географического положения между Востоком и Западом. В результате у российской элиты не всегда хватало духовно-интеллектуальных сил и исторического опыта, чтобы примирить и синтезировать эти два мощных воздействия и удерживать их борьбу в духовно-идеологическом пространстве России в рамках мирного соревновательного процесса. Это приводило к трагическим переломам траектории исторического развития – к смене элиты, т. е. к революциям.

Последняя такая революция в России (первая «оранжевая революция») произошла в 1991–1993 гг. Она в значительной мере стала результатом кризиса идеологии социализма. Элита, пришедшая на смену позднесоветской, не была заряжена пассионарной энергией новой исторической идеи. Большинство нынешних политиков и олигархов не имели идеалов, за которые готовы были бы беззаветно бороться. В результате получился криминальный компрадорский капитализм.

Запад заинтересован в том, чтобы этот строй (режим) в России не сменился сильным патриотическим государством, и будет препятствовать смене элиты. Поэтому пока сохраняется доминирование Запада в мире, а государство в России слабо, резкая смена элиты силовыми методами (так мы представляем себе революцию) для России очень опасна (пока «лимит на революции исчерпан»). Возможна и необходима упорная (рассчитанная на немалый срок) работа по возвращению страны к духовно-идеологическим основам («кодам») исторически сложившейся российской цивилизации (разумеется, в современном образе).

Сейчас расколы (может быть, разломы или разрубы?), которые привели к крушению СССР, только начинают заживать. Но в условиях беспримерного ускорения всех социальных, экономических, политических процессов залечивание некоторых из них может стать вопросом жизни и смерти. Это относится прежде всего к противостоянию приоритетов государства или частной (в основном экономической) свободы и собственности и к связанной с этим оценке советского периода российской истории.

Явный перекос в советское время системы управления экономикой и обществом в сторону государственных, централизованных механизмов и институтов привел к формированию в обществе представления, что во всех бедах у нас виноваты чиновники. После крушения СССР, в условиях бездуховности, морального и правового беспредела, масштабы коррупции возросли по сравнению с советским периодом в десятки раз. Этим воспользовались антигосударственные и антироссийские силы для дискредитации государства. Иллюстрацией может служить статья в газете «Аргументы недели» (20 мая 2010 г.) Гавриила Попова под заголовком «Наша национальная идея – ненависть к чиновнику».

Российская цивилизация и культура – устойчиво антибуржуазные. Общество прекрасно понимает, что приватизация 1990-х годов была ограблением народа, что государство сейчас слабо, а олигархи богатеют. Несмотря на это, либеральному меньшинству удалось в значительной мере «перевести стрелки» с олигархов, получивших даром, без всяких заслуг беспримерные богатства, – на гораздо более бедных чиновников и депутатов. Скорее всего, причина (кроме «заслуг» капиталистических идеологов и журналистов) в том, что народ продолжает считать государство обязанным и способным быть главным гарантом и защитником интересов страны, общества и всех его членов. Это является нормой. И народ верит, что нынешнее бессилие и разложение государства будет преодолено, что ждать оздоровления государства более реалистично, чем ждать создания честной и эффективной рыночной системы.

Перед российскими интеллектуалами стоят насущные, не терпящие промедления задачи:

• примирение «красных» и «белых» (преодоление разрыва времен)[7];
• поиск эффективного согласования установок государственников и либералов-антигосударственников;
• создание духовности, стимулирующей сотрудничество верующих и атеистов;
• сближение традиционных религиозных и этических учений.

Есть время разбрасывать камни, есть время их собирать. Продвижение в решении этих задач нужно не только самой России. Оно стало бы образцом для других стран, указателем пути, на котором человечество могло бы избежать катастроф, которыми грозят войны при современном уровне технологий.

Отчуждение и бюрократия

По мере ослабления мировых религий среди факторов человеческой жизни, позволяющих наделить ее духовным Смыслом, возвысить над суетой обыденщины, над постоянной заботой о чисто материальной стороне существования, на первое место стал выдвигаться фактор участия в истории, в социальном творчестве. Анализируя конечные смыслы человеческой истории, Гегель и затем Маркс приходят к понятию отчуждения. Смысловое, духовное значение борьбы за социализм можно определить как борьбу за преодоление отчуждения, отлучения угнетенных, эксплуатируемых классов от участия в истории, в социальном творчестве. Задачей мистических практик во всех религиозных системах является достижение общения, соединения с Богом, что можно интерпретировать как преодоление отчуждения человека от Бога, от высших сил. В философии европейского Нового времени отчуждение связывается чаще всего с отделением объекта от сознающего разума и, как следствие, жизни Вселенной – от человека, с опредмечиванием вещей и общественных отношений.

Маркс глубоко понимал духовно-идеологическое значение категории отчуждения. Но в упрощенной версии исторического материализма она закрепилась в первую очередь как характеристика отчуждения от трудящегося человека результатов его труда в условиях рыночного хозяйства. И это становится причиной и проявлением отчуждения от человека его человеческой сущности.

Однако отчуждение – это феномен в первую очередь духовно-идеологический. Его объективация в учении исторического материализма, традиция сводить отчуждение к объективному свойству институциональной системы – это результат эволюции западноевропейского научного мировоззрения. Результат взгляда на историю только как на предмет, противостоящий осознанию и воздействию со стороны «Человека» (или даже определенного класса, «Пролетариата»), который запечатлен в великолепном образе Маяковского:

"Клячу истории загоним!

Левой, левой, левой! "

Такой взгляд на историю и, в частности, на смысл категории отчуждения приводил к различным видам вульгаризации теории, отрыву ее от реальных проблем, к утопичным выводам.

Исторические коллизии ХХ века самым драматическим образом отразились и на идейной борьбе в сообществе социалистов. Когда борьба с традиционным противником – капитализмом привела к победе ленинцев в России, первое государство рабочих и крестьян стало для многих из них маяком надежды. Оно указывало путь приобщения трудящихся масс к бесконечному прогрессу человечества, который преграждали, блокировали господствующие классы. Это подтверждалось и продолжением в двадцатые годы бурного потока новых идей и инициатив в рамках русского культурного авангарда. Однако в 1960–1970-е годы выявилось, что новое общество в СССР предоставляет все меньше свободы для культурного и социального творчества. В нем сформировался свой господствующий класс – номенклатура, чиновники. Это привело к тяжелому кризису в коммунистическом и социалистическом движении. Его значительная часть практически сомкнулась с идеологами либерализма в провозглашении свободы главной ценностью и в борьбе за ограничение роли и функций государства. Эта установка иногда перерастает в неприятие любой бюрократии и любой иерархии.

Такая установка представляется не только утопичной, но просто архаичной в век торжества информационных технологий и общества знания. В марксистской теории разделение общества на классы связывается с разделением труда. Но многоаспектные процессы разделения труда – это непреходящее свойство жизни современных и будущих обществ, это имманентная черта истории. Отчуждение человека от тех или иных сторон жизни общества есть неизбежное следствие разделения труда и отделения друг от друга типов существования и интересов разных групп и слоев общества. В силу этого неизбежно возникают и социальные структуры, которые отчуждаются друг от друга и от индивидуального человека. В сознании общества многие из них персонифицируются и становятся субъектами социальной деятельности.

Выделение функций управления и соответствующего слоя специалистов с высоким уровнем опыта и профессионализма – это, конечно, не подлежит сомнению ни в сфере специфических функций инициирования и координирования хозяйственной деятельности, ни в области государственного, то есть политико-идеологического руководства обществом. У этого слоя или класса руководителей неизбежно появляются самостоятельные, отличные от других слоев и классов проблемы и интересы и определенное корпоративное самосознание. Эти очевидные соображения приводят к однозначному выводу: в больших сообществах неизбежно формируется слой или класс властвующей элиты, в той или иной степени отчужденный от остальных членов сообщества, от общества. В зависимости от институциональной системы, властвующая элита может представлять собой либо класс (слой) олигархов (в капиталистических странах), либо бюрократию (как в СССР). Сейчас и мировая элита, и элиты большинства национальных государств представляют собой нераздельное переплетение кланов, состоящих из членов финансовых, государственных, медийных и прочих структур.

Саму по себе неизбежность выделения властвующей элиты в обществе, видимо, надо признать как некую социально-кибернетическую закономерность. Другое дело, что ее роль в обществе (или роль ее частей, если она расколота) может быть совершенно различной. И не менее важна та ценностная или идеологическая установка, которая является для нее доминирующей. В зависимости от реальной политики, проводимой властвующей элитой, и ее ценностно-идеологической установки, которую видит или ощущает народ, формируется и отношение к ней народа, ее образ в глазах народа. Она может считаться лидером борьбы за его интересы, органом, необходимым для его жизнедеятельности, и даже наделяться статусом сакральной сущности, как, скажем, государство в Византийской или Российской истории. А может наделяться демоническим образом бесчеловечной, антиобщественной силы, низводящей человека до роли орудия, ресурса для своих частных целей и интересов, как класс буржуазии в марксистской идеологии или бюрократия в троцкистских и неотроцкистских течениях.

Для социалистов вопрос об оценке роли класса буржуазии давно выяснен в марксизме. Но как относиться к «новому правящему классу» – бюрократии, который «правит без какой-либо определенной формы присвоения продукта, который доходит даже до самоликвидации, как в Польше и Венгрии в конце 1980-х годов»[8]? Видимо, этот вопрос не является достаточно значимым. Идеолог неотроцкизма Эрнст Мандель считает бюрократию особым паразитическим классом, который не выполняет каких-либо необходимых для общества функций. У него нет полноценных прав на собственность, нет производственных интересов, однако существуют в широких масштабах интересы потребительские. Советский «социализм» – это только замена рыночного деспотизма на государственный деспотизм. А главное состоит в том, что не должно быть никакого правящего класса, никакой властвующей элиты, никакой иерархии.

Отказ от иерархической структуры общества, взгляд на бюрократию не как на его необходимый орган, а как на чуждое, скорее даже «злокачественное» образование – это стало вызовом для идеологов-социалистов к разработке теории самоорганизации и самоуправления. Она стала также ответом на проблему отчуждения властвующей элиты. Частица само- указывает на то, что чуждость бюрократии и ее идеологическая оценка признаются изначально, и задача состоит в поиске и конструировании общества без специального аппарата управления. Но в целом этот ответ напоминает рекламу «Лучшее лекарство от перхоти в волосах – гильотина». Эту проблему нельзя решить, подобно проблеме кулачества, которое удалось «уничтожить как класс».

Радикальное решение этой проблемы возможно на пути не устранения бюрократии из общества, а наоборот, ее объединения, идейного, духовного сращивания с обществом. Бюрократия должна быть преобразована «изнутри», по целям и смыслам ее деятельности. Бюрократия получает свои смысл и цели от общества. Поэтому условием такого преображения является возникновение в обществе новой идеологии (или обновление старой), согласно которой государство и государственная бюрократия являются выразителем интересов общества и борцом за будущее страны. Общество должно показать жаждущим власти потенциальным пассионариям возможность «причаститься» к непреодолимой силе великого государства, убедить сменить идеал и жизненный смысл владения на образец и смысл служения.

Две противоположные идейные установки в отношениях между элитой и большинством народа можно обозначить как

1) установку на единство человеческого рода (объединяющая идеология) и

2) установку, выделяющую некоторую часть человечества как более ценную, более жизнеспособную, высшую (элитарная разделяющая идеология).

Им соответствуют две противоположные тенденции развития в хозяйственной, политической, институциональной сфере. Эти две тенденции и две идейные установки проявляются на протяжении всей истории.

В материально-практической сфере развитие в целом шло в направлении установления все более прочных и далеких торговых и производственных связей, создания обширных государств, империй и межгосударственных союзов, способствующих взаимопроникновению культур и религий между регионами. В развитии объединяющей идеологии (и духовности) важнейшим событием было возникновение мировых религий, особенно монотеистических религий христианства и ислама. Различные варианты социалистической идеологии, периодически активизирующиеся на протяжении всей истории, включая марксистское учение, по их целям, конечному смыслу и пафосу несомненно относятся к типу объединяющих идеологий. Марксизм по целевой ориентации является наследником христианства, его «разверткой» в социально-идеологическую сферу.

Наряду с этими процессами периодически возникали или активизировались религиозные и идеологические концепции, объявлявшие себя единственной истиной, а сообщество, выделенное по тому или иному признаку, – наиболее ценной частью человечества, противопоставляющей себя остальным членам человеческого рода. Такие представления нередко вызывали подъемы пассионарной энергии. К разделяющим идеологиям надо отнести талмудическую интерпретацию учения об избранном народе (до нынешнего момента, разделяемого в том или ином теоретическом оформлении значительной частью евреев). Это учение оказало влияние на Кальвина и его доктрину предопределения (спасение или гибель человека определены предвечным решением Бога и не зависят от дел человеческих). В эпоху колониализма сформировалась расовая идеология, получившая в ХIХ–ХХ столетиях обоснования в виде научных исследований и наиболее страшное практическое воплощение в германском нацизме, а также законодательно закрепленных в США и ЮАР рабстве и дискриминации негров и других порабощенных народов.

Идеологию капитализма как фундамент системы, обеспечившей мощный скачок в развитии коммерческих, производственных, информационных связей, можно назвать объединяющей, но только в институциональной, материально-прагматической сфере. Принципиальные черты этой идеологии – стимулирование конкуренции, достижение личного успеха как высшая жизненная установка, принципы священной частной собственности, индивидуалистического либерализма – на практике стали орудиями разрушения традиционных ценностей и смысловых «скреп» общества, национальных культур и государств, духовного разрыва между элитой и большинством, оправданием отказа от принципов верности, чести, правдивости. Поэтому в духовно-идеологической сфере идеология капитализма и глобализма является разделяющей.

Путем к преодолению отчуждения Маркс считал процесс обобществления труда и соответствующее изменение всех общественных отношений таким образом, чтобы каждый член общества не был отделен, отчужден от общественного богатства, стал его реальным собственником. Но поскольку разделение труда – неизбежное свойство развития экономики и общества, это положение марксизма, как и положение об отмирании государства, нуждается в пересмотре. Видимо, только при понимании отчуждения как смысловой, идеологической категории можно ставить вопрос о его преодолении[9].

Условием для преодоления раскола российского общества является возникновение нового духовного подъема и обновление объединяющей идеологии, отвечающей глубинным цивилизационным установкам и символам. Идеологии, которая по существу будет современной фазой развития идеологии социализма. Прав был, видимо, Николай Бердяев, когда перевел вопрос о правде социалистов из сферы социально-прагматической – в сферу метафизическую. Правда, справедливость любого социального устройства должна опираться на духовную правду жизни, должна подчиняться смыслам и целям бытия.

Метафизика революции

Все неравнодушные к политике россияне (да, наверное, и все неравнодушные жители планеты) достаточно слышали и читали обличительных и негодующих высказываний и статей о мировой банковско-финансовой олигархии, а также о бюрократии государств, корпораций и международных организаций. Нет смысла их пересказывать. Приведем лучше менее известную позицию одного из наиболее глубоких и талантливых российских интеллектуалов, председателя Исламского комитета России Гейдара Джемаля, представителя радикального ислама. Он называет свою позицию (или теологию) «революционным исламом»[10].

В его книге «Освобождение ислама» дано яркое и квалифицированное описание мировой властвующей элиты с ее открытыми и секретными обществами и идеологиями, опасностей для мира, которые несет сложившийся процесс глобализации. Но одновременно столь же уничтожающей оценке Г. Джемаль подвергает и любые организации, которые реально противостоят гибельным мировым процессам. Прежде всего это относится к институтам государства и церкви.

Достоинством его позиции является трактовка революции как духовного события: «революция – это действо Святого Духа, религиозная мистерия, которая невозможна вне религиозного контекста авраамизма»[11]. В первую очередь это относится к большевистской революции 1917 года, значение которой он поднимает на по праву ей принадлежащую метафизическую высоту. К этой революции и к Ленину он относится положительно. И в то же время утверждает, что как победа коммунистической партии в революции и гражданской войне, так и развитие Советского государства – все это лишь один из проектов мондиалистских (глобалистских) сил. Советское общество «не только не противостояло мондиализму, но функционально обслуживало его». И сама партия большевиков была «мондиалистской и безусловно управляемой»[12]. По Г. Джемалю, «призывы к мировой революции, идея «всемирной советской республики» типологически ничем не отличаются от установки на новый мировой порядок»: это все – «пароли, позывные современного мондиализма»[13]. С начала 1930-х годов «советская власть в СССР превращается в антисоветскую власть». За период с начала 1930-х до 1991 г. «скрытое сотрудничество тоталитарной советской империи с империалистическим лагерем … погубило тысячи борцов, многие партии и боевые организации антиимпериалистического сопротивления»[14].

Г. Джемаль фактически отвергает все реализовавшиеся в истории социально-политические организации, поскольку они порождают бюрократию и иерархию (которую он называет не иначе как «пирамидой»), т. е. систему угнетения и несвободы. Это относится как к транснациональным корпорациям, так и к противостоящим им национальным государствам. Любая клерикальная иерархия является для него «иерархией попов» или «муллократией». Даже самая революционная партия – большевиков – не смогла избежать превращения в великодержавную партию бюрократов. По Г. Джемалю получается, что носителями пассионарного нонконформизма остаются теперь только «одинокие герои», а наследниками воинской касты кшатриев – подпольные группы сопротивления Системе и полевые командиры. Его концепцию вполне обоснованно можно назвать политическим нигилизмом. Более подробное обсуждение и критика этих взглядов содержатся в авторской статье «Возвращение в сферу смыслов»[15].

Перевод классовых отношений в метафизическую, религиозно-идеологическую сферу представляется вполне оправданным, поскольку сейчас в большинстве стран нехватка духовных, смысловых ориентаций все более явно становится главным фактором истории. Какова же метафизическая установка или теология Г. Джемаля? Конечно, здесь мы приведем только некоторые черты, которые нам представляются наиболее важными в современной (кризисной) ситуации. В своем интервью[16] в октябре 2012 г. Гейдар Джемаль рассказывает интересные подробности: «Я могу сказать, когда я впервые почувствовал ненависть к этой системе (номенклатурной советской реальности – В. В.). Реальность вокруг меня виделась насквозь фальшивой и лицемерной. Это произошло, когда я в 9 лет вдруг услышал радио. Первый раз в жизни я не слышал его как белый шум. Я не слушал его как белый шум, а понимал смысл слов. Там я услышал такие слова, как «борьба за мир», «мирная инициатива Советского Союза», «мирное существование». Для меня слова о мире с тех пор стали индикатором: все, что связано с призывом к миру, является проявлением «сатанизма», абсолютно враждебного начала, которое для меня идентифицировалось как матриархат, как вечная женственность, как кастрация, лицемерие, как капитуляция и смерть» (курсив всюду мой – В. В.).

Это интервью в целом убедило меня в правоте еще прежде сложившегося впечатления, что причина «великого отказа» Г. Джемаля от существующей социально-политической системы, его «решение уйти из социализма» лежит не в осознании каких-либо недостатков общества, его устройства, не в его детских неосознанных впечатлениях об обществе. Тем более эта причина – не в некоем интеллектуальном обобщении и углублении впечатлений и знаний о жизни общества (это нисколько не отрицает его таланта и эрудиции). Она в его метафизической позиции восприятия всего сущего, всего бытия – как «неумолимой и ужасной бесконечности». В истории не раз обретали силу теологии, в основе которых лежало убеждение о ничтожестве человека, а выводом становилось утверждение о бесперспективности борьбы за справедливое общество и т. п. Теперь такой путь более типичен для интеллектуалов, не получивших в детстве религиозного воспитания. Духовно-интеллектуальный путь Г. Джемаля идет в обратном направлении – от априорно очевидного ужаса всего земного бытия человека (от которого спасти может только чудо, только Бог) – к неприятию существующего общества, к требованию радикального отказа от него «здесь и сейчас». Для Г. Джемаля «общество – это такой же страшный механизм, работающий по законам причин и следствий, как и весь физический космос» (это цитата из книги «Освобождение ислама»).

Предельно радикальная постановка проблемы отрыва властвующей элиты от интересов и возможностей развития большинства жителей планеты сейчас приобретает все большую актуальность. Это особенно заметно в России. Хотя большинство патриотических политиков прекрасно понимают, что в сложившейся ситуации революции могут быть только «цветными», и поэтому надолго «лимит на революции исчерпан». Но что делать, как не готовить революцию, если большая часть властвующей элиты опутана сетью криминально-коррупционных связей? Если единственный способ внедриться в структуры компрадоров и организованной преступности – стать самому неотличимым от них?

Когда ситуация представляется безвыходной, на самом деле выход всегда есть. Он находится в сфере духа. Во времена Христа в Израиле, оккупированном всемогущей Римской империей, ситуация справедливо воспринималась как безвыходная. В пространстве материальных – военно-политических и социально-экономических координат любой «рывок» мог привести только к катастрофе (что и было в конце концов доказано, так сказать, экспериментально). Даже любая «идеологическая подготовка» жестко подавлялась. Но для Бога все возможно. Он говорит, что выхода нет в пространстве военно-политических или социально-экономических проблем («кесарево – Кесарю»). И даже не в подпольной подготовке идеологии восстания. Освобождение «из-под глыб» сковывающего господства римлян – в духовности, основанной на новом, неслыханном принципе ненасилия и всеобщей любви.

К сожалению, слишком часто ради того, чтобы сделать такой духовный прорыв из «безвыходной» ситуации, человек готов взять в сообщники Смерть, забывая, что она – изначальный враг Жизни. Так было чуть ли не с большей частью великих поэтов. Ради прорыва в мир Духа В. Высоцкий «с гибельным восторгом» над пропастью нагайкою стегает своих «привередливых коней». И «Маяковский лег виском на дуло». Думаю, что социалистов (как революционеров, так и реформаторов) отличает от Г. Джемаля именно общее (метафизическое) отношение к жизни и смерти. При изложении своей радикальной теологии он говорит, что в основе этого мира, бытия лежит радикальная несправедливость. Дух есть «оппозиция всякому возможному бытию» ... «Человек поставлен Богом ... в роли конца всех вещей, в центре которых он поставлен»[17]. С такой теологией не согласятся ни социалисты, ни христиане. Она ближе к традиции гностиков.

О значении самоуправления

Теперь теория самоорганизации и самоуправления – важнейшее направление, без которого трудно представить любую социалистическую идеологию, претендующую на историческое значение. На его счету такие важнейшие достижения, как практическое создание реально действующих в рыночных капиталистических условиях предприятий и даже больших корпораций, в которых все трудящиеся участвуют в управлении, в которых аппарат управления не отчужден от остальных членов коллектива. Это прежде всего широко известная Мондрагонская кооперативная кооперация, химическая кампания W.L.Gore & Associates в штате Делавэр, США (ее подробный анализ дан в статье «Социализм. Немарксистская версия. Институциональный подход»[18]) и др.

Некоторые теоретико-идеологические работы содержат претензию на то, что теория и практика самоорганизации должна заменить концепцию иерархического устройства общества и (схоже с тем, как это представляют себе либеральные теории) вытеснить государство на роль обслуживающих отраслей в экономике и обществе. В частности, в области социалистической теории существенный вес имеют концепции, жестко связывающие категорию социализма с самоорганизацией и самоуправлением, даже отождествляющие их. Например, в статье «Философия самоуправления»[19] П. Абовин-Егидес так и пишет: «Социализм (или самоуправленческое общество, или панперсонализм): то есть социум всесторонней демократии…». Однако при всей несомненной важности этого направления надо признать, что оно не может претендовать на статус главного в социалистическом движении.

От кого бы ни исходил призыв к равенству людей (перед Богом или перед законом), их разнообразие, разброс их склонностей и способностей остается огромным. И, в частности, поэтому сохраняется разрыв в ценностных установках между элитой и большинством. У этих двух частей общества существенно различны как возможности влиять на окружающих и на общество в целом, так и те интересы и смыслы, которые определяют их жизнь и поведение. Если в системе интересов и смыслов элиты большое значение имеют власть и процессы и события макроистории, то в системе ценностей и целей большинства, как правило, большую роль играют отношения внутри локальных, относительно малочисленных сообществ и коллективов (возможно, за исключением периодов войн и революций). Здесь гораздо большее значение в качестве жизненных смыслов и целей имеют научно-техническое творчество и межличностные отношения, не связанные с социальным статусом человека.

Если религиозно-нравственное учение или идеология устанавливаются в качестве единых и неукоснительных норм и законов жизни для всего общества, не будучи органично связаны с непосредственной жизненной практикой постоянно общающихся людей в низовых коллективах, то эти нормы и законы жизни, а вместе с ними учение или идеология, на которых они основаны, быстро начинают восприниматься как чуждые, а затем и враждебные. Такой удел чаще всего ждет идеологии и институты, формально переносимые и навязываемые в чужой для них культурной и духовной среде.

Именно в малых сообществах, и только в них, могут возникать неиерархические взаимодействия между их членами, а также системы самоорганизации и эффективного самоуправления (коллективы с постоянным участием всех членов в управлении, общества непосредственной демократии). Этим объясняется сила и привлекательность коммунистических и коммунитарных идей и их постоянное возрождение на протяжении всей истории. Однако характер фактически складывающихся отношений и ценностных установок на макро- и микро-уровне могут сильно различаться. Резко отличаются системы межличностных и трудовых отношений, складывающиеся внутри производственных коллективов, – от идеологических норм и механизмов, определяющих макроструктуру общества и экономики. Такой вывод следует из столетий исторического опыта и из социально-психологических исследований. Поэтому возможность неиерархического взаимодействия внутри малых групп не может служить образцом для устройства большого социума. Она дает важное, но ограниченное решение проблемы – только для микроуровня.

Определяющее влияние размера сообщества, этого «арифметического» фактора, исследовано в работах Робина Данбара, которые на удивление мало известны и почти не обсуждаются в нашем коммунистическом и демократическом движении[20]. «Арифметический» фактор должен был бы, как представляется, занять постоянное место в теоретических обсуждениях и дискуссиях как важный вызов, еще не получивший адекватных ответов и недостаточно усвоенный основными идеологическими системами.

Вследствие этого «арифметического» ограничения, придется признать, что развитие неиерархической самоорганизации не дает ответа на главный вопрос социалистической теории. Допустим, все общество, вся экономика состоят из самоуправляемых коммун. Это еще не дает ответа на вопрос, как, с помощью каких механизмов эти коммуны будут взаимодействовать между собой в масштабах страны. Будут ли они выстраивать свои отношения с помощью рынка или с помощью командно-административной системы? В социалистической Югославии на протяжении нескольких десятилетий разрабатывалась теория и проводились эксперименты по совершенствованию системы самоуправления. В середине 1970-х годов была попытка построить многоступенчатую систему согласования планов и цен, определяющих взаимоотношения самоуправляющихся организаций объединенного труда (ООТ) на основе Закона об объединенном труде. Однако эта система так и не была до конца реализована.

На мой взгляд, еще более важным фактором является то, что для большинства «простых» людей (не принадлежащих к властвующей элите) вопросы политического устройства и организации производства чаще всего не являются настолько значимыми, чтобы тратить на них свое свободное время. (А времени на управление у неспециалиста должно уходить достаточно много). По крайней мере, думаю, так обстоит дело в российской цивилизации. Одни и те же нравственные нормы и ценности имеют разное смысловое значение, разный вес в системе ценностей у разных народов. В частности, для русских, хотя межличностные отношения им очень важны[21], видимо, возможность участия в самоуправлении, в создании новых социальных форм и институтов, склонность к социальному творчеству имеют более низкий ценностный статус, чем для людей Запада. Русские более склонны делегировать свои права и обязанности по управлению и контролю государству и другим специально выделенным органам.

Означает ли это, что расширение прав по участию работников в управлении компанией, возможностей для создания самоорганизующихся предприятий и т. д. не имеет значения? Конечно, нет. Но, прежде всего, это значение не только и, может быть, не столько в том, что это путь к преобразованию общества, а в том, что определенной части работников это дает смысл жизни и силы для развития и совершенствования.

В этом первостепенную роль играет политика государства, направленная на поддержку, возрождение и построение производственных коллективов и других сообществ, играющих роль общины или семьи. Возвращение российского государства в последние годы к поддержке семьи несомненно идет в русле создания такой объединяющей духовности. Надо сказать, что слом, целенаправленное разрушение всех устоев «старой» культуры и нравственности в первое десятилетие после взятия власти большевиками сыграли свою отрицательную роль в углублении раскола советской элиты, в отчуждении ее «коминтерновской» части от большинства народа – крестьян и горожан в первом поколении, которые продолжали жить с моралью традиционного общества. Это стало одним из факторов трагических событий 30-х годов. Примером может служить политика «пламенных» революционеров в отношении семьи. Приведем оценку этой политики Львом Троцким: «Революция сделала героическую попытку разрушить так называемый "семейный очаг", т. е. доархаическое, затхлое и косное учреждение, в котором женщина трудящихся классов отбывает каторжные работы. Вместо семьи, как замкнутого, мелкого предприятия, должна быть, по замыслу, законченная система общественного ухода и обслуживания... Доколе эта задача задач не разрешена, 40 миллионов советских семей остаются, в подавляющем большинстве своем, гнездами средневековья, женской кабалы и истерик, повседневных детских знижений»[22].

В доиндустриальных обществах малые группы – общины часто играли основную роль как в сохранении устойчивости общества и социально-экономического строя, так и в его преобразовании. Это были хорошо изученные историками и идеологами аграрные общины и религиозные общины. С развитием промышленности и наступлением капитализма на сельскохозяйственный уклад как основу общественного производства, институциональную (социально-экономическую) роль малых групп взяли на себя производственные коллективы предприятий в промышленности и в сфере услуг.

Малые сообщества и коллективы играют роль, важную и в духовно-гуманитарном, и в социально-экономическом отношении. При этом часто они имели возможность выполнять эту роль достаточно независимо от тех идеологических бурь и институциональных потрясений, которые происходят на макроуровне общественной жизни. Это важно подчеркнуть в условиях современной России, когда верхний уровень общественной иерархии никак не может определиться с противоречащими друг другу идеологическими установками, но, судя по всему, объединился в своих приоритетах относительно поддержки стабильного экономического роста и социального патернализма.

В советское время институт трудовых коллективов имел важнейшее значение и как фактор небывало мощного экономического и культурного подъема, и как институт, определяющий жизненные смыслы, отчасти как замена религиозной общины. Не может быть сомнения, что сохранившееся с дореволюционных времен правило создания и поддержания у предприятия социальной инфраструктуры играло незаменимую положительную роль для выполнения обеих этих функций. Либеральная теория и идеология не способны оценить эту роль трудового коллектива, оставляя предприятию только цель повышения экономической эффективности (максимизации прибыли). В период реформ (или контрреволюции?) конца 1980-х – начала 1990-х эта система была разрушена. В начале 1990-х годов, когда сохранялась надежда защитить здоровые структуры и институты советской системы от криминально-капиталистического цунами, была попытка сохранить институт трудовых коллективов, повысив его социально-экономический статус и экономические права. Тогда эта попытка не удалась. (Подробнее об этом периоде см., например, «Институциональные проблемы российских реформ»[23]).

Но сейчас представляется, что такая цель должна быть поддержана не только всеми левыми политическими силами, но и государственным руководством. (При этом, конечно, не нужно «нагружать» борьбу за статус производственного коллектива радикально-идеологическими требованиями, которые в настоящее время представляются вполне утопическими. Например, я имею в виду требование ряда социал-демократических теоретиков и практиков, отождествляющих свободный труд только с коллективно-частной собственностью (образцом служит Межотраслевой научно-технический комплекс «Микрохирургия глаза» Святослава Федорова), отменить систему найма работников с выплатой заработной платы[24].)