ИНТЕЛРОС > №3, 2016 > Новая экономическая политика. Часть 2. Общество на переломе эпох. Советский город и городская промышленность в годы НЭПа

Игорь Лозбенев
Новая экономическая политика. Часть 2. Общество на переломе эпох. Советский город и городская промышленность в годы НЭПа


16 ноября 2016

Лозбенев Игорь Николаевич –
д.и.н., заведующий кафедрой гуманитарных дисциплин
Московского финансово-юридического университета МФЮА

Был ли городской рынок двигателем сельского хозяйства в годы НЭПа?

Сегодня на вопрос: «Была ли городская промышленность двигателем для развития сельского хозяйства?» мы можем ответить положительно. Город нуждался в продовольствии, производимом крестьянами, предлагая в обмен продукцию промышленности. Остаётся только вопрос, насколько полно промышленность могла охватить своим влиянием всё сельское хозяйство страны? В данном случае необходимо отметить, что это влияние, в 1920-х гг. было весьма ограниченным. Втягивание деревни в орбиту влияния городской экономики можно проследить по уровню товарности сельскохозяйственной продукции в тех или иных регионах страны. Уровень товарности являлся индикатором втягивания деревни в рыночные отношения с городом. Очевидно, что высокий уровень товарности наблюдался около Москвы, потребительский рынок которой был поистине необъятным. Наиболее высокий уровень товарности хозяйств наблюдался в Ленинской и Козловской волостях Московского уезда. Большой объем товарных излишков здесь приходился на картофель и молоко. Товарность картофеля составляла – 36,2%, молока – 56,4%[1]. Свой сельскохозяйственный район сложился вокруг Орехово–Зуево. Севернее города наблюдалась высокая товарность молока – 72%, южнее – район специализации на молоке – 56,4%, и картофеле – 24,9%[2]. Высокотоварным было сельское хозяйство в Волоколамском уезде. В северной части уезда высокую товарность имело молоко (43,4%), среднюю товарность картофель (15,5%) и лен (7%). В южной части уезда среднюю товарность имел лен (17,4%), все остальные продукты имели низкую товарность[3]. Влияние Московского рынка сказывалось не только в Подмосковье. Под влиянием потребностей мегаполиса промышленное производство и переработка молока было организовано в пойме реки Ока на территории Рязанской губернии, откуда оно, опираясь на железную дорогу Рязань – Москва сбывалось на рынки столицы[4]. В этом районе был самый высокий показатель уровня товарности для Рязанской губернии. При средних показателях на 1928 г. в 27,9%, в Луговом районе он составлял – 43,5%[5]. Влияние промышленности сказывалось на высоком уровне товарности молочного скотоводства и льна в Тверской и Смоленской губерниях. По данным за 1924/1925 – 1926/1927 гг., товарность льна в Тверской губернии, в среднем составляла около 72%, товарность молочного животноводства – 36%[6]. Примерно схожие данные, за тот же период имеются и по Смоленской губернии: по льну – 75%, молочной продукции – 29%[7]. Однако они опирались развитую инфраструктуру отдельных районов губернии. Примерно сходные процессы можно было наблюдать и в других промышленно-развитых регионах страны. Но, именно в промышленно-развитых, а их было не много, и они располагались своеобразными островами в море крестьянских хозяйств страны. Основная же масса крестьянских хозяйств, в силу удалённости от промышленных центров и неразвитости коммуникаций, была слабо втянута в рыночные отношения с городом, фактически занимаясь лишь потреблением произведённой продукции. Очевидно, что для мощного, интенсивного развития сельского хозяйства требовались значимые усилия городской промышленности. В то же время, город в 1920-х гг. мог качественно изменить ситуацию. Его промышленность сама проходила восстановительную стадию, и реально выйти на новые рубежи смогла только на рубеже 1920-1930-х гг., что естественно сказывалось, как на уровне втягивания сельскохозяйственных производителей в рыночные отношения, так и на общем уровне развития экономики страны.

Многоукладность советской экономики 1920-х гг.: государство, кооперация и частник: была ли возможность «органичного» взаимодействия?

Оценивая же проблему противостояния в городской жизни «старого» и «нового», важно отметить, что процессы изменения различных сфер общественной жизни в городах проходили быстрее. Однако это не исключает противоречий, существовавших в городской жизни этого времени. В то же время, противоречия городской жизни, схожие с деревенскими, не были столь значимыми. Городская семья распадалась, как и сельская, но она не была производственной ячейкой, и её распад не нес серьезных экономических последствий. Перед городской промышленностью не стоял вопрос товарности (за исключением некоторой части промыслового хозяйства). Она была товарной «по определению», иначе не смогла бы существовать. Городские Советы не делили власть с каким-либо «традиционными» структурами. Большевики, имевшие реальную власть в стране, стремились их возглавить, а оппозиционные им политические силы не стремились вступать создать альтернативные органы власти, а боролись с большевиками за власть в Советах. Собственно, самое явное противоречие находилось, как бы в иной плоскости, и было внесено в жизнь уже самим фактов введения новой экономической политики. Промышленность и торговля Советской России 1920-х гг. носила многоукладный характер, сочетая государственный, кооперативный и частный сектора экономики. Сама многоукладность была ресурсом развития экономики страны в период НЭПа. С целью насыщения рынка товарами частный сектор экономики был легализован, а кооперативный существенно расширен. У негосударственного сектора экономики появилась возможность не только включиться в развитие страны, но и элементарно сохраниться. Взаимоотношения частного предпринимателя и государства в 1920-х гг. все ещё слабоизученная тема. Основное внимание при оценке событий обращается на то, что НЭП объявлялся, как временная мера. Исходя из этого, говорят преимущественно о негативном характере отношений власти и предпринимателей, однако, при изучении фактического материала, становиться очевидным, что при всей правоте данного тезиса, жизнь шире абстрактных схем. Представляется важным понять, мог ли частный сектор экономики стать в 1920-х гг., двигателем экономики в целом, источником инноваций, маяком направления развития для других секторов экономики? Очевидно, что только в этом случае частник мог получить симпатии общества, сохранить свое влияние и развиваться в дальнейшем, а соответственно заставить государство считаться с собой. Остаётся открытым вопрос: «Был ли подобный потенциал у негосударственного сектора экономики в 1920-х гг.?».

В отстаивании своего приоритетного положения в экономике государство могло опереться на находящуюся в её руках крупную экономику – «командные высоты». Степень влияния государства в промышленности можно проследить по материалам наиболее промышленно-развитого района страны – Центрального промышленного района России, в некоторых регионах которого отмечалась значительная концентрация крупных предприятий. Наиболее ярким примером в данном случае могла служить Московская губерния. В ней в период 1923-1927 гг. на долю государства приходилось 62-56,3% общего числа предприятий, 94-92% общего числа работников и 94,4 – 89,2% общего объёма производства[8]. Схожая ситуация сложилась в Тверской губернии, где в 1923/1924 – 1925/1926 гг. доля государственных предприятий от их общего числа составляла 75,1 – 60,5%, на них рабочих 91,1% (по данным на 1923/1924 г.), объёмы производства составляли 96,2% (по данным на 1925/1926 г.)[9]. В качестве примера можно указать и Владимирскую губернию, где показатели государственной промышленности составляли 74,2% предприятий и 97,8% работников[10]. Интересная ситуация отмечалась в Иваново-Вознесенской губернии – регионе с высоким уровнем концентрации крупной промышленности. Там, по данным на 1922 г. на долю 32 (4,4% от общего числа) предприятий подчинённых ВСНХ и ГСНХ, приходилось 87,54% общего оборота промышленных предприятий региона[11].

В то же время, даже в центральной части Европейской России на уровне крупных регионов существовали свои исключения из правила. Так, в Калужской губернии доля государства составляла по данным на 1925/1926г. – 31,5%, объёмы производства в 1927/1928г. – 20%[12]. Интересная ситуация сложилась в Смоленской губернии. На территории данного региона имелась всего одно крупное предприятие, а соответственно государственная промышленность почти отсутствовала. В Смоленской губернии мы обнаружим большое число мелких частных и кооперативных предприятий, среди которых, как скала, высилась Ярцевская текстильная фабрика с 5 тыс. работников. В результате доля государственных предприятий в регионе составляла в 1925/1926г. – 3,85%, работников – 92,8%, а объёмы производства – 73,2% от общего числа[13]. Данные по «макрорегионам» (губерниям) показывают определённую закономерность, а именно: соотношение секторов в экономике находилось в прямой зависимости от размещения на его территории крупных предприятий. В тех губерниях, где концентрировалась крупная промышленность доля государства увеличивалась, и соответственно наоборот, там, где ситуация была обратной уменьшалась роль государства в экономике.

Ещё ярче ослабление роли государства в экономике тех или иных районов можно проследить на уровне «микрорегионов» - уездов, иногда даже и промышленно-развитых губерний. Так, государственная промышленность, доминировавшая на востоке Московской губернии, не имела значительного влияния в ее западной части. В Волоколамском уезде в 1926/27 г. обороты частной промышленности составили 3602 тыс. руб. Это составляло 77,3% общего объёма производства промышленности уезда. По данному показателю частная промышленность превосходила государственную в 6 раз[14]. Своё первенствующее положение частная промышленность сохраняла и весь 1927 г. (обороты частной промышленности Волоколамского уезда в этот период составили 8,05 тыс. – 60,5% общих показателей). И только в 1928 г. произошёл перелом. Обороты частного сектора снизились, составив 1712 тыс. руб. (11,3% общего оборота)[15]. Сходная ситуация сложилась в экономике Сергиевского уезда. Хотя уезд примыкал с севера к восточному промышленному, району собственная промышленность там большого развития не получила. В 1924/25 г. на предприятиях уезда было занято 505 чел., в 1925/26 г. – 1087 чел. Частная промышленность произвела в 1924/25 г. – 44,7%, а в 1925/26 г. – 47,1% общего объёма продукции в уезде. В частном секторе было занято в 1925/26 г. 19,3% общего числа работников промышленности уезда[16]. Подобные тенденции наблюдались и в другом промышленно-развитом регионе Центральной России в Иваново-Вознесенской губернии. В частности, в Юревецком уезде Иваново-Вознесенской губернии в 1-й половине 1924/1925 хозяйственного года на долю частного капитала Юрьевецкого уезда приходилось 98,24% предприятий и 68,33% общего объёма оборота промышленности[17]. По данным на 2-ю половину 1925/1926 хозяйственного года доля частного капитала в уезде увеличилась. В тот период ему принадлежало 51,7% предприятий, на которые приходилось 93,05% оборота[18]. Некоторое снижение доли частного капитала в промышленности Юрьевецкого уезда отмечалось только во второй половине 1920-х гг., когда уже шло общее свёртывание НЭПа. В 1926/1927 г. частнику принадлежало в уезде 62,1% предприятий, на которые приходилось 54,1% оборота. В 1927/1928г. эти показатели составляли 72,5% и 42,8% соответственно[19]. Серьёзно свои позиции государство и кооперация уступили частнику в Шуйском уезде Иваново-Вознесенской губернии. Так, в 1926/1927 – 1927/1928гг. в городе Шуя на долю частника приходилось 57,2% - 39,2% от общего числа предприятий и 53,9% - 63,4% общего оборота. В Шуйском уезде эти показатели составляли 62,8% - 63% и 98,5% - 78,95% соответственно[20]. Во Владимирской губернии частник чувствовал себя вполне уверенно в городе Гаврилов-Посад – своеобразном «медвежьем углу», буквально зажатому между такими промышленными центрами, как Александровский уезд Владимирской губернии и Тейковский уезд Иваново-Вознесенской губернии. Данные обстоятельства не помешали частнику эксплуатировать 22,2% общего числа городских предприятий, на которых было занято 40,9% рабочей силы[21]. Для того, чтобы относительно полно показать географический охват изучаемого процесса, необходимо обратиться к данным по Малоярославецкому уезду Калужской губернии. В экономике данного региона частник захватил и уверенно удерживал ведущие позиции сразу после введения НЭПа. Данные об обороте промышленных предприятий Малоярославецкого уезда Калужской губернии за период с 1 октября 1923г. по 1 октября 1924г. показывают просто подавляющее превосходство по данному показателю над всеми другими секторами промышленности региона. Тогда на долю частника пришлось 99,46% общего оборота[22]. К середине 1920-х гг. государству и кооперации удалось несколько потеснить частника с его доминирующих позиций. Так, по данным за 1924/1925 хозяйственный год частный сектор эксплуатировал 84% предприятий, а их оборот за 1-е и 2-е полугодие составлял 87,7% - 92,6% от общих показателей[23]. В целом указанные выше тенденции не изменились и во второй половине 1920-х гг. В частности, по данным за 1925/1926 хозяйственный год обороты предприятий частной промышленности составляли 77,87%, то есть, и в этот период частный предприниматель, хотя и был потеснен, преимущественно кооперацией (14% оборота), но все еще сохранял ведущие позиции в промышленности Малоярославецкого уезда Калужской губернии[24]. Таким образом, можно утверждать, что контроль со стороны государства над «командными высотами» ещё не давал ему возможность контролировать экономику страны во всех её аспектах.

Сходная картина отмечалась и в торговой сфере. Она всегда была мобильнее промышленности и частному сектору лучше удавалось уходить из-под влияния государства. Так, исследователь 1920-х гг. А. М. Большаков писал, опираясь на данные 1926 г., что: «Некоторые из зажиточных крестьян ссужали торговцев деньгами, причём в качестве процентов торговцы оказывали своим кредиторам различные услуги в городе, куда часто ездили за товаром»[25]. Другой исследователь Тверской торговли в 1920-х гг. Н. Ковалев писал, что частник проводил следующие видоизменения под влиянием обстоятельств:

Часть из них пыталась остаться в торговле, переходя из крупной в мелкую.

Некоторая часть консервировалась, помещая свои капиталы в госзаймы и сберкассы, превращаясь в рантье, живущие на капиталы и на проценты с него. При этом привлечение частника к госкредиту расценивалось государством, как положительный факт.

Часть капитала уходила в мелкое строительство и хозяйство (мелкие огороды, сдача квартир в наем).

По мнению некоторых финансистов, небольшая часть торговцев, ликвидируя свою торговлю официально, переходила на беспроцентную торговлю, главным образом на местном сельскохозяйственном рынке (случайные перекупки и распродажа).

Отмечались случаи возвращения частников, закрывших торговлю, в товарооборот под флагом кооперации, производства и промыслов. С этим велась борьба (чистка инвалидных артелей, кооперации, правлений союзов).

Делались попытки примкнуть к трудовым слоям, поступление на службу если не самого частника, то членов его семьи[26].

Современные исследователи отмечают также и другие формы борьбы за самосохранение частного капитала. Пытаясь выйти из-под государственного контроля, буржуазия создавала замкнутые циклы производства и сбыта (частник снабжал кустаря сырьём и сбывал его продукцию, частные предприниматели скупали у крестьян зерно, перерабатывали его на частных мельницах и сбывали через частную торговлю)[27].

Отметим, что и государство, несмотря на отрицательное отношение к частному сектору,. все же давало простор для его деятельности, если это было необходимо. Это наиболее ярко проявилось в ходе и после «кризиса сбыта» в 1923-1924 гг. В 1925-1926 гг., по сравнению с более ранним периодом, стала увеличиваться сеть частных торговых предприятий и расти их торговый оборот. Подобный рост был отмечен в Калужской губернии, там во второй половине 1924/1925 г. доля частных предприятий в составе торговой сети увеличилась, по сравнению с первым полугодием того же года с 79,9% до 82,2%[28]. Добавим, что в 1926/1927 г., по сравнению с 1925/1926 г. оборот частной торговли вырос в Калужской губернии на 17,1%, хотя в общем объёме торговли он сократился на 2,5%, что говорит о росте всей торговли[29].В Иваново – Вознесенской губернии в 1925/1926 г., по сравнению с 1924/1925 г. был отмечен рост товарооборота на 41%, хотя доля оборотов в частном секторе в этот период сократился на 4,6%[30]. Некоторый рост роли частника в оптовом обороте был отмечен в Тверской губернии. За период 1924/1925–1925/1926 гг. показатели изменились с 12,9% до 13,2%[31]. Во Владимирской губернии во втором полугодии 1924/1925 г., по сравнению с первым полугодием того же года число частных торговых предприятий выросло на 1,8%[32]. Рост частной торговли можно проследить не только на уровне губерний, но и уездов. В Бронницком уезде Московской губернии в 1925/26 г. произошло увеличение числа частных торговых заведений на 60,7%, а их оборотов на 52,2%[33]. В Клинском уезде в тот же период число частных торговых заведений выросло на 7,5%[34]. В Бежецком уезде Тверской губернии в 1925/1926 г., по сравнению с 1924/1925 г. рост оборотов частной торговли составил 75,2%, ходя доля частных предпринимателей в общеуездном товарообороте изменилась незначительно с 36,1% до 36,2%[35]. В Осташковском уезде Тверской губернии число частных торговых предприятий за 1924/25 - 1925/26 гг. увеличилось 10,1%[36]. В Юрьевецком уезде Владимирской губернии за период 1924/1925 г. рост числа торговых предприятий составил 18,7%, а к первой половине 1925/1926 г. число частных торговцев увеличилось еще на 29,3%[37]. Как видно, пусть и не во всех регионах, однако, частный сектор получил некоторое развитие в середине 1920-х гг. Свою роль здесь сыграло, как снижение прямого административного давления на частника, так и некоторые уступки, сделанные властями. В частности, в марте 1925 г. были предоставлены льготы кустарям, не использовавшим наёмный труд, и имевшим в своём хозяйстве двигатели мощностью не более чем в 5 лошадиных сил[38]. В мае того же года на III Съезде Советов СССР были приняты постановления, облегчавшие отношения найма-аренды в деревне. В торговле был снижен нажим на частных предпринимателей, с целью оживления хозяйственной жизни деревни. По-своему беспрецедентный случай был зафиксирован в Ярославской губернии. Там, в январе 1924 г., под нажимом властей, в состав Губторга, были введены представители 2 крупных частных фирм[39].

В целом можно утверждать, что частный сектор экономики в 1920-х гг. имел и возможности, и потенциал, по крайней мере, для сохранения своей деятельности. Однако, в конце 1920-х гг. государство, активно используя возможности кооперации, вытесняет частного предпринимателя с рынка. Сегодня представляется важным ответить на вопрос, мог ли частный сектор экономики стать двигателем экономики в целом, и сразу отмечу, что ответ тут будет скорее отрицательным, чем положительным. Частник в 1920-х гг. не смог предложить обществу более оптимальную модель управления предприятиями. Так, несмотря на специфику своего развития в условиях Советской России, частный сектор переживал те же процессы, которые могли происходить и в «нормальной» рыночной системе, а именно – монополизацию рынка. Вот как оценивало ситуацию в торговле Тульской губернии Тульское губернское экономическое совещание: «Частная торговля сосредоточена преимущественно в Туле (72%). Отмечается серьёзная конкуренция внутри частного торгового сектора, что привело к усилению крупных частных торговцев. Число мелких торговцев 1 и 2 разрядов с апреля 1922 г. сократилось на 7%, а число крупных предприятий 3 разряда (магазинов) увеличилось на 77%»[40]. Примерно схожие процессы можно отметить и в Московской губернии. Так, за период 1923 – 1927 гг. количество частных предприятий в регионе сократилось на 40,5% с 226 до 169, при этом произошло увеличение числа работающих на них с 7,5 до 7,8 тыс. человек, а объёмы производства возросли с 27,2 до 65,2 млн. рублей за тот же период[41]. А вот как оценивали работу частной арендованной промышленности специалисты Калужского ГСНХ в 1924 г.: «Производство арендованных предприятий незначительно, и они бездействуют больше половины года, не выполняют обусловленной работы за исключением не многих и таким образом конкурировать с предприятиями ГСНХ не могут»[42]. Достаточно симптоматичное заключение. Однако, представлять частный сектор только подобным образом было бы ошибкой. Необходимость конкурировать на заранее неравных условиях заставляло частника искать способы наиболее спокойного развития. Понятно, что часто он уходил туда, где отсутствовала конкуренция со стороны государственных предприятий. В современном понимании мы бы назвали эту тенденцию – уход в сферу инновационных технологий. Так, в Дмитровском уезде Московской губернии работало товарищество по производству целлулоидных изделий «Стелла». Оно было передано в аренду М. М. Когану и И. Л. Мирскому. На предприятии работало, в среднем, 30 человек, и оно производило гребни, жучки, шпильки, ободки и другие изделия из целлулоида. Предприятие было рентабельным, постоянно увеличивало объёмы производства и продаж, что способствовало упадку рогового промысла в уезде. Только за период октября 1924 г. – августа 1925 г. объёмы производства товарищества возросли на 38,6%, а объёмы продаж на 58,6%[43]. Там же в тот период динамично работала фабрика искусственного барашка и бобра в д. Муравьево Дмитровского уезда. Объёмы производства этой фабрики за тот же период возросли на 66,3%, а численность рабочих с 41 до 56 человек[44].

У частного предпринимателя были и другие способы борьбы за лидерство на рынке. В течение долгого времени частные предприятия работали более рентабельно, чем предприятия государственного и кооперативного секторов экономики. Так, если средняя выработка на 1 чел. в день в I квартале 1923/24 г. на предприятиях Московской губернии составляла 6,51руб., то на частных предприятиях – 6,53 руб. Во II квартале того же года это соотношение составляло 7,37 и 8,19 руб., а в IV квартале 8,24 и 9,6 руб. на 1 человека в день соответственно. Однако уже в I и во II кварталах 1924/25 г. стала лидировать кооперация, средняя выработка на которых составляла 9,81 и 9,87 руб. соответственно против 9,45 и 9,83 руб. на 1 чел. в день на частных предприятиях[45]. Выше была у частника и зарплата. В среднем на частных предприятиях для рабочих 1 разряда в 1923 –1925 гг. она составляла 23,29 руб. в месяц, а в государственной и кооперативной промышленности – 17,41руб. Зарплата работника VI разряда составляла 60,79 руб. у частника против 45,4 руб. на государственных и кооперативных предприятиях[46]. Высокая производительность труда и высокая зарплата, позволяла частным предпринимателям экономить средства на использовании наёмного персонала. Сохраняя одинаковый процент служащих по отношению к числу рабочих, в сравнении с другими секторами экономики (государственные предприятия – 13%, кооперативные – 16,7%, частные – 14,7%), частник экономил средства на использовании младшего обслуживающего персонала. В данном случае соотношение было следующим: на государственных предприятиях – 5,7%, на кооперативных – 6,7%, на частных – 4,3%[47]. Однако, во второй половине 1920-х гг. частник утерял свои конкурентные преимущества, что хорошо видно из показателей работы однотипных текстильных предприятий Калужской губернии за 1925/1926 -1927/1928 гг. На текстильном рынке Калужской губернии в этот период шла конкурентная борьба между фабриками Калужского текстильного треста (4 предприятия с 5 тыс. работников в 1927/1928 г.) и частной фабрикой Грачева (214 работников в 1927/1928 г.)[48]. В отличие от государственных предприятий частная фабрика работала неравномерно. В 1926/1927 г. фабрика Грачева испытала резкий спад, как по числу работников, так и по объёмам производства, однако в следующем 1927/1928 г. наступил некоторый подъем[49]. В целом объёмы производства на частном предприятии, в сравнении, даже с одной из государственных фабрик, показывало абсолютное превосходство последних. В сравнении с государственной (в расчёте на одно предприятие) производство на фабрике Грачева составляло в 1925/1926 г. - 2,64%, в 1926/1927 г. – 0,84%, в 1927/1928 г. – 6,01%[50]. Государственные и частное предприятие сближали показатели по производительности труда на одно предприятие. Они составляли: в 1925/1926 г. - 94,26%, в 1926/1927 г. – 70,83%, в 1927/1928 г. – 34,59%[51]. Цифры показывают очевидную тенденцию к снижению показателей фабрики Грачева в среднем за три года. Необходимо оговориться, что возникший разрыв в объёмах производства и производительности труда, объясняется, тем, что государственные испытали резкий рост за изучаемый период. Та же тенденция проявилась и соотношении стоимости произведённой продукции в расчёте на одного рабочего. По данному показателю частная фабрика первоначально лидировала, и её показатели составляли: в 1925/1926 г. - 113,2%, в 1926/1927 г. –96,06%, и в 1927/1928 г. – 36,78%[52]. Определённое равенство между предприятиями различных форм собственности имелось в количестве отработанных дней в расчёте на одно рабочего в течение года (интенсивность эксплуатации). В сравнении с государственными предприятиями на фабрике Грачева этот показатель составлял в 1925/1926 г. – 127,7%, а в 1927/1928 г. – 90,2%[53]. Очевидные различия проявлялись в уровне заработной платы. Причём, средняя заработная плата рабочих, по данным на 1925/1926 г. на государственных предприятиях составляла –349,1 рубля в год, в то время, как на фабрике Грачева рабочим, в среднем, платили – 317,3 рубля в год (на 9,2% меньше)[54]. Совершенно иная картина наблюдалась в зарплате младшего обслуживающего персонала. У них за тот же период на фабрике Грачева среднегодовая зарплата составляла 1400 рублей, на государственных фабриках – 263,3 рубля (расхождение почти в 5 раз в пользу частного предприятия)[55]. Как можно видеть частное предприятие не показывало, в сравнении с государственными предприятиями чудес производительности. Если, частное предприятие и имело какое-либо превосходство над государственным производителем, то оно явно было утеряно во второй половине 1920-х гг.

Экономика, переходящая в политику.

Частный предприниматель в местных советах

Вполне естественно, что в этих условиях мощная государственная промышленность на закате НЭПа полностью вытеснила частный капитал. Нельзя не отметить и другого фактора: частная промышленность и торговля не вобрали в свой оборот значительных масс населения. Получи негосударственный сектор экономики значительное распространение, он бы мог рассчитывать на поддержку населения, что, по крайне, мере значительно осложняло его ликвидацию. В общественной жизни 1920-х гг. все произошло ровно наоборот. Не только государство, но и население негативно оценивали работу частных предпринимателей, и несмотря даже на то, что они давали работу определённой части населения, в их магазинах был лучше ассортимент, а нередко и ниже цены, частника все равно воспринимали, как «барыгу», «рвача», спекулянта и т. д. Сам частник мог занимать не гибкую позицию вступая в конфликт и с правящей партией и с населением. В этой связи интересна ситуация сложившаяся в городе Кашин Тверской губернии. В периодической печати конца 1920-х гг. город Кашин характеризовался, как город попов, церквей, купцов, «лишенцев», где из 7 тысяч жителей, на долю лиц лишённых избирательных прав приходилось 40% населения[56]. В состав городского совета в Кашине входило 69 человек. Из них членами РКП(б) были 7 человек, рабочих было 19 человек, лиц лишённых избирательных прав – 11. В нарушение всех советских законов в состав городского совета входила владелица парикмахерской, использовавшая в своей работе наёмный труд – дочь крупного купца Черенина, владелец частной типографии – Птицын, бывший поп – Модестов, бывший меньшевик, ранее осуждённый за контрреволюционную деятельность – Вьюшин (то есть лица, лишённые избирательных прав) и другие[57]. Очевидно, что подобный городской совет не мог вести активную пробольшевистскую политику, и находился в зависимости от непролетарских слоёв населения. Как результат ‑ частный сектор получил большое развитие в городе. Так, аппарат Кашинской потребкооперации на 80% состоял из торговцев, попов, бывших помещиков, а молочно–яичный рынок города на 75% контролировался частными предпринимателями[58]. Хорошо видно, что частник, в данной ситуации, пренебрегая законами чистой конкуренции, применяет политические рычаги для укрепления своих экономических позиций. Неудивительно, что подобная ситуация вызывала подозрение, как у большевистского руководства региона, так и у части населения. Очевидно, что в подобной ситуации совершенно невозможно говорить о каком-то динамизме развития частника, использования его действий, как пример для подражания, и создания реальной конкуренции государственному сектору экономики.

Однако не всегда представители оппозиционных элементов общества стремились к устранению своих политических оппонентов. Иногда им предлагали просто «поделиться» властью. Достаточно интересная ситуация сложилась в городе Веневе Тульской губернии в марте 1926 г. Там, накануне выборов в городской совет было отмечено оживление местных торговцев, которые от имени местного базарного комитета в горизбирком предложили список кандидатов в городской совет. Необходимо отметить, что на основании Конституций РСФСР 1918 г. и СССР 1924 г. торговцы, как «нетрудовой элемент» общества были лишены избирательных прав. Исключение с 1925 г. делалось лишь для торговцев самого низкого – первого разряда. Несмотря на указанные запреты, Веневские торговцы все-таки стали готовиться к выборам, предлагая обсудить списки. Понимая, что на перевыборных собраниях борьба за состав городского совета будет очень сложной, представители городской торговли предлагали свой компромиссный вариант: «Зачем нам с вами коммунистами ссориться? Давайте сделаем так, что в составе городского совета будет половина ваших и половина наших депутатов. Мы будем вести себя смирно, и против ваших выступать не будем»[59]. Подобная активность торговцев была так же отмечена и в других городах губернии – Белеве, Одоеве, где они представляли допущение к выборам торговцев 1-го разряда как важную уступку, и считали, что вскоре избирательные права будут предоставлены и торговцам 2-го разряда[60]. Попытки опереться на неорганизованное население для проведения своих депутатов в местные советы со стороны оппозиционных элементов общества были так же отмечены в ноябре 1926 г. в городах Коломна и Подольск Московской губернии[61]. Иногда для достижения своих целей представители мелкобуржуазной части населения прибегали к нестандартным действиям. В ноябре 1924 г. в городе Вязьма Смоленской губернии произошла забастовка частных торговцев. Они потребовали снизить налоги, часть торговцев подала заявления о приёме в кооперацию, после чего прекратили торговлю. Через два дня забастовка прекратилась победой местных властей. Ничего не добившись, торговцы возобновили свою деятельность[62]. Приведённые выше материалы показывают, что, несмотря на явную антипатию к советской власти, представители непролетарских слоёв населения пытались не только с ней бороться, но старались к ней приспособиться и использовать те возможности советской демократии, которые предоставляли им большевики. Было бы это взаимодействие продуктивным? Вопрос остаётся открытым.

* * *

Подводя общий итог, можно сказать, что период Новой экономической политики, при всем масштабе исследований этого периода, оставляет после себя больше вопросов, чем ответов. Не может не впечатлять быстрое восстановление экономики после окончания Гражданской войны, широкое использование потенциала всех укладов народного хозяйства. С другой стороны, так же «впечатляют» масштабы сохранения элементов архаики, пришедшей едва ли не из средневековья и активно влиявшей не развитие жизни общества в 1920-е гг. Подобная архаика не была неким полностью отжившим рудиментом. От него часто не удавалось избавиться простой юридической отменой. Традиции прошлого были плотно переплетены с современностью того времени, были неотделимы от самой жизни, воспринимались многими, как нечто естественное. Понятное и естественное, но мешавшее развиваться обществу дальше, входившее в конфликт с теми новациями, которые пронизывали общество периода НЭПа. Данная система вполне могла существовать, постепенно, и насколько возможно безболезненно, решая возникавшие противоречия. Открытым остаётся вопрос, могла ли она интенсивно развиваться, и увеличивать объёмы производства достаточно для подготовки к будущей войне. Представляется, что в рамках НЭПа это было невозможно, что и стало причиной коренной ломки всей системы, произошедшей в 1930-х гг. Новая экономическая политика выполнила свою главную задачу – восстановление советской экономики после окончания Гражданской войны. Для мощного экономического рывка, необходимого не только для нужд войны, но и для перехода к новому индустриальному обществу, у НЭПа ресурсов не было. Советская экономика в тот период могла существовать в рамках, предложенных НЭПом. Для перехода к индустриальному типу экономики и общества нужны были другие, более радикальные меры.



[1] Шольц. В. Сельскохозяйственные районы Московской губернии. М. 1929 г., с. 6.

[2] Там же, с. 10-11.

[3] Там же.

[4] Материалы к плану народного хозяйства Рязанской губернии. Вып. V. Рязань 1928 г., с. 13.

[5] Там же, с. 89.

[6] Три года (1925-1927 гг.) деятельности учреждений системы сельскохозяйственного кредита Тверской губернии. 1928 г., с. 7. Расчёты автора.

[7] Государственный архив Новейшей истории Смоленской области (ГАНИСО). ф. 3. оп. 1. д. 1743. л. 24.

[8] Фабрично–заводская промышленность г. Москвы и Московской губернии. М. 1928 г., с. 35.

[9] Отчёт Тверского губернского исполнительного комитета за 1922-1923 г. (с 1 октября 1922 г. по 1 октября 1923 г.). Тверь. 1923 г., с. 145; ГАТО. ф. р-291. оп. 10. д. 313. л. 13. Расчёты автора.

[10] Отчёт о деятельности губернского экономического совещания за период с 1 января по 1 апреля 1922 г. Владимир. 1922г., с. 97. Расчёты автора.

[11] Отчёт Иваново-Вознесенского Губернского исполнительного комитета XII Губернскому Съезду Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов и Губернскому экономическому совещанию. Иваново – Вознесенск. 1922 г., с. 3. Расчёты автора.

[12] Формы эксплуатации предприятий в Калужской губернии. Карпов С.А. Фабрично-заводская промышленность калужской губернии с. 3. // Статистический сборник. Калуга. 1929г.; ГАДНИКО. ф. п-1. оп. 12. д. 27. л. 180.

[13] ГАНИСО. ф. 3. оп. 1. д. 1743. л. 12-13, 43, 88. Расчёты автора.

[14] Краткий отчёт Волоколамского уездного исполнительного комитета совета рабочих, крестьянских красноармейских депутатов за 1926–1927 г. Волоколамск. 1927 г., с. 22.

[15] Краткий отчёт Волоколамского уездного исполнительного комитета совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов за 1927/28 г. Волоколамск. 1929 г., с. 35.

[16] Отчёт о работе Сергиевского уездного исполнительного комитета совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов за 1925 – 1926г. Сергиев. 1927 г., с. 15 –16.

[17] Отчёт Юрьевецкого уездного исполнительного комитета XIII Уездному Съезду Советов за 1925-1926 г. Юрьевец. 1927 г., с. 37-38.

[18] Там же.

[19] Отчёт Юрьевецкого Уездного исполнительного комитета XIV Съезду советов за период с 1 октября 1926 г. по 1 октября 1928 г. Юрьевец. 1929 г., с. 150. Расчёты автора.

[20] Краткий отчёт Шуйского уездного исполнительного комитета за1926/27 – 1927/28 год. Шуя. 1929г., с. 54. Расчеты автора.

[21] Города Владимирской губернии (из итогов переписи 1923 г.) Владимир. 1924 г., с. 50.

[22] Отчёт Малоярославецкого Уездного исполнительного комитета за время с 1 октября 1923г. по 1 октября 1924 г. Малоярославец. 1926 г., с.16.

[23] Отчёт Малоярославецкого уездного исполнительного комитета за время с 1 октября 1924г. по 1 октября 1925 г. Малоярославец. 1925 г., с.27.

[24] Отчёт Малоярославецкого Уездного исполнительного комитета советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов за время с 1 октября 1925 г. по 1 октября 1926 г. Малоярославец. 1926 г., с.27.

[25] Большаков А.М. Деревня 1917-1927 гг. М. 1927 г., с. 121-122, 125.

[26] Ковалев Н. Процесс обобществления товарооборота в Тверской губернии // Тверской край. 1929г. № 5, с. 48.

[27] Изменение социальной структуры общества в 1921 – сер. 1930-х гг. М. 1972 г., с. 119.

[28] Очередной отчёт Калужского губернского исполнительного комитета рабочим, работницам, красноармейцам крестьянам и крестьянкам и всем трудящимся Калужской губернии с 1 октября 1924 г. по 1 октября 1925 г. Калуга. 1925 г., с. 19.

[29] Отчёт Калужского губернского исполнительного комитета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов с 1 октября 1926 г. по 1 января 1928 г., с. 20. Расчёты автора.

[30] Отчёт об экономическом и хозяйственном состоянии Иваново-Вознесенской губернии и работе Губернского исполнительного комитета на 1 января 1927 г. Иваново-Вознесенск. 1927 г., с. 25.

[31] Ковалев Н. Процесс обобществления товарооборота в Тверской губернии // Тверской край. 1929г. № 5, с. 42-43.

[32] Отчёт о работе Владимирского губернского исполнительного комитета Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов XVI созыва за 1924-1925 год. Владимир. 1926 г., с. 158-159. Расчёты автора.

[33] Краткий отчёт Бронницкого уездного исполнительного комитета за 1926/27г. Раменское. 1927 г., с. 12.

[34] Отчёт Клинского уездного исполнительного комитета совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов с 1 октября 1925 г. по 1 октября 1926 г. Клин. 1927 г., с. 15.

[35] Отчёт о деятельности Бежецкого Уездного исполнительного комитета тверской губернии за 1925-1926 г. Бежецк. 1927 г., с. 70.

[36] Отчёт Осташковского Уездного исполнительного комитета за 1926-1927 г. Осташков. 1927 г., с. 49. Расчёты автора.

[37] Отчёт Юрьевецкого уездного исполнительного комитета XIII уездному Съезду Советов за 1925-26 г. (с 1 октября 1925 г. по 1 октября 1926 г.). Юрьевец. 1927 г., с. 37-38. Расчёты автора.

[38] Правда, 1925 г., № 62 (2993), с. 1.

[39] Цветкова Е.В. Ценности российского предпринимательства. На материалах Костромской, Тверской и Ярославской губерний. // Настоящее и прошлое Тверской земли. Тверь. 1996г., с. 96.

[40] Отчёт Тульского губернского экономического совещания Совету Труда и Обороны за время с 1 апреля по 1 октября 1922г.) Тула.1923 г., с. 9-10.

[41] Фабрично–заводская промышленность г. Москвы и Московской губернии. М. 1928 г., с. 35. Расчёты автора.

[42] Государственный архив документов Новейшей истории Калужской области (ГАДНИКО). ф. п-1. оп. 6. д. 74. л. 23.

[43] Центральный государственный архив Московской области (ЦГАМО). ф. 4773. оп. 1. д. 10. л. 97–102, 271–273, 322–323.

[44] ЦГАМО. ф.4773. оп.1. д.10. л.130–137, 256–258, 320–321.

[45] ЦГАМО. ф.4773. оп.1. д.10. л.130–137, 256–258, 320–321.

[46] Труд в Московской губернии в 1923 - 1925гг. М. 1926 г., с. 143.

[47] Там же.

[48] Карпов С.А. Фабрично-заводская промышленность калужской губернии. // Статистический сборник. Калуга. 1929 г., с. 46. Расчёты автора.

[49] Там же. Расчёты автора.

[50] Там же. Расчёты автора.

[51] Карпов С.А. Фабрично-заводская промышленность калужской губернии. // Статистический сборник. Калуга. 1929г., с. 46. Расчёты автора.

[52] Там же. Расчёты автора.

[53] Там же. Расчёты автора.

[54] Там же. Расчёты автора.

[55] Там же. Расчёты автора.

[56] Советская работа 1929 г., №18-19, с. 26.

[57] Там же.

[58] Там же.

[59] «Совершенно секретно»: Лубянка – Сталину о положении дел в стране (1922-1934 гг.). Т. 4. Ч. 1. М. 2001 г., с. 281.

[60] Там же.

[61] Центральный архив общественно-политической истории г. Москвы (ЦАОПИМ). ф. 3. оп. 11. д. 310. л. 164.

[62] ГАНИСО. ф. 3. оп. 1. д. 2715. л. 10.


Вернуться назад