Бузгалин Александр Владимирович –
д.э.н., профессор,
главный редактор журнала «Альтернативы

Чем дальше постсоветский мир уходит от эпохи, которая назвала себя «развитым социализмом», тем больше интерес к её природе, противоречиям, потенциалу. Причём парадоксом наших практик стало обращение большинства ностальгирующих по СССР граждан прежде всего к периоду т. н. «застоя» ‑ 1970-м годам. Почему? Потому, что это был период наиболее спокойной и относительно сытной жизни и ныне, в эпоху непрерывных изменений, эта стабильность выглядит главной ценностью?

Но таковы ли действительно непреходящие ценности нашей истории и не пора ли ностальгии противопоставить анализ действительных противоречий и потенциала СССР вообще и его различных исторических этапов, в частности?

Ответы на эти вопросы мне хотелось бы дать, начав с напоминания о существенных различиях в содержании и формах отношений «реального социализма» на разных этапах его эволюции, обратив особое внимание на периоды «оттепели» и «застоя».

Ставя проблему периодизации «реального социализма», мы должны, прежде всего, выделить критерий периодизации данной системы. Поскольку ключевым противоречием «мутантного» социализма – периода нелинейных попыток продвижения человечества к царству свободы – является единство и борьба интенций реального социального творчества и тормозящих их отношений отчуждения (не забудем, что в его основе лежит противоположность массового развивавшегося творческого труда в таких областях как наука, образование, искусство, социальная работа – с одной стороны; господствовавшего рутинного индустриального труда – с другой), поскольку периодизация эволюции «реального социализма» может быть построена исходя из анализа основных, ключевых этапов развёртывания этого противоречия.

Так, первый этап генезиса «реального социализма» характеризовался генезисом обоих полюсов названного выше фундаментального противоречия. Для СССР 1920‑х гг. были характерны, с одной стороны мощнейший всплеск социального энтузиазма, приведшего к развитию невиданных ранее достижений в области культуры, образования, социального творчества, прогресса низовых объединений граждан, энтузиазма. С другой стороны, этот период характеризовался возникновением основных предпосылок для будущего вырождения первых ростков социализма в «сталинщину» и тоталитарную диктатуру (бюрократизация «верхов» и омещанивание «низов» вкупе с крайне неблагоприятными внешними условиями).

Неразрешимость противоречий этой эпохи, получившей название «НЭП», привела к формированию второго этапа предельного напряжения обоих полюсов. В 1930-е - 1950-е гг., включая и период Великой Отечественной войны, в Советском Союзе предельно жёстко обнаружились две строго противоположные тенденции. Первая – тенденция прямого насильственного подавления любого социального творчества, любого инакомыслия, любых политических свобод. Вторая – реальный процесс максимального проявления героизма и социального творчества людей, которые ярко заявили о себе и в годы первых пятилеток, и в годы Войны, и в период восстановления экономики, разрушенной фашистской Германией.

«Оттепель» явилась попыткой частичного, паллиативного разрешения этого противоречия и, как таковая не сумела обеспечить соединение ростков социального, культурного, научно-технического творчества и тех политических и экономических форм, которые были ими востребованы.

Но опыт «оттепели» нельзя сбрасывать со счетов истории. Даже весьма неумелые, проводимые сверху, бюрократическими методами и в крайне ограниченных масштабах реформы, проводимые в правильном направлении, дали огромные результаты.

Главным среди достижений этой эпохи стало возрождение социально-творческих интенций Революции. Прежде всего, они проявились в ограничении хотя бы внешних проявлений партийно-государственной диктатуры – частичная, но открытость и правда в действиях «верхов», публичное очищение от наиболее одиозных форм диктата и бюрократизма, некоторое ограничение привилегий и льгот, получивших широкое распространение в последние годы сталинской системы и др. – все это стало важной предпосылкой для восстановления хотя бы некоторого пространства для возрождения творчества граждан.

И оно не замедлило появиться, чему немало способствовали и некоторые подвижки, проводившиеся «сверху». Материальной базой для этого стало ускорение развития науки и техники, художественной культуры и различных форм общественной самоорганизации. Повторю как рефрен: при всей её противоречивости и реформаторской ограниченности, «оттепель» показала, что у активной части советского общества есть и может активно развиваться стремление к реализации принципиально важных с точки зрения продвижения к «царству свободы» подвижек.

Выделю только основные.

Конец 1950-х – начало 1960-х было периодом создания важных материальных предпосылок нового общества – быстрого экономического роста и высоких достижений в развитии технологического базиса (Спутник и Гагарин – только символ массовых изменений в материально-технической базе экономики). И хотя это не самое важное достижение тех лет, не следует забывать, что при всех, мягко говоря, противоречивых действиях тогдашнего руководства, рост производства в этот период был одним из самых высоких за всю историю СССР и самых высоких в мире. Более того, даже VIII-я пятилетка (1965-1970), которую называют самой успешной, была главным образом успешна вследствие инерции «оттепели», т. к. косыгинские реформы в эти годы ещё только внедрялись, и серьёзно на экономику повлиять не успели. В эти же годы страна перешла к массовому строительству общедоступного (а не элитарного, как в сталинский период) жилья и решению ряда других наиболее острых вопросов повышения качества жизни.

Эти результаты хорошо известны (хотя и часто игнорируются в современных условиях все большей ностальгии по сталинизму), но не в них главный смысл и вызов «оттепели».

Главным же, как я отметил выше, стало реальное продвижение к «царству свободы».

Одним из важнейших достижений «оттепели» на этом пути стала ориентация на приоритетное развитие массовой и общедоступной творческой деятельности. В конце 1950-х – начале 1960-х стремление стать учёным и геологом, космонавтом и строителем новых городов, поэтом и педагогом было, конечно же, не всеобщим, но массовым, затрагивающим меньшинство, но меньшинство многомиллионное, активное и молодое (не только по возрасту). Более того, оно не просто поддерживалось, оно культивировалось искусством и партийной пропагандой, инвестициями и общественным уважением.

На этой базе сформировалось как пусть не доминирующее, но активно и быстро растущее общественное настроение-действие, которое поэты назвали романтикой, а я назову новыми импульсами формального и реального освобождения труда.

Простейший пример первого – строительство новых гидростанций в Сибири. С одной стороны – адски тяжёлый, в лучшем случае индустриальный труд и возможность заработать приличные деньги, с другой – реальная поэзия создания наших новых городов и технологий и гордость за совместное сотворение нового мира (не тоска ли по утрате этой романтики, свободы созидания сделало столь трагически-грустной песню «Прощание с Братском»?).

Пример второго – наукограды, в которых формировался новый, во многом адекватно отражённый в фантастических романах молодых Стругацких прото-коммунистический образ жизни.

Не менее важно то, что «оттепель» дала новый импульс развитию того, что Людмила Булавка справедливо называет «освободительной линией» советской культуры. Коммунистичность – ориентированность на поиск путей ответственной, реализующей большие (общественно-значимые) цели жизнедеятельности – вот чем проникнуты произведения этических и эстетических лидеров той эпохи поэзия Рождественского и Вознесенского, кинофильмы Калатозова, Ромма, Райзмана, музыка Пахмутовой и Таривердиева.

Наконец – и это важнейшее сумма суммарум краткого периода «оттепели» – в этот период вновь возвращается в каждодневную жизнь и в массовом масштабе система коммунистических по своему содержанию ценностей, формирующих ростки нового Человека. Подчеркну: только тенденция и только ростки. В своём большинстве граждане СССР и в 1960-е оставались затурканными бюрократией, довольно бедно живущими, мечтающими об увеличении получки и возможности достать дефицитные вещи мещанами.

Но не они определяли истерический смысл той эпохи. Его определяло, повторю, рождение Нового Человека – человека, для которого вещи – это средство и главное требование к ним – быть удобными и красивыми, а не дорогими и престижными; труд, даже самый тяжёлый – это трудное, но радостное время самореализации; отношения с людьми – пространство поиска путей снятия отчуждения, освобождения от бюрократизма и стяжательства, лжи и подличанья, предательства и лицемерия.

Эти ценности и императивы Нового Человека тогда только начинали появляться, но они появлялись массово и, что особенно важно – становились всеобщим нравственным и художественным идеалом. Более того – и это был один из интереснейших парадоксов именно этого периода «реального социализма» – этот идеал нового, свободно-творческого Человека активно поддерживался и пропагандировался той самой партийно-государственной бюрократией, против власти которой он был направлен.

Таковы важнейшие (с точки зрения уроков для социализма будущего) достижения «оттепели».

Не менее важны и её негативные уроки и главный из них состоит в том, что и в этот период политико-экономическая система оставалась в целом авторитарной. Власть в стране по-прежнему концентрировалась в руках номенклатуры, и все ростки социального творчества в конечном итоге обретали превратные формы, ведшие к их неэффективности и вырождению. Такой была судьба романтических интенций учёных и движения за коммунистическое отношение к труду, романтики поэтов и реальных шагов по дебюрократизации государственного управления…

Более того, принципиально правильная переориентация целей развития на прогресс Человека в условиях сохранения «наверху» власти бюрократии и, как следствие, господства «внизу» конформизма масс, не могла не выродится в свою противоположность. Власть номенклатуры в союзе с конформистом не могла не привести в конечном итоге к замещению целей развития творческой личности целями материального благосостояния мещанина, что в условиях «экономики дефицита» оказалось миной замедленного действия, заложенной в фундамент советской системы.

Все это в конечном итоге и привело к кризису всех элементов культурного, научно-технического, социального творчества, которые были характерны для конца 1950‑х - начала 1960-х гг. Эта неуспешность попыток само-реформирования системы стала тем поворотным пунктом, который ознаменовал наступление периода «застоя».