Шахин Юрий Владимирович –
к.и.н., доцент, историк, Одесса - Украина

Предисловие

Переводы и публикации источников по истории Югославии периода «социализма» не так уж многочисленны. Причём особенно слабо отражена в них история зарождения «самоуправленческого социализма», хотя эта своеобразная общественная система определяла облик Югославии в течение сорока лет. В 1956–1957 годах в Советском Союзе были изданы переводы некоторых важнейших законодательных актов, в том числе и основополагающего для «самоуправленческого социализма» Закона об управлении государственными хозяйственными предприятиями и высшими хозяйственными объединениями со стороны трудовых коллективов^[1]. За отмеченным исключением публикации югославских источников по проблеме становления «самоуправленческого социализма» отсутствуют. В какой-то мере заполнить обозначенный пробел призвана данная публикация. Здесь представлены источники, которые показывают, как возник «самоуправленческий социализм», какова была его идеология и основные принципы.

«Самоуправленческий социализм» появился в результате уникального стечения обстоятельств, когда в Югославии совпали начальный период индустриализации советского типа и конфликт с СССР. Сталинисты, пришедшие к власти в результате Второй мировой войны, с весны 1947 года приступили к индустриализации. Как и в советском случае, она началась со строительства тяжёлой промышленности. Для её развития привлекалось избыточное сельское население, годами страдавшее от аграрного перенаселения. Индустриализация приобрела экстенсивный характер. Городское население и занятость в государственном секторе стремительно росли на фоне упадка сельского хозяйства. В результате в Югославии обострился продовольственный вопрос, и стала ощущаться нехватка рабочей силы. Вставшие проблемы партийно-государственная бюрократия попыталась решить методом силового принуждения: в деревне началась принудительная коллективизация, возросло ограбление деревни через систему хлебозаготовок, усилилось принуждение к труду в государственном секторе. Однако эти меры не дали результата. Темп и объём роста инвестиций обгоняли реальные возможности экономики, и страна приближалась к кризису. В то же время в 1948 году Сталин спровоцировал конфликт с Югославией. На стороне СССР в него были втянуты все страны советского блока. Сталин обвинил руководство Коммунистической партии Югославии в перерожденчестве, национализме и разрыве с марксизмом. Эти обвинения были официально выдвинуты в июне 1948 года на заседании Коммунистического информационного бюро. Позднее, в ноябре 1949-го, была принята вторая резолюция Коминформбюро о положении в Югославии. Вождей КПЮ назвали там «наймитами империализма», «наёмными убийцами», обвинили в установлении фашистского режима и реставрации капитализма.

В итоге, в течение 1948–1949 годов Югославия оказалась в состоянии почти полной экономической блокады. Некогда дружественные сталинистские режимы заняли по отношению к ней враждебную позицию. Между тем, успех индустриализации зависел от ввоза нового оборудования из Чехословакии и СССР. В новых условиях Югославии пришлось искать иных партнёров и кардинально менять торговые связи. Экономическая блокада усилила кризисные тенденции в стране, а постоянно проводившиеся со второй половины 1949 года странами советского блока военные манёвры провоцировали конфликты на границах Югославии. В 1950 году произошло 937, в 1951-м – 1517 и в 1952-м – 2390 вооружённых инцидентов. Вплоть до смерти Сталина Югославия жила в ожидании нападения. Ей пришлось увеличить расходы на армию и военную промышленность. К 1952 году её военные расходы выросли до 22 % национального дохода.

Советско-югославский конфликт ускорил развитие внутренних кризисных тенденций. Весной 1950 года разгорелся экономический кризис. Предприятия начали останавливаться из-за нехватки сырья и рабочей силы. Резко обострилось несоответствие между товарными и денежными фондами. В течение года на 7% сократился товарооборот. Правительство, не имея возможности продолжать прежнюю экономическую политику, вынуждено было уменьшить капиталовложения, сократить занятость в государственном секторе. Появилась безработица, прекратился рост промышленного производства, а в конце 1950 года начался его спад. В 1951–1952 годах промышленное производство снизилось на 5%. И даже продление пятилетки на один год ничего не изменило – промышленность не выполнила план. Дополнительно ухудшили положение катастрофические засухи 1950 и 1952 годов.

Одновременно с экономическим кризисом и внешнеполитической изоляцией в Югославии назревал социальный кризис. Политика ограбления деревни и коллективизация вызвали в стране крестьянские восстания и волнения (в основном в апреле–июне 1950-го). Рабочие, недовольные своим бедственным положением, начали переходить к активным формам классовой борьбы – забастовкам и митингам протеста. Ухудшение экономической обстановки вызвало в рядах бюрократии борьбу за перераспределение дефицитных ресурсов. Наконец, с 1948 года в стране развивалось информбюровское движение. Информбюровцы – это сторонники Сталина, поддержавшие его во время советско-югославского конфликта и одобрившие резолюцию Коммунистического информационного бюро. Они старались создать подпольные партийные организации, противостоящие официальной партии, распространяли листовки, в некоторых случаях поднимали восстания. Их активность жесточайшим образом подавлялась.

Жестокое преследование информбюровцев было реакцией на мировоззренческий кризис югославского сталинизма. Коммунистическая партия Югославии считала себя верной последовательницей великого Сталина, а Сталин отказался признать ее таковой. В 1948–1949 годах сталинисты Югославии, не ставшие информбюровцами, вслед за руководством партии пытались доказать необоснованность сталинских обвинений. Но им при этом приходилось идти против мнения самого Сталина, что для сталинистского мировоззрения противоестественно. Информбюровцы же поступали идеологически последовательно, хотя и не считались с реальностью. А в условиях нарастающего в обществе недовольства они оказались даже в выигрышной позиции. Их критика режима, обвинения в «предательстве социализма» падали на благодатную почву: трудящиеся классы не хотели усиления гнёта партийно-государственной бюрократии, да и просто не ожидали, что строительство «социализма» обернётся именно этим. Они могли легко поверить, что руководство Югославии ведёт страну не тем путём.

В таких тяжелейших условиях вожди Югославии инициировали перестройку общественной системы страны. Им удалось преодолеть комплексный кризис 1950–1952 годов и стабилизировать обстановку. Причиной и следствием этого успеха стала система «самоуправленческого социализма». Партийно-государственная бюрократия пошла на серьёзные уступки трудящимся классам, изменила экономическую систему страны и создала более привлекательный вариант социалистической идеологии, отличающийся от сталинского. Эти меры позволили бюрократии сохранить своё господствующее положение ещё в течение сорока лет. Плата за этот успех была невелика: партийно-государственные чиновники теперь постоянно говорили об отмирании государства и переносе его функций на трудящихся. Они также инициировали принятие соответствующих законов, однако дальше юридических деклараций дело не пошло. Потому ряд утверждений из приводимых ниже источников нужно воспринимать не как описание реальности, а как характеристику идеологической системы.

Представленные ниже документы переведены с сербско-хорватского языка. Первыми приводятся источники мемуарного характера. Они дают общее представление о становлении «самоуправленческого социализма». Далее в хронологическом порядке приводятся документы и речи, относящиеся к указанному периоду.

Автор благодарит Ж. Поповича за помощь при окончательной литературной отделке перевода.

1. Эдвард Кардель^[2]

Борьба за признание и независимость новой Югославии (1944–1957)

(из воспоминаний) 1978 год

[Когда начался конфликт с Советским Союзом,] каждый день от нас бежал то какой-то коммунист, то офицер, то служащий, то дипломат, то посол и т. д. Правда, общее число всех этих перебежчиков было невелико, но все же непрерывно создавало тревожную атмосферу. Я тогда был назначен министром иностранных дел, и каждое утро, придя в канцелярию, первым делом искал на столе информацию: сбежал ли у меня какой-то дипломат в стране или заграницей. <…>

Самая трудная проблема была, однако, в нас самих. С шестнадцати лет я участвовал в коммунистическом движении, безоговорочно верил в Советский Союз и Сталина. Когда в 1934 году, будучи эмигрантом, я впервые попал в Советский Союз, у меня из глаз потекли слезы от воодушевления. Я был марксистом, который прошёл ряд курсов и школ, и то, во что я верил, было не просто верой, но и теоретическим убеждением. Первая страна социалистической революции всегда была нам примером и опорой. Но именно с этой страной и ее лидером, Сталиным, мы вступили сейчас не только в конфликт, но и в такое столкновение, где обвиняли друг друга во всевозможных предательствах. <…>

Вера в ведущих носителей той идеологии, к которой и мы сами принадлежали, угасла, так сказать, за одну ночь. Я переживал мучительный внутренний кризис, от которого выздоровел только через несколько месяцев. Это не было колебание в отношении позиции во всем деле. Решение об этом я принял в первый же день, как только увидел, что делал Сталин. Правда всегда была моим руководящим принципом, и потому, разглядев такую очевидную ложь и клевету, я должен был бы сделаться подлецом, если бы поддержал их.

Истинные корни этого внутреннего кризиса на самом-то деле заключались в вопросах: почему, как могло всё это произойти, где и каковы причины таких чудовищных изменений в развитии социализма, какова перспектива дальнейшего развития социализма, что предпринять, чтобы и мы сами избежали таких грубых исторических ошибок и ложных путей.

Помнится, я иногда часами ходил по своей комнате и под звуки симфонии Бетховена и подобного рода музыки из граммофона размышлял над этими вопросами. Размышлял о будущем, а не о прошлом. В своей предшествующей жизни я посещал много курсов и высших марксистских школ, да и сам много времени провёл над книгами. В моей голове всплывали все возможные положения из произведений Маркса, Ленина и других, которые предупреждали о возможности таких событий при социализме. Когда мы, будучи молодыми людьми, читали об этом, нам казалось это всего лишь теоретической возможностью, которая никогда не осуществится. А сейчас, так сказать, прямо на нашей шкуре подтвердились Марксовы и ленинские тезисы. Разумеется, подобным образом размышлял и каждый из нас, членов Политбюро. Мы непрерывно собирались у Тито или беседовали между собой. Особенно много мы дискутировал с Кидричем, который тогда руководил самой трудной областью нашей общественной жизни – экономикой^[3]. Занимаясь этим делом круглосуточно, он всё-таки очень активно участвовал во всех других наших дискуссиях.

Главной проблемой для всех нас был вопрос о причинах таких явлений в социалистическом обществе. Мы не были наивны, не думали, что при социализме жизнь будет без конфликтов, ибо мы и сами ещё раньше испытывали конфликты со Сталиным. Однако никто из нас, по крайней мере, я, не мог подумать, что конфликт может приобрести такие чудовищные размеры и формы.

И так после этих продолжительных совместных дискуссий мы пришли к выводу, что здесь главную роль сыграли, и в будущем такую же или ещё худшую роль могут сыграть два момента, две причины: во-первых, деформация коммунистической партии, которая стала тождественна государственному аппарату и даже полицейскому аппарату. Таким образом, принцип пролетарского государства превратился в принцип диктатуры одного человека и окружающего его аппарата.

Вторая причина, расценили мы, состоит в том, что массы рабочего класса отчуждены от власти, от всех форм ее осуществления; у них отняты даже те права, которые давала первая форма Советов рабочих и крестьянских депутатов. Рабочий стал некоторого рода наёмным работником государства.

Кроме того, третьим и очень значительным фактором было то обстоятельство, что Октябрьская революция осуществлена в стране заметно отсталой не только с экономической точки зрения, но и с точки зрения отношений между людьми, которые ещё находились под влиянием менталитета старой России, то есть значительная часть людей была отягощена этим менталитетом.

Нам стало ясно, что мы должны сконцентрироваться на решении тех вопросов в нашем обществе, которые связаны с первыми двумя факторами. Так вновь ожила идея о самоуправлении. Это было не трудно и не ново, поскольку эта идея родилась ещё в народно-освободительной борьбе, то есть вся народная власть во время народно-освободительной борьбы была, в сущности, самоуправлением. И после войны мы предупреждали, что партия не смеет терять контакт с массами. Тито об этом бессчётно говорил, да и я, как уже сказал, написал об этом статью «Сила народных масс» ^[4].

Вся партия была ориентирована в этом направлении, много внимания мы посвящали развитию Народно-освободительного фронта, старались не потерять ни одного патриота-союзника времён народно-освободительной войны, стремились создать как можно более демократическую атмосферу на фабриках и т. д. Однако, правда, что со временем, прежде всего под влиянием сталинистского догматизма и сталинистской практики, и у нас бюрократизм пускал все более глубокие корни. Кроме того, бюрократизм подпитывался и еще одним объективным фактором, то есть исключительно большими экономическими трудностями, всесторонней нехваткой всех необходимых людям вещей, что требовало централистского руководства тем малым, что у нас было. Но, вопреки всему этому, мы можем сказать, что самоуправление, появившееся во время народно-освободительной борьбы, не замерло в первые послевоенные годы, и именно это было одной из главных причин сталинского нападения на нас^[5].

Кроме того, после войны у нас спонтанно возникали и новые формы самоуправления. Когда мы оказались в полной блокаде с Востока и в очень ограниченном экономическом сотрудничестве с Западом, которое точно также означало практически блокаду, мы должны были сказать правду нашим рабочим обо всем этом, а также то, что мы должны встать на собственные ноги. То есть мы сказали им: что произведёте – то и будете иметь. Рабочие хорошо поняли ситуацию и сознательно взялись за интенсивный труд во всех областях^[6]. За короткое время мы обновили все то, что было настоятельно необходимо, и построили ряд новых объектов, а вместе с тем постепенно улучшалось наше экономическое сотрудничество с Западом, что помогло нам ускорить темп нашего хозяйственного развития^[7]. Но без этой инициативы и проявленных тогда нашими рабочими усилий, мы бы не достигли такого темпа развития.

Помню, что уже во второй половине 1948 года я писал о рабочих советах, которые спонтанно возникают на наших фабриках, и о том, что мы должны учиться на этих спонтанных явлениях^[8]. Разумеется, это были свободные собрания рабочих, без организации и без каких-то особых прав, которые рассматривали актуальные проблемы труда, производства и т. д. Но они возникли, так сказать, автоматически, под тем или иным названием, и действительно указали нам путь и направление, которым мы должны идти^[9].

Вторым вопросом был вопрос партии – отождествлять ли партию с государством и более того с государственным капиталом, а через это с государственной и технократической администрацией, или она останется авангардом рабочего класса, который является господствующей силой в стране, а тем самым и господствующей силой государственной власти. Более чем когда-либо ранее, нам стало ясно, что партия должна вести рабочий класс, а не править им. Самоуправляющийся рабочий класс должен иметь решающее влияние на все рычаги государственной и экономической власти, а партия должна быть тем фактором, который будет в эту активность рабочего класса вносить знание, теорию, опыт, методы действия и борьбы против врагов социализма и рабочего класса. Нам было ясно, что это ещё долгий путь, но единственно возможный, если мы хотим обезопаситься от деформаций, с которыми мы встретились при конфликте со Сталиным.

Это были два наших главных вывода из всех этих многочисленных и продолжительных дискуссий, которые постепенно получали и определённые организационные формы. И это был, я бы сказал, конец нашего внутреннего кризиса, так как теперь мы знали, в каком направлении будет развиваться наше общество, и за что мы будем бороться. Тито все время следил за этими процессами и дискуссиями и непосредственно участвовал в них. Наступила новая фаза в развитии Югославии, которую никто и не ожидал после такого грубого нападения, которому подверглась Коммунистическая партия Югославии и вся наша страна.

Кажется весной 1949 года мы, несколько членов Политбюро [ЦК] КПЮ, посетили Тито в Сплите, где он находился на отдыхе. Мы предложили Тито оформить самоуправление как общественную систему и осуществить изменения в определённых частях Устава Коммунистической партии Югославии, а само название партии изменить на Союз коммунистов Югославии^[10].

В отношении первого вопроса, то есть самоуправления, которое Тито, как я уже сказал, внимательно отслеживал на практике, он не только согласился с предложением, но и считал, что самоуправление – единственно возможный путь социализма. При этом он исходил ещё из старого домарксистского рабочего лозунга: «Земля – крестьянам, заводы – рабочим». Он много размышлял над этими проблемами и предложил целый ряд организационных форм и мер, как приступить к реализации этого предложения.

Мы решили подготовить закон о рабочих советах как базу целой системы самоуправления, которая будет постепенно развиваться, поскольку за одну ночь в любом случае настолько глубокие общественные реформы не осуществляются.

Что касается второго предложения – об изменении названия Коммунистической партии Югославии на Союз коммунистов Югославии, – Тито в Сплите вначале имел определённые опасения. Как аргумент привёл саму традицию названия нашей партии, а прежде всего опасность, что этим общественная роль партии будет ослаблена. Однако после краткой дискуссии и он принял предложение, которое позже будет принято на Шестом съезде Коммунистической партии Югославии. Тито принял предложение об изменении названия нашей партии прежде всего для того, чтобы Коммунистическая партия Югославии, так сказать, и внешне отличалась от догматической сталинистской партии, которая осуществила такое грубое нападение на Коммунистическую партию Югославии.

В 1950 году под известную историческую речь Тито принят Закон о рабочих советах, который и сейчас является базой для развития производственного самоуправления. А в 1953 году мы приняли Конституционный закон, то есть новую конституцию, которая, откровенно говоря, не была доработана и все ещё содержала части старой конституции, но которая в основные общественные отношения системы общественного устройства ввела самоуправление и изменила роль государственной и технической администрации и рабочего человека не только на фабриках, но и в обществе вообще. Тем самым были заложены основания для развития самоуправляющегося социалистического общества во всех областях общественной жизни. <…>

Самоуправление в то время, откровенно говоря, ещё было не столько общественно-экономическим отношением, сколько формой политической демократии на фабриках и в учреждениях, а общественный капитал все ещё находился частью в руках государства, а частью в руках центров, руководящих работой на предприятиях^[11].

Kardelj E. Borba za priznanje i nezavisnost nove Jugoslavije. Sećanja. – Beograd-Ljubljana: Radnička štampa-Državna založba Slovenije, 1980. S. 130, 132–137, 145.

2. Из интервью Э. Карделя газете «Дело» 30 апреля, 1–2 мая 1974 года

Конфликт со Сталиным вновь «реабилитировал» самоуправление и демократические формы, которые возникли в нашей революции. Исключительно возросшие экономические и другие трудности, которые явились следствием практически полной экономической блокады Югославии, создали и объективную необходимость большой самоуправленческой инициативы наших трудящихся масс. Так поддержка, которую тогда наши рабочие оказывали политике Союза коммунистов^[12], все больше перерастала в разные формы самоуправляющейся инициативы на наших фабриках. Этот факт – без оглядки на теоретические и идейные предпосылки нашей социалистической революции и без оглядки на нашу практику во время народно-освободительной войны – сам по себе указывал дальнейший путь нашей революции в смысле социалистического самоуправления^[13].

Первыми акциями в этом смысле были, прежде всего, политические акции Союза коммунистов на фабриках. Так в наших трудовых организациях уже в течение 1949 года появились первые рабочие советы или подобные им организации. Но первое принципиальное решение о систематическом развитии самоуправленческих форм социалистических производственных отношений было принято, насколько я помню, весной или в начале лета 1949 года, на встрече, которую мы с товарищем Тито провели в Сплите. На основе имевшегося к тому времени опыта, который мы анализировали и который в основном был весьма позитивен, и на основе побуждения товарища Тито, который этим самоуправленческим устремлениям оказал полную поддержку, мы тогда решили, что нужно подготовить целостную акцию по самоуправленческому преобразованию всего общественного управления общественными производственными средствами.

Но уже тогда мы столкнулись с большими препятствиями, частично из-за объективных экономических трудностей, а также из-за сознательного или бессознательного сопротивления уже в значительной степени бюрократизированной производственной техноструктуры в нашем обществе. Поэтому было необходимо более решительно вовлечь руководство Союза коммунистов и союзное правительство в столкновение с этим сопротивлением. Это было сделано соответствующим первым формальным государственным актом, который подписали Борис Кидрич как председатель Хозяйственного Совета правительства и Джуро Салай как председатель профсоюзов^[14]. Насколько помню, уже при формулировании этого документа мы дискутировали и о необходимости все эти отношения урегулировать законом, но решили, что делать это преждевременно, что сначала нужно на практике приобрести дополнительный опыт. Поэтому первый закон о самоуправлении был разработан и принят несколько позднее.

Kardelj E. Borba za priznanje i nezavisnost nove Jugoslavije. Sećanja. – Beograd-Ljubljana: Radnička štampa-Državna založba Slovenije, 1980. S. 234-235.

 

3. Милован Джилас^[15]

Власть (из воспоминаний) 1981–1983 годы

…Мы отставали в идеологическом размежевании, идеологическом обособлении от Советского Союза и его «социализма». Это в наибольшей мере уже тогда [в 1949 г.] замечали Кардель, Бакарич^[16], Кидрич, Милентие Попович^[17] и я – конечно, каждый на свой лад. Тито тогда ещё стеснялся идеологического сведения счетов с Советским Союзом. Более того, сопротивлялся этому. Когда мы с Карделем убеждали его перед нашим отъездом на сессию ООН в Нью-Йорк в 1949 году^[18], что необходимо начать более глубокую, идеологическую критику советской системы, ибо в противном случае наше сопротивление станет непонятным и приведёт к путанице и разброду в партии, он заметил: «Нам было бы трудно справиться с ними – они знают всевозможные цитаты». Я ему возразил: «Ну и мы знаем цитаты, и мы можем найти…» Тито согласился, а позднее включился в идеологическое сведение счетов с советской системой в своей простой и сжатой манере.

Мучаясь, ища ответы, почему советские вожди так поступают с нами и с другими партиями в коммунистических странах, ни я, ни другие «партийные теоретики» не могли удовлетвориться «вульгарными» и «буржуазными» объяснениями, что все это вызвано отсталостью русских и диктаторской, тоталитарной природой советской системы. Милентие Попович в одной статье для «Коммуниста», которую я помогал ему редактировать, хотя основные идеи и структура принадлежали ему, открыл, что отношения между социалистическими государствами не могут быть равноправными, пока они существуют как государства и пока отношения между ними основаны на товарно-денежном обмене. Милентие это живо наблюдал на практике, поскольку был министром внешней торговли, а эта торговля была в основном ориентирована на Восточную Европу. Эту статью Милентие перепечатали в «Борбе»^[19], и она имела огромное отрезвляющее значение для мыслящих верхов партии. А я обращался к Ленину, погружался в него, конечно, все ещё веря в верность его учения. Как Милентие открыл неизбежность несправедливости в экономических отношениях между социалистическими государствами, так и я открыл, что Ленин предвидел и конфликты, и гегемонизм [в отношениях] между социалистическими государствами, «пока» они будут существовать как государства, как власть. Моим первоначальным намерением было извлечь из Ленина цитаты об отношениях между социалистическими государствами. Но при упорядочивании цитат по темам вышла, так сказать, сама собой, приличных размеров статья, которую из «Коммуниста» перепечатали в «Борбе» 5–12 сентября 1949 года. (…)

Достаточно мельком взглянуть на предвыборные речи вождей (особенно Тито, Пьяде^[20], Кидрича и других) в начале 1950 года^[21], чтобы понять и обнаружить, что в руководстве в той или иной степени господствовала атмосфера не только разрыва с советским государством, но и пересмотра своих форм и методов… В противном случае была бы невозможна моя предвыборная речь перед студентами 18 марта 1950 года (я умышленно составил ее для данной среды так, чтобы она выглядела максимально научно и сложно), в которой я заявил, что в Советском Союзе государственная монополия на производство превратилась в государственную монополию на общество, и что мы, наша партия, и есть то самое гегелевское отрицание советской системы.

Процесс демократизации был совсем непростой, путь мы проделали нелёгкий, не всем хватило должной отваги. Даже тот же «переломный» Третий пленум^[22] не прошёл без демонстрации своей бюрократической и «сталинистской» стороны: «Все силы – на укрепление существующих трудовых кооперативов» (то есть колхозов), – писалось в решениях этого пленума по экономике^[23].

Эта несогласованность, эта двойственность практики и взглядов наблюдалась и в экономике, а не только в теоретических вопросах. В то время как в сельском хозяйстве настаивали на коллективизации, в промышленности и торговле уже предпринимались первые, но коренные шаги по децентрализации и укреплению свободного рынка. Наиболее решительным и проникновенным носителем этих тенденций был Кидрич, который при этом располагал невероятной трудовой энергией. Возможно даже больше чем я в вопросах идеологии, Кидрич в этом пользовался поддержкой Карделя, на котором и дальше лежала наибольшая часть ответственности за функционирование государственного и социального механизма.

К Кидричу меня притягивал не столько интерес к экономике, сколько его живое критическое мышление, во многом родственное моему. Происходящее в стране пробуждало и укрепляло интерес к экономике, но ни тогда, ни сейчас у меня не было глубокого, конкретного понимания экономических движений, да и нет у меня для этого нужной подготовки; я смотрел и смотрю на экономические отношения как на один, возможно наиболее важный, аспект человеческих отношений, и этим вызван мой интерес к ней. Из этого, вероятно, берут начало и некоторые из моих полезных инициатив – незначительных для экономики, но полезных для разрушения ленинистского догматизма в экономике. Кидрич был постоянно занят, но с радостью соглашался, если я «прерывал» его работу. Однажды зимним вечером, в 1949-м или 1950 году, я завернул к нему в Плановую комиссию, и в разговоре он похвастался, что каждый день получает отчёты о выполнении плана со всех югославских фабрик, магазинов и строек: «Это даже русским не удалось – у них есть только месячные отчёты. – И добавил: – Два грузовика отчётов каждый день». «Да кто это читает?» – спросил я его. «Есть товарищи, отвечающие за это». – «Постой, а сколько их? Сколько людей нужно для этого? И достаточно ли они профессиональны? И что предпринимается, если кто-нибудь однажды работал неэффективно?» Кидрич, уже нерешительно, начал мне объяснять. Я удалился, а через несколько дней он позвонил мне: «Знаешь, этот ежедневный сбор отчётов со всех предприятий – чистейшая бюрократическая глупость. Бесплодное занятие: два-три служащих, которые за это отвечают, не успевают просмотреть и сотой доли материала». Признание этой плановой бессмыслицы было поводом, хотя и не единственным, чтобы Кидрич изменил всю систему планирования: вместо детального и мелочного планирования – планирование «экономических пропорций».

Кидрич обладал живым умом и обширной эрудицией, даже в технических науках. А если уяснял себе какой-то вопрос, какую-то цель, то осуществлял ее со страстной, необузданной энергией, не замечая и забывая «второстепенное» – сходство в этом, возможно, нас также сближало. Эта особенность, плохая для государственных деятелей в мирное время, для революционеров (а мы все ещё действовали в революционных условиях) может быть ценной и решающей: это свойство Кидрича, его ум и энергия, заложили основы, на которых югославская система покоится по сей день. А так как Кидрич был еще и остроумным, интеллектуальным циником, то при принятии очередного «свободно-рыночного» решения мог заметить: «Отлично, ещё одна “капиталистическая” мера!»

В конце 1949 и в начале 1950 года теоретическая мысль наших верхов не только порвала со Сталиным, но и быстро двигалась дальше – от Ленина к Марксу. Кардель подчёркивал: «Цитатами можно доказать всё». И далее: «Невозможно полностью отделить Ленина от Сталина: в конце концов, Сталин берет начало от Ленина».

В этом своём движении к Марксу мы в своих критических размышлениях больше всего останавливались на ленинском типе партии – как источнике и средстве не только победы, но и «отклонения» после взятия власти. Ибо принимая Марксову теорию об отмирании государства (тем твёрже, чем решительнее мы порывали со сталинистскими формами), мы увидели, что отмирания государства нет и не может быть без изменения роли партии. Но в этой сфере, в проблемах партии, движение шло медленнее всего и продвинулось меньше всего: здесь оно всегда упиралось в прочную крепостную стену консервативных, закостенелых функционеров и уже сформировавшийся слой партийной бюрократии.

Я заново начал прорабатывать «Капитал» Маркса с намерением открыть изначальную истину, то есть «несоответствие и заблуждение» Сталина, но также и Ленина. С этим изучением Маркса слился мой «социальный» интерес к экономике. Не последнюю роль в моих размышлениях играли оживлённые дискуссии с Кидричем и Карделем, а также бюрократическая безысходность, с которой боролась наша экономика.

При чтении второго тома «Капитала», особенно мест, относящихся к будущей «ассоциации непосредственных производителей» как форме перехода к коммунизму, мне пришла в голову мысль, что весь наш экономический механизм нужно упростить таким образом, чтобы все управление передать тем, кто работает на предприятиях, а государство обеспечивало бы себе только налог. <…> Однажды дождливым днём в конце весны, сидя вместе с Карделем и Кудричем в остановившемся перед моим домом автомобиле, я изложил им эту идею. Оба посчитали ее преждевременной. Но через несколько дней у Карделя была встреча с профсоюзными функционерами, которые среди прочих вопросов внесли предложение об упразднении рабочих советов – они существовали ещё до этого, но как анемичная, совещательная форма^[24]. Кардель этому воспротивился, подчёркивая, что эти советы наоборот нужно было бы укрепить. В это время Кидрич звонит мне: «Знаешь, эта твоя идея – ее сейчас можно было бы реализовать». А Кардель соединяет эту идею с рабочими советами. Начинается дискуссия – оформляется самоуправление, в чем Карделю принадлежит решающая, креативно-практическая роль. <…> Мы верили, что наконец открыли истинный, окончательный путь к отмиранию государства, то есть к бесклассовому обществу. Сначала Тито, когда мы изложили ему этот вопрос в министерской ложе Скупщины, был против: «Наши рабочие до этого ещё не дозрели». Но мы с Карделем не отступали, ибо работа над законодательным оформлением уже продвигалась. Тито походил туда-сюда, а потом неожиданно воскликнул: «Да это же Марксово – заводы рабочим!» Тито, вообще говоря, в этих теоретических дискуссиях стоял несколько в стороне: из-за занятости, из-за иерархической приподнятости, а также из-за нетеоретического мышления.

Кардель и прочие придавали исключительное, переломное и историческое значение Основному закону об управлении (то есть самоуправлении). Тито согласился и с этим, и, выступая с докладом в Скупщине 26 июля 1950 года, подчеркнул, что это можно было сделать и раньше, если бы мы больше применяли марксизм-ленинизм к нашим условиям и меньше руководствовались устаревшими советскими рецептами.

Đilas M. Vlast. – London: Naša reč, 1983. S.202, 203, 210–212.

Đilas M. Vlast i pobuna. Memoari. – Zagreb: Europress holding, Novi Liber, 2009. S.284–286, 294–-297.

4. Э. Кардель

О народной демократии в Югославии.

По поводу нового закона о народных комитетах (отрывки) май 1949 года

Ещё одна необходимая существенная характеристика нашей народной демократии, то есть демократического централизма, которую нужно специально выделить и без которой демократический централизм более не демократический, а становится бюрократическим, вредным централизмом, это именно принцип самоуправления народа^[25]. <…> Социалистическая демократия, народная власть… неизбежно должна опираться на народное самоуправление на всех ступенях механизма государственной власти^[26]. <…>

Народное самоуправление – это важный элемент сущности социалистической демократии, элемент без которого нет свободного полёта творческой энергии народа. Товарищ Тито обоснованно назвал местное самоуправление народа «движущей силой развития всех творческих сил нашего народа». Одновременно самоуправление нужно понимать как форму для максимально возможного вклада трудового народа в определённых административно-территориальных единицах в общие усилия народа и всего государства по социалистическому строительству.

Однако было бы ошибочно думать, что принцип самоуправления относится только к таким органам власти, как народные комитеты^[27]. Нет, мы должны этот принцип все больше развивать повсюду, в каждой организационной единице нашей общественной жизни. Его элементы мы должны развивать и на предприятиях, и в учреждениях – всюду, где инициатива масс может способствовать большим и лучшим результатам. <…>

Однако самоуправление будет пустой фразой, если нет постоянного, все более широкого и непосредственного привлечения народных масс к управлению государством на всех ступенях его управляющего аппарата. <…>

На многих наших фабриках, например, там, где инициативный и толковый директор понял, что его успех зависит от усилий и инициативы рабочих, спонтанно начала развиваться ещё одна новая форма самоуправления народа и участия трудящихся в управлении государством. Это постоянные консультации директора – по всем вопросам управления предприятием – с группами лучших рабочих. Рабочие и служащие через такие спонтанные советы вместе с директором (не нарушая принцип личной ответственности директора) участвуют в управлении фабрикой, вносят свои критические замечания и ставят свои конкретные предложения. Эту неразвитую спонтанную форму нужно ещё больше развить, превратить в постоянную форму непосредственного сотрудничества рабочих в управлении нашими предприятиями. Такие и подобные формы участия трудящихся в управлении государством – это большой шаг вперёд в развитии нашей социалистической демократии, и они действительно внедряют в практику принцип непосредственного участия производителей в управлении экономикой, который выдвинули Маркс и Энгельс. <...> Эту форму нашей народной демократии нужно развивать не только вширь, но и по вертикальной линии, в том смысле, что и высшие органы экономического управления будут привлечены к непосредственному сотрудничеству с рабочими-производителями. <…>

Вопрос активного участия масс в народной власти, конечно, не только вопрос формального права каждого гражданина участвовать во власти, в управлении государством, и не только вопрос активной помощи граждан нашей страны народной власти, чтобы она как можно лучше могла исполнять свои задачи, но и вопрос – и даже, прежде всего вопрос – воспитания наших поколений в духе социалистических отношений между людьми и изживания остатков капитализма в головах людей (…).

Компетенцию отдельных органов власти мы не считаем постоянной, неизменной. Мы проводим курс на постоянное приближение народной власти к народным массам <…>. Чем больше будет самостоятельности и инициативы снизу, тем качественнее и профессиональнее будут наши руководящие органы.

Такая линия нашего государственного строительства полностью отвечает той перспективе, которую Маркс и Энгельс указали для развития социалистической государственности. По Энгельсу, авторитет государства в будущем, то есть при социализме, сведётся к «тем границам, которые неизбежно предпишут условия производства». <…> Этим ясно даётся линия развития социалистического государства в смысле постоянного укрепления самостоятельности тех основных организационных единиц государства, которые ближе всего к народу, даётся четкая  линия ограничения вмешательства государства, как целого, теми размерами, которые определяются социалистическими производственными отношениями и потребностями руководства социалистической экономикой. <…>

Несомненно, что социалистическая система развивается в том смысле, что оперативные функции будут все более рассредоточиваться и все больше переходить на ближайшие к массам органы, а централизоваться и совершенствоваться – система планирования, учёта, контроля и организационного и политического инструктажа, как главных средств общего руководства из центра.

Что имеет силу для отдельных органов власти, то имеет силу и для принципа руководства в экономике и администрации. Непосредственный руководитель должен быть административно самостоятельным и иметь возможность, чтобы и он сам и подчинённые ему кадры, а также трудовой коллектив могли развивать всестороннюю инициативу. Центральный аппарат руководства должен осуществлять текущий учёт его работы и выполнения плана, чтобы контролировать его работу и вмешиваться, то есть помогать, когда учёт и контроль покажут, что это необходимо как в интересах преодоления ошибок и слабостей, так и с целью улучшения работы вообще.

Нужно укреплять личную ответственность, но не только в одном направлении. Руководитель должен персонально отвечать за свою работу как перед высшим руководством, так и перед теми, от чьего имени он руководит на определённом предприятии, в учреждении и т. д. И здесь доходит до бюрократического искажения принципа личной ответственности, которое заключается в стремлении упразднить контроль руководителя снизу. Если бы мы пошли этим путём, то укрепили бы бюрократизм и сдерживали возможность широкого развития массовой инициативы. Это, в сущности, был бы бюрократическо-административный способ руководства, который бы сильно затормозил развитие социализма.

Именно поэтому рабочие советы, о которых я ранее говорил, имеют очень большое значение для дальнейшего усовершенствования социалистического метода управления экономикой. Думаю, что и этому вопросу в других социалистических странах не уделяется достаточного внимания, и очень часто санкционируется именно бюрократическая линия в отношении метода руководства^[28].

Кардељ Е. О народној демократији у Југославији. Поводом новог закона о народним одборима. – Београд: Култура, 1949. С. 66, 72–78.

5. Из протокола конференции Хозяйственного Совета правительства ФНРЮ

по вопросу выполнения плана производства сахара,

состоявшейся 9 ноября 1949 года

Председатель^[29]: … Особенно важно работать над повышением сознания рабочих масс. Более сознательный рабочий будет способен самостоятельно думать о продукции, больше учиться, а во-вторых, если он самостоятельно мыслит, то лучше работает. Поэтому важно как можно более широкую массу рабочих вовлечь в производственные совещания, политически работать с ними над пробуждением и развитием их сознания. ЦК (КПЮ) принял решение, что на фабриках образуются рабочие комитеты, которые в известной мере будут участвовать в руководстве производством, что, с одной стороны, будет означать расширение и углубление рабочей демократии, а с другой стороны – повлияет на повышение сознательности рабочих и на улучшение продукции^[30].

Privredna politika Vlade FNRJ. Zapisnici Privrednog saveta Vlade FNRJ: 1944–1953. – Beograd: Arhiv Jugoslavije, 1995. – Knj.2. S. 645.

6. Инструкция Об основании и работе рабочих советов государственных хозяйственных предприятий, декабрь 1949 год^[31]

Образование и задачи рабочих советов

1) С целью полного осуществления принципа непосредственного участия рабочих в управлении экономикой и в осуществлении экономического контроля, а также с целью более активного вовлечения рабочих в борьбу за выполнение плановых заданий, на государственных хозяйственных предприятиях основываются рабочие советы.

Правильная организация и работа рабочих советов даёт возможность рабочим не только получить более ясную картину работы и проблем предприятия, но и предоставляет им возможность непосредственного влияния как на проблемы производства, так и на проблемы самого управления предприятием. Таким путём рабочие приобретают огромный опыт, и им предоставляются все возможности, чтобы из рядов рабочих ещё больше и быстрее развивались кадры руководителей предприятия.

2) Задача рабочих советов активно участвовать в решении всех важнейших вопросов предприятия, бдительно следить за работой и помогать прогрессивному развитию производства и работы на предприятии.

Образование рабочих советов не приуменьшает значение директора в руководстве предприятием. Полномочия, обязанности и ответственность директора предприятия с точки зрения руководства работой предприятия нисколько не меняются от образования рабочих советов.

Точно также от образования рабочих советов не изменяются и не уменьшаются задачи низовой профсоюзной организации, которая и в дальнейшем остаётся руководителем социалистического соревнования и мобилизатором рабочего класса с целью выполнения и перевыполнения плановых заданий.

3) Рабочий совет будет в особенности:

- рассматривать проект хозяйственного плана предприятия, рассматривать разработку основного плана предприятия для отдельных производственных участков, а также основного плана строительства объектов соцкультбыта, и высказывать об этом своё мнение;

– рассматривать проект правил трудового распорядка на предприятии и давать свои замечания;

– предлагать меры для прогрессивного развития производства, рационализации производства, увеличения производительности труда, снижения производственных издержек, улучшения качества продукции, изыскания производственных возможностей предприятия, осуществления экономии, уменьшения отходов;

– предлагать меры для лучшей организации работы предприятия, искоренения и устранения технических и административных недостатков;

– обсуждать трудовые нормы на предприятии и вносить свои предложения;

– рассматривать распределение рабочей силы и вносить свои замечания и предложения;

– считаться с правильным выдвижением кадров специалистов;

– вносить предложения по систематизации должностей служащих и внутренней организации предприятия;

– рассматривать проект правил трудовой дисциплины на предприятии, меры по борьбе против нарушения трудовой дисциплины, против неявки на работу без уважительной причины и против самовольного ухода с работы и вносить свои предложения;

– содействовать осуществлению контроля в отношении защиты, использования общего народного имущества, обсуждать явления вредительства, расточительства и других видов недобросовестного отношения к общенародному имуществу и предлагать меры для предупреждения, устранения и выявления этих явлений;

– заботиться о правильном применении технико-гигиенических защитных мер.

4) Особая задача рабочих советов – упорно хлопотать об устранении трудностей, возникших в связи с выполнением плановых заданий, и бороться против всех оппортунистических и враждебных явлений, которые отражаются в недооценке наших сил […]^[32]

Jugoslavija, 1918–1984. Zbirka dokumenata. – Beograd: Rad, 1985. S. 852-853.

7. Из протокола конференции Хозяйственного совета правительства ФНРЮ по вопросу передачи предприятий народным республикам, реорганизации и выполнения плана промышленного производства,

состоявшейся 3 апреля 1950 года

Говоря о производстве, товарищ председатель среди прочего сказал:

…При выполнении плана и изыскании наибольших возможных резервов нужно больше опираться на рабочих, то есть на рабочие советы, чем на директора. Самый опасный элемент в экономике – это директор фабрики, если его в достаточной мере не контролировать.

Хотя будет выделено на 20 процентов больше сырья, чем в первом квартале, все же промышленность будет испытывать значительный недостаток сырья. Если сумеете выполнить 46 процентов основного плана в первом полугодии с нормальным ассортиментом, это будет огромный успех, потому борьба, которую вы будете вести, позволит обеспечить выполнение основополагающих для нашего Пятилетнего плана дел, то есть выполнить то, что запланировано в этом году на капитальное строительство и оборону страны. Этим я хочу подчеркнуть экономико-политическое значение борьбы, которую вам нужно вести во втором квартале. В этой борьбе нужно ещё крепче связаться с профсоюзами и вместе с ними развивать и укреплять рабочие советы. Сначала было определено, что рабочие советы формируются только на крупных фабриках, однако сейчас нужно поставить дело по их основанию более широко^[33].

Privredna politika Vlade FNRJ. Zapisnici Privrednog saveta Vlade FNRJ: 1944–1953. – Beograd: Arhiv Jugoslavije, 1995. – Knj.3. S.185.

8. Выписка из протокола собрания союзной Плановой комиссии, состоявшегося 3 июня 1950 года [отрывок]

Присутствуют:

Председатель Борис Кидрич

Председатели Плановых комиссий народных республик

 

Когда мы говорим о методологических вопросах, нужно прежде всего ясно видеть, куда идёт наше общественно-экономическое развитие, в каком направлении, и какие формы и содержание должно принять строительство социализма у нас. Прежний опыт нашего общественно-экономического развития мы подвергли резкой критике, но не в смысле отрицания больших результатов, достигнутых нашей страной под руководством нашей коммунистической партии, а в смысле нынешнего положения, когда мы находимся на распутье в нашем общественно-экономическом развитии.

Прежде чем объяснить суть критики, необходимо уяснить несколько теоретических положений. Во всяком случае, для начала нужно сослаться на Маркса и Энгельса. Энгельс в «Анти-Дюринге», разрабатывая общественно-экономический путь к социализму, начал с акционерных обществ, предусмотрел монополии, обосновал монополистическое развитие при капитализме и показал, что в конце государство станет экономическим представителем капитала. На этой основе он описал начало пролетарской революции и взятие власти пролетариатом, который овладевает всей экономикой, после чего начнётся общественно-экономическая революция, которая при дальнейшем развитии социализма перейдёт, как это называет Маркс, в свободную ассоциацию непосредственных производителей. В сущности, от этих, в общих чертах данных Марксом и Энгельсом перспектив, не отличаются и ленинские положения об империализме.

Если на основе этого мы хотим сделать выводы, которые важны для нас, нужно сказать следующее: уже в промышленном капитализме имеются зародыши монополистического капитализма, а монополистический капитализм имеет тенденцию развития к государственному капитализму. Разные – и развитые, и неразвитые – формы государственного капитализма осуществлялись до сих пор, особенно при фашизме. Фашистский способ хозяйствования был и до войны государственно-капиталистическим. Однако полных форм государственного капитализма нельзя достигнуть, потому что здесь уже настаёт революция, но тенденции к государственному капитализму лежат в самом характере капиталистического развития.

Но с пролетарской революцией, которая начинается политически взятием власти, разрушением старого государственного аппарата, государство становится представителем общенародного имущества. Экономически эта государственно-экономическая организация, которую на первой фазе создаёт победоносный пролетариат, не отличается от государственного капитализма. Однако общественно-политически это все-таки не государственный капитализм, поскольку пролетариат у власти, поскольку здесь государство стало непосредственным представителем общенародного имущества, что является, по существу, социалистической формой. Это не государственный капитализм, а государственный социализм, или, скажем ещё лучше, бюрократический социализм. Государство – собственник, и следовательно, в собственности ещё есть элементы старого. Качественный скачек достигнут тем, что в тот же момент, когда государство добьётся власти, а власть – в руках народа, эксплуатация, как таковая, упраздняется, потому что когда власть находится в руках народа, государство не может излишек стоимости употребить в антинародных целях. Каковы же элементы старого? Прежде всего, управляет общенародным имуществом не непосредственный производитель, а государство от имени производителей. Собственность имеет характерные черты чего-то стоящего над непосредственным производителем. Наёмный труд с теоретической точки зрения упразднён, поскольку если предположить, что нет эксплуатации, нет и продажи рабочей силы. Но и здесь есть элементы, которые говорят о противоположном.

Возникает вопрос: по этой ли причине у нас нет чистой формы социализма? Причина не в этом, поскольку все развитие зависит, прежде всего, от уровня развития производительных сил и от времени, уже пройденного в политическом и организационном развитии. В отсталых странах форма бюрократического социализма необходима для первоначальной концентрации, и даже как первая форма этот государственный социализм вовсе не ошибочен. Однако социализм развивается дальше, и если он начнёт развиваться в данных политических, организационных, технических и хозяйственных условиях в свободную ассоциацию непосредственных производителей, развитие идёт нормально. Но если укрепляется бюрократическая власть, которая отчуждается от народа, создаётся каста над народом, развитие идёт каким-то странным путём, и это социалистическое развитие ненормально.

Развитие в свободную ассоциацию – это не развитие, которое происходит мгновенно, но это развитие не должно подвергаться угрозе, не должно тормозиться. В сущности, оно у нас уже началось. Первый элемент – рабочие советы, а сейчас готовится закон о рабоче-управляющих советах. На каждом предприятии будет избран рабоче-управляющий совет, который вместе с директором будет руководить предприятием^[34]. Кроме того, и каждая генеральная дирекция будет иметь управляющий рабочий совет. Пока, вероятно, директоров фабрик все ещё будем назначать, но через два года созреют условия для их избрания^[35]. Этого не нужно бояться, поскольку у нас сознательный рабочий класс. В дальнейшем закон будет предусматривать, что директора не назначаются бюрократически. Директоров генеральных дирекций будет назначать Президиум Народной скупщины, и вероятно, будет решено, что директоров фабрик назначает не рабочий управляющий совет фабрики, а управляющий рабочий совет генеральной дирекции. Однако, все это ещё в перспективе.

Следовательно, эта государственная собственность как форма социалистической собственности начинает все больше превращаться в общенародное имущество под непосредственным управлением непосредственного производителя, а государство из собственника превращается в защитника, регулятора общенародного имущества.

Процесс развития в свободную ассоциацию непосредственного производителя ясен. Это связано с борьбой против бюрократизма и централизма. От этого мы получим огромную политическую и экономическую выгоду, будет развиваться инициатива рабочего класса, легче будут преодолены многие трудности, поскольку рабочий знает, из-за чего эти трудности возникают. Естественно, это развитие предсказуемое. Мы сейчас вступим в него, но не в смысле мещанских [представлений об] уравниловке, а наоборот будем его дозировать. Все предпринятые меры связаны с этим – советы, Хозяйственный Совет, Союзная плановая комиссия – все это заменяется на плановый регулятор, в отличие от бюрократического управленца. Оперативное управление переходит к самому производителю.

Было бы ошибочно весь этот процесс борьбы против бюрократизма понимать в старом буржуазном смысле. Сущность децентрализации не в том, что известная компетенция переходит к народным республикам, соответственно от республик к срезам, но и в том, что управление переходит непосредственно к производителю. Если бы мы об этом забыли, у нас бы получилось, что от до известной степени терпимого бюрократического централизма мы перешли бы к худшему бюрократизму и партикуляризму.

Здесь нужно атаковать несколько бюрократических путаниц, которые перенесены из Советского Союза.

Первая такая путаница – это мнение, что плановая экономика и социализм ликвидируют закон спроса и предложения, а это опасный уклон. Закон спроса и предложения начинает действовать, как только начинает создаваться излишек продукции, как только рабочая сила стала настолько производительна, что производит больше, чем нужно человеку. Ясное дело, что в зависимости от степени развития производительных сил, и закон спроса и предложения принимает специфические формы. Он не исчезает ни при капитализме, ни при социализме. Мнение, что план исключает, то есть устраняет закон спроса и предложения, что он ему даже противоположен, типичное бюрократическое мнение, которое должно затормозить развитие производительных сил и ассортимента. Подобное представление, что план ликвидирует закон спроса и предложения, на деле является представлением капиталистического монополизма. Монополии – вот кто стремится как можно больше устранить спрос и предложение, а социализм не идёт в этом направлении.

Вторая кардинальная ошибка, которую допустили советские теоретики, это абсурдная подмена понятия анархии и стихии, а также мнение, что план ликвидирует всякую стихию. Прежде всего, слово стихия приобрело у нас какой-то странный оттенок, и наши люди идентифицируют его с анархией. Стихия – это элементарное действие законов, как экономических, так и общественных. Человеческое общество и человек стремится овладеть этими законами и достичь того, чего он хочет. Разве овладение этими элементарно, стихийно действующими законами – ликвидация стихии? Если бы мы так считали, то пришли бы к идеалистическому пониманию, к признанию примата сознания над материей. Это, в сущности, и есть и не есть ликвидация стихии – есть в том смысле, что этими законами овладевают и с их помощью достигают того, чего хочется, а не в том смысле, что они перестали действовать независимо от человеческой воли. Дальнейший опыт показывает, что ими овладевают только в известных границах, однако и внутри этих границ они продолжают действовать.

И у нас делалось по русскому рецепту. Правильна, значит, не ликвидация стихии, а заключение стихии в те рамки, которые нужны для овладения пропорциями^[36].

Из всего этого ясно видно, что все это соответствует мерам по децентрализации управления [в пользу] производителей^[37].

Privredna politika Vlade FNRJ. Zapisnici Privrednog saveta Vlade FNRJ: 1944–1953. – Beograd: Arhiv Jugoslavije, 1995. – Knj.3. S. 337–340.

9. Йосип Броз-Тито

О Рабочем управлении хозяйственными предприятиями

Речь на заседании Союзной Народной Скупщины 26 июля 1950 года^[38]

Товарищи народные депутаты,

сейчас перед Народной Скупщиной находится на рассмотрении проект одного из самых значительных законов социалистической Югославии – проект Основного закона об управлении государственными хозяйственными предприятиями и высшими хозяйственными объединениями со стороны трудовых коллективов. Принятие этого закона будет самым значительным историческим деянием Народной Скупщины после принятия закона о национализации средств производства. <…>

Возможно, кто-то думает, что этот закон будет преждевременным, что рабочие не смогут овладеть сложной техникой управления фабриками и другими предприятиями. Кто так думает, тот заблуждается, а такой взгляд на этот вопрос означал бы нежелание верить в наших трудящихся, не видеть, какие огромные творческие силы именно это управление вызовет у наших трудящихся, поскольку этот закон нашим трудовым людям ещё больше откроет перспективу их будущего, будущего всего нашего сообщества. Значит, это не только не рано, но, скорее, довольно поздно. А причину этого опоздания нужно объяснить тем, что наша партия до принятия пресловутой резолюции Информбюро питала излишние иллюзии и слишком некритично воспринимала и пересаживала к нам все, что делалось и как делалось в Советском Союзе, в том числе и то, что не соответствовало ни нашим специфическим условиям, ни духу марксизма-ленинизма. Мы хотели готовых рецептов, которые нам навязывали, или к которым мы и сами стремились; была тенденция идти путём наименьшего сопротивления.

Но сейчас мы сами строим социализм в нашей стране, не используем больше шаблоны, зато руководствуемся марксистской наукой и идём своим путём, учитывая специфические условия, существующие в нашей стране. Шаблоны эти принесли нам много трудностей, их тяжёлые последствия ощущаются по сей день, ведь они стихийно входили в практику наших людей, и теперь они с трудом от них освобождаются, хотя сами и хотят этого. Но за последнее время мы предприняли меры по всем направлениям, чтобы прекратить такую практику. Поэтому мы и достигаем каждый день все больших и больших успехов в строительстве. Эта успешная реализация марксистской науки в нашей практике создаёт нам возможность и для успешной борьбы против ревизионизма в этой науке, и для торжества правды о нашей социалистической стране. <…>

Если я буду обращать внимание, как клевещут на нашу социалистическую страну сторонники Информбюро с руководителями Советского Союза во главе, я буду делать это только в связи с теоретическими искажениями этой науки и практическим осуществлением ревизионизма у них самих и в отношениях между социалистическими странами. <…>

Наибольшая трагедия не только для рабочего класса, но и для всего прогрессивного движения в мире вообще состоит в том, что вожди одной партии, то есть ВКП(б), сумели сковать мозги руководителей других партий. Им это удалось благодаря тому, что они пользовались авторитетом великой Октябрьской революции – делом великого Ленина. Разумеется, здесь есть и опосредованная причина – многолетний кризис, который господствовал до войны и ещё сейчас господствует в рабочих движениях многих стран мира. Но никому из этих людей не приходит на ум искать корни этих кризисов. Вследствие слабости рабочих движений, многие смотрят со все большим трепетом на все, что говорят и делают руководители Советского Союза, создают себе недосягаемые авторитеты и божества так же, как это делал когда-то первобытный мир, который не знал законов природы, зато во всяком добре и зле видел руку некого божества – разумеется с той разницей, что тогда те божества были невидимы, а этих сейчас можно видеть и слышать. От этого авторитета они ожидают помощи, принесённой на чужих штыках. Если бы началось смелое исследование, то есть поиск корней этих слабостей, наверняка бы многие нити вели к тем, кто претендует на непогрешимость. Наверняка было бы доказано, что командование и шаблонность в прошлом и настоящем – главные причины слабости передовых движений в мире. Вот именно такие «непогрешимые» авторитеты представляют препятствие, которое задерживает правильное развитие прогрессивного мира вообще и поворачивает людей в коммунистических движениях на путь ревизионизма, приводя к ослаблению рабочего движения в мире. <…>

В чем мы расходимся в теории с руководителями Советского Союза? Чтобы ответить на этот вопрос хотя бы частично, необходимо рассмотреть их и нашу практику в связи с наукой марксизма-ленинизма, а именно: а) по вопросу роли государства в переходный период и вопросу его отмирания; б) по вопросу роли партии, то есть ее отношения к государству; в) по вопросу нижней фазы коммунизма или, как она часто называется, социализма; и г) по вопросу государственной и социалистической собственности. <…>

Согласно марксистской науке, государство – это продукт классовых столкновений, и оно отомрёт, когда не станет классов, когда больше не будет кого держать в подчинении.

В чем у нас проявляется начало отмирания государства? Я приведу только следующие примеры. Во-первых, децентрализация государственного управления, особенно экономики. Во-вторых, передача фабрик и вообще хозяйственных предприятий в управление трудовым коллективам и т. д. Уже сама децентрализация не только экономики, но и политической, культурной и другой жизни, содержит в себе не только глубоко демократический характер, но и зародыши отмирания и централизма, и государства вообще, как машины принуждения. Вот те факты, в реальности которых может убедиться у нас всякий, кто захочет этого.

А как обстоит дело в Советском Союзе, через 33 года после Октябрьской революции? Благодаря Октябрьской революции государство взяло средства производства в свои руки. Но эти средства находятся и сейчас, спустя 33 года, в руках государства. Осуществился ли здесь лозунг «Заводы – рабочим!»? Разумеется, нет. Рабочие по сей день не принимают никакого участия в управлении фабриками, а делают это директора, то есть чиновники, которых поставило государство. Рабочие имеют только возможность и право работать, но это не намного отличается от положения рабочих в капиталистических странах. Отличие состоит лишь в том, что в Советском Союзе нет безработицы – и все. Следовательно, руководители Советского Союза до сих пор не совершили один из таких самых характерных для социалистической страны актов, как передача заводов и других хозяйственных предприятий из государственных рук в руки рабочих для управления. Поскольку руководители СССР считают государственную собственность высшей формой общественной собственности, отсутствие передачи средств производства в управление рабочим проистекает, вероятно, именно из этого понимания государственной собственности. Кроме того, это полностью соответствует укреплению их государственной машины. Это факт, в котором всякий также может убедиться, если захочет узнать истину.

Я должен подчеркнуть, что когда мы говорим о 33 годах, прошедших со времени осуществления революция, мы не принимаем главным элементом критики Советского Союза только медленность экономического развития, медленность создания материальных условий для социализма. Нет, потому что принимать это как главное, не принимая во внимание все факторы, которые обуславливают более медленное или более быстрое развитие, было бы неправильно и несправедливо. <…> Мы знаем и то, что советская власть унаследовала одну из самых промышленно отсталых стран, и, исходя из этого, ясно, что там необходимо было создание материальных условий для социализма, которые уже существуют в высокоразвитых капиталистических странах, а этого нельзя достичь так быстро. Но с другой стороны, не должно быть так, что государство держит в своих руках все функции, включая экономические, пока не будет достигнута высокая степень индустриализации и создадутся все необходимые материальные и прочие условия для социализма. Так могут ставить вопрос только те, кто хочет ревизовать учение об отмирании государства, кто считает, что в социализм идут скачками, и точно можно определить границы низшей и высшей фазы коммунизма. Мы критикуем в первую очередь и более всего кое-что другое: 1) способ управления, который, со своей стороны, между прочим, препятствует и быстрому развитию экономики в Советском Союзе, поскольку если бы этот способ был лучше, то и успехи экономического развития СССР сейчас были бы выше; 2) способ воспитания людей в СССР; 3) понятия о роли великой нации и так далее.

Как в Советском Союзе обстоит дело с отмиранием государства как такового? <...> Разумеется, до сих пор нет никаких признаков всего этого. Напротив, дело идёт ко всё более жёсткому централизму, который свойственен наиболее выраженному буржуазному бюрократическому централизованному государству. Самыми сильными проявлениями этой централизации являются: а) концентрация всех функций экономических, политических, культурных и прочих в одном центре; б) огромный бюрократический аппарат; в) усиление, вместо уменьшения, вооружённого внутреннего государственного аппарата, как то милиция, вооружённые силы министерства внутренних дел, НКВД и т. д. При этом я бы хотел напомнить, что единственная государственная функция, которая ещё не может быть принята во внимание при отмирании, – функция армии, поскольку степень ее ослабления и укрепления зависит от внешних обстоятельств. <…>

Такой централизм свойственен и наиболее выраженному централистскому буржуазному государству. Ленин говорил: «Централизованная государственная власть, свойственная буржуазному обществу, появилась в период распада абсолютизма».

Откуда этот централизм и стагнация в дальнейшем развитии Советского Союза в направлении социализма? Это вытекает из ошибочной интерпретации и ошибочного практического применения Марксова и ленинского учения о государстве со стороны советских руководителей. Сталин иначе смотрит на отмирание государства. Разумеется, речь идёт о том, что пролетариат действительно придёт к власти во всех отношениях. Это отмирание государства начинается сперва с его «экономических функций», с управления производством со стороны производителей, с постепенного переноса экономических функций с государства на трудовые коллективы, не скачкообразно, внезапно, а постепенно, иначе бы дело дошло до анархии.

«С того времени, когда не будет ни одного общественного класса, который надо было бы держать в подавлении, с того времени, когда исчезнут вместе с классовым господством, вместе с борьбой за отдельное существование, порождаемой теперешней анархией в производстве, те столкновения и эксцессы, которые проистекают из этой борьбы, — с этого времени нечего будет подавлять, не будет и надобности в особой силе для подавления в государстве. Первый акт, в котором государство действительно выступает как представитель всего общества — взятие во владение средств производства от имени общества, — является в то же время последним самостоятельным актом его как государства. Вмешательство государственной власти в общественные отношения становится тогда в одной области за другой излишним и само собой исчезает. На место управления лицами становится управление вещами и руководство производственными процессами. Государ­ство не «отменяется», оно «отмирает».

Вот так нас учат Маркс и Энгельс. А что говорил Сталин на XVIII съезде ВКП(б) в 1939 году? Во-первых, вопрос Энгельсовых формулировок об отмирании государства он связал с двумя условиями и сказал:

«Правильно ли это положение Энгельса? Да, правильно, но при одном из двух условий: а) если вести изучение социалистического государства с точки зрения лишь внутреннего развития страны, заранее отвлекаясь от международного фактора, изолируя страну и государство для удобства исследования от международной обстановки, или б) если предположить, что социализм уже победил во всех странах или в большинстве стран, вместо капиталистического окружения имеется налицо окружение социалистическое, нет больше угрозы нападения извне, нет больше нужды в усилении армии и государства».

Сразу после этого он сказал, что функция государства «как организатора экономики» ещё остаётся и что функция советского государства существует не применительно к внутренним отношениям, а только по отношению к внешнему миру. Рассуждая о втором периоде советского развития, он сказал:

«Основная задача этого периода – организация социалистического хозяйства по всей стране и ликвидация последних остатков капиталистических элементов, организация культурной революции, организация вполне современной армии для обороны страны. Сообразно с этим изменились и функции нашего социалистического государства. Отпала – отмерла функция военного подавления внутри страны, ибо эксплуатация уничтожена, эксплуататоров нет больше и подавлять некого».

И далее:

«Что касается нашей армии, карательных органов и разведки, то они своим остриём обращены уже не вовнутрь страны, а вовне ее, против внешних врагов… Сохранилась и полностью развилась функция хозяйственно-организаторской и культурно-воспитательной работы государственных органов».

Так Сталин ставит вопрос отмирания государства в Советском Союзе в 1939 году. Говоря об этом периоде, действительно можно было видеть, что Советский Союз жил, в полном смысле этого слова, в капиталистическом окружении. Но после Второй мировой войны, когда рядом с Советским Союзом появился ряд новых социалистических стран, говорить о капиталистическом окружении Советского Союза вовсе неправомерно. Заявлять, что функции государства как вооружённой силы, не только армии, но и так называемых карательных органов, направлены вовне, значит утверждать нечто, что на самом деле не имело никакого отношения к действительности в тогдашнем Советском Союзе. Ведь что делает огромный бюрократический централистский аппарат? Разве его функции направлены вовне? Что делает НКВД и милиция? Разве их функции направлены вовне? Кто и с помощью чего депортирует миллионы граждан разных национальностей в Сибирь и на Крайний Север? Или, может быть, они будут утверждать, что это мера против классового врага? Может быть, скажут, что целые народы – это уничтожаемые классы?! Кто препятствует и делает невозможной борьбу мнений в Советском Союзе? Не делает ли все это один сверхцентрализованный, сверхбюрократический государственный аппарат, который ни в чем не похож на отмирающую государственную машину? Применительно к нынешнему времени Сталин здесь прав в одном, – в том, что и в самом деле существующие функции этой государственной машины, направленные вовне. Правда, необходимо добавить и то, что они направлены и туда, куда надо, и туда, куда не надо. Они направлены и на вмешательство во внутренние дела других стран, вопреки воле народов этих стран. Следовательно, это отнюдь не функции социалистического отмирающего государства, они больше похожи на функции империалистической государственной машины, которая борется за сферы влияния и порабощение других народов.

Далее, как Сталин ставит вопрос о роли партии по отношению к государству? В своих сочинениях он нигде не определил роль партии на первой фазе коммунизма, то есть при социализме; он сводит роль партии к тому, что она руководит государственным аппаратом, который ещё носит отпечаток классового общества. Следовательно, вовсе не удивительно, что партия в Советском Союзе все больше срастается в одно целое с бюрократическим государственным аппаратом, то есть становится ему тождественна, становится и сама частью бюрократического аппарата и таким образом теряет связь с народом и со всем тем, что на самом деле должно входить в ее обязанности. А это: обязанность организации и самого активного участия во всех политических, культурных и хозяйственных акциях, обязанность организации массового контроля и непосредственного участия во всех сферах общественной деятельности, обязанность воодушевления творческих масс своим примером. Свести партию и ее роль к бюрократическому аппарату, к части государственной машины по принуждению, по проведению ряда принудительных мер – значит, противоречить учению Ленина о роли партии на первой, переходной фазе, как руководителя и воспитателя, а не того, кто принуждает. Этот шаблон начал было и у нас практиковаться, но мы предприняли необходимые меры и будем строго оберегаться от подобной практики.

А как определяют советские руководители путь к коммунизму? В марксистской науке нигде не говорится о переходе к коммунизму скачками, хотя и говорится о двух фазах – низшей и высшей фазах коммунизма, которые представляют одно целое, в котором происходит постепенный переход к коммунизму. Говорится о постепенном развитии и переходе к высшей фазе коммунизма после взятия власти пролетариатом. И все же советские руководители ставят вопрос так, словно они могут определить, когда можно считать, что произошёл переход на высшую фазу коммунизма. Это вовсе не шутка, а печальная истина, поскольку всем известно, что Сталин ещё в 1939 году объявил, что построено социалистическое общество, а Молотов ещё в 1948 году провозгласил вхождение в высшую фазу коммунизма.

Вот как Маркс определил переход к высшей фазе:

«На высшей фазе коммунистического общества, после того как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидов вырастут и производительные силы, и все источники общественного богатства польются полным потоком, лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своём знамени: “Каждый по способностям, каждому по потребно­стям!”»

Вот так ставится вопрос о высшей фазе коммунизма, а до этого Советскому Союзу ещё очень-очень далеко, впрочем, разумеется, как и нам.

Были и все ещё есть люди, которые думали и думают, что [вопрос] управления средствами производства решён тем, что директорами и управляющими ставятся наилучшие рабочие. Это дело хорошее, поскольку таким путём приходят на эту должность люди, которым можно доверять. <…> Такой директор лучше понимает потребности рабочих и больше заботится о рабочих и о государственной, то есть общенародной собственности. <…> [Но] таким путём ещё не осуществлён лозунг «Заводы рабочим» и таким путём не могла бы осуществиться идея отмирания государственных функций в экономике.

Как я уже сказал ранее, проект закона, который мы здесь должны принять, чрезвычайно важен для дальнейшего правильного развития нашей социалистической страны, но он ещё полностью не решает этого вопроса; это лишь ещё один дальнейший шаг к коммунизму. Государственные функции по управлению экономикой ещё не прекращаются полностью, но они больше не исключительны. Они ослабевают вследствие того, что в управление вовлекаются трудящиеся. В свои права управлять этим производством в качестве производителей они вступают постепенно, не сразу. Но почему постепенно, а не сразу? Будет ли это длиться долго и как долго? Нельзя ответить, сколько времени это будет длиться, потому что это зависит от разных обстоятельств. Зависит от того, как быстро будет прогрессировать культурное развитие, то есть всестороннее образование рабочих, чтобы они были во всяком отношении способны успешно, для пользы сообщества, управлять заводами, шахтами, транспортом и прочим, поскольку без этого рабочие не смогут осуществлять учёт и контроль. Без культурного подъёма рабочие не смогут полностью овладеть техникой управления. Также это зависит от темпа развития производительных сил и так далее.

Культурный подъем трудящихся очень важен для нас, поскольку представляет одну из тяжелейших проблем, связанных с тем, что наша страна была среди самых отсталых стран Европы в отношении степени [развития] производительных сил. Наша промышленность только сейчас начала развиваться с полным размахом. В соответствии с этим, более быстрый или более медленный перенос функций управления в экономике на трудовые коллективы зависит у нас от более быстрого или более медленного развития производительных сил. В первую очередь это зависит от самих рабочих, от их заботы о быстрейшем и большем производстве потребительских товаров, от заботы об экономии, а не о расточительстве и тому подобном.

Ленин говорил: «Коммунизм начинается там, где появляется самоотверженная, преодолевающая тяжёлый труд забота рядовых рабочих об увеличении производительности труда, об охране каждого пуда хлеба, угля, железа и других продуктов, достающихся не работающим лично и не их “ближним”, а “дальним”, то есть всему обществу в целом…»

Почему я выдвигаю на первое место потребность культурного развития? Если мы посмотрим, каково было число промышленных рабочих в старой Югославии, и каково сейчас, и каково оно ещё будет, не трудно догадаться, в чем дело. Кто приходит сейчас на промышленные и прочие предприятия? Крестьяне. Итак, огромное число крестьян или полукрестьян и полурабочих, и их сперва нужно выучить как рабочих, а потом воспитывать как рабочих-управляющих. Это не кратковременная и не лёгкая работа, к ней нужно относиться с наибольшей серьёзностью и терпением и энергично с ней справляться. При воспитании этих новых рабочих мы будем иметь, да и сейчас имеем, немало дел с чуждыми представлениями значительного числа рабочих об их обязанностях как рабочих, об их отношении к государственной, то есть народной собственности^[39].

Возьмём лишь тот факт, что многие объекты и даже некоторые крупнейшие заводы, шахты и прочее мы строим и создаём именно в самых экономически отсталых краях, как например, в части Боснии, Санджака, Македонии, Косово и Метохии, Лике, Черногории, то есть, везде, где пока было очень мало или почти не было промышленности. А кто будет работать на этих фабриках, шахтах и других предприятиях? Крестьяне из этих отсталых краёв. Крестьяне-бедняки этих отсталых краёв должны пойти и пойдут на эти заводы и шахты. Из бедных крестьян, чьи поколения столетиями жили на низшем культурном и жизненном уровне, они должны превратиться в сознательных рабочих, строителей лучшей жизни для себя и всего социалистического сообщества. Это не будет такой уж лёгкий и быстрый процесс: мы это осознаем, потому что уже сейчас обладаем значительным опытом того, насколько трудно из полукрестьянина-полурабочего воспитать сознательного и дисциплинированного промышленного рабочего. Чтобы этого добиться, необходимы большие усилия, необходимо упорно доказывать этим полукрестьянам, что в нашей социалистической стране они становятся не только производителями в промышленности, горном деле и так далее, но и собственниками средств производства; нужно доказать им, что с приходом на эти заводы, шахты и другие предприятия, они стали и их собственниками. Не тот клочок бесплодной земли, который им никогда не мог предоставить возможность жизни, достойной человека, а заводы, шахты и прочее могут обеспечить им жизнь лучшую, чем имели они и их предки! Почему нужно, чтобы эти полукрестьяне-полурабочие стали сознательными промышленными рабочими? В первую очередь потому, что мы строим многочисленные фабрики и предприятия, открываем все новые и новые шахты. Одним словом, индустриализуем нашу социалистическую страну, чтобы сделать ее богаче, чтобы неиспользованные богатства были доступны всем гражданам нашей страны, чтобы люди могли этими богатствами пользоваться. Чтобы работать на таких заводах и шахтах, необходимы рабочие, которые будут способны овладеть новой современной техникой и запустить ее. Такую современную технику не сможет освоить полукрестьянин, который больше думает о своих клочках неплодородной земли, чем о современных средствах производства, которые сейчас у нас более не частные, капиталистические, а общественные, являющиеся собственностью всего нашего общества. Ими больше не управляют капиталисты или их хорошо оплачиваемые верные чиновники, бюрократия, которая заботилась только об интересах капиталистов… Сейчас у нас будут управлять этими заводами, шахтами и прочим сами рабочие. Они сами будут определять, как и сколько работать; они будут знать, зачем работают и для чего будут использоваться результаты их труда. Чтобы мы могли достичь этого всюду в нашей стране, в самых удаленных ее краях, необходимо упорно преодолевать отсталость, необходимо поднять полукрестьян до уровня сознательных промышленных рабочих, которые осознают свои обязанности и свои права строителей социализма.

Из вышеизложенного видно, что существуют исключительно большие трудности на пути строительства коммунизма в такой отсталой стране, как, например, наша. И что теперь? Хотим ли мы ждать, пока все рабочие будут одинаково умны и способны управлять предприятиями? Разумеется, нет, поскольку в этом случае нам пришлось бы ждать бесконечно долго. Именно в процессе управления, в непрестанном процессе труда и управления, все рабочие приобретут необходимый опыт, познакомятся не только с процессом труда, но и со всеми проблемами своего предприятия. Только на практике трудящиеся смогут овладеть учётом; узнают, сколько материала необходимо потратить, а сколько можно сэкономить; выяснят, на что идёт их труд, возможно ли увеличение его производительности и как этого достичь. Они получат представление о том, какова должна быть доходность их предприятия как части общего планового накопления, и поймут, насколько смогут повысить свой жизненный уровень за счёт оставшейся производственной прибыли. Они должны будут рассчитать, насколько и какими темпами следует повышать производительность труда и прочее. Они, безусловно, обязаны подружиться с трудовой дисциплиной, потому что с того момента, как трудящиеся берут на себя ответственность за участие в управлении экономикой, вопрос трудовой дисциплины становится их первой обязанностью.

Особенно важным делом для советов трудовых коллективов будет воздействие на как можно более рациональное распределение рабочей силы, препятствование тому, чтобы на их предприятиях угнездилась ненужная непроизводительная рабочая сила, то есть излишняя бюрократия в администрации, поскольку от этого только увеличатся издержки производства и уменьшится рентабельность их предприятий, наносящая ущерб всему коллективу. Нужно уметь отличать потребность в специалистах от излишнего административного непроизводительного аппарата.

Передача фабрик, шахт и прочих предприятий в руководство трудовым коллективам воспрепятствует тому, чтобы в нашей экономике гнездилась заразная болезнь, которая носит имя бюрократизма. Эта болезнь невероятно легко и быстро переносится из буржуазного общества и опасна в переходный период, поскольку опутывает как полип своими многочисленными щупальцами и препятствует правильному и быстрому процессу развития. Бюрократизм принадлежит к числу наибольших врагов социализма именно потому, что он неприметно проникает во все поры общественной деятельности, а люди изначально сами этого не осознают. Было бы ошибочно думать, что бюрократизм ещё не добрался до нас, не пустил и у нас корни. Напротив, он начал проникать в наши разные учреждения, в государственный аппарат и в экономику, но мы это осознаём, и поэтому уже предприняли целый ряд мер, чтобы обезвредить его. Здесь недостаточно кампанейских мер, а [нужна] непрерывная борьба и воспитание людей.

Ленин говорил, что культурная и техническая отсталость – самая благоприятная почва для укоренения бюрократизма, но он в то же время говорит и как легче всего, точнее, единственно возможно бороться с бюрократизмом. <…>

Сейчас, когда не только государственная администрация, но и совокупная экономика находится в руках народа, именно в компетенции народа бдительно контролировать работу тех, кто назначен в администрацию, чтобы они исполняли свои обязанности на пользу социалистического сообщества. Рабочие коллективы и их советы, которые будут управлять заводами, шахтами и прочим, должны прежде всего сделать невозможными бюрократические методы в управлении. <…>

В связи с участием рабочих в управлении предприятиями, соответственно производством вообще, ослабевает та задача профсоюзов, которая у них была в связи с защитой рабочих интересов, поскольку сейчас этот вопрос рабочие сами решают через свои советы, то есть комитеты управления на производстве. Этим в то же время облегчается двоякая роль профсоюзов, которые, с одной стороны, должны были защищать интересы рабочих, а с другой –обязаны были точно также считаться с интересами народного государства, с интересами целого, с интересами всего сообщества. Знакомство рабочих в процессе управления производством со всеми проблемами – с накоплением, с издержками производства, с различными многочисленными трудностями, с которыми до сих пор должны были бороться сами директоры или же прежние управления и профсоюзы, –облегчит и работу профсоюзов в этом отношении. Это, несомненно, во многом поможет стабилизации трудовой дисциплины на заводах, шахтах и других предприятиях.

Из проекта закона видно, что трудящиеся самым демократическим путём приобретают свои управленческие функции. Рабочие советы непосредственно избирают тайным голосованием сами рабочие и служащие на заводах, шахтах и прочих предприятиях. Эти рабочие советы и комитеты управления, которые избирают из своего состава члены совета, должны пользоваться всесторонней поддержкой профсоюзов. Чтобы это было возможно, в комитеты управления входят также и члены профсоюзов рабочих и служащих на этом предприятии, которые таким путём несут часть своей ответственности за управление, вместо того чтобы оставаться рекомендательными органами без особой ответственности, то есть без ответственных обязанностей. <…>

 Все функции на производстве, которые до сих пор имело государство и осуществляло их само через своих назначенных представителей, переносятся на трудовые коллективы при известном участии профсоюзов.

С этого времени государственная собственность на средства производства, заводы, шахты, железные дороги переходит постепенно в высшую форму социалистической собственности. Государственная же собственность –это низшая форма общественной собственности, а не высшая, как считают руководители СССР.

Вот таков наш путь к социализму, и это единственно правильный путь, когда речь идет об отмирании государственных функций в экономике.

Броз-Тито J. Говори и чланци. – Загреб: Наприjед, 1959. – Књ.V. – С. 220–224, 230–231, 233–246, 248–249, 251.