Это письмо первоначально возникло как реакция на статью Д. Б. Эпштейна «Бюрократия и политическая демократия в СССР» (Альтернативы 2015 № 4). Но составляя письмо, я понял, что, не являясь глубоко теоретически образованным марксистом, я, наверное, не смогу вполне аргументированно и структурно возражать автору. Это потребовало бы написания целой статьи, а, не имея опыта написания научных работ, я вряд ли смог бы справиться с такой задачей. Потому отмечу только несколько аспектов, которые в статье Д. Б. Эпштейна мне показались спорными или откровенно слабыми.

Но письмо получилось не кратким. В том номере Альтернатив были и другие интересные работы, и мне показалось, что будет некорректно писать только про одну статью, не касаясь других. Ещё мне захотелось изложить свои мысли, перекликающиеся с тематикой материалов журнала. Постепенно я перешёл к изложению своих взглядов и соображений о том, что меня не устраивает в современных российских левых и почему я, грамотный и неравнодушный человек, считающий себя убеждённым марксистом, не принимаю активного участия в современном российском левом политическом движении.

Далее – то, что из этого получилось.

Но прежде, все-таки, - о статье Д. Б. Эпштейна.

В своей статье Давид Беркович довольно сжато приводит аргументацию сторонников тезиса о бюрократической собственности и бюрократии, как господствующем классе в СССР, а затем критически «разбирается в сути этих доводов». При этом автор справедливо отмечает некорректность и упрощённость такого «классового» подхода, не учитывающего различное положение бюрократии в разные периоды истории СССР, не учитывающего различия в положении управленцев разных уровней власти, и др., и совершенно правильно подчёркивает необходимость серьёзного анализа реальных и неизбежных противоречий перехода от капитализма к социализму и недопустимость замены такого анализа не основанными на фактах выводами и утопическими фразами.

Тем не менее, на мой взгляд, уважаемый автор упрощает аргументы, с которыми спорит. По крайней мере, я этот, конечно, спорный тезис аргументирую чуть иначе.

Говоря о бюрократической собственности, следует понимать, что речь идёт об общественных отношениях собственности. В юридическом смысле отношение (право) собственности складывается из трёх составляющих:

1)         право владеть,

2)         право пользоваться, в т. ч. извлекать от объекта собственности плоды и доходы,

3)         право распоряжаться, т. е. определять судьбу объекта собственности.

Исходя из такого понимания собственности, полагаю, я не согрешу против истины, сказав, что в отношении к «общенародной» собственности бюрократия в СССР занимала все-таки несколько иное положение, нежели другие слои общества, т. к. именно она сосредотачивала в себе все вышеуказанные правомочия в их совокупности. В связи с этим сложно не согласиться с Ю. И. Семеновым, которого Д. Б. Эпштейн цитирует в своей статье: «Государственная собственность может быть одновременно и общенародной только при одном условии: государство должно быть демократическим, а демократия при этом должна быть не формальной, а реальной».

Заявляя о демократичности государства в СССР Давид Беркович перечисляет формы советской демократии, не учитывая содержания тех процессов, которые проходили в этих демократических институтах. А содержание этих процессов, особенно в 30–50-е и 70–80-е годы, начиная от пионерских отрядов и заканчивая съездами КПСС, в абсолютном большинстве сводилось к единогласному «одобрямсу» спущенных сверху решений. Исключения, конечно, были, но только подтверждающие правило. Имелось нарастающее отчуждение трудящихся в абсолютном своём большинстве от политического управления страной, что в условиях государственной собственности вело к нарастанию их экономического отчуждения от общенародных средств производства и процессов собственного труда.

Кроме того, аргументы о развитии советской властью (бюрократией) экономики страны в интересах всего общества естественным образом вызывают контраргументы о том, что, как пишет сам же Давид Беркович, буржуазное государство также выполняет общесоциальные функции, обеспечивает долгосрочный компромисс интересов различных классов, стимулирует экономическое и техническое развитие, что также соответствует интересам всего общества.

Странным представляется вопрос Давида Берковича: «…Откуда следует, кем доказано, что социалистическое общество в его исторически первых формах должно быть более демократичным?». Встречный вопрос: если не должно, то тогда зачем оно нужно? Если исторически первые формы социализма на протяжении 70-ти лет (а по Д. Б. Эпштейну, возможно, и больше) не должны обеспечивать обществу более демократическую власть, нежели буржуазная, то можно ли считать коммунистами и реалистами тех, кто вынуждает несколько поколений жить в менее демократическом государстве и рассчитывает на устойчивость и прогрессивность такого государства?

Что касается вопроса «была ли советская бюрократия эксплуатирующим классом?», то (опять же исходя из приведённого определения права собственности), на мой взгляд, можно говорить об эксплуатации в том смысле, что на протяжении всей истории СССР объект правомочий бюрократии (общенародная собственность) возрастал, а фактические правомочия трудящихся в отношении возможности управлять государством и тем самым реализовывать права собственности на государственное имущество сокращались.

И ещё, говоря о бюрократии, хотелось бы отметить одну принципиальную черту бюрократии. Типичный бюрократ заинтересован не в достижении оптимального результата, а прежде всего ‑ в сохранении своего положения в системе власти и, соответственно, сохранении своего социального статуса. Отсюда – его ориентация на указания «сверху», на начальника, а не на дело. Эта их мотивация и порождает негативное отношение к бюрократии. А бюрократическое бумаготворчество – только проявление этой особенности.

Мне представляется, что вопрос о формировании в СССР руководящей социальной группы (бюрократии), даже если не считать её отдельным и/или господствующим классом, связан с особенностями пролетарских революций, точнее, с особенностями социалистических революций на индустриальном этапе развития.

История показала, что пролетариат может стать «авангардом политических и экономических преобразований», только будучи возглавляем политической силой (партией), сформированной во многом из иного социального слоя (интеллигенции), которая «привносит» в пролетарские массы революционные идеи и коммунистическое (социалистическое) сознание. При этом пролетариат, став основной социальной опорой революции, которой предстояло прежде социалистических решить экономические задачи буржуазной революции (индустриализация), не способен решить их самостоятельно иначе, как посредством командно-административной политической системы и централизации (более или менее жёсткой) управления. Т. е. пролетариату, на мой взгляд, в силу именно его классовой природы, необходима некая организующая внешняя (пусть и рекрутируемая из пролетариата, но превращающаяся в отдельную социальную группу) сила, которая при недостаточных объективных условиях для развития сетевой демократии и «горизонтальных» управленческих связей взяла бы на себя роль организатора и управленца.

Хочу отметить статью М. И. Воейкова «К вопросу фрустрации рабочего класса». В данной статье, насколько я знаю, впервые тезис об утрате пролетариатом авангардной роли в социальном прогрессе выдвинут не только сугубо теоретически, но основан на социологических исследованиях. На мой взгляд, это уже давно свершившийся факт, признать который не могут коммунисты, так сказать, «консервативного» толка или «старой закалки», основанной на догмах пресловутого «марксизма-ленинизма». Исходя из догмы о ведущей роли пролетариата, они готовы связывать будущее социалистической революции в стране с гастарбайтерами, несмотря на явные культурно-идеологические различия, лишь бы видеть революционную (именно революционную) перспективу и не отступать от канонов.

В этой связи особое внимание заслуживает статья Ю. В. Шахина «Испытание Украиной: российские левые и украинский опыт». И не только потому, что в ней предпринята попытка оценки украинских политических событий последних лет без идеологической зашоренности, хотя и с пророссийским акцентом. А потому, что в статье автор характеризует особенности настроений и поведения российских левых, пытается разобраться в причинах, вызывающих сближение части левых с либералами и другими оппозиционными силами.

Приведу несколько цитат:

«…Даже тот узкий сегмент общества, который настроен на протесты и борьбу, не тянется под социалистические знамёна. Российские левые вынуждены заниматься самовыживанием, будучи меньшинством в составе оппозиционного меньшинства…» «Российские левые… …не имеют положительной программы и просто хотят крушить все вокруг». «Своеобразное стремление к разрушению ради разрушения выражено там очень отчётливо».

На мой взгляд, все сказанное – абсолютная правда. И это больно. Социалистические идеи сейчас в обществе, мягко говоря, не популярны. А почему? Помимо прочего потому, что люди не почувствовали особой разницы своего положения в СССР и в нынешней России. Отчуждение от власти, труда и собственности сохранилось и в чем-то усилилось, но это не воспринимается как большая потеря. (Это, опять же, к вопросу о классовости советского общества и о бюрократии.) Вместо социального обеспечения люди получили возросшую частную (от слова "частник") свободу и избавились от идеологического пресса. Кроме того, массам не ясны социалистические перспективы, кроме перспективы претерпеть какие-то весьма вероятные лишения, а этого никто не хочет. А положительные перспективы неясны, в первую очередь потому, что они не ясны самим левым активистам. Это и отмечает Ю. В. Шахин (отсутствие внятной политической и экономической программы).

Пока мы заняты самовыживанием, мы никому не интересны. Наша революционность (желание сломать существующий строй, готовность к борьбе и т. п.) вызывает неприятие у большинства населения, в т. ч. у трудящихся. Революционность – это прекрасно. Но этого недостаточно.

Ю. В. Шахин отмечает намечающееся сближение части левых с либералами и другими оппозиционными силами. К сожалению, он немного внимания уделяет анализу причин этого сближения.

На мой взгляд, левые (не все, конечно, но некоторые) поддерживали либеральные протесты последнего времени потому, что многие предлагаемые либералами меры (в первую очередь, в политической сфере), к сожалению, все ещё остаются прогрессивными по сравнению с текущим положением в стране. И это не противоречит "инструкции" Энгельса, изложенной в рекомендованном Ю. В. Шахиным письме "Будущая итальянская революция и социалистическая партия". Не противоречит, если левые остаются левыми и понимают, что эта борьба в тактическом союзе с другими оппозиционными движениями - только этап на пути к цели, и не утрачивают видение этой цели. Если левые в этом союзе и борьбе сохраняют самостоятельность.

И мне лично не вполне понятно, почему Юрий Владимирович считает движение на юго-востоке Украины народным (возможно, он не знаком с "мемуарами" Стрелкова-Гиркина, хотя ему там на месте виднее), а "болотные протесты" общенародными не считает? Да, во главе его стояла либеральная оппозиция, но по своему массовому составу болотный протест был очень "разночинским". Это был протест "среднего класса".

А не этот ли класс станет субъектом социальных преобразований в ближайшее время. Помнится, Б. Кагарлицкий написал на эту тему целую книжку. Как этот класс не назови (с гордостью и с иронией его иногда именуют "пролетариями умственного труда"), но это все ещё формирующийся класс, сочетающий в себе экономические роли пролетария и управленца. "Формирующийся" в том смысле, что это все ещё "класс в себе", занимающий промежуточное положение между рабочими и буржуазией и ещё не вполне осознающий свои реальные (а не иллюзорные) перспективы.

И сближение левых (я бы сказал "демократических левых") с этим классом не случайно.

В одной дискуссии я когда-то дал определение коммуниста как наиболее последовательного либерала (от лат. liberalis — свободный). В том смысле, что на пути к достижению подлинного освобождения человека и возвращения его к своей человеческой сущности (или как там это сформулировано у Маркса?) коммунист не связан исторически догматизированными оковами (частная собственность, религия, семья и др.) и готов их сломать, если они мешают дальнейшему развитию человечества (всякому, культурному, интеллектуальному, экономическому и т. д.). И такой коммунист не менее, а более всякого буржуазного либерала понимает значение и необходимость демократических ценностей, институтов и процедур. Но при этом коммунист (наиболее последовательный либерал) понимает, что настоящая утопия не коммунизм, а либеральный постулат, что в условиях экономического социального неравенства институты представительной демократии способны обеспечить консолидированное и постоянное проведение государственной политики в интересах всего (или большинства) общества.

Социальную базу таких коммунистов я вижу в классе (слое) наёмной трудовой интеллигенции (различных профессий) или, как льстиво говорят либералы, в "креативном классе".

И себя мне хочется видеть представителем этого подлинно социалистического класса, осознающим (верно или не верно, но уж как могу) свои классовые интересы. Потому мне очень хотелось бы, чтобы левые силы ориентировались в первую очередь на интересы именно моего класса, как класса наиболее активного и прогрессивного.

Более того, полагаю, что преодолеть кризис коммунистического движения, чрезмерно затянувшийся после развала СССР, можно только выражая интересы растущего класса трудовой интеллигенции. И эти интересы соответствуют интересам рабочего класса, по крайней мере, в части его выхода из своего угнетённого, эксплуатируемого состояния. И будущий успех социализма и коммунизма будет связан именно с классом наёмной трудовой интеллигенции, состоящей в ином, нежели пролетариат и буржуазия, отношении к собственности на средства производства

И пролетариат, как класс, по определению, не ведущий, а ведомый[1], поддержит это движение, станет его массовой силой. Как крестьянство стало массовой опорой буржуазных революций.

А революция этого "интеллектуального" класса будет, вполне возможно, тоже "креативной". Но она также будет во многом и "традиционной". Хотя, как мне кажется, этот новый класс предпочёл бы не вооружённое восстание, а тотальный саботаж ("игнор") прежнего государства, заменяя его организующие и регуляторные функций самоорганизацией общества через социальные сети, клубы по интересам, профессиональные сообщества, локальные общины и т. д. и т. п. или через какие-то иные формы организации общественного взаимодействия, решая насущные задачи и постепенно сокращая функции государства, заставляя тем самым его измениться.

Наверное, это самая слабая (читай: "глупая") часть моего письма. Но чтобы не вступать в дискуссию в духе "Вы не любите пролетариат?"(с), отвечу тоже цитатой: "Дружок, я все знаю. Я сам, брат, из этих..."(с)

И немного некстати о рыночном социализме. Ни в одной дискуссии на эту тему, в которых я участвовал, мне никто убедительно не ответил на следующий вопрос: Рынок есть форма связи между производством и потреблением, и рыночные отношения возникли задолго до становления капитализма, так почему же они должны умереть вместе с капитализмом? Потому что они «генерируют» капитализм (или как там отмечал Энгельс)? Ну, так предложите более эффективную (гуманную) форму связи между производством и потреблением для нынешнего уровня развития производительных сил, и «невидимая рука» задушит рынок. Прошу понять меня правильно. Я не отвергаю плановое регулирование, но считаю, что на текущий период оно пока ещё не способно в полной мере заменить рыночный обмен.

Вот такое получилось письмо. Я уже утомился его писать, поэтому и концовка получилась такая сумбурная. Полагаю, концовка ‑ это такая моя реакция на неприятие левыми "болотного" протеста. Мне странно видеть, как левые долгое время предрекали восстание среднего класса, говорили о творческом труде и будущих революционных силах среди интеллигенции. Но когда средний класс попытался бунтовать, ‑ леваки оказались в стороне. Но лучше меня об этом написал питерский активист Иван Овсянников (сборник статей "В защиту большинств"). Рекомендую.

 

Бураков Николай Викторович,

юрист

 

 

ВЗРАЩИВАНИЕ МОЛОДОСТИ

(Заметки об образовании и педагогике в Советском Союзе)

Ещё в 1903 году на 2 съезде РСДРП в программе партии были сформулированы принципы будущей школы: отказ от сословных школ, всеобщее бесплатное обязательное образование детей обоего пола до 16 лет, запрет на физические наказания детей, отделение школы от церкви, обучение на родном языке и др. Уже в октябре 1918 года, при разгоравшейся гражданской войне было введено положение «О единой трудовой школе РСФСР», 26 декабря был подписан декрет Совнаркома о том, что все население страны в возрасте от 8 до 50 лет, не умеющее читать или писать, обязывалось обучаться грамоте на родном или русском языке. А таких неграмотных в Российской империи по переписи 1897 года было почти восемьдесят процентов населения.

Приведу конкретный пример о состоянии образования в сельской местности тогда. Моей бабушке, матери отчима, крупно повезло – она сумела окончить до революции церковно-приходскую школу и как хорошую ученицу, её направили на краткосрочные курсы в уезд, после чего она вернулась в свою родную деревню Киевку Самарской губернии, и сама стала учительницей. Затем после революции участвовала в движении ликбеза (ликвидации безграмотности), и всю жизнь преподавала в начальной школе своего села, за что пользовалась уважением односельчан и покровительственным снабжением со стороны колхоза.

Подчеркнём, что в закладывании основ всеохватывающего народного образования ведущую роль сыграли именно органы Советской власти. Они и начинали устраивать систему дошкольного воспитания детей, и боролись с семи миллионной беспризорностью, которая была бичом страны после двух войн. Но к 1930 году, когда проблема беспризорности была почти решена, появились основания констатировать, что всеобщее начальное обучение детей введено фактически.

В истории образования в СССР 1920-е годы славятся как годы поиска смелых, творческих и оригинальных решений в попытках построения «нового человека». В школах вводится комплексное обучение, экспериментальный лабораторно-бригадный метод, поощряются проекты. Следующим этапом было профессиональное образование, которое включало в себя профессиональные школы, техникумы и институты. Организованы были специальные рабфаки для рабочей и сельской молодёжи, жаждущей получить высшее образование. Практически советская школьная система оформилась к 1922 году: начальная (4 года обучения), основная семилетняя общеобразовательная школа и старшая ступень общеобразовательной (всего 9-10 лет учёбы). Расходы на образование увеличились с 1925 года по 1930 год на 1миллион 231 тысячу рублей, с12,36% до 13,37% бюджета СССР. Количество учеников и учителей в школах увеличилось с 1922 по 1930 год примерно в два раза.

Развивались и национальные школы. В течение 10-15 лет после Октября для десятка народов, ранее не имевших письменности, (балкарцы, тувинцы, адыгейцы и др.) она была создана. Уже в декабре 1922 года задействовано специализированное восточное издательство, которое выпускало учебники на татарском, чувашском, киргизском, адыгейском и других языках. А в Ленинграде был создан специальный институт народов Севера. Для детей кочевых северных народов или животноводов в горных районах Кавказа организовывались школы-интернаты. В школах-коммунах было покончено с беспризорностью.

Войны 1914-1922 годов сопровождались не только общими потерями населения, но и утратой учёных, квалифицированных кадров разного уровня из-за физической гибели, старения населения, эмиграции. В 30-е годы в течение трёх пятилеток этот урон с помощью развёрнутой сети всеобщего образования, библиотек, научных институтов был восполнен. Невозможно было бы себе представить, чтобы в царской России было реализовано почти достигнутое перед Великой Отечественной войной всеобщее семилетнее среднее образование. О грамотности призывников в Красную Армию в массе своей вопрос вообще не стоял. А доля призывников, имеющих высшее и среднее образование в 1939-1940 гг. составила треть от общего числа.

И снова, сталинские репрессии, а затем опустошительная война значительно прореживает ряды образованных людей в нашей стране. На территории, подвергшейся немецко-фашистской оккупации, было разрушено 82 тыс. школ, в которых до войны занималось 15 млн. учащихся. Но и в лихолетье, в тылу все ребята учились, посещали детсады и ясли, лечились в санаториях, отдыхали и в пионерских лагерях, при том, что по мере возможности помогали взрослым, выступая перед ранеными в госпиталях, собирая урожай на полях, стоя у станков на заводах. В данное время был снижен возраст приёма в школу с 8 до 7 лет, организована сеть пришкольных интернатов, были введены экзамены на аттестат зрелости, была создана сеть школ для рабочей и сельской молодёжи. Вообще широкая сеть вечернего и заочного обучения, созданная в Советском Союзе, не имеет аналогов в мире.

Стоит сказать о том, что решением Совнаркома от 26 октября 1940 года была введена плата за обучение в 8, 9, 10 классах средних школ и в вузах, «учитывая возросший уровень благосостояния трудящихся и значительные расходы Советского государства на строительство непрерывно возрастающей сети средних и высших учебных заведений». Плата составляла от десяти до пяти, в дальнейшем, процентов средней зарплаты работника. В пятидесятые годы она была отменена. Надо иметь ввиду, что в самый трудный период в школах была организована помощь малоимущим., выдавалась одежда и обувь. Были бесплатные занятия с отстающими, спортивные секции, кружки самодеятельности и т. д. И как не возникло эпидемий на фронтах и в тылу, так и не создалась после Отечественной войны детская беспризорность!

В 1949-1950 учебном году произошло уменьшение числа учащихся из-за падения в военный период рождаемости, особенно на временно оккупированных врагом территориях и в прифронтовой полосе. Тем не менее, в 1956 году обучалось в общеобразовательных школах более 30 млн. чел., в училищах системы трудовых резервов около полутора млн., в техникумах и средних специальных учебных заведениях более 2 млн., в вузах также более 2 млн. человек. И почти 15 млн. на курсах переподготовки и повышения квалификации!

К 1979 году по переписи населения 99,9% граждан Союза были образованными людьми, страна становилась самой «читающей» в мире, т. к. газеты, журналы и книги издавались многомиллионными тиражами и их на всех не хватало. За подписными изданиями буквально охотились, «Библиотеку всемирной литературы» предлагали обменять на дефицитный автомобиль, и желающих не находилось.

Тут надо вспомнить о науке педагогике, заменённой ныне так называемыми «образовательными услугами» и «семейными ценностями», которые тоже рушатся под ударами активно насаждаемого рыночного индивидуализма. Между тем, в человеческой культуре педагогика, т. е. наука о воспитании молодого поколения, занимает особое место. В ней не так уж много великих имён, в отличие от других областей культуры, и в СМИ больше всего, наверное, упоминалось имя Я. Корчака, который отправился во времена нацизма в газовую печь, чтобы разделить страшную участь своих воспитанников, хотя мог этого не делать.

Высота нравственного подвига всегда высоко ценилась людьми. О советской педагогике известно, что она руководствовалась с самого начала принципами построения иного, чем прежде, общества. Формировались эти принципы в статьях В. Ленина, А. Луначарского, Н. Крупской. «Единая» школа – стало быть, платформа для грядущего равенства, «трудовая, политехническая» - закладывается потребность и умение работать. После некоторого перекоса в сторону техники, было уделено серьёзное внимание и гуманитарному направлению, классическому наследию, культуре, языку и литературе, и т. д.

В создании школьных программ активную роль играла Н. К. Крупская, занимая ответственные посты в Наркомате просвещения. При её участии была принята программа ГУСА, где видна попытка построить образование на основе диалектической логики. От этой программы осталось то, что в старших классах в Союзе преподавались логика и психология как основа дисциплины мышления. Крупская писала статьи о формировании коммунистического мировоззрения, патриотизма и интернационализма. Не потеряли значения её работы по трудовому воспитанию, политехническому и профессиональному образованию. Она теоретически обосновывала необходимость детского и молодёжного движения.

Автор учебников для школ и вузов П. Блонский свою научную и педагогическую деятельность начал ещё до революции. Автор фундаментальных трудов по педагогике и психологии, он внёс значительный вклад в теорию мышления.

Один из организаторов экспериментальных учебно-воспитательных учреждений С. Шацкий создал первую опытную станцию, которая включала в себя детский сад, школу1-й и 2-й ступени. В ней в сочетании с трудом давали умственное, эстетическое и физическое воспитание.

Наконец, два полюса советской педагогической мысли: основатель педагогической психологии Л. Выготский и блестяще соединивший практику воспитания с теорией А. Макаренко. Были ли они антиподами? По видимости, да, судя по той открытой враждебности, которую Макаренко питал к вездесущим по тем временам педологам, которые всегда ссылались на авторитет Выготского. На самом деле, рано умерший Выготский имел мало отношения к тому, во что потом выродилась педология. В ней, как и в нынешнем бытии, проросла старая, как мир несправедливости, теория «врождённых пороков», обрядившись в одежды гуманизма. Занявшись бесконечным тестированием, фрейдистскими изысканиями педологи пытались заменить ими сложный процесс формирования личности.

Самим же Выготским разработана культурно-историческая концепция психического развития человека, согласно которой высшие психические функции развиваются в процессе освоения личностью исторически выработанного социального опыта. Он определил стадии психического развития ребёнка. Ввёл в науку понятия зоны ближайшего развития, опережающего обучения и т. д.

Автору данных строк, когда она начинала учиться в послевоенной курской школе, помнится портрет Антона Семёновича в учебном кабинете и его высказывание: « как можно больше уважения к человеку, как можно больше требования к нему». Макаренко считался классиком, его «Педагогическая поэма» читалась всеми с удовольствием. Но по настоящему о драматической судьбе его педагогического наследия я узнала, познакомившись, уже взрослой, с первым его учеником Семёном Калабалиным (Карабановым).

Будучи бандитом в годы гражданской войны, он спасся от расстрела лишь потому, что был несовершеннолетним, хотя физически крепким, здоровым парнем. Ему посчастливилось попасть в руки великого педагога, и он поверил в него и стал его помощником в знаменитой колонии-коммуне им. Горького. Судьба Семена Афанасьевича была необыкновенной. Побывал в тюрьме по оговору, но учитель его выручил. Во время Отечественной войны стал контрразведчиком, получил тяжёлое ранение, что не помешало все последующие годы возглавлять «неблагополучные» детские дома и спасти сотни заблудших ребячьих душ.

Все советские годы шла борьба за макаренковское наследие, иногда подспудная, иногда выплёскивалась наружу. В чем тут была суть? «Трудные подростки» были всегда, сейчас таковая проблема просто зашкаливает и объяснять её чисто биологическим «переходным возрастом» недальновидно. Того успеха, которого добился Макаренко сначала в Полтавской колонии, затем в Харьковской коммуне им. Дзержинского в воспитании, вернее в перевоспитании бывших беспризорников, часто просто уголовников – не удавалось никому ни до, ни после него (Интересно, в процессе нынешней украинской «декоммунизации» память о великом украинце Макаренко тоже будет стёрта?).

Можно, конечно, сослаться на уникальность его опыта, и на том успокоиться. Но он в своих теоретических разработках не даёт возможности это сделать. Без сочетания обучения с производительным трудом он считал, что невозможно воспитать полноценную личность. (Ёмкая формула: «не труд – работа, а труд – забота»). Общественно-полезный труд по Макаренко ныне осуществляется в коллективе. И если в школе нет настоящего коллектива, там будут группы, стаи, право сильного и т. д.

У Макаренко много сказано о том, что нужно для жизнедеятельности и пестования здорового коллектива: перспективные линии, завтрашняя радость, тон, порядок и даже наказание, что делается все более условным, но помогает формированию сознательной дисциплины и чувства ответственности у воспитанника. Но волшебная макаренковская палочка – самоуправление в коллективе. Оно и только оно даёт возможность «разотчуждения» (термин Л. Булавки-Бузгалиной) личности.

Как кончился уникальный эксперимент великого педагога ещё при его жизни? Его самого повысили в должности, а в воспитательные учреждения прислали новых руководителей, которые заявили: «какие вы хозяева ‑ вы ребята, должны учиться, слушаться взрослых, старших товарищей». Вот это беспрекословное послушание «старшим товарищам» и послужило фундаментом сложившейся в стране административно-командной системы. Она возникла в результате объективных и субъективных исторических факторов, о которых уже многое написано и будет высказано ещё множество мнений и сделано исследований.

Что же касается конкретно педагогики, то после некоторого перекоса в сторону безбрежного школьного самоуправления в 20-е годы (ученики могли указывать учителям, по каким программам им учиться), после увлечения идеями «свободного воспитания», стали всплывать привычные авторитарные традиции старой школы. Парадоксально, что новизна макаренковских открытий была признана на «педагогическом Олимпе» при его жизни, как он сам писал, «системой не советской». Позднее он стал почитаемым символом, но суть дела от этого не менялась. Воцарилась вера в вербальное, т. е. словесное воспитание-обучение. Жива она и до сих пор. Существует даже обиходное выражение: «не делай так, как я делаю, а делай так, как я говорю». Но так получается плохо.

Надо сказать, что советская система при своём становлении, опасалась проявлений коллективного замкнутого эгоизма и тем паче боролась с корыстным индивидуализмом. Для взращивания юности были придуманы широкие молодёжные движения от октябрят до пионеров и комсомольцев. Проводились олимпиады и спартакиады, даже в трудные послевоенные времена работали кружки, дома и дворцы пионеров, станции юннатов, юных техников.

Наконец, в 70-е,80-е годы подспудная борьба макаренковцев дала о себе знать. Были педагоги-новаторы, среди которых выделялся замечательный В. Сухомлинский, создавший особый школьный коллектив, директор московской школы Э. Костяшкин, инициатор совета ученического самоуправления, возникло коммунарское движение в Ленинграде... Введённые в учебный процесс уроки труда в некоторых случаях превратились в небольшие производственные предприятия.

Создалась ли в результате таких исторических усилий, в том числе и образовательных, новая общность – «советский народ», как об этом с гордостью говорилось на партийных съездах? И да, и нет. Идеи патриотизма, интернационализма вошли в души советских людей, престиж образования, науки и культуры взлетел на невиданную доселе высоту. И все же таковая общность оказалась слишком хрупкой. Почему? Из-за «миллиона влияний» (термин философа Ф. Михайлова)? Не только. Слишком глубоко проникли во все сферы нашей жизни, в том числе, и в область воспитания подрастающего поколения спорыньи бюрократизма и формализма.

Да что там говорить, когда живой творческий диалектический исторический метод познания действительности превратился в догму некоего «диамата», который зубрили на бесчисленных занятиях по «марксизму-ленинизму»! И, в конечном счёте, не только члены ЦК, но и главный идеолог КПСС стали «перевёртышами», предали и свою идеологию, и свою страну. В триаде «знания – убеждения – жизнь» у так называемой нынче «элиты» сугубо головные знания повисли в воздухе, стали лишь средством достижения неблаговидных демагогических целей.

Опыт коллективного самоуправления, для которого нужны и знания, и навыки, ответственность за принятие решений сможет помочь в будущем преодолеть главное разделение труда между управляющими и управляемыми. Самостоятельной, гуманистически настроенной личности необходимо как воздух и образование, и широкое, деятельное общение в стране и в мире. Без чего построить принципиально новое общество и «нового человека» станет невозможным.

 

Рубинчик-Александрова М.,

журналист

 

КОРАБЛЮ — ВЗЛЁТ!

В 80-е — 90-е годы уже прошлого века, когда шёл катастрофический процесс развала моей страны — СССР, сначала сопровождавшийся, как ни странно, парадоксальным ростом численности так называемой «руководящей и направляющей» КПСС (ведь до 19 млн. дошли — вот бы ужаснулся её создатель — В. И. Ленин!), чуть ли не единственной надеждой коммунистов стало возникновение Марксистской платформы в КПСС. Напомню, что внутри так называемой партии ходил невесёлый анекдот:

В КПСС есть:

1) Билетоносители (их - миллионов 16-17),

2) Члены КПСС (примерно до миллиона «партаппаратчиков»)

3) Коммунисты, т. е. люди убеждённые (тысяч 100-200??)

И поэтому меня и многих других единомышленников буквально бесят формулировки: «А вот при коммунистах это было». (Неважно — плохо или хорошо, коммунисты уже давно практически ничего в стране не определяли).

И марксистская платформа давала какую-то надежду на возвращение и дальнейшее продвижение на путь к социализму и далее — к коммунизму.

Не буду «бередить душу» единомышленникам и себе: «не получилось, не смогли» и т. п.

И, уже тем более, ничего не вышло из крохотных организаций, гордо называвших себя «партиями» или «союзами коммунистов», возникших после распада Марксистской платформы и повторявших ошибки ВКП(б) после ухода великого В. И. Ленина (так, например, в каждой из них появился свой мини-Сталин).

Впрочем, об этом я уже писал [1; 2].

Но надежда, на самом деле, не умирает, что бы там не утверждалось в мрачной пословице. Для меня таким «светлым лучом» стал журнал с вызывающе оптимистичным названием «Альтернативы». Именно множественное число! Заведомо не навязывается одно — единственное «правильное» мнение.

И вот уже 25(!!) лет журнал «держит марку», став одним из самых популярных (но не поверхностных) изданий левой общественной мысли. (Я, конечно, считаю, что это самый лучший журнал, но, как член редколлегии, я, наверное, необъективен).

Особенно я выделил бы экономическое направление «Альтернатив». Это неудивительно: здесь у нас крупнейшие в стране (думаю - и в мире) экономисты-марксисты А. В. Бузгалин, А. И. Колганов, М. И. Воейков и другие. Кстати, очень показательно, что модные и влиятельные телеведущие, приглашая на свои «ток-шоу» разнообразных «либеральных» и «патриотических» болтунов-политологов и «начальников» явно очень боятся позвать наших товарищей, которые уверенно поставили бы на место перечисленных демагогов и крикунов (да и некоторых так называемых «левых»).

Достаточно сильна у нас и философская «линия». Отлично выступают в журнале историки, политологи, социологи, практики левого движения.

Несомненное преимущество «Альтернатив» ‑ то, что это не самовыражение «мэтров», как это нередко бывает в других изданиях. Учителя у нас ведут за собой своих учеников, которые сами становятся большими учёными и практиками, и все вместе приводят новую молодёжь.

Так что: сядем у зеркала и начнём восхищаться собой? Но тогда наше самовыражение легко может превратиться в само-вырождение.

Перейду к самокритике. Во-первых. У нас что, не бывает «проходных», неудачных материалов? Бывают, конечно, к сожалению. Вроде бы внимательно отбираем тексты, но вдруг, например, проходит восторженная статья некоего биолога о юбилее, мягко говоря, далеко не марксиста — поэта и диссидента Н. Коржавина (Манделя).

Или: вполне уважаемый доктор философских наук, профессор удивляет читателей «открытиями» в другой науке — психологии. Приведу только два его перла из многих.

А. Личность — это оказывается, не сам человек, а его «модель», т. е. лишь образ, подобие.

Б. Человек ‑ это существо исключительно общественное, социальное. А как насчёт его биологической и психологической основы? Вот этого у нашего уважаемого автора нет.

Разумеется эту критику я отношу и к самому себе — почему-то пропустил, не посмотрел эти материалы предварительно.

Во-вторых. В «Альтернативах» очень мало публикаций по психологии. Вообще иногда складывается впечатление, что эту науку о самом человеке марксисты в нашей стране оставили либералам, консерваторам и другим «правым». Это, мягко говоря, серьёзная ошибка.

И без того очень много дилетантов и просто мошенников объявляют себя «психологами», проще говоря, лезут человеку в душу [1; 2; 3].

В-третьих. Продолжу предшествовавшие рассуждения некоторыми цитатами.

«Для коммунизма самое главное — человек и, следовательно, всё относящееся к нему» [4].

«Из материализма вместе с глубоким познанием природы вырастает и новая мораль, новая этика и эстетика, более совершенная, потому что её принципы покоятся на научном изучении законов развития человека и общества, на исследовании неизбежных исторических изменений жизни и психики, на познании необходимости общественного долга.[4]

Автор этих, без сомнения, марксистских рассуждений — геолог и палеонтолог, известный многим как писатель-фантаст И. А. Ефремов.

Я уже отмечал в своих публикациях, как осерчали на моё мнение о том, что великий мыслитель, учёный и писатель И. А. Ефремов был марксистом, разнообразные начётчики: один «профессиональный марксист» почтенного возраста, всю свою сознательную жизнь изучающий первую главу «Капитала», обозвал И. А. Ефремова «специалистом по зооящерам», а упомянутый выше геолог заявил, что марксизм - это «учение о пролетарской партии и соответствующей революции» (т. е. о средствах, а не о цели), а, мол, Ефремов об этом не писал.

Я, разумеется, не собираюсь тратить время читателей на полемику с недалёкими дилетантами (они ведь так и Ф. Энгельса «отлучат» от марксизма), но нет сомнения в том, что марксизм — это учение о пути человечества в «Царство Свободы» - коммунистическое общество.

И. А. Ефремов использовал почти единственную возможность напомнить нашим согражданам в псевдосоциалистической стране, руководимой псевдосоциалистической партией, куда нас зовёт марксизм в виде художественной (и будто бы фантастико-приключенческой литературы).

Коммунизм — это не лозунг, а общество, люди; и именно о них писал Иван Антонович. Это его открытия: Эра Общего Труда, Эра Встретившихся Рук.

Недаром многие из тех, кто вдумчиво читает его книги, обращает внимание на то, что его герои и персонажи из прошлого, настоящего и, казалось бы, отдалённого будущего, кажутся совершенно живыми людьми, к которым хочется подойти и поговорить. И никто из литературных образов И. Ефремова — не «узкий специалист», знающий только одну профессию, и, соответственно относящийся ко «всем прочим» пренебрежительно.

У кого-то из читателей может возникнуть вопрос: но может сейчас уже давно — без самого Ефремова, просто некому представлять в нашем журнале марксистские, коммунистические идеи и рекомендации этого мыслителя?

К счастью, это не так.

Во-первых, далеко ещё не полностью изучен поистине колоссальный объём его размышлений и идей в области философии, социологии, психологии, истории, футурологии.

Во-вторых, есть учёные, педагоги, литераторы, исследователи («ефремовцы»), которые взяли на себя вышеупомянутую миссию (см. например работы [6; 7].

Могу утверждать, что это — наши люди, развивающие марксистскую мысль. Так что нам не надо бояться привлекать на страницы «Альтернатив» этих наших коллег.

 

А нашему журналу желаю того, что уже указал в заголовке: «Кораблю — взлёт!» [5]

 

Хазанов Владимир Евгеньевич,

социальный психолог, доцент РГУ нефти и газа им. И.М. Губкина

 

Литература

1. Хазанов В.Е. Основы социального оптимизма. Миры Ивана Ефремова и пути человечества в будущее. М. Комкнига, 2006.
2. Хазанов В.Е. Развитие левых идей. Гуманистические направления. М. Ленанд, 2013.
3. Хазанов В.Е., Джейранова А.А. Социально-политические факторы и их воздействие на психику людей в России. «Альтернативы» 2/2009, с. 131-141.
4. И.А. Ефремов. Лезвие бритвы. М. Изд-во «Правда», 1988.
5. И.А. Ефремов. Час Быка. М. «Молодая гвардия», 1970.
6. Ерёмина О.А., Смирнов Н.Н. Иван Ефремов. М. «Молодая гвардия», 2013 (серия ЖЗЛ, вып. 1640).
7. Переписка Ивана Антоновича Ефремова (Автор-составитель О.А. Ерёмина), М. «Вече», 2016.