Бузгалин Александр Владимирович –
д.э.н., профессор, МГУ им. М.В. Ломоносова

Как было замечено ещё 50 лет назад Раймоном Ароном, наилучшим способом доказательства правоты марксизма является разработка новой целостной теории, продолжающей дело Маркса, но отвечающей на вызовы современной эпохи.

Сказанное, впрочем, сугубо авторский пересказ Арона, который сказал проще, хотя и менее точно: напишите «Капитал ХХ века». Как показала новейшая история, «Капитал» ни в ХХ, ни в начале этого века никто не написал…

1.

Что же смогли, и что не смогли сделать марксисты на протяжении последнего полувека на пути к новому «Капиталу», и что необходимо сделать, чтобы он появился?

Отвечая на первый вопрос, заметим, что, несмотря на то, что в современном марксизме откровенно доминируют «дискурсы» позитивизма и постмодернизма, отрицающие саму постановку задачи написания нового «Капитала», за последние десятилетия по проблематике «Капитала» К. Маркса, в том числе по вопросам изменения содержания ключевых категорий «Капитала», с середины ХХ века написано не так уж мало работ. Это касается и работ зарубежных учёных последних десятилетий[1], и исследований, которые велись в рамках советской политэкономии империализма[2], и некоторых исследований в постсоветском пространстве, более или менее близких к марксистской тематике, в том числе – исследований в рамках постсоветской школы критического марксизма.[3]

В рамках марксистской традиции исследовались многие явления, отличающие капитализм последних десятилетий от того, что стал предметом «Капитала»: изменения в характеристиках товарного производства в связи с известной концепцией подрыва товарного производства (и, в частности, диффузией стоимости) и трансформации природы денег в условиях позднего капитализма; новые формы эксплуатации; капиталистические формы «экономики, основанной на знаниях»; особенности современного капиталистического цикла; новая роль финансового капитала, роль государства и т. д. и т. п.

Но все эти исследования носили в большинстве случаев частный характер, т. е. рассматривалась одна из этих перечисленных форм, иногда предпринимались попытки провести связь между какими-то из этих явлений, например, между особенностями современного финансового капитала и характером капиталистического строя. Наконец, можно отметить ряд работ, где рассматривалась большая совокупность новых характеристик капиталистического способа производства в сопоставлении с «Капиталом» К. Маркса, но сама методология «Капитала» при этом не воспроизводилась: нам не известны работы, в которых бы было проведено диалектическое развёртывание системы категорий, целостно отражающих современное состояние системы капиталистических производственных отношений на основе использования метода восхождения от абстрактного к конкретному.

Это, подчеркнём, не отрицает того, что написанные ранее многочисленные марксистские работы по политической экономии позднего капитализма, не основанные на применении данного метода, представляют собой немалую ценность, ибо дают, если можно так выразиться, своего рода необходимый материал для решения поставленной задачи.

Прежде всего, хотелось бы обратить внимание на принадлежащую перу Иштвана Мессароша книгу «За пределами капитала: к теории преобразования»[4]. Здесь не место анализировать её содержание, – для целей данной статьи важно упомянуть, что Мессарош даёт систематическое изложение тех противоречивых тенденций, которые свойственны ряду элементов капиталистической системы производственных отношений на современном этапе её развития.

В отличие от него известный географ и социолог Дэвид Харви в своей книге «Пределы капитала»[5] делает значительный крен в сторону пространственного аспекта изучения движения противоречий современного капитализма. Он стремится показать, как выстраиваются производственные отношения капитализма в центре и на периферии, как эти отношения определяют пространственное движение капитала, судьбу глобальной рабочей силы и формирование соперничества капиталистических держав в мировом хозяйстве.

Специальное внимание сдвигам в производительных силах, свойственным современному капитализму, и их влиянию на трансформацию капиталистических производственных отношений характерно для Андре Горца, Вольфганга Фрица Хауга и ряда других исследователей. Так, Андре Горц и ряд его коллег развивают концепцию когнитивного капитализма[6]. В ней делается упор на резкое возрастание в современной эпоху роли такого феномена как присвоение капиталом всеобщей силы человеческого знания. Это, с одной стороны, углубляет эксплуатацию труда капиталом, подчиняя последнему творческие силы человека, его деятельность не только в рабочее, но и в свободное время. С другой стороны, эти же процессы создают предпосылки для формирования коммунистических общественных отношений первоначально в сфере интеллектуального производства. Данная концепция получила уже немалое распространение в научной литературе.[7]

Близкую, но все же отличающуюся позицию, излагает в своих работах Вольфганг Фриц Хауг. С его точки зрения следует делать упор не на одно только производство знаний и информации, а на всю совокупность сдвигов в производительных силах, которые меняют облик современного капитализма, ведя к возникновению новых форм эксплуатации и обеспечения извлечения прибыли. Такой капитализм он именует «хай-тек капитализмом».[8]

Немало нашумевшая в последние годы книга Томаса Пикетти «Капитал в XXI веке»[9], не являющаяся в строгом смысле слова марксистским исследованием, тем не менее дала большой обобщающий материал, который в конечном итоге подтверждает правоту основных тезисов Маркса, касающихся закономерностей капиталистического накопления.

Совокупность этих работ (и ещё целого ряда марксистских исследований, лежащих в том же русле) дает нам весьма впечатляющую картину эволюции производственных отношений позднего капитализма, вызванных сдвигами в производительных силах и других сферах общественной жизни второй половины ХХ – начала нынешнего веков, а также изменения тех категорий и понятий в которых данные отношения отражаются.

Тем не менее, в одном отношении этим работам присущ общий недостаток с точки зрения марксистского диалектического метода (хотя эти авторы в большей или меньшей степени приверженцы диалектики). Дело в том, что диалектический метод «Капитала» требует брать категории не как рядоположенные, а в их взаимной связи, и не просто во взаимной связи, а в системе, отражающей систему производственных отношений. Для того, чтобы эту связь показать, не просто решив проблему модификации отдельных категорий капиталистического хозяйства, а развернуть действующую систему категорий, воспроизводящую систему «Капитала» на новом уровне развития капитализма, необходимо пройти путь восхождения от абстрактного к конкретному, так же, как он был пройдён в «Капитале» К. Маркса.

А этот метод, как известно, предполагает, что каждая последующая категория попадает в поле зрения исследователя не произвольно, а выступает как отражение снятия противоречий предшествующего производственного отношения, отражённого предшествующей категорией (например, категория «деньги» в «Капитале» есть отражение объективного процесса разрешения противоречий товарного производства по мере развёртывания формы стоимости). Одновременно с этим новая категория («деньги» в нашем примере) отражает новое противоречие нового производственного отношения и так далее.

Каждый виток снятия и воспроизведения противоречий обогащает научные категории новым содержанием, что и обеспечивает движение от абстрактного, относительно неполного простого и одностороннего знания, к новому, более богатому и более конкретному[10]. Существенно, что это конкретное есть не результат восхождения, не «самая последняя категория», а весь процесс развития производственных отношений, вся система отражающих этот процесс категорий (весь «Капитал» Маркса, а не его последняя глава). Сам Маркс называл именно этот метод «правильным в научном отношении»[11].

Только так можно проследить и теоретически отобразить реально происходившую и происходящую эволюцию производственных отношений капитализма под влиянием как развития производительных сил, так развёртывания собственной внутренней логики противоречий капиталистических производственных отношений.

Задачу построения именно такой системы на основе как обобщения достижений наших предшественников, некоторые из которых были упомянуты выше, так и наших с А. И. Колгановым оригинальных исследований, и была нами поставлена в нашей книге «Глобальный капитал». Безусловно, мы не решили её в полной мере, но определённые результаты мы получили и хотим их представить в данном тексте. Он имеет весьма своеобразный жанр – это своего рода автореферат третьего, двухтомного издания названной выше работы.[12]

Появление этой статьи вызвано причинами двоякого рода. С одной стороны, нам хотелось самим выделить наиболее значимые результаты, которые, как нам представляется, получены в книге, большой размер которой сильно затрудняет её целостное восприятие. С другой стороны, как показали обсуждения нашей работы в ряде университетов и исследовательских центров России, а также в Кембридже, Пекине и др. и вышедшие рецензии[13], читатель в большинстве случаев не обратил внимания на методологические особенности книги, да и мы, что греха таить, далеко не везде акцентировали и четко сформулировали присутствующие там диалектические связки.

Восполняя этот недостаток, в данной статье мы постараемся, во-первых, выделить своего рода «пункты новизны» нашей книги и, во-вторых, указать на «узловую линию» основных переходов в восхождении от абстрактного к конкретному применительно к категориям, отражающим взаимосвязь производственных отношений капитализма на современном этапе его развития, проследив одновременно их эволюцию по сравнению с тем состоянием, которое было отражено в «Капитале» К. Маркса.

2.

Предварить решение второй задачи мы хотели бы краткой аннотацией основных методологических разработок, представленных в I томе нашей работы, названном весьма пространно – «Глобальный капитал. Методология: По ту сторону позитивизма, постмодернизма и экономического империализма (Маркс reloaded)». В нем мы, как и анонсировано, предприняли попытку реактуализировать и «перезагрузить» методологическое наследие великого мыслителя XIX века. Естественно, что такая постановка проблемы обусловила необходимость прежде всего показать, что именно и по каким причинам сохраняет свою актуальность и требует перезагрузки, реактуализации, а что устарело и требует критического обновления в методологии К. Маркса. Анализ этой проблемы и систематизация основных направлений исследований в постсоветском марксизме стали исходным пунктом первого тома нашей работы.

Опираясь на традиции критического советского марксизма (наследие, которое в нашем пространстве все больше получает имя «ильенковского»), в книге аргументирована необходимость реактуализации метода восхождения от абстрактного к конкретному[14] и историко-генетического подхода и систематизированы их ключевые положения. Как мы покажем ниже, применение историко-генетического метода к исследованию «позднего капитализма» позволило нам, восходя от абстрактного к конкретному, показать, как видоизменяется в условиях позднего капитализма природа товара, денег, капитала, отношений воспроизводства и т. д.[15]

Самым важным и сложным в методологии исследования сегодняшнего состояния глобального капитализма, на наш взгляд, оказалась не просто фиксация того, что капитализм находится в состоянии (1) «заката»[16], а это значит – (2) трансформации в качественно новое состояние (этот принципиально важный вывод был сделан ещё Лениным, хотя ныне почти полностью «забыт» даже марксистами), а выведение следствий из этого положения. Одним из таких следствий стало исследование специфики использования диалектического метода для исследования трансформационных состояний. Результатом этой работы стало, частности, дополнение классической марксистской диалектики, ориентированной по преимуществу на исследование линейного прогресса и качественных скачков, теорией не только про-, но и ре-гресса, не только э-, но и ин-волюции; не только реформ и революций, но и контр-реформ и контр-революций как атрибутов трансформационных процессов, периодов генезиса и «заката» социально-экономических систем. Более того, мы предложили гипотезу о том, что эти состояния доминируют в историческом времени.

Ещё одним следствием стало обоснование вывода о том, что для трансформационных состояний характерны мозаичность социального времени и пространства: в рамках одной и той же страны могут сосуществовать и «перемешиваться», «раскалываться» и «слепляться» фрагменты трансформирующихся систем (классический пример – многоукладность экономики и общества СССР в период нэпа).

Отсюда ещё один вывод: в условиях качественных трансформаций общественная динамика принципиально нелинейна и нелинейность эта не случайна, она обусловлена спецификой противоречий, вызывающих нелинейность трансформаций. Вследствие этих противоречий (они раскрываются, напомним, в I томе «Глобального капитала») для процесса трансформаций характерна не просто многосценарность, но определяющая зависимость реализации того или иного «сценария» от «субъективного фактора». Проще говоря, в периоды заката старой системы и рождения новой то, как именно пойдёт этот процесс, быстрее или медленнее, с большими или меньшими отклонениями от «красной линии» истории, – все это зависит в определяющей степени от политических и культурных факторов, включая роль великих социальных творцов-революционеров. Причина этого достаточна проста. В эти периоды базисная социально-экономическая детерминация ослаблена: старая система уже умирает, новая ещё не родилась. Применение именно этих относительно новых[17] методологических разработок для исследования процесса «заката» капитализма и нелинейной диалектики э/инволюции товара, денег и капитала позволило нам получить те результаты, которые мы представили во II томе нашей книги.

Современный капитализм характеризуется, однако, не только социально-экономическими, но и технологическими трансформациями. Главным образом они исследуются во II томе «Глобального капитала», но и в I томе немалое внимание мы уделили раскрытию специфики использования диалектического метода в социальном пространстве-времени сетевых структур и сотворчества. Эта методология применена далее для исследования природы сетевого рынка, рынка симулякров, виртуальных денег, специфики эксплуатации креативного работника, новых принципов социальной организации и структуризации позднего капитализма.

Среди других авторских разработок, представленных в I томе, можно отметить реактуализацию теории превратных форм. В частности, мы показали, что современный капитал приводит к «удвоению превратностей»: фетишизм товара, денег и капитала мультиплицируется превратностью их симулятивных форм.

Реактуализация диалектического метода позволила дать конструктивную критику позитивизма и постмодернизма, показать причины и последствия их господства в современных общественных науках. Мы постарались доказать, что эти тренды возникают не вследствие изменений в «моде» социальных исследований, а вследствие объективных изменений в материально-техническом и социально-экономическом базисе. Среди последних в данном случае наиболее важными являются процессы развития сетевого тотального рынка и гегемонии капитала, ориентированного на прогресс превратного (производящего лишь по видимости полезные продукты) сектора. Логическим продолжением этого тезиса стал вывод: господство постмодернизма и позитивизма оборачивается отказом (даже в марксистской среде) от фундаментальных методолого-теоретических исследований. Следствием этого, в свою очередь, становится тотальное распространение в общественных науках прагматизма, узкотемья и, в конечном итоге, экономического империализма. Все это оборачивается не столько отрицанием «больших нарративов» вообще, сколько закреплением «нарратива» методологического индивидуализма и других атрибутов неолиберального тренда как якобы «естественной» основы социальных исследований.

Обращаясь к сфере социальной философии и отталкиваясь от разработок ряда марксистов-«шестидесятников», мы прежде всего напомнили читателю, что  марксистская периодизация исторического процесса не сводима к известной «пятичленке». Современный марксизм подчёркивает важность выделения системного качества мира социального отчуждения (в терминологии К. Маркса – предыстории, «царства [экономической] необходимости»). Интегрируя этот тезис с высказанными выше соображениями о трансформационном характере современной эпохи, мы получим вывод, лежащий в основании авторской концепции: «закат» капиталистического способа производства неслучайно исторически и логически совпадает с «закатом», прехождением «царства необходимости». Диалектическое взаимоналожение этих двух процессов служит постоянным контекстом нашего исследования позднего капитализма. В силу этих причин в основу всех последующих положений «Глобального капитала» положена гипотеза: начиная с ХХ века человечество вступило в эпоху нелинейной (в социальном времени) и неравномерно-мозаичной (в социальном пространстве) трансформации «царства необходимости» в «царство свободы», совпадающей с процессом «заката» капиталистической общественно-экономической формации и генезиса социализма.

Эта гипотеза подкрепляется в книге анализом взаимодействия производительных сил и производственных отношений. На основе обращения к методологии марксова анализа подчинения труда капиталу, мы показали не только прямую, но и обратную связь в этом взаимодействии и, в частности, раскрыли социально-экономический механизм формирования характерного для позднего капитализма особого типа производительных сил, стимулов и пределов их развития. Эта методология позволила нам раскрыть важные черты специфики производительных сил позднего капитализма и пределов этой системы.

К скорее философским, нежели политэкономическим положениям следует отнести и рассматриваемое в I томе книге противоречие общественного бытия, в котором человек выступает одновременно и как творец истории, и как функция объективных отчуждённых общественных сил, и которое лежит в основе исторического про/регресса и обусловливает основные черты марксистской теории человека. На этой основе мы показали, что для марксистской теории и, особенно, её представителей середины ХХ века, характерно предельное внимание к проблеме человека и его общественного бытия. Опираясь на разработки наших заочных и очных учителей-«шестидесятников»[18], мы предложили оригинальное системное представление социально-экономических основ теории Человека, что, в свою очередь, легло в основу  раскрытия системы отношений социального отчуждения и предпосылок социального освобождения Человека.

Продолжая эту линию, базируясь на своих разработках в области диалектики трансформаций, про- и ре-гресса, мы предлагаем совокупность оригинальных положений, характеризующих не только социально-экономическиетрансформации, но и вопросы социопространственного (а не только социовременного – теория формаций) измерения общественного бытия. Это позволило нам, в частности, предложить гипотезу возможного выделения стадий (генезис, развитое состояние, «закат») и моделей (мутаций) единого добуржуазного способа производства, объясняющую многообразие исторических форм последнего. Предпосылкой этих выводов стал критический диалог с теоретиками мир‑системного анализа[19].

Эти классические и новые положения социальной философии марксизма позволили нам дать конструктивную критику «цивилизационного подхода» и показать, что ключевые проблемы современности и, в частности, выделение специфики российского социума, находят своё адекватное объяснение и без использования этой методологии, на основе марксистской философии истории.

В третьей части I тома, посвящённой проблемам методологии политической экономии, проводится последовательное обоснование гипотезы «периодической системы» элементов экономики, которая лежит в основе универсальной модели структуризации и типологизации социально-экономических систем. Эта модель базируется на выделении единой системы параметров, позволяющих показать структуру и основные свойства любой экономической системы (человека, предприятия, транснациональной корпорации, региона, национальной или международной макросистемы), а также её «адрес» в многомерном социально-экономическом пространстве. Подобно тому, как система пространственных координат позволяет определить местоположение любого объекта в географическом или астрономическом пространстве (адрес человека в городе, координаты города на планете Земля, астрономические координаты Земли…), так и «координаты» любого объекта в экономическом пространстве могут быть определены при помощи таких параметров как материально-техническая база системы, характерные для неё отношения координации, присвоения и отчуждения, воспроизводства и др.

Данная модель не постулируется, а выводится нами как из анализа объективных процессов радикальных трансформаций («сломов» экономического бытия, обнажающих структуру системы), так и из обобщения существующих экономических теорий (в основу последнего положена марксистская теория структуры экономической системы, в частности, разработки в области логики «Капитала» и результаты исследований «цаголовской» школы политэкономии).

Большое внимание в I томе уделяется критике тотальной экспансии economics’а и являющегося его продолжением т. н. «экономического империализма». Раскрываются как причины массового распространения этого явления (прежде всего, тотальность рынка, все более подчиняющего себе не только экономическую, но и все остальные сферы человеческой жизни), так и негативные последствия этой экспансии для развития экономической теории и хозяйственной практики. Доказывается, что в области теории «экономический империализм» приводит к редукции все более широкого круга социальных и гуманитарных исследований к узко функциональному описанию взаимодействия различных акторов рынка. В области практики – к укреплению рыночного фундаментализма.

Ещё одна сторона нашего вклада в критику мейнстрима – анализ феномена, который мы обозначили как «рыночноцентричность» господствующей ныне ортодоксальной экономической теории. Этот подход мейнстрима приводит к тому, что его сторонники как бы «неявно» отождествляют экономику вообще с одной-единственной из исторически возможных форм хозяйствования – рынком. В результате все не‑рыночные экономические отношения сводятся к его «провалам».

Критика «рыночноцентризма» важна не только сама по себе, но и потому, что позволяет сделать ряд важных выводов. Во-первых, развенчать довлеющий над современной экономической наукой дискурс «естественности» рынка как единственно возможной формы экономической координации и показать его исторически-ограниченные основания в отношениях рыночного фетишизма и его более современных модификаций. Во-вторых, эта критика позволяет переосмыслить природу т. н. «провалов» рынка и государственного регулирования, показав, что во многих случаях это не подлежащее минимизации «административное вмешательство в экономику», а ростки пострыночных экономических отношений, указывающих на начало самоотрицания капиталистической системы.

3.

На основе коротко анонсированных выше методологических разработок во II томе книги, названном «Глобальный капитал. Теория: Глобальная гегемония капитала и её пределы (Капитал re-loaded)», мы предлагаем авторский вариант основных «реперных точек» обновлённой системы категорий «Капитала», отражающих новое состояние глобального капитализма.

Предпосылкой выделения этой системы стал анализ основных ступеней развития производительных сил и производственных отношений капитализма в ХХ веке. Сделать это было тем легче, что эта работа во многом уже была проделана ранее в рамках марксистской парадигмы.

Итак, историческое развитие капитализма с момента написания «Капитала» К. Маркса прошло несколько ступеней.

Конец XIX – начало XX века ознаменовались значительным ростом концентрации и централизации капитала, приведшим к образованию промышленных и банковских монополий, и формированию на этой основе финансового капитала. Произошло сращивание силы монополий с силой капиталистического государства и, под эгидой последнего, рост экспорта капитала на некапиталистическую периферию, в значительной мере находящуюся под прямым колониальным контролем стран-метрополий. Сформировался территориальный и экономический раздел мира[20]. Эти изменения опирались на значительное совершенствование производительных сил: развитие средств транспорта и связи, начало формирования методов поточно-массового производства.

Все это ознаменовало собой первый исторически этап развития позднего капитализма. Возникла система отношений, где «свободная конкуренция ещё царит, но уже подорвана»[21]. Эти исторические изменения могут быть отражены и теоретически как подрыв исходного отношения этой системы – товара – и формирование нового типа отношений, имеющих форму рынка.[22] К вопросу о природе этого нового рынка и лежащих в его основе отношений мы вернёмся позже, а пока зафиксируем: перед нами начало периода позднего капитализма – такой стадии развития этого способа производства, на которой дальнейший прогресс последнего возможен только за счёт противоречивого включения в ткань социально-экономической жизни ростков посткапиталистических (и, в частности, пострыночных, таких как, например, планирование) отношений.[23]

Период после Первой мировой войны ознаменовался дальнейшим прогрессом в производительных силах, что привело к феномену не только массового производства, но и массового потребления. Вместе с ростом численности и квалификации промышленного пролетариата увеличивалась также и инженерно-управленческая прослойка, формировался массовый слой «рядовой» интеллигенции (учителя, врачи, деятели культуры). Эти изменения привели к росту культурного уровня, самосознания, активности и требований трудящихся классов, что, в свою очередь, через череду острых классовых конфликтов, потребовало от государства принудить капитал к выработке различных форм социальных компромиссов, диффузии классовой структуры и формированию т. н. «среднего класса», быстрому прогрессу сфер с бесплатным доступом большинства населения к фундаментальным благам (образование, здравоохранение) и т. п. А дестабилизация воспроизводства капитала в общественном масштабе под влиянием монопольных эффектов потребовала усиления регулирующей роли государства для обеспечения экономического развития. Данные тенденции наиболее полно проявили себя в послевоенный период, в 50-е – 60-е годы ХХ века. В это же время происходит вынужденный отказ капитала от применения методов прямого колониального господства и переход к политике неоколониализма.

В результате этих изменений значительная часть экономики была частично выведена из-под действия закона стоимости и рыночных регуляторов. Деньги во всех этих пространствах экономической жизни в определённой мере перестали играть роль меры общественного богатства и средства обмена и распределения благ: в таких базовых для экономики сферах как образование, здравоохранение, экология, занятость (пособия по безработице, бесплатная переквалификация), социально-гарантированный минимум широкие слои общества стали получать блага не по законам рынка, бесплатно или по фиксируемым ценам. Это был второй исторически этап развития позднего капитализма, ознаменовавшийся социализацией экономики. Логически он может быть определён как подрыв роли денег как всеобщего эквивалента и генезис отношений вне(пост)денежного распределения благ.

Начиная с 1970-80-х годов в экономиках развитых стран стали развиваться заметные структурные сдвиги, опиравшиеся на рост производительности труда в обрабатывающей промышленности, что привело к переливу рабочей силы из промышленности в сферу услуг. Одновременно развивались процессы капиталистической глобализации и формирования транснационального капитала, приведшие к значительному ввозу промышленного капитала в страны с более дешёвой рабочей силой. В этот же период разворачивается информационная и телекоммуникационная революция, обеспечившая как совершенствование технологий материального производства, так и создание технологических предпосылок для развёртывания глобального финансового рынка. Непрерывное применение новых знаний в экономике приобретает столь существенное значение, что производственный процесс превращается в цепь непрерывных инноваций и критически зависит от производства и распространения новых знаний и информации. В этот период происходит определённый ренессанс либеральных подходов к экономике, сопровождающийся проникновением рыночных принципов в ранее слабо затронутые ими сферы. Сутью этого этапа стала экспансия гегемонии капитала вширь (неолиберальная глобализация) и вглубь (превращение в капитал всех сфер жизни человека и общества, культуры и природы, нашедшее своё отражение в таких категориях как человеческий и социальный, культурный и природный «капитал»). Завершение этот процесс нашёл в феномене «финансиализации» – своеобразном отрицании отрицания ростовщического капитала…

Эти сдвиги в совокупности привели к формированию феномена «позднего капитализма», в котором торжество неолиберализма парадоксальным образом сочетается с накоплением предпосылок и элементов самоотрицания капиталистических производственных отношений. Можно даже сказать, что специфика современного «позднего капитализма» заключается именно в том, что он не может существовать, не превращаясь отчасти в свою собственную противоположность.

Существенно, что в основе этого лежат кратко упомянутые выше изменения в производительных силах.

Каким же образом вся эта цепь трансформаций капитализма может получить отражение в развёртывании категорий, опирающемся на метод «Капитала»?

4.

Когда мы обращаемся к проблематике основополагающих, базисных категорий «Капитала» в связи с характеристиками товарного производства и стоимости, то, разумеется, главное, что мы видим – это подрыв товарного производства в связи с диффузией стоимости и исчезновением универсального феномена свободного конкурентного рынка. То, что товар есть продукт обособленных частных производителей – эта характеристика в современном капитализме в полной мере уже не действует. Она, разумеется, не отрицается полностью, потому что даже сверхкрупный транснациональный капитал – это частный капитал, и он тоже действует как обособленный частный агент на рынке. Но, тем не менее, ситуация, когда все производители являются атомизированными, обособленными, независимыми друг от друга и действуют исключительно на свой страх и риск, давно уже не существует как реальность. Причина этого в том, что, с одной стороны, сверхкрупный капитал оказывается способным влиять и на соотношение спроса и предложения, и на динамику цен, и на другие параметры рынка, манипулируя акторами товарно-денежных отношений. С другой стороны, потребители и большая часть производителей оказываются объектами такого манипулирования со стороны корпоративного капитала.

Для обеспечения такого влияния современный крупный капитал опирается не только на высокий уровень концентрации и специализации (формы обобществления, характерные для позднеиндустриального производства), но и на сетевую организацию производства и рынка как общий принцип современного этапа обобществления производства. Последний отчасти вытесняет, а отчасти дополняет прямой контроль через права собственности. В результате гигантские транснациональные капиталы (1) неформально и неявно соединяются в сети акторов «кооперативного капитализма»[24], которые (2) формируют целые сети зависимости, тем самым (3) обретая способность манипулировать менее крупными капиталами, вовлекаемыми в эти сети (без установления прямого контроля), не говоря уже о рядовых потребителях. Так на смену свободному рынку авторизированных производителей приходит манипуляторный рынок сетей.

Более того, современный (третий в приведённом выше перечне) этап неолиберального капитализма с его всеобщей коммодификацией и капитализацией всех сфер жизни человека и общества делает этот манипулятивный рынок сетей тотальным, выходящим за рамки экономики как таковой.

На этой основе развиваются и другие процессы, связанные с изменением природы самого товара, а соответственно, и природы стоимости. Тот продукт труда, о котором писал Маркс в 1 главе I тома «Капитала», и стоимость которого определялась затратами абстрактного труда на его воспроизводство, т. е. на его регулярное производство, – этот продукт труда сохраняется, но наряду с ним во все более массовом масштабе появляются новые своеобразные продукты. Это результаты творческой деятельности, о которых невозможно сказать, какова стоимость их воспроизводства, потому что это продукты уникальные, невоспроизводимые. Точно так же, наряду с привычным нам товаром, обладающим определённой потребительной стоимостью (полезностью), – все равно, вещественной или невещественной (как в случае с услугами) – который, поступая в потребление, в потреблении же уничтожается, возникают своеобразные продукты, которые в потреблении не уничтожаются. Более того, их ценность в потреблении может возрастать. К такого рода необычным товарам относятся вовлекаемые в товарный оборот интеллектуальные продукты и культурные блага.

Во всех этих случаях в основе их создания лежит творческая деятельность – всеобщий труд, который с самого начала и непосредственно является общественно‑необходимым и который поэтому по определению не может быть частным. Однако он таковым становится в условиях современного рынка, который превращается в тотальный и поглощает феномены, товарами не являющиеся. Такими не-товарами по содержанию, но товарами по форме становятся все результаты творческого труда. По содержанию они – уникальное и неограниченное непосредственно-общественное благо, которое нельзя потребить, но которое каждый актор может распредмечивать бесконечно. Но если на это общественное по своему содержанию благо «надета» экономическая форма частной собственности, оно становится товаром.

Приведём только один пример. По своему содержанию программные продукты корпорации Microsoft есть уникальный неограниченный продукт, который с «технической» точки зрения может копироваться бесконечно, не теряя своих полезных свойств. Товаром его делает исключительно форма частной собственности. Если на сходный продукт – скажем, программное обеспечение системы Linux – эта форма не надета, то он распространяется бесплатно и не становится товаром. В этом, в частности, тайна предметов частной интеллектуальной собственности.

Ещё более замысловатой и далёкой от исходного содержания формой становится товар‑симулякр.[25]

В результате всех этих изменений развивается явление, получившее название «деструкция стоимости»: стоимостное отношение, охарактеризованное в «Капитале», начинает трансформироваться вследствие зарождения в его содержании элементов других, постстоимостных отношений. Размывание стоимостной основы современного производства своей наиболее глубинной основой имеет изменение характера человеческой деятельности. Возрастание значения деятельности, с одной стороны, не ориентированной на приобретение вещного богатства, а с другой – полностью преодолевающей обособленность частных производителей, означает расширение сферы деятельности, которая содержательно не соответствует стоимостной форме. Однако поскольку товарное производство ещё остаётся господствующей формой производства, постольку, как мы сказали выше, оно надевает стоимостную форму на все виды деятельности, хотя качественная и количественная определённость стоимости при этом размывается.

Происходит предсказанный ещё К. Марксом подрыв стоимостной основы производства вместе с возрастанием значения технологического применения науки и получаемых с её помощью новых знаний. Деструкция стоимости как отношения основана на том, что в производстве знаний, как и в производстве симулятивных благ, размываются:

• объективные критерии затрат труда на их производство;
• объективные критерии полезности производимых продуктов.

Деструкция стоимости развивается не только применительно к этим своеобразным товарам (как интеллектуальным продуктам, так и товарам-симулякрам), но и применительно к обычным товарам, потому что в производстве этих товаров интеллектуальная составляющая начинает играть все более и более значительную роль по сравнению с обычными затратами труда.

Мы далеки от того, чтобы на этом основании говорить о коренном изменении природы обычного материального продукта, потому что знания, которые применяются в процессе производства – это неотъемлемая часть трудового процесса. Тем не менее, мы видим изменение соотношения между тем, что называется репродуктивным трудом и творческой деятельностью[26] в создании этих материальных продуктов, повышение знаниеёмкости материального производства.[27]

В заключение подчеркнём и ещё один общеизвестный феномен, трансформирующий природу товарных отношений в условиях позднего капитализма – непосредственно-общественное (в частности, государственное) воздействие на экономику, выводящее из-под регулирующей роли закона стоимости в большей или меньшей степени некоторые сферы хозяйства (хорошо известно, что от 1/3 до 1/2 ВВП в развитых странах распределяется и перераспределяется через государственные бюджеты всех уровней по преимущественно нерыночным критериям и законам).

Существенно, что все эти трансформации товара и рынка покоятся на существенных изменениях в производительных силах (обобществление в индустриальных сферах, сетевая организация производства, рост роли креативной деятельности). С этого тезиса мы начали наш анализ в этом разделе и им мы его завершаем.

Подводя итог, подчеркнём: без понимания изменений в системе отношений товарного производства и стоимостных отношений нельзя вполне понять эволюцию и всех остальных отношений современного капитализма – денег, капитала и т. д. Так, частичный подрыв обособленности и атомизации производителей вследствие развития процессов обобществления и сетевой организации воспроизводства, локальное корпоративное манипулирование и государственное регулирование, прогресс креативной деятельности и экспансия рынка симулякров – все эти противоречивые тенденции вызывают и трансформацию качества денег, превращая их в виртуальный продукт финансовых сетей и государственного регулирования, что подрывает их качество всеобщего эквивалента и ограничивает пространство их функций.

5.

Обычно эволюция денег в условиях современного капитализма исследуется изолированно, как бы «сама по себе». В работах сотен авторов, принадлежащих к разным школам экономической теории, фиксируется, что происходит утрата золотом функции всеобщего эквивалента, что бумажные деньги отрываются от золотой основы, что деньги все более и более приобретают облик не просто кредитных денег, а фиктивного капитала, и т. д., и т. п. Но дело в том, что все это происходит не «само по себе» и не потому, что «так получилось» при капитализме: такое изменение облика денег диктуется, с одной стороны, эволюцией отношений товарного производства, эволюцией его характеристик при капитализме, а с другой – эволюцией производительных сил и, в частности, компьютерной революцией. Эти изменения, вызывающие диффузию стоимости, тотальность рынка и его манипулятивно-сетевую организацию закономерно порождают и соответствующие данному товарному производству деньги. Деньги, как всеобщий эквивалент, воплощающий в себе общественный абстрактный труд, меняются вместе с размыванием последнего.

Уже в ходе становления классического капитализма происходит переход от денег, основанных на золотом эквиваленте, к кредитным деньгам. Этот переход составлял необходимую основу для дальнейшей эволюции природы денег, когда они из товара – всеобщего эквивалента стали превращаться сначала в момент обращения функциональной формы капитала – денежного капитала, а затем, по мере превращения последнего в обособившуюся форму, – капитала, приносящего проценты. Денежная масса стала определяться в большей мере не потребностями товарно-денежного обращения как такового, а возможностями мобилизации временно свободного денежного капитала для обеспечения процесса накопления и экспансии капитала.

Одновременно с развитием кредитных денег происходит переход от монополии государства на чеканку монеты и на эмиссию бумажных денег к регулированию денежной массы как средству макроэкономического регулирования. Регулирование объёма денежной массы стало функцией общественного капитала, передаваемой государству как его представителю. Наряду с прямой зависимостью денежной массы от скорости и объёма оборота товаров, а затем от объёма мобилизации временно свободных капиталов в денежной форме, стала приобретать все большее значение обратная зависимость роста всего общественного капитала от динамики движения денежной массы, регулируемой государством. Динамика денежной массы, равно как и условия использования ресурсов денег в качестве капитала (величина учётной ставки, операции с государственными ценными бумагами и условия кредита вообще), превратились в рычаг сознательного воздействия на пропорции капиталистического расширенного воспроизводства.

Эти процессы определили разрыв сращенности денег с их золотой оболочкой. Произошла утрата золотом своей роли специфического денежного товара. Динамика производства золота и цены на него стала во все большей мере определяться закономерностями его движения как обычного, а не специфически денежного товара. Движение денежной массы утратило отчётливую связь с динамикой производства и обращения золота. Золото стало выполнять функцию денежного товара лишь идеально, и лишь в той мере, в какой это касается обращения товаров. Однако и эта объективная основа размывается вместе с развитием государственного регулирования денежного обращения (что нашло отражение в концепции фидуциарных денег[28]) и вместе с экспансией частной кредитной эмиссии на основе разбухающего оборота фиктивного капитала.

Такая эволюция природы денег тесно связана не только с новым качеством рынка (сетевая структура, манипулятивное воздействие на акторов со стороны корпоративных капиталов и государственное регулирование), но и с отмеченными выше изменениями стоимостной основы капиталистической экономики (размывание количественной и качественной определённости стоимости). Последнее особенно важно для понимания изменений в природе денег. Если значительная часть товаров и капитала имеет в своём основании, с точки зрения критериев товарного производства, неопределённые, расплывчатые стоимостные свойства (что выражается и в трансфертных ценах внутри ТНК, и в бесплатном обороте благ, и в регулировании цен государством, и в неопределённости стоимости информационных благ, знаний и других культурных продуктов, и в нестоимостной природе оценки симулятивных благ, и в вызванной другими причинами неопределённости стоимости фиктивного капитала), то и выражающий эту «расплывчатую стоимость» товар – всеобщий эквивалент не может сохранить строгую количественную и качественную определённость.

Таким образом, в современном позднем капитализме нет такого товара, который может в полной мере служить всеобщим эквивалентом, ибо стоимостное бытие любого из них находится под воздействием подрыва отношений товарного производства, оно неустойчиво, виртуально…

Последнее важно. Вследствие описанных выше изменений и на основе развития компьютерных технологий, породивших виртуальное экономическое пространство, наряду с деструкцией стоимости и на её основе произошла деструкция товарного тела денег. Теперь деньги, приобрётшие в значительной мере функцию мировых денег, представлены набором валют и некоторых ценных бумаг и бытийствуют по преимуществу в виртуальном пространстве. Связь этих валют как мировых денег выражена через взаимные колебания покупательной способности валют. Эту взаимосвязь определяет в конечном итоге жизнедеятельность мирового фиктивного финансового капитала, проявляющаяся на поверхности явлений в таких формах как мировая торговля, иностранные инвестиции и другие трансграничные потоки капитала, отражаемые в торговых и платёжных балансах, а также выпуск и купля-продажа государственных ценных бумаг как регулятор объёма денежной массы и др.

Кроме того, следует учитывать, что на развитие денег, как и на сами базовые характеристики товарного производства, оказывает влияние и эволюция капитала, потому что в развитой капиталистической системе – в ставшем капитализме – не только товар «деньги» выступает как порождающий капитал, но и деньги выступают и как продукт капитала. Соответственно, от характеристик этого капитала зависит и характеристика денег. Новая природа капитала вызывает и соответствующую природу стоимостного отношения – характеристик товарного производства, характеристик денег. Это значит, что золотой товар и поэтому тоже уже не может реально выполнять функции денежного товара.

Так вырастает свойственное для позднего капитализма противоречие функции денег как меры стоимости: с одной стороны, феномен цены по-прежнему существует и в этой мере деньги продолжают выполнять роль меры стоимостей товаров; с другой – форма денег срастается с формой фиктивного финансового капитала и «цена» денег (курс валют, покупательная способность и т. п.) становится производной от функционирования мирового финансового рынка. Последнее, заметим в качестве примера, особенно наглядно проявляется в экономике РФ, где то, в какой мере рубль выполняет функцию меры стоимости (здесь повтор слова «мера» неслучаен) с очевидностью зависит от параметров мирового рынка и, в частности, цены на нефть.

Из этого противоречия с неизбежностью вытекает и новое противоречие функции денег как средства обращения: будучи продуктом фиктивного финансового капитала, деньги одновременно превращаются в сознательно регулируемый инструмент воздействия на экономическую систему. Деньги – главный автоматический регулятор рынка, его «невидимая рука», выступают в том же самом отношении и как форма, при помощи которой капиталистическое государство сознательно регулирует капиталистическое производство.

Напомним, что эти изменения тоже связаны со сдвигами в производительных силах, потому что без современных информационных и телекоммуникационных технологий исполнение этой функции было бы затруднено.

Кроме того, на бытие денег в современном капитализме оказывает влияние выход значительной части экономики из-под прямого воздействия денежного регулятора. Во‑первых, происходит перераспределение огромных масс стоимости через государственный бюджет по нерыночным или не вполне рыночным критериям. Во‑вторых, получает развитие (в сфере интеллектуальных и культурных благ) производство, не ориентированное на денежную выгоду: сектор труда без денежного вознаграждения и сектор бесплатно предоставляемых благ. Тем самым «всеобщность» денег и как меры богатства, и как средства обмена деятельностью и её продуктами и в экстенсивном смысле превращается в «ограниченность».

Оставим в этом тексте в стороне анализ трансформаций других функций денег и сделаем промежуточные выводы: эволюция производственных отношений и производительных сил позднего капитализма приводит к подрыву функций денег и как всеобщей меры стоимости, и как универсального средства обращения.

Как же разрешаются эти противоречия денег?

6.

Естественным продолжением исследования новой природы товара и денег стало раскрытие изменений в содержании капитала. В центре II тома книги – трансформация сущности производственных отношений капитализма – отношения капитала и наёмного труда, эксплуатации и воспроизводства. В соответствующем разделе книги показано, что эти изменения также нарастают исторически и логически.

Напомним читателю, что в системе категорий «Капитала» противоречие денег как качественно безграничных (всеобщий эквивалент и универсальное средство обращения) и количественно ограниченных разрешалось в процессе самовозрастания стоимости, который, в свою очередь, оказывался возможен вследствие появления на рынке товара «рабочая сила», стоимость которого как правило меньше, чем стоимость, которую он может создать. Так на арену экономической жизни у Маркса выходят категории прибавочной стоимости, капитала, наёмного труда и эксплуатации. Последняя, напомним, не сводится исключительно к присвоению собственником средств производства прибавочной стоимости (прибыли), но включает и подчинение труда капиталу, основанное, в свою очередь, на отчуждении от работника средств производства, труда и его продукта, а тем самым и его человеческой сущности.

Что же изменяется в этих связях при переходе к позднему капитализму?

Обращаясь к отношениям самовозрастания стоимости, следует обратить внимание на тот факт, что современный глобальный капитал воспроизводит все формы производства прибавочной стоимости, вплоть до самых архаичных. С точки зрения пространственной характеристики глобальный капитал сохраняет все предшествующие исторические ступени развития капитализма, и его пространственный срез может выступать как срез истории развития капиталистического способа производства.

Развивая этот тезис мы предложили в нашей книге историко-генетическую, восходящую от абстрактного к конкретному и учитывающую социопространственные противоречия систему форм и методов эксплуатации работника капиталом, свойственная для глобальной экономики XXI века. Она включает:

(1)       свойственные для раннего этапа европейского капитализма и для современного этапа капитализма периферийных стран отношения, соединяющие формальное подчинение наёмного труда капиталу с отношениями личной зависимости (полурабства);

(2)       «классические» формы эксплуатации и реального подчинения капиталу труда индустриального пролетариата, ставшего ныне как никогда многочисленным в странах периферии и полупериферии;

(3)       методы создания и присвоения монополистической (и империалистической, основанной на эксплуатации периферии) сверхприбыли;

(4)       эксплуатацию финансовым капиталом реального сектора экономики вследствие гегемонии виртуального фиктивного финансового капитала;

(5)       существенно новые отношения эксплуатации креативной деятельности.

О последнем – новом и особенно важном пункте – мы скажем несколько слов ниже, а сейчас подчеркнём: на протяжении всего периода существования капитализма важнейшей чертой этой системы была борьба между трудом и капиталом. К середине ХХ века она привела к некоторому компромиссу, вызвавшему снижение доли доходов на капитал и увеличение доли трудовых доходов, но этот компромисс оказался неустойчивым, и сейчас капитал отыгрывает своё обратно, возвращая ситуацию, которая была в начале XX века.[29]

При этом, как мы подчеркнули чуть выше, капитал теперь эксплуатирует труд не только обычным образом, присваивая плоды прибавочного труда в неоплаченное рабочее время. Капитал, в значительной степени в связи с изменением как раз в содержании самого трудового процесса и ростом его интеллектуальной составляющей, присваивает также результаты применения всеобщих сил человеческого знания.

Как отмечал К. Маркс ещё в середине XIX века, при капитализме впервые «…процесс производства выступает не как подчинённый непосредственному мастерству рабочего, а как технологическое применение науки. Поэтому тенденция капитала заключается в том, чтобы придать производству научный характер, а непосредственный труд низвести до всего лишь момента процесса производства», более того, «накопление всеобщих производительных сил общественного мозга поглощается капиталом в противовес труду и поэтому выступает как свойство капитала».[30] Спустя сто с лишним лет это положение стало как нельзя более актуальным, и это следствие не догадки гения, а строго научного анализа объективных законов развития капитализма.

Как мы отметили выше, современный капитализм, развивший производительные силы до уровня, когда постоянные инновации становятся условием эффективного воспроизводства, во все больших масштабах вовлекает в свою орбиту творческий по своему содержанию труд. Более того, именно это качество труда востребовано современным рынком. Каким же является отношение эксплуатации креативной деятельности?

Теория марксизма подсказывает, что содержание и субъект творческой деятельности качественно отличны от содержания и субъекта репродуктивного индустриального труда. Это отличие связано прежде всего с тем, что творчество – это деятельность, неотчуждаемая от её субъекта. Капитал не может более покупать рабочую силу человека, отчуждая его труд от него самого, и потому он вынужден либо ограничиваться покупкой результата деятельности фрилансера, либо косвенным образом подчинять себе самою личность человека, покупая его «бессмертную душу» – не рукопись, но вдохновенье, попирая знаменитое пушкинское «не продаётся вдохновенье…».

В результате использующий креативного работника капитал присваивает не только прибавочную стоимость, но и результат всеобщего творческого труда, часть всеобщего культурного богатства человечества, как бы «огораживая» часть всеобщего и по своей природе неограниченно-доступного мира культуры, ограничивая рамками частной интеллектуальной собственности доступ к некоторой его части. Это отношение по форме напоминает практику феодализма, когда лендлорд ограничивал доступ к такому всеобщему благу как земля, получая в результате этого «огораживания» ренту. Содержание описываемого выше отношения отлично от феодального, но их формы неслучайно совпадают, что подтверждает практика современного капитализма, где присвоение капиталом интеллектуальной ренты становится одной из основных форм его дохода.

Содержание и этого нового отношения эксплуатации и подчинения уже даже не труда, но человека, и возникающее здесь противоречие капитала и Человека (а не просто труда) мы раскрыли в нашем двухтомнике «Глобальный капитал», воспользовавшись некоторыми предпосылками, содержащимися в работах А. Горца и С. Жижека.[31]

На этом присвоении сейчас покоится значительная часть той экономической мощи, которой обладает современный капитал. Естественно, что эта рента не возникает ниоткуда, это тоже плоды человеческой деятельности, и таким образом, это фактически новая форма экспроприации человеческих качеств, эксплуатации творческого потенциала человека.

Итак, выше мы провели логическую цепочку, выводя новое качество отношения «капитал». Мы начали с характеристики изменения характера деятельности, лежащей в основе товарного производства при капитализме, и через иной тип создаваемого продукта, иные характеристики денег, новые качества работника и новые формы бытия капитала пришли к выведению новых форм производства прибавочной стоимости (эксплуатации), соотнося каждый шаг этого восхождения с реалиями современного капитализма и получая всякий раз подтверждение правомерности своих выводов.

Важно обратить внимание при этом и на то, что отношения подчинения человека капиталом (как и товарные отношения) в современных условиях стремятся выйти за пределы собственно производства, обмена и потребления. Капитал прибегает к паразитизму на социально-культурном бытии человеческого общества, превращая сферу культуры, сферу социализации человека в художественные, образовательные, социальные и т. п. «фабрики» по производству прибыли. Этот теоретический тезис марксизма в полной мере подтверждается практиками современных капиталистических отношений и их отражений в неоклассической теории. Коммерциализация человеческого бытия как целого нашла своё отражение в концепциях «человеческого капитала» и «социального капитала», в методологии «экономического империализма» и в идеологическом наступлении неолиберальной идеологии, провозглашающей «орыночнивание» всего, до чего только может дотянуться «невидимая» рука рынка и капитала.

В результате происходит переход к тотальному контролю капитала над личностью работника как в рабочее, так и в свободное время. Сегодня в развитых странах капиталистические отношения, в конечном счёте, охватили и преобразовали все фазы воспроизводственного процесса. Начиная с середины ХХ века на полностью капиталистическую основу поставлено производство товаров и воспроизводство рабочей силы. Но капитал не ограничивает себя только рабочим временем. Он стремится установить господство над целостным человеком, над всеми его качествами и способностями. С этой целью он внедряет современные достижения технического прогресса и социальных технологий для манипулирования человеком в его свободное время[32], используя рекламу и маркетинг (формирование культа потребительства), технологии политического манипулирования, применяя средства массовой культуры для формирования соответствующего сознания и стереотипов поведения человека. На капиталистическую основу переведены отношения, регулирующие процессы творческой деятельности.

Этому, однако, противостоит противоположная капиталу сила, также изменяющая в некоторой степени свою определённость. Теперь это уже не просто труд наёмного рабочего. Альтернативой капиталу становится и подчиняемый им мир культуры, все пространство сотворчества. Одновременно и подчинённым капиталу и противостоящим капиталу (и в этом единстве противоположностей нет ничего особенного – это «обычная» диалектика) становится, тем самым, не только наёмный рабочий, но и субъект творческой деятельности во всем её многообразии – от воспитателя детского сада до учёного, от рабочего-новатора до художника[33].

Более того, капиталу одновременно и подчинён, и противостоит субъект социального творчества – различные организации и движения, представляющие собой социалистически-ориентированные институты гражданского общества и политические организации.

Наконец, субъектом такого подчинения/противостояния становится и совокупность акторов того пространства экономики, которое формально выведено из-под власти рынка и капитала вследствие вызванных к жизни противоречиями капитала описанных выше явлений социализации – общественного сектора. Работники т. н. «бюджетной» сферы становятся, тем самым, также и функцией, и антитезой капитала.

Результирующей этого единства и противоположности отношения подчинения капиталу и противостояния ему со стороны наёмного руда и мира сотворчества становится новое качество всеобщего закона капиталистического накопления, претерпевшего немалые изменения в условиях позднего капитализма, связанные прежде всего с развитием социализации экономики. В нашей книге «Глобальный капитал» мы так сформулировали современный вид этой закономерности: расширенное экстенсивное и интенсивное воспроизводство гегемонии капитала и усиление его экономико-политической власти и богатства, с одной стороны, и ослабление власти и богатства на стороне противоположных капиталу экономико-политических сил^[34] – с другой, происходит в условиях позднего капитализма в той мере, в какой ослабляется (1) прогресс креатосферы и, соответственно, использование в процессе капиталистического накопления личностных качеств работника как профессионала и креатора, а также (2) социально-творческая активность антигегемонистских сил. Формулировка закона капиталистического накопления эпохи «заката» капитализма и «царства необходимости» может быть представлена и в более кратком виде: между экспансией гегемонии капитала, с одной стороны, и мерой прогресса креатосферы и социального творчества трудящихся, с другой, существует обратно пропорциональная взаимосвязь.[35]

К началу XXI века развитие производительных сил (и, в частности, изменения в содержании труда и технологиях) привели и к существенному изменению структуры общественного воспроизводства. Более чем 150-летний рост производительности труда привёл к тому, что в наиболее развитых странах четверть (если не меньше) населения может создавать все необходимые для производства и потребления материальные блага. Остальные три четверти оказались сосредоточены в сфере услуг. Но эта сфера оказалась крайне неоднородна с политико-экономической точки зрения. Эти изменения позволили авторам предложить, опираясь на исследования наших коллег, новую модель структуры общественного воспроизводства (см. табл. 1).

В качестве критерия выделения двух основных секторов общественного воспроизводства в данной модели используется критерий социально-экономического прогресса (прогресс человека и других компонент производительных сил), на основании которого выделяются те сферы общественного производства, которые (1.1.) содействуют прогрессу этих параметров (большая часть отраслей материального производства и креатосферы), и те сферы, где (1.2.) создаются феномены, служащие исключительно целям извлечения прибыли и иным отчуждённым целям (геополитическая экспансия и т. п.). Первое – это реальный сектор, в котором производятся полезные блага. Второе – бесполезный сектор, который более строго может быть назван превратным, ибо в нем производятся не полезные для прогресса экономики, общества, человека блага, а формы, не имеющие действительного содержания и являющиеся по преимуществу симулякрами. Далее на основе такого базового критерия, как содержание труда и (как производного критерия) технологий в рамках собственно реального сектора выделяются сфера материального производства и креатосфера, в которой главную (не обязательно количественно доминирующую, но определяющую лицо и миссию этой сферы) роль играет творческая деятельность.[36]

Таблица 1

Структура общественного воспроизводства рыночной экономики

в условиях генезиса массовой творческой деятельности

Источник: разработано автором совместно с А. И. Колгановым.

Завершает анализ проблем воспроизводства авторский анализ кризисов перепроизводства. В «Глобальном капитале» классическая марксистская теория кризиса использована для анализа мирового финансового и экономического кризиса 2007-2009 годов. Этот кризис, предсказанный ещё в первом издании книги (2004 год)[37], по многим базовым параметрам оказался «классическим» (дерегулирование и десоциализация как механизмы высвобождения имманентных для капитализма причин кризиса, перенакопление капитала как его основная причина), но по ряду был обусловлен новыми качествами позднего капитализма (опережающее развитие виртуального фиктивного финансового капитала и др.), раскрытыми нами на основе работ предшественников.

Суммируя анализ отношений позднего капитализма, мы предложили своеобразные пролегомены марксистской политэкономии глобализации. Основываясь на оригинальной концепции структуры экономической системы, мы выделили систему противоречий глобализации, ряд из которых хорошо известен (на уровне способа координации – противоречие между глобальным рынком и национально-государственным регулированием, в социальной сфере – глобальное неравенство – национально-государственные системы социальной защиты), но многие выделены впервые. Среди них – противоречие между глобально организованным и представленным основными глобальными игроками капиталом и диффузным, раздробленным, транснационально не организованным наёмным трудом.

В книге показано, что в основе этих противоречий лежат специфически-глобальные производительные силы, имеющие не менее противоречивую структуру. Следствием этих противоречий является совокупность отношений глобального насилия (асимметричные войны, политико-идеологическое манипулирование и т. п.), укрепляющих свойственный позднему капитализму механизм накопления через отъятие (accumulation by dispossession)[38].

Квинтэссенцией анализа становится выделение структуры и каналов власти внутри транснациональной корпорации, а также систематизация механизмов её манипулятивного воздействия на остальных акторов рынка.

Завершает этот раздел книги разработанная нами теория антигегемонистских сил, включающая оригинальный анализ природы и противоречий альтерглобалистского движения, сетевых («цветных») революций и ростков социально-экономической системы будущего посткапиталистического общества.

7.

Выделенные выше трансформации рынка, денег и капитала обусловливают и изменения обособившихся функциональных форм капитала. В первую очередь речь идёт о ссудном и фиктивном капитале. Сам капитал в значительной степени сейчас приобретает форму финансового капитала (что ещё в начале ХХ века отмечал Рудольф Гильфердинг и о чем, подчёркивая сращивание промышленного и банковского капитала, писал тогда же В. И. Ленин[39]), причём финансовый капитал существует в оболочке фиктивного капитала. Не в том смысле, что это не капитал, а в том смысле, что этот капитал принимает форму титула собственности (и титула права на доход), и этот титул собственности начинает самостоятельное движение, отрываясь от основы реального капитала. И в этом смысле он фиктивный.

Ставка процента уже не выступает в качестве «якоря», определяющего центр колебаний рыночных котировок акций, постольку, поскольку в значительной мере разорвана связь между этой котировкой и уровнем выплачиваемых дивидендов. Дивиденд перестал быть основной формой дохода, получаемой от владения акциями, и этот доход стал в большей мере зависеть от динамики рыночных котировок.

Более того, теперь движение фиктивного капитала во многом начинает определять ситуацию на рынке ссудного капитала. Фиктивный капитал воздействует на масштабы и условия предложения ссудного капитала. Кредитные операции, связанные с использованием фиктивного капитала в качестве обеспечения кредита (сделки «репо» и др.), приобретают все более широкие масштабы, и тем самым уже движение фиктивного капитала становится основой динамики ссудного капитала и влияет на ставку процента.

Возникновение финансового капитала покоилось на двух фундаментальных процессах. Во-первых, это приобретение денежным капиталом значения обособленной функциональной формы капитала в виде капитала, приносящего проценты (ссудного капитала). Во-вторых, это образование новых форм взаимодействия обособившихся функциональных форм капитала (промышленного и ссудного), основанное на росте концентрации банковского и промышленного капитала, вплоть до приобретения ими монопольного положения, и сращивании этих последних. В результате финансовые корпорации, как и всякие другие, обретают способность локального манипулирования другими акторами рынка, а их конкуренция на рынке капитала отчасти дополняется кооперативными соглашениями манипуляторов.

Однако у финансовых корпораций есть и немалые особенности. Постольку, поскольку крупный капитал обычно приобретает (ещё с середины XIX века) форму движения в виде фиктивного капитала, постольку и финансовый капитал неразрывно связан с обращением фиктивного капитала. Если же принять во внимание указанное выше изменение соотношения между фиктивным и ссудным капиталом, фиктивный капитал выступает уже как преимущественная и едва ли не определяющая форма бытия финансового капитала.

Рост масштабов финансового рынка, рост обратного воздействия движения фиктивного капитала на динамику ссудного, а затем и финансового капитала, а также усиление воздействия финансового капитала на движение промышленного капитала, приводят к возрастанию зависимости движения действительного капитала от движения капитала фиктивного («финансиализация»). Эта зависимость проявляется, прежде всего, через «шоттермизм» (доминирование краткосрочных операций) и высокую волатильность (подверженность плохо предсказуемым колебаниям) финансового рынка, создаваемую как раз мировым масштабом и гигантскими размерами его оборота, параметры которого определяются, прежде всего, оборотом фиктивного капитала, и почти полностью отрываются от состояния действительного капитала.

Материальные предпосылки для этого создают новые производительные силы (в частности, компьютерные технологии, Интернет), а изменения в природе рынка, денег, капитала и труда (тотальность рынка, виртуальность денег, диффузия собственности и доходов, появление массового «среднего класса», формирование «человеческого капитала» и др.) формируют социально-экономические предпосылки для этих изменений.

Вернёмся к анализу финансового капитала. Колебания финансового рынка делают условия привлечения финансовых ресурсов в сферу применения действительного капитала в высокой степени неопределёнными, увеличивают финансовые риски для производителей. С другой стороны, возможность получения прибыли за счёт взлёта курсовой стоимости акций ориентируют многие компании не на увеличение эффективности производства и продаж, а на манипуляции, имеющие чисто имиджевый эффект, и призванные воздействовать на повышение (хотя бы кратковременное) курса акций. Происходит перераспределение активов промышленных компаний в пользу инвестиций на финансовом рынке, и извлекаемая на этом рынке прибыль начинает опережать доходы от основной деятельности.

Отрыв фиктивного капитала от своей реальной основы и его относительно самостоятельное движение приобретает в последние десятилетия такие масштабы, которые говорят уже о некотором качественном сдвиге. Такое положение придаёт фиктивному капиталу, обращающемуся на глобальном финансовом рынке, свойства виртуального капитала – слабо осязаемой реальности, подверженной изменениям практически независимо от процессов, происходящих в мире реального капитала. Однако этот виртуальный капитал обладает существенным влиянием на то, что происходит в действительном мире.

Виртуальный капитал есть капитал принципиально неопределённый[40]: мы не можем сказать, какая капитальная стоимость за ним стоит и стоит ли она вообще.

Эта характеристика оказывает очень сильное обратное влияние на процесс воспроизводства реального капитала: последний вследствие этого получает весьма дезориентирующие сигналы со стороны финансового рынка, и процесс накопления и воспроизводства капитала тем самым получает характеристику принципиальной неопределённости[41].

Подчеркнём противоречивость этого феномена (она свойственна всем новым формам позднего капитализма – и подрывающим основы капитала, и дающим новые возможности его эволюции). Дело в том, что этот виртуальный капитал (который неизвестно, то ли есть, то ли нет, и в каком масштабе) сыграл свою позитивную роль в экспансии капитализма, снимая противоречия перенакопления капитала в реальном секторе и перенося их на финансовый рынок, создавая там фиктивный спрос, раздувая пузыри и пирамиды и тем самым расширяя пределы экспансии капитала за те рамки, которые он имел раньше и которые ограничивались кредитной системой. Но одновременно виртуальный капитал дестабилизирует процесс воспроизводства, лишая его прочных, чётких ориентиров, и, в конце концов, тот факт, что этот виртуальный капитал на самом деле не может существовать без основы в виде реального производства прибавочной стоимости реальным капиталом – мстит за себя, вызывая обрушение этих пирамид, лопание пузырей и финансовый кризис[42].

Как это и свойственно развитой системе производственных отношений, основание здесь превращается в следствие, а следствие порождает своё основание. В результате в условиях позднего капитализма денежная система выступает как продукт функционирования виртуального капитала. Неопределённость стоимостного бытия денег, определяемая ещё деструкцией стоимости в самом абстрактном основании системы капиталистических производственных отношений (в характеристиках товара, стоимости, абстрактного труда), удваивается той формой, которую надевает на деньги виртуальная природа бытия фиктивного капитала.

P. S.

В качестве коротко послесловия к этой, возможно, чрезмерно пространной и несколько амбициозной статье, позволим себе три финальных ремарки.

Первая. Отметим, что в нашей книге есть и раздел, посвящённый анатомии российских мутаций позднего капитализма. В этой части книги методология и теория исследования позднего капитализма и трансформационных состояний прилагается в завершающих главах книги к специфическим условиям постсоветской России.

Это позволяет нам раскрыть, во-первых, специфику противоречий российских отношений координации, выделив наряду с типичными для позднего капитализма отношениями тотального рынка и локального корпоративного, а также государственного регулирования широкое распространение в отечественной экономике пережитков натурально-хозяйственной замкнутости, использования в системе отношений корпоративного манипулирования методов внеэкономического принуждения, теневого государственного регулирования, «ручного управления». В работе раскрывается политико-экономическое содержание этих специфических феноменов.

Во-вторых, нами раскрываются особенности отношений присвоения и отчуждения. Здесь также наряду с типичными для полупериферийных экономик позднего капитализма феноменами (высокий уровень социальной дифференциации, незащищённость работника, нацеленность капитала на престижное потребление, а не накопление) присутствуют рудименты отношений «реального социализма» (патерналистски-ориентированное поведение ряда представителей государственной бюрократии, наёмных работников и др.) и добуржуазных способов производства (широкое использование методов внеэкономического принуждения, своего рода «вассалитет» в отношениях государства и капитала).

В-третьих, в этом разделе показана характерная для отношений накопления капитала в российской экономике воспроизводственную ловушку, где специфика сложившейся в результате разрушения экономики советского типа структуры производительных сил (абсолютное доминирование сырьевых и обслуживающих секторов) при господстве описанных выше отношений координации и присвоения/отчуждения может порождать и порождает экстенсивный тип воспроизводства, мультиплицирующий сырьевую зависимость. Существенно, что известный механизм «голландской болезни» в данном случае выведен из специфики производственных отношений, сложившихся в России.

Завершает исследование в этой части презентация того, что мы называем «стратегией опережающего развития». В её основе – предложенные выше тезисы о современной эпохе как периоде нелинейной трансформации «царства необходимости» в «царство свободы» и новой структуре общественного воспроизводства в этих условиях, в частности, необходимости приоритетного развития I подразделения новой экономики – образования – как сферы «производства» творческого потенциала человека, являющегося главным источником прогресса в XXI веке. На этой основе нами показаны параметры стратегии, обеспечивающей приоритетное развитие креатосферы и составляющих её базу отраслей материального производства, обеспечивая социально-ориентированное развитие, способное подвести страну к уровню социал-реформистских экономических систем («скандинавской» модели стран «Центра»). Реализация этой стратегии потенциально возможна даже в условиях коренного реформирования (но ещё не революционного снятия).

Вторая ремарка.

В предложенном выше тексте был дан только тезисный набросок прохождения по цепочке восхождения от абстрактного к конкретному с акцентами на некоторых наиболее важных положениях, которые мы постарались показать в своём «Глобальном капитале». Безусловно, выше были прослежены далеко не все взаимосвязи в развитии производственных отношений позднего капитализма, далеко не все движение противоречий этих отношений и, соответственно, категорий в их развёртывании от более абстрактных к более конкретным.

Третья ремарка. Нам хотелось бы обратить внимание читателя на научный аппарат книги. В ней критически использованы более тысячи источников из самых разных сфер общественных наук. Многие из этих работ написаны малоизвестными или вообще неизвестными в России англоязычными учёными. Работа снабжена подробным справочным аппаратом. Именной указатель включает сотни авторов, принадлежащих к разным течениям общественной мысли и разным эпохам – от античности до работ последних лет. Предметный указатель, занимающий более 60 страниц убористого текста, не только позволяет хорошо ориентироваться в книге, но и системно, структурированно представляет все основные разработки, приведённые в данном издании.