ИНТЕЛРОС > №1, 2012 > РАЗВИТИЕ ПРОТИВОРЕЧИЙ СОВЕТСКОЙ МОДЕЛИ ПЛАНОВОЙ ЭКОНОМИКИ В ЭПОХУ «ЗАСТОЯ»

Андрей Колганов
РАЗВИТИЕ ПРОТИВОРЕЧИЙ СОВЕТСКОЙ МОДЕЛИ ПЛАНОВОЙ ЭКОНОМИКИ В ЭПОХУ «ЗАСТОЯ»


30 апреля 2012

1. Предвестие «застоя»

На протяжении 50-х гг. ХХ века советская плановая экономика демонстрировала высокие темпы экономического роста. Если принимать во внимание альтернативные оценки, то можно прийти к выводу, что темпы роста в этот период были даже выше, чем в период сталинской индустриализации. Кроме того, происходили заметные прогрессивные технологические сдвиги (рост удельного веса нефти и газа в топливном балансе, возникновение атомной энергетики, переход на электро- и тепловозную тягу на железнодорожном транспорте, развитие гражданской реактивной авиации и радиоэлектронной промышленности и т. д.) и переход к новой модели потребления (развертывание массового жилищного строительства и производства товаров длительного пользования – часов, фотоаппаратов, радиоприемников, телевизоров, холодильников, стиральных машин, легковых автомобилей, повышение удельного веса мясомолочной продукции в структуре потребления продуктов питания). Казалось бы, ничто не предвещало такого явления, как «застой», характеризовавшийся снижающимися темпами экономического роста, затуханием технического прогресса, неизменностью сложившейся модели потребления, отстающей от эволюции потребностей.

Однако уже в базовых характеристиках советской модели плановой экономики, заложенных еще в 30-е годы, содержались противоречия, развертывание которых в 50-е – начале 60-х годов ХХ века подготавливало застойные явления следующего периода. Благополучное положение с темпами технического прогресса определялось продолжением политики индустриализации 30-х годов – происходило появление новых отраслей промышленности. Новые отрасли, создаваемые за счет централизованной концентрации ресурсов, характеризовались высоким технологическим уровнем. Что касается уже созданных отраслей и предприятий, то им были свойственны крайне низкие темпы обновления производственного аппарата, при этом в большинстве случаев новое оборудование относилось к тому же технологическому уровню, что и заменяемое. Лишь немногочисленные примеры, связанные со сменой технологических поколений в уже существующих отраслях, демонстрируют массовое обновление производственного аппарата действующих предприятий: переход к электро- и тепловозной тяге на железных дорогах, переход к реактивной тяге в авиации, смена элементной базы в электронике с ламповой на полупроводниковую. Все остальное по большей части относилось к экстенсивному расширению индустриального сектора.

В результате в народном хозяйстве СССР формировался разрыв между технологическими укладами в «новых» и в «старых» отраслях. Этот разрыв усугублялся ведомственным характером распределения ресурсов. В плановой системе сложился определенный устойчивый «баланс сил» различных хозяйственных ведомств, и именно этот баланс, а не соображения народнохозяйственной эффективности во все возрастающей степени определял, каким отраслям и предприятиям достанутся наиболее качественные, высокотехнологичные ресурсы. К тому же в советской модели планового хозяйства не было сколько-нибудь действенного механизма оценки принимаемых решений с точки зрения народнохозяйственной эффективности. Поэтому, даже если отвлечься от ведомственных влияний, народнохозяйственные приоритеты определялись в значительной мере волевым порядком.

Другим слабым местом советской плановой модели была слабость побудительных мотивов к техническому прогрессу на уровне предприятий и отдельных работников. Оценка их деятельности по непрерывному росту объемных показателей плановых заданий ограничивала возможности крупных нововведений. До определенного момента система централизованного планирования за счет реализации крупных научно-технических программ народнохозяйственного значения создавала в экономике технологические импульсы, позволявшие генерировать качественные высокотехнологичные ресурсы и обеспечивать замещение этими ресурсами менее качественных (массовых) в других отраслях народного хозяйства. К таким программам можно отнести космическую программу, создание радиоэлектронной промышленности, программу создания панельного домостроения, программы производства товаров длительного пользования. Но уже в 50-е годы явным образом закрепилось приоритетное значение реализации таких программ в военной промышленности (атомный проект, ракетостроение, военная реактивная авиация, ориентированное на военное применение производство электронных компонентов и т. д.).

Такой перекос отчасти компенсировался притоком в невоенные отрасли народного хозяйства дешевых массовых ресурсов за счет разработки новых месторождений полезных ископаемых, за счет заниженных цен на топливно-сырьевые ресурсы и заниженных тарифов на электроэнергию, за счет притока дешевой малоквалифицированной рабочей силы из деревни. Наряду с последней тенденцией действовала также и обратная – замещение неквалифицированной рабочей силы более качественной за счет усилий по наращиванию подготовки квалифицированной рабочей силы и специалистов (в связи со значительным ростом новых высокотехнологичных отраслей) и роста затрат на развитие образования и науки, в том числе фундаментальной.

Однако эта противоречивая, но в целом динамичная картина 50-х годов в середине 60-х резко меняется: как темпы экономического роста, так и темпы технического прогресса начинают явственно падать.

2. Факторы торможения экономического и научно-технического развития

в эпоху «застоя»

В середине 60-х приобрели существенное значение факторы, которые привели к обострению уже отмеченных противоречий воспроизводства в советской плановой модели.

Рост масштабов экономики привел к падению эффективности централизованной системы управления. Она сделалась многоступенчатой и стала характеризоваться возрастающим торможением и искажением информации при ее передаче с одного уровня на другой. Попытка перехода к территориальной системе управления (через совнархозы) была вызвана реакцией на эти трудности. Однако неизбежным следствием роста масштабов экономики стал и рост размеров управляющей системы. Она делалась все более громоздкой и неповоротливой. Реальный контроль за развитием экономики на уровне предприятий мог осуществляться уже лишь в пределах отдельных ведомств. Все более расшатывалась сбалансированность между планами производства и планами материально-технического снабжения предприятий. Возникла тенденция к формированию замкнутых ведомственных систем, с явно выраженным обособлением ведомственных интересов и образованием частично замкнутых внутриведомственных циклов воспроизводства (за счет наращивания неспециализированного производства изделий, деталей и компонентов внутри ведомств). Централизованное плановое управление во все большей мере стало сводиться к определению баланса сил и компромиссу интересов хозяйственных ведомств.

Борьба за инвестиционные ресурсы между ведомствами привела к росту масштабов проблемы, известной еще с 30-х годов, – занижению сметной стоимости строительства на стадии борьбы за «выбивание» ресурсов, что оборачивалось резким ростом фактической стоимости строительства по сравнению с плановой, разбалансированием материально-технического снабжения строек и ростом незавершенного строительства.

В результате существующие преимущества централизованной плановой экономики, основанные на ее способности обеспечивать быструю концентрацию и межотраслевой перелив ресурсов, стали утрачиваться. Происходило торможение перелива и концентрации ресурсов (даже если выделялись соответствующие финансовые средства), если это грозило нарушить сложившийся баланс сил между ведомствами. Такая ситуация очень хорошо просматривается на примере сельского хозяйства, увеличение объема капитальных вложений в которое не сопровождалось совершенствованием качества предоставляемой ресурсной базы. Приток дополнительных низкотехнологичных ресурсов лишь увеличил спрос на массовые ресурсы со стороны отраслей-поставщиков, ухудшив сбалансированность народного хозяйства[1].

Кроме того, ослабли импульсы технологического развития, обеспечиваемые реализацией крупных народнохозяйственных научно-технических программ. Эти программы попали под ведомственное влияние, во многом утратили народнохозяйственный масштаб, стали более мелкими, не рассчитанными на реализацию глубоких технологических сдвигов во всей экономике.

Возрастающая неповоротливость централизованной плановой системы была осознана еще в начале 60-х годов, и начатые при Хрущеве разработки хозяйственной реформы были продолжены и при его преемнике. Замысел реформы заключался в некотором ослаблении нагрузки на централизованный аппарат управления и частичной компенсации его негибкости за счет расширения самостоятельности предприятий путем использования товарно-денежных отношений. Проведение, начиная с 1965 года, так называемой реформы Косыгина дало очень небольшой и быстро затухающий эффект. Более радикальные рыночные реформы (в Венгрии, еще ранее – в Югославии) действительно обеспечили несколько более гибкое приспособление производства к потребностям населения и большую эффективность функционирования договорной системы в отношениях между предприятиями, но ценой этого успеха были рост инфляции (и в ВНР, и в СФРЮ), рост безработицы (в СФРЮ), падение общих темпов роста (в ВНР).

Происходившее в советской экономике распределение ресурсов по отраслям производства на нерыночной (плановой) основе не могло преодолеть объективные рамки ресурсно-затратных соотношений. В плановом порядке происходила концентрация качественных ресурсов в тех отраслях, в которых руководившие ими ведомства занимали преимущественные позиции в сложившемся межведомственном балансе сил. В результате приоритетные позиции получили отрасли военной экономики и ряд тесно связанных с ними гражданских секторов (например, авиационная и космическая промышленность, некоторые сектора радиоэлектроники, приборостроения, производства конструкционных материалов). Но, поскольку внутренние источники технического прогресса в советской плановой модели были относительно слабыми, такая концентрация ослабляла приток качественных ресурсов во все остальные отрасли народного хозяйства, и прежде всего – в потребительский сектор и отрасли инвестиционного комплекса, в том числе в машиностроение. А ведь именно в инвестиционном комплексе генерируются технологические ресурсы, определяющие технологический уровень остальных отраслей народного хозяйства.

Разумеется, при более детальном рассмотрении картина была много сложнее. В зависимости от иерархии плановых предпочтений (и баланса сил различных ведомств) в советской экономике выстраивалась и иерархия распределения ресурсов по уровню их качества. Поскольку в плановой системе конкурентный механизм перелива капиталов не действовал, и, кроме того, все более давала себя знать тенденция к формированию замкнутых ведомственных систем, в ней сформировалась многоуровневая (с точки зрения качества ресурсов) экономика. Этому соответствует одновременное наличие в нашем национальном хозяйстве нескольких технологических укладов при высоком удельном весе тех из них, которые формировались в начале и середине прошлого века[2].

В капиталистической рыночной экономике также существуют различия между качественными и массовыми ресурсами, однако там не присутствуют сильные административные барьеры для перелива ресурсов. Поэтому различия в обеспечении разных секторов экономики качественными ресурсами определяются в основном конкуренцией капиталов и являются более плавными, а сама экономика с этой точки зрения сложилась как несколько более однородная. Кроме того, экономическая система развитых капиталистических государств характеризуется наличием сильного экономического механизма непрерывной генерации качественных ресурсов, поддерживаемого эффективными экономическими и государственными институтами.

Проблема недостатка качественных ресурсов в советской модели решалась двумя путями. Во-первых, через уже упоминавшуюся компенсацию недостатка качественных ресурсов вовлечением в производство большего количества относительно дешевых массовых ресурсов, что поддерживалось, в частности, заниженными ценами на рабочую силу, сырье и энергетические товары. Во-вторых, через экспорт топливно-сырьевых товаров и ввоз современного высокотехнологичного оборудования из-за рубежа.

Однако компенсация за счет использования дешевых массовых ресурсов также все больше наталкивалась на определенные пределы, – в первую очередь, на абсолютные ресурсные ограничения. Так, к концу 70-х гг. стало очевидным как устойчивое замедление естественного прироста контингента рабочей силы, так и исчерпание возможностей наращивания занятости в индустриальных секторах за счет перелива рабочей силы из села в город. Это привело к необходимости, уже с середины 60-х годов, постепенно увеличивать относительную цену рабочей силы, что также ограничивало эффект компенсации за счет использования массовых ресурсов. Эффект замещения массовой рабочей силы качественной за счет роста уровня образования и профессиональной подготовки уже не давал тех результатов, что в 50-е годы, поскольку уже не сопровождался столь же значительным расширением поля высокотехнологичных отраслей и производств. Возник разрыв между уровнем подготовки рабочей силы и наличием рабочих мест, требующих высокой квалификации.

В этот же период происходит исчерпание относительно доступных источников естественных ресурсов и ухудшение горно-геологических условий их добычи из новых месторождений. Стратегия ввоза технологий из-за рубежа (обмен массовых ресурсов на качественные), сталкиваясь с растущими издержками добычи экспортных ресурсов – полезных ископаемых, ведет к наращиванию концентрации массовых ресурсов в добывающих отраслях для поддержания уровня добычи топлива и сырья. А ведь возможности наращивания массовых ресурсов также сужаются!

Таким образом, остальные отрасли лишаются не только качественных, но теперь уже и массовых ресурсов. В результате крайне ослабевают источники роста и развития этих отраслей, и, что особенно важно, – отраслей инвестиционного комплекса. Отрасли инвестиционного комплекса все слабее и слабее справляются с задачей генерирования качественных ресурсов для народного хозяйства, и даже для военного производства. Соответственно еще более возрастает роль импорта в притоке таких ресурсов в народное хозяйство, что требует наращивания добычи экспортных ресурсов. Порочный круг замыкается[3].

Одновременно с этим на протяжении 60-х – 70-х годов происходит эволюция модели потребностей населения. Возрастает потребность в таких потребительских благах, как жилье, технически сложные предметы длительного пользования, бытовые услуги, высококачественные продукты питания, модная одежда и обувь. Однако советская хозяйственная модель с большим трудом справлялась лишь с первичным насыщением потребностей по этим направлениям (а современная сфера услуг так и не была создана), не справившись с задачей непрерывного обновления и роста качества потребительских благ. Темпы жилищного строительства постоянно падали[4], потребительский рынок характеризовался высокой степенью дефицитности даже по сравнению со странами со схожей хозяйственной моделью (ГДР, Чехословакия). Такая ситуация находилась в прямой зависимости от концентрации качественных ресурсов на иных приоритетах.

Но даже независимо от недостаточного объема производства потребительских благ, советская плановая модель не имела сколько-нибудь действенных механизмов ориентации производства на конкретные запросы потребителей. Нередко производились товары низкого качества, не соответствующие реальным потребностям. В результате рост относительной цены рабочей силы, начавшийся в середине 60-х годов, не подкреплялся в полной мере материальным насыщением растущих денежных доходов населения, что еще более усиливало явления дефицита и вело к скрытой инфляции. Хотя общий объем выпуска потребительских товаров, пусть и очень медленно, но возрастал, меняющаяся структура потребностей населения стала приходить во все больший конфликт со структурой выпуска. При сохраняющемся дефиците потребительских товаров с конца 70-х годов стали расти нереализованные запасы этих товаров в торговле.

3. Признаки приближающегося кризиса

Падение темпов экономического роста, суженное воспроизводство высокотехнологичных ресурсов, обеспечивающих развитие экономики, нарастающий дефицит на потребительском рынке были не единственными симптомами неблагополучия. Падение эффективности советской плановой модели вызвало к жизни процессы, нацеленные на компенсацию ее недостатков. Поскольку эти процессы развивались вне рамок легального хозяйственного механизма, они привели к образованию растущего сектора теневой экономики.

Предприятия, чья деятельность оценивалась по выполнению объемных показателей плана, были заинтересованы в возможно более низком уровне плановых заданий. Поскольку вышестоящие плановые органы не могли обладать всей полнотой информации о состоянии дел на производстве, то выработка планов превращалась в торг предприятий с вышестоящими ведомствами, в котором предприятия пытались добиться низких плановых заданий и получить дополнительные хозяйственные ресурсы (например, расширить штатное расписание, увеличить фонд заработной платы). Другим способом добиться благополучного выполнения планов стали приписки – искажение отчетности о произведенной продукции или выполненных работах, особенно в тех отраслях (например, в строительстве), где точное определение объема выполненных работ было затруднительно. Понятно, что и плановый торг, и приписки способствовали развитию коррупции аппарата управления.

Разбалансированность заданий по объему производства и планового снабжения предприятий материальными ресурсами породила феномен нелегального обмена ресурсами и «толкачей». Предприятия стремились создавать у себя излишние запасы любых ресурсов, с тем, чтобы затем использовать эти ресурсы для обмена на нужную для них продукцию. Функцией «толкачей» было обеспечение фактического получения выделенных в плановом порядке ресурсов (что далеко не всегда обеспечивалось «автоматическим» действием плановых механизмов), а также выбивание дополнительных ресурсов в вышестоящих ведомствах. Такая деятельность, независимо от наилучших личных побуждений, также несла в себе значительный коррупционный потенциал.

Явление дефицита, касавшееся как отношений между предприятиями, так и потребительского рынка, на последнем привело к растущим масштабам спекуляции. Дефицитные потребительские товары, пользовавшиеся спросом, изымались работниками торговли из продажи и реализовывались на черном рынке по значительно более высоким ценам. Помимо всего прочего, это явление обусловило необычно высокий социальный статус работников торговли. Кроме того, аналогичные спекулятивные операции совершались теми, кто имел доступ к источникам дефицитных товаров – моряками и рыбаками загранплавания, лицами, направлявшимися в загранкомандировки, работниками заграничных дипломатических и торговых представительств, лицами, совершавшими туристические поездки. Поскольку наиболее дефицитными были импортные товары, то развитие спекуляции ими неизбежно влекло за собой и возникновение черного валютного рынка.

К началу 80-х годов возросший уровень как дефицита на потребительском рынке (чему способствовала стагнация в производстве большинства потребительских товаров), так и коррупции в системе управления сделали возможным возникновение такого феномена, как подпольное производство. Это было либо неучтенное производство на мощностях государственных предприятий, либо даже нелегальное строительство целых цехов по производству потребительских товаров (обычно «под крышей» государственных предприятий). Появился даже соответствующий термин, обозначающий полуподпольных предпринимателей, организующих подобное производство, – «цеховики». Производимые в таких цехах товары реализовывались через систему государственной торговли, что предполагало искажение и запутывание государственной отчетности. Существование такого подпольного сектора было невозможно без покровительства множества чиновников достаточно высокого уровня, что свидетельствовало о значительных масштабах коррупции в государственном аппарате. Постепенно рос и теневой сектор в производстве услуг: услуги портных, машинописные услуги, услуги по ремонту бытовой техники, по ремонту квартир и т. п., даже тогда, когда их предоставляли работники государственного сектора, нередко осуществлялись на теневой основе, без государственной регистрации и по ценам черного рынка. Наряду с этим в данной сфере развивалось и индивидуальное частное предпринимательство.

Таким образом, фактически в рамках государственного сектора происходило формирование латентных рыночно-капиталистических отношений. Эти процессы оказывали неизбежное влияние на состояние политико-идеологической сферы общества, что касалось как состояния партийно-государственного аппарата, так и настроений населения.

4. Уроки застоя

«Застой» с социально-экономической стороны представлял собой не что иное, как усугубление ведомственно-бюрократической эволюции планового хозяйства. Само вхождение общества в «застой» определялось тем, что осознаваемые правящим социальным слоем экономические проблемы лечились не путем воздействия на их причины. Проблема заключалась в том, что устранение этих причин означало нанесение удара по интересам правящего социального слоя в целом. Само его существование непосредственно опиралось на бюрократическую конструкцию планового механизма хозяйствования, и покуситься на эту основу для правящего слоя было невозможно. Точнее, это стало возможно тогда, когда правящие группы нашли возможность заменить бюрократизированную плановую систему такой, в которой материальные интересы, по крайней мере, значительной части бюрократии могли бы быть гарантированы, хотя и иным способом.

При этом нельзя отрицать, что политика правящего социального слоя в СССР в 50-е, 60-е и 70-е годы ХХ века во многом отвечала интересам большинства населения. Во многом, но далеко не во всем. Это был компромисс интересов, причем компромисс весьма непрочный, опиравшийся на самоограничение правящей элиты в силу идеологической традиции. Такое самоограничение стало размываться уже в 30-е годы, и кратковременное оживление идеологического импульса социализма в 50-е и начале 60‑х годов не имело под собой оснований в виде глубоких политических и социально-экономических перемен. В результате эгоизм интересов правящей элиты, не встречая сколько-нибудь сильных сдерживающих факторов, исторически быстро размыл окостеневшие и выхолощенные идеологические стереотипы, связанные с социалистической традицией.

В этом заключается ирония истории. Всякий раз, когда правящие группы приобретают полную, ничем не сдерживаемую и не компенсируемую монополию на выражение и реализацию общественных интересов, – через диктатуру, авторитарное правление или манипулирование, – эгоизм их экономических интересов, не встречая никаких ограничений (или ломая слабые ограничения), способен подорвать способность социально-экономической системы адаптироваться к изменяющимся условиям развития экономики.

 



[1] Яременко Ю. В. Теория и методология исследования многоуровневой экономики. Избранные труды в трех книгах. Кн. I. М.: Наука, 1997. С. 124–125.

[2] Обоснование этого тезиса содержится в: Глазьев С. Ю. Теория долгосрочного технико-экономического развития. М.: ВлаДар, 1993.

[3] Этот порочный круг детально описан в работе: Белоусов А., Клепач А. Кризис индустриальной модели советского типа // Альтернативы, 1994, № 1 (часть 1); 1995, № 1 (часть 2).

[4] После шестой пятилетки (1960-1965) падают темпы роста ввода жилой площади, а с восьмой пятилетки (1965-1970 гг.) абсолютно сокращается и число вводимых в строй квартир. См.: Народное хозяйство СССР. 1922–1982: Юбил. стат. ежегодник/ЦСУ ССР. – М.: Финансы и статистика, 1982. С. 426-427


Вернуться назад