Кларк Ренфри –
журналист, переводчик,
член социалистического альянса (Австралия).
С 1990 пo 1999 гг. московский корреспондент «Green Left Weekly» (Сидней)

В наиболее исторически грамотных кругах западной внешнеполитической элиты основные сведения в СМИ по войне на Донбассе были встречены прохладно, а порой и с острой критикой. И напрасно искать примеры выдающихся западных политиков, которые открыто не согласились бы с этим. Да и детская сказка о президенте России Владимире Путине, как о захватывающем земли Огре, оказалась очень полезной для Западного капитализма.

Удивительно, но среди тех, кто не желал отрекаться от основной трактовки войны и политики России, были и члены важных западных антикапиталистических левых течений. Осведомлённость о бывшем Советским Союзе среди западных левых не так велика. В политическом контексте под идеологическим давлением правительства и СМИ такое отсутствие понимания вместе с примитивным теоретизированием приводит к спутанной левой трактовке, которая по большей части не выходит за рамки империалистического дискурса.

Картина неоднородна; в Великобритании антифашистская кампания поддержала и выразила солидарность с силами сопротивления Донбасса. Отдельные левые, имевшие какие-то знания о постсоветских реалиях, стали полемизировать в Интернете. Но в целом, ответом западных левых восстанию на Донбассе были либо попытки избежать вопроса, уделяя этому запутанному фактическими и идеологическими подводными камнями вопросу минимальное внимание, либо выказывание оптимистичной веры в необоснованные теоретические схемы. В худшем случае это переходит в жёсткую приверженность «принципам», отрицающим проявление солидарности всем участникам конфликта.

Западные левые по большей части серьёзно не исследуют статус современной России внутри глобальной капиталистической системы; многочисленные группы характеризуют Российское государство как «империалистическое» на основании предрассудков. Большая часть левых комментаторов также не смогла – или не старалась – определить и оценить элементы пролетарской борьбы, возникшей на Донбассе. Появилась необходимость подробно изучить вопрос, используя анализ и не избегая его диалектические стороны.

Кроме коротких ссылок эта глава не касается конкретных споров отдельных левых или левых течений. Вместо этого будет предложен сжатый анализ и историческая справка о территории, а также перечень наиболее очевидных ошибок. Целью является изложить по пунктам основные события, на которых может основываться осмысленная солидарность с рабочими Украины.

Украина в геостратегии

Дискуссию вокруг гражданской войны на Украине следует начать, поставив борьбу в более широкий географический и политический контекст. Согласно принятому на Западе мнению, конфликт возник из желания большинства украинцев освободиться от  пророссийских политических сил и процветать, интегрировавшись в Европейский союз. Более «твердолобый» вариант описания можно увидеть у левых – они видят источником борьбы перетягивание каната между ЕС и Россией ради приза в виде промышленности, ресурсов и обученного населения Украины. Ни один из этих подходов не объясняет особенности ситуации и каждый из них не совсем верен.

Надежда украинских либералов на членство в ЕС иллюзорна. Из-за хронического финансового кризиса и разделения между бедными и богатыми членами ЕС не может даже рассматривать сценарий присоединения страны такого размера и уровня бедности. Не говоря уже о том, что промышленники ЕС не заинтересованы в устранении тарифных барьеров и украинского доминирования над скромным внутренним рынком страны. Эта цель будет достигнута по соглашению об «ассоциации» ЕС-Украина, заключённым в несколько этапов в течение 2014 года. Однако это вовсе не то, чего хотят большинство украинцев.

Тем временем у России есть и более насущные (и выгодные) способы применения её ограниченного инвестиционного капитала, чем брать на себя гигантскую задачу модернизации промышленных предприятий Украины. Центральные геостратегические вопросы в украинской гражданской войне выходят за пределы грабительских амбиций, реальных или выдуманных, более сильных украинских соседей. Эти вопросы лежат во внешнеполитических концепциях США и в гораздо меньшей степени крупнейших стран ЕС по отношению к России.

С начала 1990-х Россия активно интегрировалась в структуры глобального капитализма. Но к ужасу российских либералов этот процесс не вылился в признание России как легитимной капиталистической силы, чьи интересы и уязвимости уважали бы на международной арене. Особенно непримиримой оказалась позиция США, которые зачастую выражали подозрение и даже угрозы. Как объяснялось в серии статей американского журналиста Роберта Пэрри, отношения США с Россией оставались по большей части в руках «неоконсервативных» специалистов Вашингтона, которые начали свои карьеры во времена «холодной войны» и продолжали рассматривать Россию с антагонизмом. Хватка «неоконсерваторов» США по отношению к странам бывшего Советского Союза в последние годы усилилась.

В некоторых отделах внешнеполитического аппарата США видные фигуры так и не признали даже право Российского государства на существование. В феврале 2014 года в статье, описывающей инициативы, предпринятые неоконсервативными представителями государственного департамента США на Украине, Пэрри цитирует отрывок из мемуаров Роберта Гейтса (министра обороны США при президентах Буше и Обаме), который, в свою очередь, так объясняет мнение Дика Чейни (бывшего министра обороны США) в отношении России:

«Когда в конце 1991 года Советский Союз распадался, Дик хотел видеть развал не только СССР и Российской империи, но и России вообще, чтобы она больше никогда не стала угрозой остальному миру».

Как вице-президент при Джордже Буше, Чейни вступил в ряды неоконсерваторов, преследуя стратегию «агрессивного расширения НАТО на восток и поддержки анти-российских режимов в регионах, включая неуступчивое правительство Грузии, которое спровоцировало военную конфронтацию с Москвой в 2008 году».

В то время как цель форсирования развала России была видна большей части экстремистской вашингтонской элиты, общее мнение утверждало, что нет никакого существенного российского экономического или дипломатического влияния даже в непосредственной близости к стране. Россия, как региональная «великая держава» должна быть вытеснена США совместно с Европейским союзом. В 1997 году в статье журнала «Внешняя политика» бывший государственный секретарь США Збигнев Бжезинский отметил, что евразийский регион насчитывает «75% мирового населения, 60% ВНП и 75% энергоресурсов». В неустойчивой Евразии, утверждал Бжезинский, «благотворная американская гегемония не должна… давать другим странам возможность принять вызов». Экспансия НАТО, как отмечал Бжезинский, стала бы ключом к распространению гегемонии США, а включение Украины в некогда Атлантический альянс было бы логическим шагом: «НАТО укрепляет американское политическое влияние и военную мощь на Евразийском материке».

«Расширение НАТО и ЕС должно двигаться обдуманными шагами. <…> С 2005 по 2010 год Украина при условии проведения значительных внутренних реформ … должна быть также готова к началу переговоров с НАТО».

К 2004 году военный альянс НАТО поглотил восточноевропейских членов бывшего Варшавского Договора и достиг границ России. Западный военный блок сейчас растянулся до границы России с Эстонией и находится в 100 км от пригорода Санкт-Петербурга. Украина остаётся вне альянса, но Запад не прекращают работу по её вступлению. В 2002-м План Действий НАТО–Украина обозначил предварительные шаги. Затем в марте 2008-го при президенте Викторе Ющенко Украина подала заявление на членство в Плане Действий, первом шаге вступления в НАТО.

Эти шаги были предприняты без учёта опросов мнений, которые показывали, что абсолютное большинство украинцев было против членства в НАТО. Тем временем хорошо финансируемые агентства правительства США активно работали на Украине с целью повлиять на политические процессы в стране и изменить общественное мнение. Деньги США шли журналистам и другим видным общественным деятелям, политическим группам, профсоюзам и многим другим неправительственным организациям. Ключевым механизмом был Национальный Фонд поддержки демократии (NED), финансируемый главным образом Конгрессом США и финансирующий более 60 проектов, «направленных на содействие развитию гражданского общества на Украине». В декабре 2013 года помощник государственного секретаря по европейским делам Виктория Нуланд напомнила украинским бизнес-лидерам, что агентства США «инвестировали более 5 триллионов долларов», чтобы помочь Украине осуществить её «европейские устремления».

Существует близкая неприкрытая связь между финансированием гражданской политической активности на Украине фондом NED и всесторонней целью США дезинтегрировать и вытеснить российское влияние в регионе. Президент Национального Фонда поддержки демократии Карл Гершман описал Украину как «крупнейший приз» и не скромничал, устанавливая целями своего агентства расширение вплоть до смены режима внутри России. В сентябре 2013 года Гершман писал в газете Washington Post:

«Выбор Украины присоединиться к Европе ускорит угасание идеологии российского империализма, которую представляет Путин. <…> Русские тоже встанут перед выбором, и Путин сможет оказаться проигравшим не только в ближнем зарубежье, но и внутри самой России».

Советские, а потом российские лидеры всегда гневно реагировали на экспансию НАТО. Перспектива же расширения НАТО на Украину вызывает особенную тревогу. Растянутая европейская граница, состоящая по большей части из труднозащитимых открытых равнин, исторически вызывала страх военного окружения у русского правительства, а вступление Украины в НАТО делает такое окружение абсолютно реальным. Важнейшие русские города, включая Брянск, Курск, Воронеж и Ростов, оказываются под угрозой. В феврале 2014 года Путин высказался против размещения наземных сил НАТО на границе главного российского объекта ВМС на Чёрном море, находящегося на арендованной территории Крыма в Севастополе.

Российский «империализм» и национализм в контексте

Если использовать термин полицейских отрядов специального назначения для разгона демонстраций постсоветская Россия стала жертвой тактики «удержания групп протестующих на ограниченной площади». Любое сравнение между этими агрессивными мерами и минимальными контрмерами России странно. Тем не менее, западный левый дискурс по Украине в течение 2014 года грубо приравнивал властные структуры российского общества и мотивы, движущие стратегов России, с аналогом в Западной Европе и США. Но является ли Россия «великой державой», в чем-нибудь сравнимой с США или совокупными странами ЕС? Разделяет ли российский капитализм агрессивные экспансионистские желания развитого капитализма Запада? Империалистична ли Россия? В работах западных левых по восстанию на Донбассе очень редко встречается серьёзный анализ этих вопросов.

Постсоветская Россия фактически не является передовой глобальной державой и даже близко не имеет глобального влияния. У неё, конечно, есть крупный ядерный арсенал, но он может быть использован только ценой самоуничтожения России. Что касается неядерного потенциала, вооружённые силы России даже отдалённо не соизмеримы с объединёнными силами стран ЕС, а уж тем более с НАТО в целом.

ВВП России при номинальных условиях находится на уровне Италии или Бразилии; при подсчёте на душу населения он сравним с ВВП Чили или Уругвая и значительно меньше ВВП таких «недоимпериалистических» стран Европы, как Португалия или Греция. Более того, структура российского экспорта и близко не подходит к экспорту богатейших стран Запада. Не считая сравнительно крупного сектора вооружений, наследованного от СССР, российское производство по большей части неконкурентоспособно на мировых рынках. Прибыль от экспорта идёт главным образом от продаж энергоносителей, особенно нефти и природного газа, а также сырых материалов и полуфабрикатов промышленных товаров (древесных, стальных и химических).

Подразумевается в данной ситуации ещё и значительная степень зависимости. Поскольку научная база Советской эпохи сильно разрушена, Россия нуждается в импорте высоких технологий. Она также чувствительна к любому падению мировых цен на главные экспортируемые товары и на любое сокращение западных закупок российского природного газа.

Россия, частично, разделяет главные экономические и геополитические дилеммы других сравнительно больших, но слаборазвитых капиталистических стран. Не случайно Россия является членом БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай и ЮАР) – стран среднего звена.

Буржуазные писатели применяют термин «империалист» с некоторой дискриминацией к более или менее большим государствам, которым их собственные капиталисты не симпатизируют и которых рассматривают как стремящихся доминировать над зарубежными территориями. Подобное шельмование не даёт понимания системы власти современного капитализма, в котором Швейцария, например, является опорным центром мировых финансов. В памфлете «Империализм, как высшая стадия капитализма», написанном в 1916 году, Ленин предложил определение современного империализма, основанное на пяти основных чертах:

«(1) концентрация производства и капитала развилась до такого высокого уровня, что она создаёт монополии, которые играют решающую роль в экономической жизни;

(2) слияние банковского капитала с промышленным и образование «финансового капитала» и финансовой олигархии;

(3) преобладание вывоза капитала над вывозом товаров;

(4) разделение мира между монополистическими союзами капиталистов и (5) борьба между великими державами за передел уже поделённого мира».

Российская экономическая жизнь необычайно монополизирована, её структуры представляют прямой пережиток советской экономики с её «гигантизмом», вертикально интегрированными производственными комплексами и нацеленностью (сформированной, чтобы ускорять планирование) на сохранение количества определённых источников поставки под рукой. Монополии, однако, необычны в других среднеразвитых капиталистических странах, таких как Бразилия или Мексика. Более того, большая часть сегодняшних российских монополий не являются крупными по мировым меркам. За небольшим исключением, большая часть производителей сырья или полуфабрикатов имеют небольшую способность конкурировать вне защищённого внутреннего рынка. В России не больше горсти мультинациональных компаний, да и самые успешные российские корпорации показывают незначительный потенциал в качестве орудий империалистической экспансии.

Чтобы определить, существует ли российский империализм, ещё важней ответить на вопрос: обладает ли страна значительным финансовым капиталом? В ядре ленинского понимания империализма лежит его тезис о том, что капиталистическая система достигает высокого уровня развития, капитала в форме банковских депозитов, акций, ценных бумаг и других финансовых инструментов, аккумулированных в таком количестве, что внутренняя экономика уже не может предложить достаточно возможностей для выгодных вложений. С этой точки зрения, Ленин объясняет, что экспорт капитала имеет исключительное значение. Политика правительства в этом случае предпринимает особенно агрессивные действия, поддерживая и защищая своих капиталистов в их глобальном поиске новых источников прибавочной стоимости.

Если бы современный российский капитализм носил такой характер, мы бы наблюдали широкое финансирование экономики страны, включая высокоразвитый в мировом понятии банковский сектор. Но это явно не наш случай. В «критическом анализе теории кризиса», опубликованном научным работником США Сэмом Уильямсом, есть следующие высказывания:

«В опубликованных списках 50 крупнейших банков мира 2012 года по количеству активов в журнале Global Finance… нет ни одного российского банка».

«Согласно журналу Wall Street Journal от 31 января 2014 года, в списке 100 крупнейших банков мира по количеству активов есть только 2 российских банка – ОАО Сбербанк и ОАО ВТБ. Они занимают 54 и 94 места соответственно».

Согласно сайту Internationalist, совокупный доход Сбербанка и ВТБ составляет меньше половины дохода трёх бразильских банков из списка Global Finance. Статья на сайте развивает тему:

«Банки составляют намного меньшую часть российской экономики (4% ВВП), чем в США (8% ВВП и 41% прибыли корпораций) или в остальном империалистическом Западе и играют незначительную роль в направлении экономики».

Если бы Россия была империалистической страной, мы бы наблюдали значительное влияние экспорта капитала на её экономический торговый оборот. В этом смысле сайт Internationalist отмечает, что Россия занимает промежуточную позицию между центрами империализма и неимпериалистическими странами:

«Российские общие иностранные инвестиции насчитывают 21% ВВП, намного меньше, чем Швеция (78% ВВП), Великобритания (74%), Франция (54%), Германия (46%), США (35%) и даже Чили (37%); значительно больше, чем Бразилия и Мексика (около 10%) и почти столько же, сколько и ЮАР (22%)».

Но российские «иностранные инвестиции» не совсем таковы, как кажутся. Цифры искажаются большим оттоком денег в «налоговые гавани», такие как Кипр и британские Виргинские острова, из которых после отмывания деньги большей частью возвращаются в Россию. Агентство Ernst & Young, процитированное сайтом Internationalist, заключает: «Количество реального оттока капитала больше минимум в два раза».

Ни по уровню развития финансового сектора, ни по количеству экспортного капитала Россия и отдалённо не напоминает страны империалистического «центра». Реальное сближение России наблюдается с полуколониальным миром. Все, кто говорят о российском «империализме», берут за основу буржуазных комментаторов, а не Ленина.

Как неимпериалистической стране России не присуще расширение власти за её границы. По этой причине её способность так поступать перед лицом империалистических экономик и военных репрессий сильно ограничена. Из этого, а также из глубоко укоренившейся традиции советской эпохи, следует, что российской внешней политике характерны осторожность и расчёт; по существу, она является ответной и защитной. Поспешные действия будут скорей исключениями.

Изображая борьбу на Украине как конфликт между соперничающими империализмами, западные левые комментаторы описывают её как борьбу соперничающих националистических движений, ни одно из которых не считается прогрессивным. К тому же спор об опасности того, что национализм разобщает рабочих, истолковывается левыми как поверхностный. Тем не менее, он покоится на неправильном истолковании политического содержания националистических настроений Украины и России.

Националистическая идеология всегда реакционна, когда она пропагандируется сильными империалистическими странами. В случае же неимпериалистических стран, даже больших, национальное чувство является двойственным качеством. Когда руководители таких государств взывают к нему, чтобы оживить массы для атаки других стран или чтобы противостоять этническим меньшинствам, национализм, несомненно, реакционная сила. Но когда он способствует укреплению сопротивления империалистическому давлению или атакам, то может сыграть прогрессивную мобилизационную роль.

На Украине национальное чувство имеет традиционный антирусский компонент, берущий начало в жалобах на века «русификации» и годы сталинского «голодомора», в котором миллионы украинцев умерли от голода и болезней в начале 1930-х годов. В последние месяцы 2013 года, однако, не Россия создала угрозу украинскому народу.

Россия в то время обеспечивала единственный возможный рынок, благодаря которому работали многочисленные украинские предприятия. В 2007 году Россия поставляла газ Украине по цене S130 за м3, в то время как Германия платила S320; по сути, Украина получала триллионы долларов российской помощи ежегодно. Когда в ноябре 2013 года Путин предложил администрации президента Януковича заем размером в 15 триллионов долларов, предложение подразумевало сохранение основных уступок в ценах на газ и не предусматривало жёстких условий.

Напротив, контрпредложение Международного валютного фонда включало строгие жёсткие условия.

В конце концов, украинский парламент все же принял предложение МВФ, после того как «проевропейские» олигархи, контролирующие жизненно важные каналы СМИ, мобилизовали националистические настроения против «пророссийского» Януковича и его министров. Во время борьбы на Майдане и в последующие месяцы антироссийский национализм был эффективно использован против украинских рабочих и их организаций. Клеймённые «сторонниками России» левые, которые появлялись на площади Киева, избивались и разгонялись. Позднее помещения профсоюзов и левых партий были обысканы разбойниками в масках. Активисты левых движений ушли в подполье или были изгнаны из страны.

Украинский национализм не наследственно реакционен, но в последних манифестациях его последователей не найти никакой прогрессивной идеи. Вместо того чтобы служить подъёму украинцев против империалистических притеснений и обворовывания, национальное чувство было вызвано проимпериалистическими олигархическими кликами. Подогреваемое правой идеологией, оно было использовано для того, чтобы сделать страну зависимой от западного капитала.

В России современная роль национализма разнообразна и противоречива. Организации правого крыла бесспорно подпитывают национальные настроения, но и государственные власти не брезгуют использовать вульгарный шовинизм в своих целях. В 1999 году российское правительство тогда ещё премьер-министра Путина разожгло античеченские настроения при подготовке ко второй чеченской войне. Тем не менее, националистические настроения в России напрямую не связаны с прокапиталистическими взглядами. В идеологии главных постсоветских российских коммунистических организаций, тоскующих по «великой державе» России, утверждается, что крупные предприятия должны принадлежать государству и со злобой описываются потери, которые понесли рабочие при постсоветских неолиберальных «реформах».

Русский националистический ответ борьбе на Украине был подкрашен тревогой, связанной с империалистической угрозой, представляемой дальнейшей экспансией НАТО. К дальнейшему возмущению популярного националистического чувства в России привело проникновение открыто фашистских движений в политическую власть. В самой России, конечно,  фашистов также хватает. Но если в России фашисты – крошечный, ненавистный, маргинальный элемент, то на Украине они пользуются широкой симпатией у высших правительственных чинов и стали ядром новой Национальной Гвардии правительства, получив право применять наиболее эффективное оружие против выступлений на юго-востоке. Украинское фашистское движение восхваляет борьбу на стороне немецкого фашизма против Советского Союза и называет героями украинских коллаборационистов, сотрудничавших с нацистами. Для русских людей, у огромной части которых члены семьи были убиты в борьбе с фашизмом, это глубоко оскорбительно.

Нападки правительства Киева на население Донбасса, часть широкого промышленного региона, простирающегося до России, где международная граница мало значит в этническом, лингвистическом и культурном понимании, пробудили злость в большей части слоёв русского населения, не согласных с жёстким праволиберальным меньшинством. По этой причине русские, сражающиеся на Донбассе, далеко не всегда придерживаются реакционных взглядов. У некоторых прошлое связано с ультраправыми русскими организациями. В докладах украинских левых утверждается, что большая часть граждан России, сражающихся на Донбассе, были мотивированы антифашизмом и желанием защищать людей, считавших их соотечественниками, чьи жизни и здоровье в опасности.

Восстание на Донбассе: прелюдия

Борьба на Украинском Донбассе имеет глубокие местные корни, которые оказываются в центре при любом значительном анализе. Время и точная политическая форма этой борьбы, однако, обязаны развитию событий в остальной части Украины: демонстрациям на Майдане, начавшимся в ноябре 2013 года; свержению президента Виктора Януковича 22 февраля 2014 года и приходу к власти ультраправого правительства премьер-министра Арсения Яценюка; беспорядкам в Крыму, закончившимся присоединением этой территории к России в марте.

Западные левые интерпретации событий Майдана разнятся в оценке, насколько «популярны» были демонстрации, насколько весомыми были умеренные либеральные движения и насколько сильны были ультраправые националистические организации (такие как «Свобода» и «Правый сектор»), чтобы доминировать и направлять движение. Так или иначе, события Майдана завершились радикальным поворотом вправо и приходом во власть военных антирусских националистов, получивших огромное влияние.

Неутешительное развитие событий для русскоговорящей части населения на Украине началось 23 февраля, через день после снятия с должности Януковича, когда парламент проголосовал за аннулирование закона 2012 года, позволявшего провинциям использовать русский язык в качестве официального. Украинский язык становился единственным языком, на котором мог вестись бизнес на всех уровнях. Этот процесс развернули вспять 1 марта, когда новый действующий президент Олександр Турчинов отверг данный законопроект. Но к этому времени уверенность многих русскоговорящих украинцев в том, что они смогут сосуществовать с новым режимом, была значительно подорвана.

Первый кабинет премьер-министра Яценюка включал в себя членов озлобленной антирусской партии «Свобода», основанной в 1990 году как открыто неонацистской организации. Среди ставленников Яценюка был один из основателей украинского неонацизма Андрей Парубий, который занял ключевой государственный пост Секретаря Совета Национальной Безопасности и обороны Украины. В последующие месяцы с этого опорного пункта Парубий наблюдал за нападением на силы сопротивления Донбасса. Новое правительство включало не только экстремистских украинских националистов, намеренных вытеснить русский язык и культуру, но и видных олигархов-губернаторов, чье назначение свидетельствовало о том, что  правительство Яценюка будет работать в интересах сверхбогатых.

У рабочих по всей Украине – и больше всего на юго-востоке, где падала промышленность, – была особая причина бояться жёстких условий 17-триллионного займа МВФ. Текст западной кредитной сделки, отвергнутый Януковичем, но принятый новым правительством, был объявлен 27 марта. Он полностью признавал, как отмечается в докладе института Окленда, что «реформационные» меры могут «привести к значительному росту цен на товары первой необходимости, росту подоходного налога с населения на 47-66% и росту счетов за газ на 50%». В докладе сообщается, что меры будут иметь «опустошающее социальное воздействие, ведущее к коллапсу уровня жизни и резкому росту бедности».

Договор МВФ непрямо призвал украинское правительство сократить расходы минимум на 8 триллионов долларов (2,5% ВВП) в ближайшие 2 года «в форме сокращения правительственных рабочих мест, сокращения зарплат правительственных работников и сокращения выплат пенсий в общем на 50%». Предвещающая недоброе попытка урезать правительственные расходы подразумевала резкие сокращения субсидирования государственных предприятий. На Донбассе, где промышленность десятилетиями страдала от недостатка инвестиций, многочисленные предприятия оставались на плаву только благодаря государственной помощи. «Условия… соглашения для населения Восточной Украины – ужасающие», – указывает одно исследование. «Угольная промышленность должна быть сокращена и освобождена от излишнего персонала».

В первые недели триумфа «Евромайдана», однако, дискуссии о социальных и экономических шоках, следующих за победой, были затемнены другими событиями. Новым центром внимания стал Крым, где местные власти с сильной поддержкой населения сначала высказались за автономию внутри украинского государства, а затем за выход из него и присоединение к России.

Важно отметить, что процесс, который ознаменовал конец украинского правления в Крыму, начался за несколько дней до свержения Януковича. В полдень 20 февраля конвой из восьми автобусов, перевозивший жителей Крыма, принимавших участие в демонстрациях «антимайдана» в Киеве, был остановлен милицией правого крыла около города Корсунь-Шевченковский в Черкасской области. В последующие семь  часов без вмешательства местной полиции большая часть автобусов были сожжены, а пассажиров пытали и унижали. Многих застрелили, а трупы сожгли на местной свалке. Фактически проигнорированный на Западе, этот эпизод привёл в ужас многих жителей Крыма.

23 февраля вышел выпуск новостей о запрете использования русского языка как официального киевским парламентом. В крымском городе Севастополе, который по соглашению об аренде 1997 года оставался портом российского черноморского флота, десятки тысяч людей вышли на демонстрации против новых властей, требуя создания параллельной администрации и формирования отрядов гражданской самообороны. Спустя три дня российские пехотинцы, дислоцирующиеся в Крыму, по согласованию с управляющими военной базой покинули бараки и, облачённые в простое обмундирование без знаков отличия, начали занимать стратегические точки по всему полуострову. 27 февраля они захватили здания областного парламента и Совета Министров.

28 февраля в закрытом режиме под российской военной охраной крымский парламент проголосовал за роспуск областного правительства и отставку назначенного Киевом премьер-министра. Голосование было проведено, чтобы провести референдум о расширении местной автономии, намеченный на 25 мая. Однако вскоре дата была изменена на 30 марта, а потом на 16 марта; к этому времени вопрос референдума изменился, дав возможность проголосовать не просто за автономию, но за выход из состава Украины и присоединение к Российской Федерации. По официальным результатам 96,77% голосующих выбрали интеграцию в Россию (при 83,1% явке избирателей). 17 марта парламент объявил Республику Крым независимой от Украины, а к 21 марта процесс объединения России и Крыма был завершён.

Реакция и Киева и западных столиц на эти события была апоплексична и включала обвинения в адрес Российского государства в империализме и экспансии. В расчёт не бралась особая история Крыма. Украинское право на территорию было весьма хрупким и определённо не достаточно весомым, чтоб быть легитимным перед лицом ярко выраженного желания жителей Крыма о его выходе из состава Украины.

Крым не является исторической частью Украины, никогда не имел ничего общего с большинством украинского населения. Захваченный Россией у Оттоманской империи в XVIII веке и бывший частью русской Советской республики после 1921 года, полуостров попал под управление Киевом произвольным действием Никиты Хрущёва в 1954 году. Стремление крымских лидеров расширить независимость их территории от Киева возникло в последние годы советского периода, продолжилось в течение десятилетий после объявления украинской независимости, и было неизменно популярно среди жителей полуострова.

Голосование на референдуме 16 марта безусловно включало элемент фальсификаций, т. к. в официальном результате требовались голоса этнических украинцев и малочисленных крымских татар, чьи проукраинские лидеры призывали бойкотировать референдум, значительное число которых во многих случаях голосовали за выход из состава Украины. Тем не менее, результаты опросов, проведённых до голосования, совпадают с официальными результатами, хотя и с меньшим количеством голосов, за присоединение к России. Желание присоединиться резко увеличилось по сравнению с предыдущим годом. Зная о неразберихе, происходящей южнее их перешейка, крымчане твёрдо решили, что они вовсе не хотят быть частью Украины. В начале марта опрос, проведённый крымским исследовательским институтом, показал, что 97% опрошенных рассматривали текущую ситуацию на Украине как «негативную». Даже украинский военный контингент в Крыму во многих случаях решил, что перспектива быть с Россией много лучше. 23 марта украинский министр обороны признал, что около 50% украинских войск, дислоцировавшихся в Крыму, перешли на сторону вооружённых сил России.

Нет причин предполагать, что направляя войска в Крым, Путин пытался достичь каких-то далеко идущих целей или, что он придерживался какого-то тщательно проработанного плана. В начале февраля президент России был озабочен зимними Олимпийскими играми в Сочи, что предполагает, что захваты территорий и соответствующие расходы не входили в его расчёты. После 23 февраля в течение нескольких дней Путин, несомненно, реагировал на развитие событий в Крыму, а не руководил ими. Как рассказал американский исследователь Джон Миршаймер, сразу после отстранения Януковича Путин «говорил, что он был против выхода Крыма из состава Украины, но потом быстро изменил решение». Решительное давление крымского руководства, вероятно, способствовало изменению решения президента России.

Выход российских военных из бараков, завоевание контроля над полуостровом – достаточно, чтобы определить Москву, как очень осторожного актора в процессе, следующем после первых дней. Но и доводы Бориса Кагарлицкого о том, что крымское руководство не дало Путину политической возможности выбора иного, не столь драматического курса (оставив Крым вне Российской Федерации, но со статусом российского протектората de facto), тоже справедливы.

Один из самых опытных мировых лидеров, Путин не мог обманывать себя тем, что империалистические правительства и их общественное мнение позволит России воссоединиться с Крымом, не заплатив существенную цену. Давая почву наиболее агрессивным антироссийским группировкам во внешнеполитических кругах США, аннексия подорвала бы российское сотрудничество и снижение напряжённости с администрацией Обамы, особенно в отношении Сирии. Не мог он обманывать себя и тем, что экономическая цена для Москвы за восстановление этой сравнительно бедной и неразвитой провинции будет маленькой.

Против этих цен, на другую чашу весов президент России, вероятно, положил политическую цену, в случае, если бы он отказался отвечать на требования, широко звучавшие в стране, и желание крымчан воссоединиться с Россией. Будучи консервативным авторитарным популистом, неразрывно связанным с интересами крупных частных корпораций, Путин всегда нуждался в культивации русского национального чувства, как средства сохранения его внутренней политической опоры.

Плюсы от обыгрывания Киева и его западных сторонников обещали быть крупными, цена же бездействия представлялась куда более существенной.

Почти наверняка, однако, при выборе решения наиболее мощным аргументом для Путина был геостратегический: сможет ли Россия допустить ситуацию, при которой ключевой военный актив, военно-морская база в Севастополе, окажется на территории враждебного государства, тем более государства, которое могло в будущем стать членом НАТО?

И вспыхнула война на Донбассе

Событиям в Крыму сопутствовала борьба в украинских донбасских областях Донецка и Луганска. В Крыму выход из состава Украины произошёл, когда процесс, вспыхнувший протестами населения, был подхвачен местными властями, которые надавили на сомневающегося Путина, чтобы заручиться поддержкой. Восстание на Донбассе было также основано на местном недовольстве, но в большей степени оно было движимо повстанческими силами местного населения. Действующие чиновники (за исключением Луганской администрации) по большей части отошли в сторону. Хотя эта борьба и получала риторическую поддержку от московских властей, на практике российская поддержка (в отличие от Крыма) оказывалась с большей осторожностью и осуществлялась намного медленней.

В городе Донецке, донбасское восстание брало начало в широком движении «антимайдана», возникшим, когда ультраправые в Киеве начали поступать слишком дерзко. 21 февраля из-за новостей о том, что отряды Правого сектора планировали напасть на Донецк, все активисты от коммунистов до монархистов вышли на улицы защищать статую Ленина.

Палаточный лагерь перед статуей стоял до мая. В первые шесть недель главным требованием протестующих было проведение референдума о федеральном статусе региона, заменяющем систему централизации местной власти в Киеве. В попытках форсировать решение по референдуму 6 апреля протестующие оккупировали здание местной администрации, угрожая, что если власти продолжат отказываться обсуждать данный вопрос, люди возьмут власть в свои руки. После того, как на следующий день депутаты вновь не собрались, протестующие создали «народный совет» и приняли Декларацию Независимости Донецкой Народной Республики (ДНР). Составленная местным коммунистом Борисом Литвиновым декларация выступала за более близкие связи с Россией и развитие коллективных форм собственности, исключающих «присвоение результатов чужого труда».

Донецкая республика выжила и консолидировалась по причине того, что декларация была лишь элементом широкого спонтанного восстания, уже начинающегося в других центрах Донбасса. Как отмечал один аналитик, за четыре недели в апреле протестующие «антимайдана» «захватили местные администрации, городские советы, прокуратуры, отделы полиции, склады вооружений и телевизионные башни в 32 городах, а также установили около 280 баррикад».

Захваты правительственных зданий распространились на Луганскую область, где местные власти возглавили восстание и 27 апреля провозгласили создание Луганской Народной Республики (ЛНР). 30 апреля действующий президент Украины Олександр Турчинов признал, что правительственные силы больше не могут контролировать ситуацию на юго-востоке страны.

Крупная, наиболее густонаселённая часть Украины с 6,5 миллионом жителей отошла от киевского государства. Национальное правительство более не имело власти над главным центром тяжёлой промышленности страны, территорией, обеспечивающей четверть национального экспорта.

Пытаясь легитимировать государственный переворот – и, наконец, принудить российское правительство помочь и защитить восстание, – лидеры новых республик назначили референдум на 11 мая. В опросе жителей двух областей спрашивали, поддерживают ли они «Акт о Государственном самоуправлении Донецкой [Луганской] Народной Республики». Избранные власти опубликовали результаты опроса, согласно которым 89% голосующих поддержали самоуправление, 10% высказались против (при явке почти 75%). Правительство Киева осудило референдум как нарушающий конституцию Украины, а западные СМИ критиковали его из-за многочисленных нарушений. Но, как и в Крыму, не оставалось сомнений, что результат отражал общее настроение. Опросы мнений, проходившие до референдума, показывали, что менее 20% опрошенных в Донецкой и Луганской областях  изъявили желание остаться в существовавшей украинской структуре. Более половины хотели  федерализации или какого-либо другого расширения региональной автономии внутри Украины, и 27–30% поддерживали союз с Россией.

24 мая на «народном конгрессе» в Донецке сторонники из 8 южных и восточных областей, представители Донецкой и Луганской народных республик, подписали соглашение, провозглашающее их цель – объединение в Союз Народных Республик, или Союз Новороссии. По практическим причинам две республики должны были управляться отдельно, пока не появится возможность создания эффективного союза. Другие регионы южной и восточной Украины были приглашены присоединиться к союзу в будущем.

Представители 8 областей, простирающихся от Одессы до Харькова, объявили о создании общественно-политического движения сторонников федерализации «Народный Фронт». Декларация обязывала защищать гражданских от «террора нацистских группировок, финансируемых олигархами и иностранными службами безопасности», а также «вступить в борьбу за право человека на достойную жизнь». Документ не упоминал о выходе из состава Украины, но провозглашал расширение автономий, включая право осуществлять «независимую внешнюю экономическую политику» и объявлял их территории демилитаризованной зоной. Другие требования, представленные Киеву, включали призыв к неучастию в военных блоках и к созданию «механизмов, способных остановить коррупцию и массовую бедность».

Воинствующие оппозиционеры на юго-востоке подняли широкое политическое восстание; решение киевских властей превратить борьбу в гражданскую войну было безжалостным и хладнокровным. Вместо политики сдерживания и диалога, которые могли бы привести к компромиссу, на контрольно-пропускные пункты повстанцев началось бесполезное военное наступление. На обоснованный призыв федеральных структур выбирать их региональных представителей,  власти  ответили «антитеррористической» риторикой, исключающей любые уступки.

Гнев на киевскую монополию на исполнительную власть за их действия стали  концентрированным выражением многостороннего недовольства среди населения юго-востока. Чтобы объяснить этот подъем, необходимо проследить этнолингвистические, культурные и прежде всего классовые и экономические факторы, настроившие Донбасс против Киева и украинского запада и доведшие до точки кипения непреклонностью столицы.

В то время как почти все украинцы понимают русский язык и почти половина разговаривает на нем в повседневной жизни, в восточных регионах русский язык отчетливо преобладает. Другим фактором, приведшим к восстанию, является исторический. Толерантность к нацистским слоганам и символам, демонстрируемая на Майдане, зачастую оскорбляла людей, особенно пожилых, на востоке Украины.

 Наибольшее отвращение они питали к почитанию ультраправыми националистическими группировками нацистского коллаборациониста времён Второй мировой войны Степана Бандеру.

Эти факторы, однако, не объясняют, почему восстание началось именно в Донбассе, а не в соседних регионах, например в Харьковской области. Частично это объясняется национальной особенностью Донбасса, перед лицом которой украинский национализм, принятый в других частях страны, выглядел либо бессмысленным, либо отвратительным. Уроженец Донецка и бывший заместитель премьер-министра Украины Григорий Немыря говорил следующее:

«То, что вы из Донбасса, было более важно, чем если бы вы были русским или украинцем; конечно, распад Советского Союза также означал и подъем местного национального чувства. …В любом случае, большинство семей Донбасса не могут сказать, что они этнически смешаны».

Долгое время после распада СССР немало людей на Донбассе все ещё ощущали себя «советскими». Согласно исследованию 2007 года, их было «37,1% – из всех областей Украины самое большое число людей, сохраняющих государственную приверженность советскому самосознанию, идентифицирующих свои “культурные традиции” как советские (лишь 25,8% – украинскими и 22,5% – русскими)».

Население Донбасса, воспринятое украинскими ультранационалистами как чуждый элемент внутри страны, имело все основания опасаться атак «карательных батальонов» неофашистского движения. Уже 20 февраля штурмовые группы вооружённых солдат нерегулярной армии из столицы Украины появились в Луганске, где они пытались захватить местные институты власти, прежде чем их прогнали бойцы ополчения. Объединение Яценюком неонацистских военных в правительственную Национальную Гвардию, произошедшее в марте, усилило опасения. В начале апреля председатель Правого сектора заявил по украинскому телевидению, что его организация планирует послать отряды бойцов в Донецк, Луганск и Харьков. Обсуждая войну с украинским левым активистом в июне, канадский блоггер Роджер Эннис сделал следующий вывод:

«Когда я спросил его, был ли на Донбассе другой вариант действий, он ответил, что им ничего не оставалось делать, кроме как начать борьбу, так как фашистские военные из Киева начали появляться и убивать, и грабить».

Часть украинской буржуазии прислушалась к призывам фашистского «решения» проблем страны. В мае 2014-го, незадолго до референдума 11 мая, киевское издание журнала Forbes опубликовало статью, признающую необходимость украинского «Пиночета». После резни в Одессе, когда были убиты более 40 активистов «антимайдана», возросло чувство угрозы у населения Донбасса. Тем не менее, восстание на Донбассе имеет более глубокие корни в борьбе рабочего класса за свое сохранение. В годы, предшествующие восстанию почти половина рабочих Донбасса была занята в промышленности, а около 70% местного производства Донецкой и Луганской областей экспортировались в Россию, их крупнейшему и единственному потребителю. Как отметил киевский социолог Владимир Ищенко, будучи настороженными поворотом к Европе и конфликтом с Россией рабочие Донбасса «просто боялись за свои рабочие места».

Первые три месяца 2014 года, ещё до того, как началось восстание, были периодом промышленной катастрофой для Донбасса. По сравнению с тем же периодом 2013 года украинские данные показали снижение промышленного выпуска Донецкой области на 13%. По всей Украине машиностроение, металлургия и производство угля резко упали. Самый крупный вид промышленности на Донбассе – металлургия и ее продукция - имеет плохие перспективы на хронически переполненных международных рынках. И именно регион широкой угольной промышленности с сотней тысяч рабочих, производивший в последние годы более 90% украинского угля, попал под непосредственную угрозу неолиберальной политики киевского правительства. Немецкий источник отмечает: «с 1980-х годов [каменноугольный бассейна Донбасса] был убыточным, дорогим, и его жизнь поддерживалась исключительно по социальным причинам».

Более половины шахт Донбасса, функционировавших во времена независимости Украины, к 2014 году были закрыты. Многие из тех, которые остаются открытыми, близки к истощению, работают на большой глубине и с большим числом смертельных случаев. Ожидания того, что киевская жёсткая политика будет рассматривать сокращение субсидирования промышленности, а шахты вынудят «работать по рыночным ценам», в июне 2014 года были подтверждены объявлением о том, что, согласно новой программе, правительственная поддержка угольной промышленности сократится к 2020 году. Ещё около 50 шахт планировалось закрыть и только 38 оставить в эксплуатации.

В угольных районах сильна традиция борьбы рабочих за свои права. В 1993 году рабочие 230-ти из 250-ти шахт Донбасса, и из 400 других промышленных предприятий устроили 10-дневную забастовку, направив в Киев петицию с требованием работы и зарплат. Другие требования включали референдум о региональной автономии и отставки политических лидеров. Позднее забастовки, митинги и голодные марши происходили в 1998, 1999 и 2012 годах.

Конфликт 2014 года вновь начался с шахтёров в их населённых пунктах. Сошлемся на американский источник:

«Данные украинских и международных информационных агентств показывают непропорционально высокий уровень сопротивления в угледобывающих районах. Даже с поправкой на другие факторы (русский язык, охрану правопорядка, плотность населения, рельеф, дороги и миграцию из соседних городов) размер местной горнодобывающей трудовой силы остаётся самым главным параметром, объясняющим активность повстанцев».

Это исследование подтверждает выводы союза «Боротьба» – вероятно, наиболее идеологически последовательного левого течения Украины. В интервью в начале мая ведущий член союза, Сергей Киричук, описал его взгляд на войну:

«Здесь на юго-востоке люди сражаются за свои социо-экономические права. В этих протестах содержится очень сильная антиолигархическая антикапиталистическая составляющая».

Повстанческое движение в апреле и мае 2014 года было широко популярно и обладало твёрдой социальной базой в рабочих кругах региона. Тем временем, описание движения, появляющееся в общедоступных западных СМИ – и принятое многими левыми, – обязано скорее киевской пропаганде, чем реальности на Донбассе. Как минимум, большая часть повстанцев и их сторонников не являлись «пророссийскими сепаратистами». Примечательно, что пока киевская артиллерия не начала массово крушить жилые квартирные дома, за выход из состава Украины были лишь незначительные настроения на Донбассе. Даже в шахтёрских кругах, где восстание брало корни, идея отделения лишь постепенно становилась популярной по мере развязывания киевской войны.

Аргумент, что русский национализм был важной мотивацией для повстанцев, – ложь. У бойцов сопротивления и активистов были тёплые чувства к зачастую идеализированной России, и они надеялись на российскую помощь. Россия спасла крымчан от украинских националистических репрессий – разве Путин не спасёт также своих русскоговорящих собратьев на Донбассе? Советский флаг и российский триколор, ассоциирующиеся с товариществом в борьбе против фашизма, были развёрнуты на митингах сопротивления. Но изображать движение сопротивления как вызванное российским шовинизмом – абсурд. В многонациональном, этнически толерантном Донбассе со множеством национальностей резкие выражения националистов традиционно вызывали осуждение.

Наконец, обвинение, что ополчение было создано из посторонних людей, по большей части русских, не соответствует действительности. В первые месяцы борьбы западные СМИ с пристрастием изображали среди воюющих казаков из провинциальной России, чеченских военных и вооружённых энтузиастов из разных уголков Европы. Однако познакомившись поближе с ополченцами Донбасса, западные журналисты были вынуждены признать, что бойцы в подавляющем большинстве оказались местные. В конце июля в газете New York Times корреспондент Сабрина Тейвмайс отметила, что «по большей части, они коренные жители – шахтёры, клерки, водители автобусов, просто обычные люди, проживающие там и чувствующие угрозу от украинского правительства».

Политика донбасского восстания

Главным политическим связующим в восстании Донбасса была смесь антифашизма с желанием местного самоуправления. Рабочие люди в регионе чувствовали себя частью пролетариата; в России и ещё больше на Украине антифашизм имеет сильную ассоциацию с защитой интересов рабочих, что очень часто упускается западными наблюдателями. Лишь в немногих случаях ведущие фигуры восстания не были в прошлом рабочими активистами. Чаще всего они получали известность в неформальной политической жизни Донецка и Луганска – в политических клубах, кружках идеологических дискуссий, небольших деловых кругах и позднее среди ополчения.

Несмотря на десятилетия «брожения» под управлением Украины, рабочие Донбасса никогда не создавали независимого политического движения с лидерами, вышедшими из местного рабочего класса и защищавшими его интересы, которые четко осознавали бы, как отличаются интересы рабочих от интересов местных капиталистических магнатов. В результате спонтанно созданные антикиевские коалиции в Донецке и других городах состояли не из проверенных лидеров рабочего класса, но из удивительно разнородных групп, состоящих из людей различного происхождения, а во многих случаях и из неустойчивых личностей. Риторически, по крайней мере, они искали «достойной жизни» для населения региона. Но в управлении их различное социальное происхождение и опыт неизбежно тянули бы в противоположные непредсказуемые направления.

Нет смысла отрицать, что многие из этих лидеров были яркими личностями. Руководитель обороны и ключевой военный командир Донецка Игорь Гиркин (Стрелков), родившийся в Москве, бывший полковник российской службы безопасности, участвовал в серии конфликтов в Приднестровье, Боснии и Чечне. Родившийся на Донбассе Павел Губарев, ставший народным губернатором Донецкой области, был рекламным работником и в разное время был членом русского антифашистского движения и Прогрессивной Социалистической Партии Украины. Народный губернатор Луганска Валерий Болотов, бывший десантник советских вооружённых сил в Приднестровье, впоследствии ставший мелким предпринимателем и менеджером мясоперерабатывающего завода. Денис Пушилин, до июля 2014 года председатель Верховного Совета Донецкой Народной Республики, ранее работал на одну из московских пирамид. Александр Бородай, до августа 2014 года премьер-министр Донецкой Народной Республики, был журналистом московской националистической газеты «Завтра» и работал на инвестиционный фонд, а также консультантом «кризисного управления».

Наиболее точно определение, описывающее всех этих личностей, – мелкобуржуазные авантюристы. Главная политическая нить, связывающая их, – участие в прошлом в русских националистических движениях. Но ядро активистов движения сопротивления также включало членов партий левого крыла. Как объяснял ведущий боец союза «Боротьба» Виктор Шапинов, русские националистические взгляды в контексте Донбасса не приравниваются к политической поддержке правого крыла:

«На Западе, если вы поддерживаете Народные Республики, вы столкнётесь с аргументом, что все они все просто русские националисты, и что конфликт на Украине – это война между двумя видами национализма. Но если вы поговорите с этими людьми из Донецка и они скажут, что они русские националисты, это немного другое… Если кто-либо в Донецке и называет себя русским националистом, то в 90% случаев он стоит за большие права русскоговорящего населения, право на образование на русском языке и т. д. По экономическим взглядам они социалисты».

Любая общая категоризация новых лидеров в Донецке и Луганске как реакционных является грубой ошибкой. Тем временем, важно подчеркнуть широту поддержки восстания в регионе. Часто цитирующиеся результаты опроса второй недели апреля показали, что большая часть жителей Донбасса с неодобрением смотрели на захваты правительственных зданий, но это неодобрение, по большей части, не распространялось на само восстание. Киевский социолог Ищенко ссылается на опрос начала мая, показавший, что 56% опрошенных в Донецке и Луганске видели восстание «не как террористический акт или скрытую угрозу со стороны России, а как законное восстание людей».

Число жителей Донбасса, поддерживающих восстание, резко возрастало. К концу мая Стрелков объявил, что его силы составляют 28 тысяч человек, и что многие из них ждут выдачи оружия. Способность таких людей как Стрелков заручиться широкой поддержкой требует объяснения. Почему шахтёры и другие рабочие Донбасса, стремящиеся защитить свои дома и семьи, признали лидерство людей, имеющих мало общего с ними в классовых и социальных условиях, и чья политика лишь косвенно затрагивала народные чаяния физической безопасности, безопасности рабочих мест, сносного уровня жизни и гарантированного социального обеспечения?

Этот успех донецких и луганских лидеров нельзя объяснить лишь сильным чувством физической и экономической угрозы, испытываемой донбасскими массами. Нужно также взять в расчёт уход из региона той части населения, которая включала людей и силы, традиционно предоставлявшиеся им политическим руководством.

На выборах в предыдущие годы голоса рабочих людей Донбасса уходили по большей части Партии регионов Виктора Януковича, сформированной вокруг политических групп востока и юга Украины. После того, как Янукович был свергнут, олигархи, доминировавшие в экономике юго-востока, не были заинтересованы в конфликте с киевским государственным аппаратом, к которому они оставались привязаны. 2 марта миллиардер и стальной магнат Сергей Тарута, балансировавший между своими интересами на Донбассе и инвестициями в Европейский Союз, был назначен новым правительством Яценюка губернатором Донецка. Несколько недель Ринат Ахметов, самый богатый человек на Украине (с огромной долей в угольной, стальной и тяжёлой машиностроительной промышленностях, а ранее ключевая фигура в Партии регионов), пытался быть посредником между Киевом и повстанцами. Но как заметил американский аналитик:

«Публичные заявления Ахметова не оставили сомнения в его приверженности единству страны и неприятию “федерализации”… В общем, он поддержал… Таруту в качестве губернатора Донецкой области».

К середине мая Ахметов стал прилагать усилия для сокрушения восстания, стремясь хоть и с небольшим успехом мобилизовать своих сотрудников против повстанцев.

Менее широкой поддержкой рабочего класса пользовалась Коммунистическая партия Украины (КПУ). На парламентских выборах 2012 года КПУ набрала 24% голосов в Луганской области и 19% – в Донецкой. Но партия не была боевой силой рабочего класса, её лидеры зачастую отдавали свою поддержку Партии регионов и успешным киевским администрациям. На Донбассе такие коммунисты, как Литвинов, участвовавшие в восстании, действовали как одиночки; поддержка сопротивления Донбасса национальным аппаратом КПУ на практике была ограничена критикой киевских репрессий. Лишь позднее, в 2014 году, после того как КПУ убрали с украинской политической сцены, выходцы из партии на Донбассе начали восстановление местного коммунистического движения на более принципиальной основе.

За редким исключением не было и профсоюзов, способных обеспечить сознательное руководство рабочего класса Донбасса. Независимый Союз шахтёров Украины, чей бюрократический аппарат унаследовал антисоветские элементы от руководства забастовочного движения конца 80-х, вобрал в себя также «экономический» подход к борьбе правой партии «Батькивщина» бывшего премьер-министра Юлии Тимошенко. Политика союза по поводу кризиса на юго-востоке заключалась в агрессивном одобрении линии киевского правительства. Более крупный Профсоюз трудящихся металлургии и горнодобывающей промышленности, связанный с Партией регионов, пассивно отреагировал на восстание, но в конце концов санкционировал демонстрации против киевской войны на Донбассе.

Таким образом, так как их традиционное руководство либо рухнуло, либо заняло неопределённую или враждебную позицию, рабочие на Донбассе искали потенциальных лидеров, готовых вести борьбу. Они нашли таких людей, по большому счёту, только среди активистов и самопровозглашённых глав новых республик.

Так для рабочих региона главы восстания стали до определённой степени лидерами по умолчанию. Это помогает объяснить отсутствие на протяжении первых месяцев восстания массовых демонстраций в поддержку новых органов власти. Но в то время как отсутствие таких проявлений сбили с толку многих левых других стран, оно не означало отсутствие поддержки рабочего класса среди повстанцев.

С первых недель восстания шахтёры находились на баррикадах снаружи захваченных правительственных зданий. 10 апреля российский левый сайт rabkor.ru объявил, что три организованных отряда шахтёров, насчитывающих около 200 человек из разных регионов Донецкой области, переехали в Донецк, чтобы защитить захваченные здания региональных администраций. 22 апреля в городе Краснодоне Луганской области в шести шахтах олигарха Ахметова разразились забастовки. Помимо требований, касающихся зарплат, шахтёры также требовали восстановления тридцати своих товарищей, уволенных за участие в митинге сопротивления в Луганске.

Участие рабочего класса в развитии событий первых недель имело противоречивый характер, отражающий различные судьбы рабочих Донбасса после развала  региональной экономики. Восстание приняло самые крупные размеры в шахтёрских районах, их города были окружены контрольно-пропускными пунктами и баррикадами. Но люди на КПП реже были работниками крупных шахтёрских предприятий, чем уволенными шахтёрами мелких смертельно-опасных незаконных шахт или рабочими, зачастую работающими на полставки на различных предприятиях. Те, кто имел более надёжную работу, были по понятным причинам довольно осторожны, поскольку не могли рисковать  своими рабочими местами в период, когда экономические обстоятельства были столь плачевны.

Об активной поддержке сопротивления рабочей силой, получившей серьёзный  размах в мае–июне, продолжим позже. Сейчас необходимо рассмотреть политические стратегии новых правительств Донбасса и особенно их отношения с Москвой.

При создании Донецкой и Луганской Народной Республики был расчёт на то, что целенаправленная попытка захвата власти, особенно подкреплённая успешным референдумом, получит широкую поддержку России. Министр обороны Донецкой Республики Стрелков позже признался, что был так уверен в российской интервенции по крымскому типу, что даже не рассматривал вопрос государственного строительства. Даже если российская поддержка не включала бы прямой военной интервенции, новые лидеры были уверены, что размер этой помощи был бы достаточен, чтобы позволить бойцам Донбасса отбить атаки Киева и, возможно, убедить русско-говорящие регионы, также недовольные украинскими властями, присоединиться к восстанию.

Но когда 11 мая прошёл референдум, а из Москвы не последовало ни намёка о готовности обеспечить широкомасштабную поддержку (намного меньшую, чем включение Донбасса в состав России), лидеры повстанческих республик были вынуждены серьёзно подумать о вопросах политической стратегии. Зависимость региона от России, особенно в тяжёлом вооружении, поставила восстание в безвыходное положение. Если новые республики собирались получить помощь от Москвы, согласно единой тактики они не могли позволить себе далеко отходить от общего политического курса правительства России. Так как Путин управляет олигархическим капиталистическим государством, защищая свою электоральную базу с помощью правого популизма, пропитанного религией и социальным консерватизмом, левые инициативы на Донбассе пришлось исключить.

Но если, с другой стороны, такие уступки не смогут заручиться существенной военной поддержкой, сопротивление сможет выжить, только подняв широкомасштабное восстание в регионах среди украинских рабочих людей, не ощущающих особой близости с Россией. Чтобы это произошло, народная инициатива должна заручиться необходимой поддержкой. По этому сценарию республики Донбасса смогут выжить, только если они предпримут радикальные левые меры, разрушив власть бизнес-магнатов и используя ресурсы в интересах населения. Это более радикальное мышление лишь изредка возникает у лидеров Донбасса. Но достаточно очевидно, что оно остаётся в движении как идеологическое подводное течение, проявляющееся время от времени в противоречивости официальных заявлений и предотвращающее тщательное исполнение инструкций от российских специалистов.

Первоначальная победа консервативных тенденций произошла в мае, когда возник вопрос создания конституции Донецкой Республики. Было распространено множество проектов. Один из них, описанный как «красный вариант», не предусматривал частной собственности (оставив её лишь в малом масштабе). Однако проект, который был принят, отражал остающиеся надежды лидеров восстания на то, что широкая российская интервенция спасёт их, если преданность российским правительственным практикам и философии не будет поколеблена. Очевидным шаблоном для новой донецкой конституции была конституция Российской Федерации 1993 года. К возмущению союза «Боротьба» донецкий основной документ устанавливал русскую православную церковь московского патриархата как государственную религию республики. Как убеждены в союзе «Боротьба», «у нас есть и другой повод для беспокойства. Фактически… конституция предписывает равенство всех форм собственности, а когда эти формы перечисляются в одном списке, частная собственность всегда занимает первое место».

Формирование политики пережило всплески радикализма, вспыхивающего среди чиновников восставших республик. Впрочем, вскоре эти всплески были изолированы и потушены. По крайней мере эпизодически возникали требования бороться с главами предприятий, чрезмерно сближающихся с Киевом. К маю стало ясно, что олигархи, имеющие интересы в Донецкой Республике, не согласны платить налоги в местную казну. Им намекнули, что в отместку их активы будут изъяты. Но задолго до этого премьер-министр Александр Бородай объявил, что предприятия, принадлежащие Ахметову, не будут национализированы.

В июне Донецкая и Луганская республики выпустили свои политические программы, в которых, как отметил сайт rabkor.ru, «особое место было выделено обеспечению местного законодательства, а также правовой, экономической и социальной системам в соответствие с теми, которые работают в России». Речь шла о проведении выборов, полной модернизации промышленности, а само трудно определяемое «союзное государство» предполагалось создать в союзе с Россией. Вопрос национализации получил новый виток. Предприятия, принадлежащие украинскому государству и украинским олигархам, подлежали экспроприации, что отменяло обещание, данное Ахметову незадолго до этого. Однако неопределённое количество экспроприированных активов будет впоследствии реприватизировано, причём российскому бизнесу разрешат принять участие в процессе приватизации.

Лидеры республик Донбасса несомненно могли поздравить себя с тем, что они ловко разобрались с этим неприятным вопросом и справились с настроение масс против местных олигархов, причем не дав повода для паники в Москве. Но к моменту, когда реприватизация будет завершена, восставший Донбасс станет напоминать этот регион в предыдущие годы с той лишь разницей, что на месте украинских олигархов окажутся российские. Неудивительно, что такой результат не мог воодушевить рабочих по всей Украине присоединиться к Донбассу в сопротивлении киевскому правительству.

Организованные рабочие мобилизуются

В течение мая участие в борьбе более организованных представителей рабочего класса и особенно шахтёров набирало обороты. В начале месяца ИТАР-ТАСС, говоря о забастовках рабочих в двух шахтах в городе Угледар близ Донецка, сообщило, что они захватили частичный контроль над производством и провели демонстрации против военных атак Киева. 26 мая рабочие Октябрьской шахты рядом с аэропортом Донецка начали спонтанную забастовку в ответ на опасность из-за непосредственной близости «антитеррористической операции» киевского правительства. Забастовка быстро распространилась, шахтёры требовали окончания военных операций на юго-востоке и отвода украинских войск из Донецкой области. Сайт rabkor.ru информировал, что «Скочинская, Абакумовская, Челюскинцев, Трудовская и ещё две  шахты в Макеевке» присоединились к акциям протеста.

28 мая агентство Reuters сообщило о тысяче шахтёров, бастующих в Донецке с требованием окончания военных атак киевского правительства. Как сообщил украинский левый сайт «Лива», демонстрация была инициирована самими шахтёрами Октябрьской шахты, а «не управлением шахты или лидерами Донецкой Народной Республики». Шахтёры, участвовавшие в забастовках в конце мая, были работниками украинской государственной Донецкой угольной энергетической компании. Тем временем, несмотря на опасность происходящих неподалёку сражений, работников шахт Ахметова принуждали работать под землёй. «Шахтёры в частных шахтах ещё не решили принимать участие в забастовках целыми бригадами, как это делают в государственных предприятиях. Но по своей собственной инициативе они продолжают караулить на КПП и принимают участие в антивоенных демонстрациях, организованных сторонниками республик».

В начале июня газета Kyiv Post опубликовала сообщение союза украинских шахтёров: «Во имя… украинской целостности мы требуем, чтобы все противоборствующие стороны сложили оружие и сели за стол переговоров». 18 июня движение сопротивления шахтёров достигло своего пика – рабочие 16 шахт в пяти городах Донецка бастовали и скандировали лозунги: «Нет войне!», «Фашизм не пройдёт!», «Донбасс!» и «Славянск – город герой!» На плакатах было написано: «Нет НАТО!» Число протестующих перевалило за 10 тысяч. Шахтёры предъявили Киеву двухдневный ультиматум, чтобы остановить войну, указав, что если это не будет сделано, они «возьмут в руки оружие, чтобы защищать свою землю, жён и детей».

На этом, однако, мобилизация шахтёров значительно сократилась. Тому были различные причины – например, нежелание лидеров донбасских республик радикализовать политический процесс, признав его важность. Отказ действовать более решительно против господства олигархического капитала в угольной промышленности был обусловлен и тем, что правительства Донбасса не сумели развеять обоснованные опасения шахтёров в том, что они будут подвержены репрессиям в случае открытой поддержки восстания.

Вдобавок, радикализация движения шахтёров и других промышленных рабочих Донбасса была попросту нейтрализована войной, когда народное политическое движение приобрело силу, но осталось на уровне рудимента. Значительное число наиболее политически мотивированных шахтёров ушли из угольной промышленности и вступили в вооружённую борьбу, сформировав несколько шахтёрских батальонов. В регионе с несколькими сотнями тысяч промышленных работников участие в политических акциях протеста принимали максимум пара десятков тысяч человек. Это ситуация отражала дилемму народного восстания, поднявшегося в стране, где главная политическая каста принадлежала правому крылу, а люди, способные применять исторические уроки пролетарской борьбы, были малочисленны и изолированы. У донбасских рабочих не было времени получить политическое понимание, необходимое для достижения решительных успехов их движения или для оформления опытного, беззаветно преданного народному делу руководства, что было необходимо им для победы.

Это не означает, что донбасскому восстанию не хватало устойчивого ядра классовой борьбы. Удивительная стойкость восстания не была результатом этнической сплочённости русскоговорящих жителей или руководства сомнительных министров. Меньше всего, как мы скоро увидим, она обязана щедрой и последовательной помощи России. Но инстинктивная классовая солидарность донбасских масс не преобразовалась спонтанно в стратегию, способную разжечь восстание за пределами региона и принудить олигархов и киевское правительство к обороне.

Как подтверждает ряд документов весны и лета 2014 года, неуловимый «осознанный фактор» военного руководства отсутствовал не полностью. «Обращение Донецкой Народной Республики», распространённое в качестве листовки в Славянске 25 апреля, призывало «запретить распространение узкой идеологии, запретить… националистические партии и движения» и требовало создать «народный контроль над распространением и распределением средств, собранных жителями Донбасса». 14 июля малочисленный Независимый Союз Шахтёров выпустил «Обращение к рабочим Европы». Документ был подписан лидером союза Михаилом Крыловым, который был сопредседателем забастовочного комитета Донецка во времена крупных шахтёрских забастовок 1990-х.

«С самого начала, – указывалось в обращении, – “евромайдан” был под контролем крупной буржуазии.<…> В Донбассе... война идёт между людьми и кучкой олигархов, которых поддерживают власти Евросоюза и США.

Мы обращаемся к вам, рабочие европейских стран... Помогите нам сломать цитадель фашизма в Украине. Это будет наша общая победа».

В течение лета классовое недовольство лидерами Донецкой и Луганской республик среди бойцов Донбасса также возросло. 17 июля рядовыми бойцами ополчения был составлен текст, который был распространён среди активистов сопротивления и отправлен высшим должностным лицам. Когда никакого ответа от властей не пришло, 1 августа текст был размещён в интернете:

 

Обращение рядовых бойцов к лидерам ДНР и ЛНР

Депутаты, министры и ведущие деятели ДНР, ЛНР и Новороссии – товарищи!

К вам обращаются рядовые бойцы. Мы обращаемся к вам как к товарищам, так как мы… не хотим видеть другого перераспределения собственности в пользу новой элиты ДНР… взамен бизнес элиты Украины.

Бизнес-интересы прилагают все усилия, чтобы утвердиться в новых структурах власти. Многие люди, которые представляют новые власти, относятся к простым бойцам пренебрежительно или снисходительно… В то же время мы, простые бойцы-добровольцы, вставшие защищать свою родину в надежде построить новое государство и более честное общество, оказались внутри информационного вакуума… В результате 90% бойцов и гражданского населения дезориентированы и деморализованы… Всё чаще слышны голоса о том, чтобы бросить оружие или повернуть его на 180 градусов против внутреннего врага… В данный момент мы сидим в окопах, но как только мы победим врага, поверьте, у нас хватит храбрости и силы прямо поставить вам эти вопросы.

Какая будет экономическая, политическая и социальная система в будущем государстве Новороссии и ДНР?..

Какая будет форма собственности основных активов – наших промышленных заводов, фабрик, шахт, сельскохозяйственных земель, транспортной инфраструктуры и жилья?..

Что случилось с давно обещанной партией, которая будет способна воплотить политическую волю и возьмёт на себя ответственность за то, что происходит сейчас и за наше общее будущее?

Мы призываем:

Чтобы политические, экономические и социальные основы ДНР и Новороссии были быстро определены, и чтобы людям сообщили о решении.

Чтобы люди, которые раньше были частью властной структуры, были исключены из партии и сняты (без исключений) со всех занимаемых постов…

Чтобы не было высокооплачиваемых контрактов на службу людей, присоединившихся не из-за убеждённости, а ради денег… Армия должна быть поистине НАРОДНОЙ армией!

П.С. Если что-либо написано неправильно, то это из-за отсутствия информации и ответа на главный вопрос: ЗА ЧТО МЫ БОРЕМСЯ?

 

Первоначально обращение объявили подделкой. Но несколько дней спустя было распространено видео, в котором представитель авторов обращения подтвердил, что текст был подлинным, и ещё более откровенно продолжил:

«Выясняя, за что мы боремся, за чью собственность… мы вынуждены рано или поздно прийти к пониманию, что у нас, вчерашних рабочих и крестьян, есть классовые интересы и классовые враги и что события, происходящие на нашей земле, – не что иное, как революция».

«Эта революция может быть сорвана чуждыми ценностями, идеями и целями. В конце концов, нас просто могли обмануть… Речь идёт о внутреннем враге, так называемой пятой колонне, зреющей у нас за спинами, пока мы сражаемся с внешним врагом».

Движение преимущественно рабочего люда в течение лета, по крайней мере в некоторых случаях, стало приобретать характер движения за права рабочих. Все чаще рядовые бойцы ощущали классовый антагонизм, по отношению к киевскому режиму, но в то же время он распространялся и на их собственных политических лидеров.

Военные неудачи и кадровые изменения

Легковооружённые отряды повстанцев, как правило, не преобладают над профессиональными армиями – даже такими беспорядочными, как вооружённые силы Украины, – пока последние не начнут разрушаться в результате неразрешимых политических кризисов. В июне 2014 года в украинской армии эта точка ещё не была достигнута, и, несмотря на небольшую утечку оружия в вооружённые силы повстанческих республик, армия Киева имела устойчивый перевес. К первой неделе июля украинское наступление на повстанцев под предводительством Стрелкова в Славянске, на севере Донецкой области, было близко к успеху. Силы повстанцев были окружены, и у них кончались боеприпасы. Вопреки приказам из Донецка, 4-5 июля Стрелков предпринял попытку прорыва и, несмотря на потерю нескольких бронемашин, сумел вывести почти все свои отряды невредимыми.

Отступая в Донецк, Стрелков начал подготовку обороны повстанческой столицы. Он вступил в город, который незначительно пострадал от военных действий, но чья социальная структура глубоко деградировала. Очень часто не выплачивалась зарплата, а пенсии из Киева должны были скоро прекратиться. В попытках получить контроль над криминальным миром премьер-министр ДНР Бородай жаловался, что бизнес подвергался «нападкам со всех сторон, из-за непрерывной стрельбы в городе». Как вторил ему заместитель премьер-министра Андрей Пургин, малодисциплинированные бойцы Стрелкова подливали масла в огонь, грабя город и получая товар без квитанций.

Добавило деморализации также понимание Москвой, что такие «разношёрстные» руководители повстанческих республик были никудышными администраторами. Внутри государственного аппарата Донбасса властные структуры были перепутаны, а принятие решений – произвольным. Пургин жаловался, что, возвратившись в Донецк, министр обороны Стрелков каждодневно проводил много часов, вмешиваясь в споры о бизнесе, банковских делах и других вопросах, «не свойственных ему». Редактор газеты «МК-Донбасс» Дмитрий Дурнев впоследствии рассказывал, что Бородай хотя и хорошо выступал на пресс-конференциях, мало понимал в региональной специфике или в военном положении. «Он живёт в собственном воображаемом мире», – процитировал Дурнев слова внутреннего информатора.

Встревоженная хаосом Москва присоединилась к Бородаю в попытках принятия быстрого административного решения: жёсткие, опытные чиновники должны быть введены в донецкое правительство, чтобы привести его в порядок. 10 июля уроженец Сибири Владимир Антюфеев был назначен первым заместителем премьер-министра, руководителем службы безопасности и главой судебной системы Донецкой Республики; также он занял пост вице-мэра Донецка. Ранее Антюфеев был объявлен в розыск властями Латвии, где в 1991 году в качестве офицера советских спецслужб он якобы был причастен к убийству демонстрантов во время подъёма латвийского движения за независимость. Затем в течение двадцати лет он возглавлял службу безопасности Приднестровья – анклава, который русские поселенцы выкроили из бывшей Советской республики Молдовы. Вместе с Антюфеевым другой ветеран Приднестровья, бывший вице-президент анклава Александр Караман, переехал в Донецк и занял пост министра иностранных дел и заместителя министра по социальной политике.

Ценой за назначение этих чиновников были трения с признанными фигурами восстания. Тем не менее, жители Донецка вздохнули спокойней, когда различные сферы правительства начали функционировать более согласованно и начали бороться с бандитизмом. Несмотря на оскорбление местного управления, возросшее вмешательство Москвы не казалось непопулярным. Как писал редактор газеты Дурнев, «внутри учреждений Донецкой Народной Республики многие надеялись на более прямое российское вмешательство – как в виде гражданской администрации, так и военной интервенции. Они осознавали, что без него всему проекту – крышка».

Советская политика Антюфеева в конце концов привела к тому, что выросло число его врагов, и потому 23 сентября он был снят со всех постов. До этого момента ряд высокопоставленных фигур повстанческих республик были заменены. После возвращения из Москвы, на пресс-конференции 7 августа, Бородай заявил, что  уходит в отставку с поста премьер-министр Донецка, поскольку выполнил свою миссию создания «настоящего государства», и что как «коренной москвич» он более не должен возглавлять республику. В качестве своего преемника он назвал Александра Захарченко, назначенного в мае военным комендантом Донецка. Коренной житель города Захарченко работал электриком на шахте до 2011 года, после чего стал управлять донецким отделением клуба боевых искусств, а позже панславянским националистическим движением и военной организацией «Оплот».

14 августа, как только в Луганске произошли стычки между повстанцами и отрядами украинской армии, руководство сменилось также и в нем. Луганск находился без электричества и воды в течение двух недель. И вновь после визита в Москву «глава республики» Валерий Болотов, ссылаясь на полученные травмы, подал в отставку. Его заменил бывший министр обороны Игорь Плотницкий. Этот коренной 50-летний местный житель ранее служил офицером Советских вооружённых сил, после чего в 90-х стал торговать горючими и смазочными материалами в Луганске, а позднее стал инспектором по правам потребителей в местной администрации.

Вслед за Плотницким 14 августа потерял свою работу министр обороны Донецка Игорь Стрелков. Из-за его почти культовой популярности в России отставка Стрелкова была более деликатным делом; глава обороны, назначенный Советом Министров ДНР, покидал свой пост «по собственному желанию» и тут же занимал другую должность. Однако Стрелков быстро исчез из Донецка и появился уже в России несколько недель спустя. Его заменой на посту министра обороны был уроженец Донецка Владимир Кононов, инструктор по дзюдо и командир среднего звена, который охарактеризован в одной учётной записи как человек «твёрдой политической позиции и организационных способностей».

Замена граждан России Бородая и Стрелкова местными жителями Донбасса была проведена с целью опровергнуть обвинения во внешнем контроле и утвердить легитимность повстанческих республик. Однако, изучив положение дел более подробно, становится ясно, что изменения были нацелены скорей на усиление российского контроля, нежели его ослабление. Важно отметить, что целью Москвы было наличие в республиках лидеров, которые были бы и более предсказуемыми, и чей ход мыслей был бы ближе к линии московских внешнеполитических стратегов.

В отличие от Стрелкова новые донбасские лидеры не были ни в коей мере националистами-идеалистами. Это был тип людей опытных, способных и решительных, военных ветеранов, но отнюдь не творческих и не интеллектуальных людей; другими словами, они были гораздо более приспособлены к московской бюрократии, чем те, кого они заменили. Новые лидеры были тем типом людей, на которых можно было рассчитывать в выполнении инструкций без лишних вопросов. Они не станут ни фантазировать о триумфальном марше на Киев, ни размышлять о необходимости говорить с рабочими на языке социальной и экономической справедливости.

Итак, Захарченко, Плотницкий и Кононов были тем типом людей, в ком Путин и его стратеги нуждались для руководства повстанческих республик,  чтобы до тех пор минимальную интервенцию в Донбассе превратить в крупномасштабную. Всего 10 дней спустя после того, как Плотницкий и Кононов заняли свои посты, тысячи военнослужащих российских солдат начали принимать участие в повстанческом контрнаступлении, которое должно было изменить ход войны. Однако эту операцию нужно рассмотреть в более широком контексте политики России в регионе.

Политика России на Донбассе

Ответ правительства России на кризис в Донбассе был максимально прямолинейным и характерным для современной России и её подчинённого статуса, подчёркнутого ранее, внутри глобальной капиталистической системы. Российская экономика была намного меньше, чем экономики каждой из ключевых западных стран, не говоря об их совокупности, и значительно менее развита. Россия не была империалистической державой; структура и уровень развития ее экономики не позволял ей расширять сферу ее экономического контроля за ее границы подобно более развитым капиталистическим государствам. Более того, российская военная мощь и отдалённо несравнима с мощью НАТО. Эти обстоятельства диктовали соответствующий подход к международным делам – оборонительный по своей природе и, с редкими исключениями, осторожный в его исполнении, что фактически отражало политические традиции, унаследованные от Советского Союза. В первую очередь, в расчётах московских политиков прослеживалась необходимость остановить дальнейшее расширение НАТО на восток, сохраняя зону дружественных или неопределившихся государств на западной границе или, во всяком случае, на большей ее части.

Ограниченные цели и характерная сдержанность внешней политики России проявились в феврале 2014 года, когда украинский президент Виктор Янукович, который ранее отложил подписание договора об Ассоциации с Европейским союзом, и, выбрав кредитную помощь России, столкнулся с движением Майдана. Вместо того чтобы защитить Януковича, российский президент Путин призвал его принять условия украинской оппозиции, которая хотела, чтобы Янукович сдал значительные полномочия и провёл досрочные выборы, которые, предположительно, выиграл бы кандидат, значительно менее дружественный России.

Похоже, Путин думал, что потеря союзника является меньшей угрозой для Москвы, чем дальнейшие политические взрывы на Украине. Поэтому, объективно учитывая главные стратегические интересы России, можно заметить, что Путин не был жёстко нацелен доминировать над политикой Украины.

После того, как 21 февраля это соглашение было подписано, московские лидеры, вероятно, надеялись, что украинская оппозиция станет более покладистой и удовлетворит запросы России, касающиеся ее безопасности. Однако в последующие дни произошло отстранение Януковича от власти и установление самого антироссийского правительства в истории независимой Украины. Интересы России в сохранении севастопольской военно-морской базы заставили Путина поддержать движение крымских лидеров за выход Крыма из состава Украины.

Общая позиция России по Украине на протяжении марта и апреля 2014 года представляла собой агрессивное, но сознательно выверенное военно-политическое давление. Докладывалось, что 40-тысячные российские войска были размещены близко к украинской границе. Очевидной целью было показать, что новый статус Крыма не будет оспариваться.

Именно в это время местные бойцы начали строить контрольно-пропускные пункты и захватывать правительственные здания в большей части Донецкой и Луганской областей. Российская аннексия Донбасса, однако, никогда не имела серьёзных перспектив. Экономическая стоимость вхождения этого региона в Россию со всеми её по большей части выработанными шахтами и устаревшими энергозатратными металлургическими заводами будет высокой, если вообще подъёмной. Этот регион не представлял такой же важности, как Крым для российских оборонных расчётов. Между тем открытое вторжение российских воинских частей в Донбасс грозило гораздо более решительными мерами западных правительств, чем ситуация с Крымом.

Нет никаких доказательств, что российские стратеги принимали участие в планировании донбасского восстания. Главным показателем было то, что путинское правительство не приветствовало возникших усложнений в то время, когда приоритетом было успокоить возмущение Запада касательно Крыма. Дипломатические шаги в середине апреля ясно давали понять, что российские власти не ответили бы, если бы украинское правительство, которое незадолго до этого риторически обязалось развернуть «широкомасштабную» военную операцию против «террористов» на Донбассе, быстро разгромило восстание. 17 апреля на совещании в Женеве, на которое не были приглашены руководители восстания, российские представители согласились с украинскими требованиями, что все незаконные вооружённые формирования на Донбассе должны быть разоружены, а незаконно занятые здания – освобождены. К счастью донбасских повстанцев, украинскому правительству не хватило средств, чтобы претворить эти требования в жизнь.

Донбасское восстание создало лишние затруднения администрации Путина не только во внешней политике, но и во внутренней. Донбасское восстание было гораздо более стихийным процессом, чем тот, что наблюдался в Крыму, где, несмотря на огромную народную поддержку выхода из состава Украины, ключевыми фигурами были местные бюрократы, а народное участие жёстко контролировалось. Управляя государством, в котором роль масс заключалась в том, чтобы они работали, потребляли и избегали участия в политической жизни, Путину не нужен был образец спонтанной независимой политической борьбы на своём пороге.

С течением времени, однако, донбасское восстание получило огромную популярность в России. Стало ясно, что политическая цена очевидного отказа поддержать его была бы существенной для Путина. Решив примириться с идеей восстания, российское правительство обнаружило в этом определённую пользу. Подавление борьбы ляжет тяжёлым грузом на новые киевские власти, в то время как экономическое состояние Украины столь бедственно. Украинские вооружённые силы обладали малой боеспособностью, и количество российской военной помощи, необходимой для поддержания восстания, было бы не так велико. То увеличивая, то уменьшая этот поток помощи, можно было бы дисциплинировать бойцов Донбасса, а усиливая или ослабляя экономическое давление на Киев, можно было бы направлять политику Украины в желаемых направлениях.

Единственными по-настоящему эффективными украинскими военными подразделениями в это время были неонацистские боевики, сформировавшие в марте ядро добровольной Национальной Гвардии. Чем больше украинское государство было вынуждено развёртывать эти силы, тем более оправданными становились российские заявления о том, что шаги Путина были необходимы для сдерживания украинского «фашизма». Тем временем братоубийственная война начала терять свою популярность среди украинского населения, которое и было пополнением киевской армии. Враждебность к войне помогла бы сломать националистическое единодушие, на которое рассчитывало киевское правительство со своим жёстким прозападным курсом.

По этой схеме ополченцы Донбасса должны были искать способ создания автономии внутри украинского государства, а не отделения от него. Номинально независимая «Новороссия» с шестимиллионным населением и промышленной экономикой будет неизбежно зависеть от российской помощи и не обойдется намного дешевле для Москвы, чем при прямой аннексии.

Как очевидно планировали московские стратеги, пророссийская политика Донбасса была рассчитана на поддержание тактики «правдоподобного отрицания». Москва была готова использовать конфликт, чтобы поддерживать давление на политических лидеров Киева и чтобы развеять сомнения Запада о причастности России. Российские представители с каменными лицами могли настаивать на том, что война была чисто украинским делом, представляя другую точку зрения западным обвинителям.

Первые несколько месяцев отказ российского правительства от причастности к борьбе на Донбассе был не совсем неискренним. Да, восставшие ополченцы не могли вести вооружённую борьбу без военных поставок с территории России, и было бы наивно думать, что эти поставки могли идти без согласия российских властей. Но на протяжении большей части лета 2014 года количество российской военной помощи и отдалённо не напоминало щедрые поставки, обнародуемые в западных СМИ. Донбасские посланники, которые ездили в Москву с просьбами о помощи, выслушивались должностными лицами среднего звена и отправлялись обратно с пустыми руками. Местные вооружённые силы Донбасса часто были очень плохо снабжены. Во время своего интервью в конце июля корреспондент New York Times Сабрина Тавернайс описала этих бойцов следующим образом:

«По большей части их штаны порваны. У них одна корова и одна винтовка. Многие  просят нас: “Посмотрите на моё оружие, посмотрите, когда оно было сделано”. И видно, что оно 1945, 1952 года – очень старое вооружение».

Российское руководство не делало ставок на победу ополчения Донбасса. Явно двойственный подход Москвы проявлялся в её заявлениях и политической позиции.

7 мая Путин встретился с президентом Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) Дидье Буркхальтером и выразил одобрение «дорожной карты» для решения донбасского кризиса. Воспользовавшись ситуацией, Путин заявил, что российские войска были отведены от украинской границы. Дальнейшим сигналом, что Россия не имеет никаких планов на территорию Украины – и что бойцы Донбасса не должны рассчитывать на помощь России в своей борьбе за независимость, – стал призыв российского президента к лидерам повстанческих республик отложить референдум по самоопределению, назначенный на 11 мая. Последующие обсуждения «дорожной карты» представителями Украины, России, США и ЕС происходили в Женеве 13 мая. Важной уступкой России во время этих переговоров было то, что она признала легитимность украинских президентских выборов, планируемых на 25 мая, хотя их активно отрицали донбасские лидеры.

«Дорожная карта» к этому моменту фокусировалась на призывах к национальному диалогу на Украине и на разоружении нерегулярных формирований. Киевское правительство отказалось от любого упоминания о разговорах с повстанцами, а разоружение ополченцев оставило бы население Донбасса беззащитным перед лицом легитимированных членов правительственной Национальной Гвардии – украинских фашистских группировок. Тем не менее, российское правительство не сделало ни одного шага, чтобы отказаться от позиций «дорожной карты». Наблюдателям стало ясно, что Путин и его правительство рассматривали войну на Донбассе как разменную монету для гарантии российских стратегических интересов.

Обеспечивая лишь минимальную помощь и подрывая позиции ополченцев на международных форумах, путинское правительство с мая по июль продолжало давить на донбасских лидеров, чтобы они отказались от проявления радикализма и примирились с будущим внутри враждебного украинского государства. Но если российские лидеры ожидали, что их суровую критику донбасской борьбы оценят на Западе, то их надежды не оправдались. Санкции США и ЕС против России, введённые в марте как символические, были расширены в июле, затронув запрет на сделки крупнейших российских банков и энергетических фирм. Военная помощь США Украине оставалась ограниченной нелетальным вооружением; сама по себе являясь крупным экспортёром вооружений, Украина нуждалась лишь в ограниченном количестве западного оружия. Но расширение и модернизация военной помощи США в начале июня, включающая в себя индивидуальную бронезащиту, приборы ночного видения и средства связи, сподвигла Киев продолжить непримиримую позицию в переговорах с лидерами восстания.

Украинская военная компания в течение лета ставила целью быстро разгромить восстание, прежде чем разразится хаос олигархического капитализма, вызванный нападением на Донбасс. Как и большая часть сфер украинского государства, военная логистическая система была ослаблена высоким уровнем коррупции. Кража поставок оставляла сражающиеся отряды голодными, приводила к высокому уровню дезертирства. Военное руководство слишком часто было некомпетентно, что явилось причиной ненужных жертв и многочисленных поражений. Даже в регионах Украины с высокой поддержкой нового правительства новости о погибших в сражениях положили начало сопротивлению в виде демонстраций. А жёсткость по отношению к гражданскому населению заметно повысила уровень деморализации.

Против плохо обученных и плохо вооружённых нерегулярных формирований повстанцев на протяжении июля наступательная инициатива оставалась за киевскими войсками. Порошенко даже набрался храбрости обещать, что сопротивление будет безжалостно подавляться. После того, как от ракетных ударов погибли как минимум 19 правительственных отрядов в Луганской области, 11 июля украинский президент заявил:

«За жизнь каждого солдата боевики будут платить десятками и сотнями собственных». «Ни один террорист не избежит ответственности. Каждый получит то, что он заслужил».

В конце июля правительственные войска могли утверждать, что они вновь захватили три четверти территории, которая когда-то была подконтрольна повстанцам. Луганск практически сдался. Российские стратеги прогнозировали, что восстание будет подавлено в течение ближайших недель, однако из-за слабости украинского государства киевское наступление захлебнулось.

И вновь мы можем заключить, что главным фактором для Москвы была возможность сдержать расширение НАТО на Украину. На фоне гневной антироссийской кампании в западной прессе, западные лидеры не желали рисковать, провоцируя Россию, пока неудачи украинской стороны не напомнили о сложностях в достижении этого стратегического преимущества.

В какой-то момент, в конце июля или в начале августа, в Москве было принято решение изменить российскую тактику по отношению к Донбассу. Военную помощь повстанцам решили увеличить, добавив значительное количество танков и других бронемашин. Если ранее вторжения российских солдат на территорию Украины были ограниченными и случайными, то теперь они будут расширены до создания российской оккупационной зоны на территории, подконтрольной ополчению с украинской стороны границы, давая возможность ополченцам сражаться в других местах. Разрушив надежды Киева на быструю победу, эти действия должны были заставить украинских лидеров серьёзно подойти к переговорам по урегулированию ситуации.

На самом деле, ослабляя свою первоначальную сдержанность, Кремлю мало что оставалось терять. Ограничения, установленные российскими властями в помощь повстанцам, дали Москве ряд преимуществ. Несмотря на недостаток доказательств, СМИ и официальные заявления Запада регулярно сообщали, что отряды российской армии развернули наступательные операции на Украине. Основываясь на этих обвинениях, западные санкции против России были ужесточены. Окончательным стимулом для московских властей изменить свой подход было заявление украинского спикера и бывшего действующего президента Олександра Турчинова от 18 августа. Отвечая на вопрос интервьюера, Турчинов сообщил, что Украине необходимо вступить в НАТО, чтобы защитить себя от «агрессивных амбиций» России.

24 августа ополченцы начали крупное наступление на восток и юг Донецка. 15 августа, давая ответ на вопросы о личностях, участвующих в боевых действиях, новый лидер повстанцев Александр Захарченко сообщил, что 1200 новых бойцов, четыре месяца тренировавшихся в России, были готовы вступить в борьбу. Он также говорил о получении 150 дополнительных бронемашин, включая 30 танков. Позднее Захарченко заявил, что около 3-4 тысяч российских граждан сражались в качестве добровольцев; по его словам, среди них были российские военнослужащие, находящиеся в отпуске, но отказавшиеся от законного отдыха, чтобы «присоединиться к своим братьям в борьбе за свободу».

В последующие две недели повстанческие силы добились потрясающих успехов. К 26 августа тысячи украинских военнослужащих, около 40 танков и более ста боевых машин попали в «котёл» под Иловайском к востоку от Донецка. К 1 сентября многомесячная осада Луганска была пробита, а украинские войска в регионе начали отступление.

Примечательной особенностью наступления был бросок с территории России в портовом городе Мариуполе. Вопреки распространенной информации, бывший министр обороны Донецкой Республики Игорь Стрелков позднее признал, что наступление на Мариуполь проводили в основном российские военнослужащие, находящиеся якобы в отпуске. Не встречая практически никакого сопротивления, «отпускники» легко могли взять город небольшими силами, поскольку украинские войска были выведены из него. «Но был приказ не занимать город, – сообщил Стрелков. – Не просто приказ остановиться, а приказ не занимать его ни при каких обстоятельствах».

3 сентября долгий телефонный разговор Путина и Порошенко о прекращении огня подготовил основания для переговоров, начинающихся через два дня в Минске. Украина была вынуждена говорить напрямую с представителями донбасского ополчения. Также в переговорах принимали участие российский посол в Киеве и представитель Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе. 5 сентября соглашение о перемирии было подписано и вступило в силу.

Условия прекращения огня явно не радовали повстанцев. Наряду с положениями о границах буферной зоны и об обмене пленными, были и другие, напоминающие майскую «дорожную карту», предусматривающие роспуск нерегулярных военных формирований. Если ополченцы хотели получить амнистию, они должны были разоружиться. В то же время ультраправые бойцы, состоящие на службе в Национальной Гвардии Украины, сохраняли своё оружие. Предусматривалось, что Донбасс останется частью Украины. Киевские власти пообещали «децентрализацию» власти в регионе, но не предложили никаких конкретных положений для местного самоуправления, не говоря уже о федерализации. Губернаторов также планировали назначать из Киева, но теперь только после обязательных «консультаций».

Очевидно, что со своей стороны Россия не сильно давила на Украину во время переговоров. Как видели ситуацию российские делегаты? Москва уже сделала свой шаг: используя сравнительно малые затраты на вооружения и другие ресурсы, Россия могла усугублять проблемы Украины, доводя её до ситуации, которую та не сможет выдержать. Пока украинское правительство будет давать риторические обещания о своём вступлении в НАТО, война на Донбассе будет усложнять ситуацию, увеличивая нагрузки на украинское государство, пытающееся интегрировать свою дряхлую экономику в европейские структуры, что делает задачу всё менее выполнимой.

Для действующих членов НАТО шаги России были также предупреждением: было бы безумием принять Украину в альянс, тем самым выразив приверженность обязательствам её военной безопасности. В данной геополитической обстановке внутренние трещины Украины грозили взрывом в виде регионального конфликта. Украинское членство в НАТО означало втягивание европейских сил в такой конфликт, а вероятные расходы не перевешивали их интересов, поставленных на карту.

Европейский капитал стремился расшириться на Украину, но в стране не было ничего, что стоило бы большой войны: ни ресурсов, ни промышленности, ни потенциального рынка. С самого начала основными действующими лицами, выступающими за расширение НАТО и включение Украины, были не европейские державы, а неоконсерваторы США. Лидеры Европы были гораздо спокойнее, чем Бжезинский или Чейни, и перспектива создать ловушку для себя, согласившись на вступление Украины в НАТО, становилась всё более отдалённой.

Таким образом, конкретная точная цель России была достигнута. Если членство Украины в НАТО и не было снято с повестки, то по крайней мере и Украина, и главные европейские государства извлекли урок, осознав, что затраты на достижение этой цели изначально едва ли были просчитаны.

Между тем, попытка украинской «ассоциации» с Европейским союзом будет продолжаться. При этом подразумеваются определённые затраты для Москвы: установленные торговые связи между Россией и Украиной будет разорваны, и российские предприятия будут вынуждены искать новые рынки, а также искать или разрабатывать новые материальные источники и компоненты. Но цена этого разрыва будет гораздо более терпимой для России, чем для Украины, поскольку экономические вопросы не были ключевым элементом, на котором формировались отношения России со своим соседом. Ключевым элементом были военно-стратегические вопросы и российские интересы в этой области.

Западные угрозы – и выборы

Через несколько дней после подписанного 5 сентября соглашения о прекращении огня, оно стало серьезно нарушаться. Повстанцы были недовольны насильственным прекращением наступления в тот момент, когда важные цели, такие как возвращение аэропорта Донецка, были почти достигнуты. С украинской стороны добровольцы Национальной Гвардии и вовсе никогда не были дисциплинированными и продолжали атаковать. Продолжался и обстрел жилых районов на западной окраине Донецка. В конце ноября Би-Би-Си сообщило, что по данным управления ООН по правам человека на востоке Украины с начала прекращения огня все еще погибали около тринадцати человек в день. В общей сложности, начиная с апреля, война стала причиной 4317 смертей. Более 900 000 человек покинули свои дома, из которых около 400 000 нашли убежище в России.

И хотя боевые действия так и не закончились, относительный военный застой, тем не менее, соблюдался. Ни повстанцы, ни силы Киева не были в состоянии начинать новые наступления, и у обоих лагерей были и другие неотложные задачи. В городских районах с обеих сторон от линии прекращения огня инфраструктура была разрушена. Повсеместно не хватало электричества или отопления, большое количество жилья стало непригодным для жизни. В Луганске осталась лишь половина его населения. Результат воздействия на промышленность был тяжёлым. По словам министра энергетики ДНР, после боевых действий, а также в результате ущерба от наводнений, 15 процентов угольных шахт в Донецкой и Луганской республиках восстановлению не подлежат. 4 ноября газета Guardian сообщила, что Россия не подавала никаких признаков готовности поддержать регион финансово, направляя лишь небольшие суммы для покрытия пенсий и социальных пособий.

Затишье в боевых действиях не привело ни к какому ослаблению давления Запада на Москву. Санкции, ужесточённые в июле, усилились ещё больше в сентябре, блокируя сотрудничество энергетических корпораций США с крупнейшими российскими нефтяными компаниями. Вдобавок ко всему, активизировалось военное запугивание. В начале декабря глава НАТО Йенс Столтенберг заявил журналистам: «Мы уже увеличили своё присутствие в восточной части нашего альянса. Теперь у нас в пять раз больше самолётов. Наши силы проводят учения каждые два дня. И мы также увеличили число кораблей в Балтийском и Чёрном морях». Учения НАТО в течение этих месяцев включали масштабные Rapid Trident, демонстративно проводимые на территории Западной Украины. Новые шаги развития альянса включали планы по формированию сил «быстрого реагирования», которые насчитывали бы 5000 отрядов, размещённых в Восточной Европе, и по созданию шести новых командных центров в странах, включая страны Балтии.

Правительство Путина, тем временем, вновь заявило, что его задачей является предотвращение вступления Украины в западный альянс. Как сообщило 18 ноября Би-Би-Си, пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков потребовал «стопроцентной гарантии, что никто не будет даже думать о вступлении Украины в НАТО». Из Государственного департамента США последовал ответ, что Вашингтон поддерживает амбиции Украины по вступлению в НАТО, но окончательное решение должно быть принято в Киеве. В конце ноября Порошенко представил общественности «интенсивный план», по которому Украина должна будет прийти в соответствие с критериями вступления в западный альянс в течение следующих шести лет, после которых вопрос будет вынесен на референдум.

Украинское вступление в НАТО зависит, однако, от единодушного согласия его действующих членов. И вот тут возник длинный список европейских правительств, молчаливо давших понять, что они против. Как сообщает Der Spiegel, из 28 членов НАТО в ноябре «только небольшое меньшинство, состоящее в основном из стран Балтии и Польши» поддержало украинское присоединение к альянсу. Bloomberg отметила, что «правительство канцлера Германии Ангелы Меркель встревожено планами президента Петра Порошенко провести референдум о вступлении Украины в НАТО, рассматривая его как тупик, который только разожжёт напряжённость в отношениях с Россией».

В этих условиях инициатива российского правительства по поддержанию восстания в Донбассе в качестве сдерживающего фактора от вступления в НАТО стала для Украины по большей части бесполезной. Но в то же время подъем российского престижа, благодаря поддержке повстанческих республик, стал слишком велик, чтобы оставить их. Для Кремля пришло время объяснить свою позицию и гарантировать выживание республик. Как сказал Путин немецкому телевидению в интервью 13 ноября, киевский режим послал свои войска на восток Украины, где они стали использовать даже баллистические ракеты. «Вы хотите, чтобы украинские центральные власти уничтожили там всё, всех своих противников? – задал риторический вопрос российский президент. – Вы этого хотите? Мы не хотим. И мы не позволим».

Пользуясь успехами наступления, Донецкая и Луганская республики твёрдо определились в решении восстановить регион; отсюда следовало, что их лидерам требовалась легитимность. Сентябрьское соглашение о прекращении огня предусматривало проведение местных выборов по украинскому закону 7 декабря. Но преследуя политические интересы, руководители повстанцев были заинтересованы провести их скорее, чтобы не осталось никаких сомнений, что разрыв республик с Украиной был окончательным. Протестуя против планов Киева, выборы глав правительств повстанческих республик и двух парламентов были запланированы на 2 ноября.

Давая своё согласие на новый статус-кво, избирателям в республиках не разрешили отвлекаться на реальные политические дебаты, и результаты голосования защищались от неожиданностей. В течение нескольких месяцев гражданской войны в республиках появилась только одна организация партийного типа – заново основанная Коммунистическая партия во главе с председателем парламента Донецка Борисом Литвиновым. Надежды коммунистов на участие в выборах были быстро разрушены – чиновники избирательного комитета дисквалифицировали партию на основании «чрезмерных ошибок» в её регистрационных документах. Другой, более правдоподобной причиной запрета был телефонный разговор, перехваченный украинской службой безопасности и обнародованный незадолго до голосования. В записи, подлинность которой Литвинов подтвердил американскому издательству Nation, Александр Бородай, позвонивший Литвинову, стал упрекать его за то, что тот планирует баллотироваться, требуя, чтобы вместо этого он проявил «максимальную лояльность». Когда Литвинов пытался объяснить, что участия коммунистов хотели люди, Бородай ответил: «Воля народа ничего не значит».

Также неожиданно с избирательной гонки был снят донецкий «народный губернатор» Павел Губарев. Несмотря на его ранние связи с российскими ультраправыми, тогда Губарев определял себя «левоцентристом». 12 октября он объявил о планах баллотироваться против Захарченко на пост главы Донецкой Республики, и на следующий день должен был представить документы в избирком. Однако поздней ночью 12 октября произошло покушение на убийство – автомобиль Губарева был обстрелян и попал в аварию. Серьёзно раненный Губарев покинул Донбасс и восстанавливался в России.

Захарченко остался один в избирательной гонке против двух малоизвестных соперников, которые позволили ему монополию на агитацию. По сообщению Guardian, глава Донецка представил «неопределённую платформу, обещая независимость, мир и экономическое процветание». Из парламентской гонки, помимо исключения коммунистов, также по техническим причинам выбыла общественная организация Губарева «Новороссия». На парламентских выборах, в конце концов, противостояли лишь организация Захарченко «Донецкая республика» и наспех созданный блок «Свободный Донбасс». Как сообщали в московской прессе, программы двух групп «фактически повторяли друг друга», призывая к восстановлению региона после войны и к развитию отношений с Россией.

2 ноября 79 процентами голосов Захарченко был избран главой республики, а на парламентских выборах его блок «Донецкая республика» получил 68 процентов. Среди допущенных кандидатов блока «Свободный Донбасс» смогли выиграть парламентские места отдельные коммунисты и сторонники Губарева. В более значимом опросе в Луганске действующий глава республики Игорь Плотницкий набрал 69 процентов голосов против трёх противников, а его движение «Мир Луганску» получило явное большинство в парламенте.

Опросы о намерениях избирателей, проводимые за несколько дней до выборов, показали, что даже без махинаций со стороны своих сторонников Захарченко и его «Донецкая республика» победили бы легко. Широкая часть населения Донбасса отрицательно относилась к возврату в Украину, и объем этого чувства подтвердился подавляющим большинством избирателей в обеих республиках. Организация «Боротьба», которая в целом резко критиковала руководство Захарченко и Плотницкого, по результатам выборов приняла заявление, в котором было отмечено:

«Все телеканалы показывают длинные очереди на избирательных участках.

Активность жителей Донбасса на выборах показывает, что, несмотря на все тяготы гражданской войны, они остались верными выбору, сделанному на референдуме 11 мая.

Несмотря на войну и внутренние беспорядки, несмотря на то, что преобразования в интересах народа так и не начались, народные республики остаются гораздо более привлекательным для жителей Донбасса, чем государство Украина, находящееся под полным контролем новых неолиберальных чиновников и ультраправых политиков.

Внимательно относясь к реакции со стороны Запада – примет ли он результаты выборов, – Кремль прислушивался к ответам западных правительств и СМИ, и когда они оказались враждебными, стал использовать двусмысленность. В декларации своего Министерства иностранных дел Россия в конечном итоге заявила, что она “уважает” результаты выборов. Слова “уважать” и “признать” отличаются, – настаивал 7 ноября в интервью журналистам помощник президента Юрий Ушаков. Слово “уважать” было выбрано специально. То есть, мы уважаем результаты, но не признаем их».

Итоги и перспективы

Хотя в последние месяцы 2014 года республики Донбасса оказались в плачевном состоянии, они все же имели перспективы дальнейшего существования, потенциал для восстановления и сохранения жизнеспособности своих экономик. Спикер донецкого парламента Литвинов в начале ноября рассказывал, что территория, подконтрольная повстанцам, расширена до 47 процентов старой Донецкой области, с 65 процентами ее населения и 75 процентами промышленного потенциала. Большая часть этого потенциала осталась нетронутой, а основные сырьевые товары, производимые в республиках, остались пригодными для торговли. Большая доля дорогостоящих запасов коксующегося угля Украины оставалась в руках повстанцев. Благодаря близкому расположению богатых сельскохозяйственных земель, города Донбасса не будут голодать, и как только возобновятся поставки электроэнергии, лёгкая промышленность также сможет быть перезапущена. Даже металлургические комбинаты и завод тяжёлого машиностроения могут вновь начать эксплуатацию, если из России придёт поддержка в виде кредитов и предварительного размещения заказов. Заработная плата и уровень жизни, тем не менее, будут неизбежно низкими.

По крайней мере граждане повстанческих республик могли быть уверены, что они больше неподконтрольны Киеву. Рейды неонацистских нерегулярных войск будут заблокированы. И хотя трудящиеся в области в ближайшие годы останутся бедными, вряд ли они будут так бедны, как рабочие на подконтрольных Киеву территориях из-за политики Яценюка. Компании республик Донбасса не будут закрыты, когда продукты ЕС хлынут на местные рынки. Промышленные навыки в регионах, получаемые в университетах и научно-исследовательских институтах, могут быть использованы для модернизации технологий.

Правда, зависимости от ЕС на повстанческих территориях удалось избежать за счёт повышения зависимости от России, но, по крайней мере, в ней не было неолиберализма. Реинкорпорация в российские торговые структуры не приговорит Донбасс к упадку, как предполагала обещанная ЕС периферизация Украины. Восставшие республики, как только они наладят свои связи с Россией, смогут вновь занять своё место в широком промышленном и торговом блоке, чей уровень развития похож на их собственный и чьи технические стандарты и торговые протоколы им знакомы. Главное препятствие, стоящее перед производителями в Донбассе, – это прекращение поставок украинских материалов и компонентов. Хотя российские отрасли, в большинстве случаев, способны заменить этот дефицит.

Пытаясь спастись от украинской версии олигархического капитализма, трудящиеся Донбасса не просто оказались в плену его российского варианта, одинакового по сути, но незначительно менее дикого. В ходе войны общество Донбасса выработало особенности, резко отличающие их и от Украины, и от России. В некоторых отношениях эти формы и механизмы напоминали худшие сны любого капиталиста.

Господство капитала на повстанческих территориях имело серьёзные противоречия: на фоне возобновившейся военной борьбы, новая государственная власть и крупнейшие собственники оказались по разные стороны баррикад. Уже упоминалось сохранение в собственности украинских государственных фирм большой части угольной промышленности Донбасса. И также упоминалось, что огромные частные активы в регионе оставались формально в собственности и под контролем украинских олигархов, отказавшихся признать новые республики или платить налоги за эти активы. Для населения повстанческих республик конфискация этих активов оказалась насущной задачей, от которой новые правительства безответственно уклонялись.

В некоторых случаях военные потребности вынудили новые власти захватить управление предприятиями, независимо от желаний владельцев. Во многих других случаях, из-за того, что активы, принадлежащие украинским магнатам, простаивали или мало использовались, работникам приходилось захватывать их и возобновлять работу или расширять их функционал. Таким образом, ситуация сама делигимитировала частную собственность. Несмотря на обещание национализации в ходе своей предвыборной кампании, в декабре 2014 года Захарченко отступил от этой идеи, утверждая, что к присоединению частных активов необходимо подходить «очень осторожно». Но на фоне острой потребности в промышленной продукции, налоговых поступлениях и оплачиваемых рабочих местах, было очевидно, что контроль над промышленностью не может бесконечно оставаться в руках врагов государства.

Лидеры Донбасса в предыдущие месяцы решили, что если будет проводиться национализация, то активы нужно будет реприватизировать, разрешив России принимать участие в торгах. Однако требования послевоенной реконструкции в повстанческих республиках стали включать централизованное планирование и направляемые государством инвестиции; не было никакой возможности восстановить экономику процессами российского «капитализма юрского периода».

Для лидеров повстанческих республик и их московских покровителей главной целью было бы воссоздание стабильного капитализма на Донбассе. После того, как лидеры новых республик экспроприировали собственность киевских капиталистов, попытки реприватизировать предприятия точно встретили бы сопротивление, так как рабочие Донбасса не смирились бы с тем, что они боролись с киевскими батальонами для того, чтобы принести пользу московским олигархам. Для Путина и его чиновников, тем временем, широкая солидарность российских трудящихся с восставшими усложнили сценарий запугивания масс Донецкой и Луганской республик.

Усугубил политическую ситуацию ещё и тот факт, что большая военная мощь на Донбассе оставалась рассредоточенной среди сил, включающих левых. В Луганской республике администрация Плотницкого имела мало власти над военной бригадой «Призрак» под командованием харизматичного Алексея Мозгового, который стал известным за призывы к войне против олигархического правления. И бригада «Призрак», и батальон «Восток» в Донецкой республике содержали отряды, состоящие из коммунистов, которые шли в бой под серпом и молотом. Левые силы в Донбассе начали сознательно объединяться и создавать «трудовой фронт», включая представителей левых военных бригад, Коммунистической партии, «Боротьбы» и других.

Таким образом, Донбасс стал регионом, в котором правые лидеры – даже те, кто поддерживался Москвой, – должны были осторожно маневрировать. Тысячи рабочих Донбасса получили непосредственный опыт отстаивания своей общности путём вооружённой борьбы. Классовые вопросы в регионе стали более прозрачными, так как ключевые капиталисты Донбасса «переоделись» в неолибералов и ультранационалистов, правящих в Киеве; традиционные отношения между работниками и работодателями восстановить теперь будет нелегко. Даже иллюзии, возникшие в российском государстве в первые месяцы восстания, в значительной степени рухнули, когда рабочие увидели, как правительство Путина скупилось на материальную помощь восстанию в течение нескольких месяцев, а затем добилось соглашения о перемирии, которое мало отвечало устремлениям ополченцев.

Пока в начале 2015 года на Донбассе предпринимались дальнейшие попытки урегулировать ситуацию путём переговоров, силы рабочих и левых были вполне реальны. В идеале, этому примеру защиты народных интересов могли последовать рабочие Украины, начав таким образом межклассовое противостояние. Подобные последствия могут показаться надуманными, но исключать их было бы ошибкой; усилия правого национализма за влияние на умы населения Украины не предотвратили сопротивления против военной мобилизации, которое стало явлением целых городов даже на западе страны. Для дальнейшего развития сопротивления теперь необходим «сознательный фактор» в виде богатого информацией левого анализа и его пропаганды среди рабочих и других восприимчивых слоёв. И как только трудящиеся в центре и на западе Украины начнут сомневаться в том, что они разделяют «национальные интересы» страны сверхбогатых, пример войны на Донбассе может ускорить общественный поворот.

Война устранила все оставшиеся вопросы о варварском характере правящей элиты Украины. Политическая зрелость рабочих в Киеве и Львове растёт, и скоро они осознают, что те лидеры, которые предпочитают войну федерализации, которые сбрасывают снаряды на жилые многоквартирные дома в Донбассе, это те же, кто закрывали предприятия, сокращали пенсии и повышали цены на отопление по всей стране. Народ начинает понимать, что, в конечном счёте, эти действия и политический курс едины.

У мелких (а иногда и вовсе изгнанных) действующих левых сил Украины не получается распространять идеи и анализы, которые объясняли бы трудящимся смысл их собственного опыта. Многое будет зависеть от активной солидарности с левыми союзниками за пределами страны. Очевидным источником солидарности является Россия, где сопротивление Донбасса уже почерпнуло огромную поддержку в антифашистской борьбе.

Однако российские левые, думающие вне шовинистических рамок, по-прежнему малочисленны и политически изолированы, несмотря на их внушительную теоретическую осведомлённость. Существует срочная необходимость для левых всех стран заполнить эту брешь, придавая гласности и защищая дело рабочих Донбасса по всей Украине. Левые должны видеть ошибки сил сопротивления Донбасса и его руководителей, а также суметь сосредоточиться на своих прогрессивных целях.