(Взаимоотношения А. С. Макаренко и Советской власти)

Советский Макаренко?

Многим пожилым людям могут показаться странными какие-то сомнения в определении Макаренко как советского.

А, между тем, в статье о нем в «Большом энциклопедическом словаре», изданном в 2000 году, слова «советский» нет. «Макаренко Ант. Сем. (1888–1939), педагог и писатель. Осуществил беспримерный в пед. практике опыт массового перевоспитания детей-правонарушителей в трудовой колонии им. М. Горького (1920–1928) под Полтавой, с 1926 в Куряже близ Харькова) и в дет. коммуне им. Ф. Э. Дзержинского (1927–35, в пригороде Харькова). Разрабатывал теорию и методику воспитания в коллективе, теорию семейного воспитания. Произв.: «Педагогическая поэма» (1935), «Флаги на башнях» (1938), «Марш 30 года» (1932), «Книга для родителей» (1937), а также пед. статьи (1, с. 677).

Нет в приведенной статье и таких слов, как «русский» или «украинский». И, думается, это не случайно. Видимо, во избежание возможных претензий редакторы энциклопедии решили избежать таких слов, как «советский», «русский», «украинец». Половина его педагогической работы приходится на дореволюционный период, вся педагогическая деятельность осуществлялась им на территории Украины, хотя и писал он свои книги на русском языке» (1, с. 677).

За то, что он советский, «говорит» многое. В самом деле, половина трудового стажа А. С. Макаренко приходится на годы Советской власти. С конца 1919 г. и до самой кончины (1 апреля 1939 г.) он работал на территории советской страны.

Он был гражданином СССР. Когда работал в Полтаве, его (в 1920 г.) избрали депутатом городского совета. В 30-е годы за педагогическую работу был награжден почетной грамотой и золотыми часами, а в конце жизни – Орденом Трудового Красного Знамени. Но уже за литературную деятельность.

Общеизвестно, что в послевоенный период А. С. Макаренко был объявлен «классиком советской педагогики». При Союзе писателей СССР была создана комиссия по увековечению его памяти, а позже – лаборатория по изучению его наследия в московском пединституте. Позже ее перевели в АПН СССР. При Педагогическом обществе РСФСР в 1966 г. была создана секция по изучению, применению и пропаганде его наследия. На Украине и в Москве были созданы музеи Макаренко. Его художественные и педагогические произведения в СССР неоднократно издавались и переиздавались.

Украинские макаренковеды М. Ф и И. О. Гетманец в книге «Я – писатель Макаренко» (Харьков, 2011) пишут: «После распада Советского Союза вокруг педагогического наследия Макаренко разгорелась острая дискуссия. На волне критики тоталитарной системы некоторые литераторы пытались представить Макаренко одним из ее идеологов, призывали отказаться от его наследия (Ю. Азаров, Б. Хандрос и др.)» (2, с. 6). Они же об Украине: «У нас, к сожалению, макаренковедение заглохло. «После известной…статьи «Великий педагог ГУЛАГА» к нему стали относиться, как к прокаженному, …украинская интеллигенция национальной ориентации… Макаренко… напрочь привязала к эпохе сталинизма» (Там же, с. 214).

Неудивительно, что значительная часть интеллигенции всего постсоветского пространства не сомневается в том, что Макаренко был советским. У тех, кто его чтит и у тех, кто его клеймит, Макаренко слывет советским. Но слыть и быть не всегда одно и то же.

Несоветский Макаренко?

Многим советским макаренковедам уже давно стало известно, что у Макаренко при жизни было много недоброжелателей и врагов. И не только на «Олимпе» (как он называл педологов). Более того, на протяжении почти всех лет Советской власти Макаренко много раз был на грани ареста и суда.

В начале 20-х годов – за неподчинение распоряжениям инспектора полтавского Губнаробраза и за попытку возглавляемой Макаренко колонии незаконно собирать в свою пользу продналог с окрестных крестьян.

В декабре 1923 года – за сопротивление с применением силы («вывел два отряда хлопцев») изъятию селянами (официально ими купленных в Наркомземе) бревен от разобранной в колонии деревянной избы.

В сентябре 1925 г. центральный печатный орган КП(б)У – газета «Коммунист» – писала: «Одним из недостатков колонии было отсутствие в составе администрации и преподавательского персонала – коммунистов и комсомольцев» (Г. Хиллиг. Макаренко и власть).

Во 2-й половине 20-х гг. Макаренко боялся ареста по обвинениям, прозвучавшим в выступлении Н. К. Крупской 8 мая 1928 г. на съезде комсомола. Из письма Макаренко к Г. С. Салько: «Читали «Комсомольскую правду» от 17 мая, как меня Крупская разделала… шельмование во всесоюзном масштабе…» (3, т. 1, с. 80). «Я начинаю приходить в восторг… грозили прокурором… истерички добьются-таки, что меня посадят…» (3, т. 1, с. 64).

Добавим, что за этим последовала публикация против Макаренко А. В. Луначарского. Серьезные обвинения последовали со стороны различных украинских организаций – от Наркомпроса Украины, Рабоче-крестьянской инспекции и комсомольских органов. Так 23 мая 1928 г. секретариат ЦК ЛКСМУ определил, что: система А. С. Макаренко «не соответствует основам советской педагогики». А 29 мая Центральное бюро детской коммунистической организации (пионеров) ЛКСМУ подготовило проект решения: «Принять меры по реорганизации колонии им. М. Горького и прекращению ее влияния на другие организации и учреждения»… В центральном органе КП(б)У газете «Коммунист» (№ 158, 10.07.1928) появилась публикация Ю. Золотарева: «Замicть вражiнь» с карикатурой «Чемпiон хулiганства» (3, т. 1, с. 214).

Во второй половине 30-х гг. Макаренко был на грани ареста после статьи в многотиражке «Дзержинец» Коммуны им. Дзержинского. Одновременно секретарь партячейки коммуны Н. А. Огий направил секретарю парткома НКВД УССР донос, в котором речь Макаренко перед коммунарами-выпускниками охарактеризована как «выступление классового врага», антисоветское и контрреволюционное. Секретарь парткома НКВД наложил такую резолюцию: «Т. Стрижевскому. Как только Кидыба сядет в ОТК, мы через некоторое время М. удалим. Я не верю ему ни на копейку. Это враг» (архив МВД Украины, 40-1-16315. РАЗДЕЛ 1V, л. 15 . Цитируется по: 2, с 141).

Поясним, что с лета 1935 г. Макаренко работал уже в Киеве (в аппарате НКВД Украины) на должности помощника начальника Отдела детских трудовых колоний (ОТК). Должностью своей Макаренко был обязан вышедшему в апреле 1935 года Постановлению ЦИК и СНК СССР «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних». С этого времени берут свое начало подразделения по делам несовершеннолетних органов НКВД, устанавливается смертная казнь за совершенные преступления, начиная с… 12-летнего возраста. Заметим, что до этого детские колонии были в системе органов просвещения. Считалось, что те с перевоспитанием беспризорников справлялись плохо. В этом отношении Макаренко оказался пионером (начал работать в одной из первых детских колоний НКВД еще в 1927 г.) и имел большой и успешный опыт.

Усугубить участь Макаренко в это время могло и еще одно обстоятельство. По инициативе Макаренко и, конечно же, в плановом порядке при поддержке руководства НКВД Украины во всех 15 детских колониях были ликвидированы заборы, решетки, карцеры, конвоирование и контрольно-пропускные пункты.

Это противоречило политике государства того времени на усиление карательных мер в колониях.

Упомянутая выше резолюция «Это враг» (на доносе секретаря партячейки коммуны) могла оказаться для Макаренко роковой. В 1937 г. (уже после переезда в Москву) опасность ареста возникла вновь (в связи с расстрелом его бывшего начальника наркома внутренних дел Украины В. А. Балицкого).

А уже с 1935 г. на книги Макаренко в московских изданиях появлялись чрезвычайно резкие обличительные рецензии: «Антипедагогическая поэма», «Вредная книга для родителей» и др. Подобная критика в прессе в те времена часто заканчивалась арестом (см. 4, с. 46).

Как сам Макаренко позиционировал себя по отношению к «Советам»?

Заметим, что по свидетельству хорошо его знавшего известного тифлосурдопедагога И. А. Соколянского, А. С. Макаренко был очень скрытным немногословным человеком. В интервью журналистке Н. Ф. Остроменцкой он говорит: «я не педагог, я актер». В книге «Флаги на башнях» он пишет: «я всегда говорю нарочно». Там же он говорит и совсем странное: «Я – советская власть». Удивительно, как цензура это пропустила.

Писатель С. Л. Соловейчик пишет: «Этот бесстрашный человек, один из самых мужественных людей своего времени, боится показать кому-нибудь «Педагогическую поэму». «Там слишком много правды рассказано, и я боюсь... Как-то страшно выворачивать свою душу перед публикой...». Роман «Педагогическая поэма» он несколько лет боялся отдавать в печать.

Тем не менее, сохранилось несколько текстов, в которых он все-таки «вывернул свою душу».

Макаренко в анкете 1922 г. сообщил о себе очень рискованные сведения: «По политическим убеждениям – беспартийный». Т. е. не вступил в Компартию не от того, что «было некогда», как он стал говорить через 14–17 лет (в 1936 и 1937 гг.), а «по политическим убеждениям». Четко и ясно. И далее в той же анкете еще одно очень рискованное сообщение: «Считаю социализм возможным в самых прекрасных формах человеческого общежития, но полагаю, что, пока под социологию не подведен крепкий фундамент научной психологии, в особенности психологии коллективной, научная разработка социалистических форм невозможна, а без научного обоснования невозможен совершенный социализм». Это суждение в советские годы, конечно же, изымалось из публикуемых текстов.

Интересно задаться вопросом: когда под социологию был «подведен крепкий фундамент научной психологии»? Во всяком случае, при жизни Макаренко этого не случилось…

В письме весной 1923 г. А. С. Макаренко пишет коллеге по прежней работе в Крюкове: «Мы до того рассобачились, что завели суд, с кем бы вы думали? С самим Госконтролем!!! И думаем выиграть» (5, с. 75).

И это не минутное настроение. Здесь все много серьезнее.

Через 12 лет (уже работая в аппарате НКВД) Макаренко, отвечая на письмо читательницы Т. А. Миллер, в письме от 10 июля 1936 г. пишет: «Конечно, пощечина Задорову не была ошибкой. Скажу грубее: без этого мордобоя не было бы колонии Горького и не было бы никакой поэмы. … Это я говорю совершенно серьезно – преступление … моя поэма началась с преступления. Начало колонии Горького это целый клубок преступлений и моих и ребячьих» (5).. И Макаренко совсем не оправдывается. Более того, он делает из своего опыта философское обобщение: «Жизнь всегда есть цепь коллизий, следовательно, всегда приходится отступать от идеального поступка, приходится жертвовать какой-то одной истиной для того, чтобы другая истина жила. Разве Вы не замечали этого жизненного закона? Если хотите, это закон диалектики» (Там же).

А. С. Макаренко был «из идейных». Человек принципа.

В личном письме к Г. С. Салько весной 1928 г. А. С. Макаренко пишет: «…октябрь просто частный случай нашего национального гармидера» (3, с. 32-33). То есть, октябрь – частный случай беспорядка… «Слава Богу, что мы не живем…во времена настоящего социализма» (Там же, с. 144).

В письме 3–4 марта 1928 г.: «…я хочу сесть в тюрьму. Уверяю Вас, это вовсе не так глупо, как кажется. Мне просто хочется довести до полного выражения состояние советского гражданина… Я прямо с восторгом представляю то ощущение свободы, которое может быть только в тюрьме… В тюрьме я бы написал чертовски интересную книгу, только не о педагогике (педагогика – шарлатанство), а о жизни…» (Там же, с. 30).

Той же весной: «где моя партия? Кругом такая шпана, что не хочется с ней и связываться» (т. 1, с. 52).

Неприязнь (мягко говоря) властей и Макаренко была взаимной. Удивительно, но при этом еще 10 лет «стороны» «в официальной обстановке» иногда обменивались и комплиментами… Властям Макаренко был нужен как уникальный специалист, а он не мог быть полностью свободным от них.

Можно только удивляться, как Макаренко при этом удавалось не только избегать ареста, но и до самой кончины печататься в качестве писателя. Четыре книги и многочисленные статьи (как литературного критика и публициста).

Поддержка со стороны М. Горького (а после его смерти – М. Шолохова) вряд ли могла быть столь всесильной. Сведений о поддержке лично И. В. Сталиным деятельности Макаренко не найдено. Конечно, награждения Орденом Трудового Красного Знамени не могло быть без личной подписи Сталина. Но представлял Макаренко к награде Союз писателей СССР.

Конечно, А. С. Макаренко внимательно следил за окружающей политической ситуацией и был хороший тактик.

Он умел вовремя «ретироваться». Только один пример. Когда его младший брат Виталий (в годы первой мировой войны царский прапорщик, а в конце 1919 г. офицер деникинской контрразведки), побывавший и комендантом (в том самом Крюкове, где его брат Антон заведовал школой), окончательно ушел с Деникиным, а в Крюкове вот-вот должны были появиться красные, Антон Макаренко… исчез. Красные искали братьев Макаренко, разграбили их дом, но не нашли. А. С. Макаренко оказался в Полтаве. Там он сразу стал директором школы, а после прихода красных его вскоре избрали депутатом горсовета. Тактик!

В художественно-педагогическом произведении «Флаги на башнях», которое макаренковеды считают своеобразным завещанием Макаренко, есть такое странное заявление: «Я – Советская власть» (8, т. 6, с. 144). Как такое пропустила цензура? Что это? Тактическая маскировка или что-то другое? Чтобы ответить на этот вопрос, надо разобраться в некоторых фактах.

Сверхсоветский, надсоветский?

А куда мог наступать Макаренко после того, как его проект о тиражировании опыта колонии им. Горького через создание «Трудового корпуса» на… 83000 (!) человек, начавшийся успешно в 1926 году и «засаботированный» харьковскими чиновниками к 1928 г., был снят «с повестки дня»? Когда Н. К. Крупская инициировала беспрецедентную его травлю?

Тактик Макаренко уже успел подготовить надежные «пути к отступлению». И не только к отступлению, но и к наступлению. Дело в том, что к этому времени он уже работал по совместительству начальником коммуны им. Ф. Э. Дзержинского, которая была в ведении всемогущего тогда НКВД. И при желании руководство НКВД Украины могло игнорировать даже мнения руководства Наркомпроса. Тем более, что коммуна была в ведомстве НКВД.

Как оказалось позже, Макаренко этим обеспечил себе возможность еще 8 лет не только работать, но и наступать на «педагогическом фронте». Но это потом. А первые месяцы он очень тяготился работой под надзором всевидящих чекистов и в письмах к Г. С. Салько не раз выражал желание быстрее бросить работу начальника коммуны.

Но в горниле суровых событий тактик Макаренко превращается в стратега. С. Л. Соловейчик пишет: «Макаренко не стал бы таким большим педагогом, если бы не был он сложным и трудным человеком… он был прямым, но не однослойным».

И сложный, страстный и трудный человек Макаренко решает, используя возможности всесильного тогда НКВД, построить в отдельно взятом пригороде Харькова… коммунизм. А. М. Горький совсем не для красного словца назовет опыт А. С. Макаренко «окном в коммунизм». И совсем не случайно много позже один из простых уральских макаренколюбов – учитель А. И. Новиков поставил в письме рядом два имени: Роберт Оуэн и Антон Макаренко.

В советские годы тема «социальный эксперимент» была закрытой. И для «рядовых» исследователей, и тем более – для рядовых «социальных новаторов». Теория и практика социального эксперимента была прерогативой Коммунистической партии. Антону Макаренко пришлось на протяжении пятнадцати «советских лет» маскировать свои социальные эксперименты. То – под «детскую колонию», то под «детскую коммуну». При этом обязательно подчеркивалось: исправительные. А в коммуне были взрослые (на трех детей приходилось по одному взрослому). И это были не два коллектива, а один коллектив.

С 1920 по 1928 г. это был эксперимент по созданию крестьянской (сельскохозяйстенной) трудовой общины, как писал Макаренко: «трудовой общины, определенно прогрессирующей в разных областях ее жизни». И в 30-е годы он не отказывался от того смысла, который он имел в виду, прибегая ранее к традиционному термину «община».

Макаренковед А. А. Фролов отмечает, что обращение к термину «община» вносит много нового, принципиально важного не только в макаренковедческие исследования, что термин «коллектив» у Макаренко имел существенно иное значение, нежели у других, употреблявших его. У Макаренко колонисты были «убежденными хозяевами». И на самом деле они были хозяевами и в колонии, и в коммуне. Можно сказать, что это был «детхоз» сельскохозяйственный (1920–1928), который вырос в «детхоз» промышленный. До лета 1935 г. Макаренко продолжал эксперимент по развитию трудовой общины как самоуправляемого промышленного предприятия, своего рода городского «фаланстера», того, что теперь называлось «коммуной» и на самом деле было ею. И не только «окном в коммунизм», но и «дверью», можно сказать, «маршрутом в коммунизм». Проектом, который в качестве многоэтапной программы мог бы стать если не «программой построения коммунизма», то значительной ее частью.

Но Макаренко оказался в трагической ситуации. Он построил коммунизм (ячейку коммунизма на 400–500 человек), но вынужден был об этом говорить и писать эзоповским языком, выдавая свое социальное творчество и новаторство за деятельность педагогическую.

Характерна его фраза: «Я не отказался от борьбы, я только поменял род оружия». Это по поводу того, что он с середины 1935 г. уже не мог продолжать руководить коммуной. Задолго до этого его понизили до должности помощника начальника по воспитательной работе, а во главе коммуны чекисты начали ставить других начальников (которые к 1939 году превратили ее в…обычный промкомбинат).

Кто из писателей мог написать: «я поменял род оружия»? Только борец. И не борец, по необходимости, защищающийся от нападающих, а «борьбист» (термин актера и режиссера Ролана Быкова). То есть, борец нападающий, идущий в атаку.

Поняли ли то, что скрывал «под педагогическими одеждами» А. С. Макаренко, те, кто его окружал? Полагаю, что понимали А. М. Горький, В. А. Балицкий. Может быть, А. А. Фадеев. Позже это стали понимать некоторые пионеры экспериментов по введению хозрасчета на советских предприятиях.

В 1950 г. такая догадка просматривается у западногерманского педагога Г. Нооля, прочитавшего «Педагогическую поэму», и опубликовавшего восторженный отзыв о ней: «Можно только позавидовать русскому народу, который владеет таким богатством, как «Педагогическая поэма». Она пробуждает педагогические инстинкты у каждого читателя. Эту книгу у нас будут читать с величайшим интересом, будут полемизировать с ней, потому что в ней заключено много больше, чем одна лишь теория воспитания беспризорных» (2, с. 190). Заключено много больше…

Этот отзыв был опубликован еще при жизни Сталина, и он мог знать о нем…

А понимали ли это те, кто окружал Сталина, и он сам, когда Макаренко еще был жив? Вопрос очень сложный и пока не изученный.

Можно предполагать, что Сталин понимал и внутренне симпатизировал поискам Макаренко (и поэтому Макаренко не был репрессирован). Но, может быть, Сталин считал, что путь, предложенный Макаренко, преждевременен (до войны оставалось всего несколько лет). Реформа образования начала 30-х годов прошла трудно и болезненно. Начинать новую реформу – дело трудное и дорогое.

А может быть, Сталин считал, что этот опыт Макаренко вообще непригоден для массового применения, т. к. его система нуждается в маленькой, но дефицитной «детальке» – в личности такого же организатора и руководителя, как сам Макаренко… Время показало, что все попытки воспроизвести, повторить опыт Макаренко оказались (увы!) несопоставимы с опытом самого Макаренко. Как говорится, «Федот, да не тот».

Конечно, последователям Макаренко всегда кто-то мешал. И мешал тем больше, чем больше получалось у последователей… Но был и «субъективный фактор». Действительно ли последователи Макаренко хотели делать и пытались делать именно то, что на самом деле хотел он?

Можно ли говорить о Макаренко не только как о педагоге и писателе, а как о социалисте-утописте? Теперь можно. Но говорят и пишут об этом мало. Стало немодным говорить слово «социалист». А слово «утопист» – и подавно. Словам «педагог» и «писатель» повезло больше.

А что было у Макаренко (и не в утопии, а на самом деле)?

Не только то, что в конце его опыта уровень народовластия в коммуне был выше, чем в целом по стране. У него общее собрание воспитанников действительно было высшим органом власти и решало не только бытовые и дисциплинарные вопросы, но и вопросы хозяйственные и даже кадровые. В 1932 г. А. С. Макаренко… уволил всех воспитателей. А когда вдруг к 150 коммунарам прибавили сразу 200 беспризорников (и Макаренко хотел было вернуть уволенных), то коммунары потребовали не возвращать. Детский состав сильно обновился, а уровень дисциплины и производства поднялся! А вскоре, кроме производства электроинструмента, появилось еще и производство фотоаппаратов. А значит, поднялся и уровень образования. И специального, и общего. Упомянутая выше фраза: «Я – Советская власть» во «Флагах на башнях» – прямое указание на то, что для Макаренко в конце 30-х гг. Советской властью было не то, что он видел в СССР, а то, что он построил в своей «отдельно взятой» коммуне. Его модель Советской власти. И не случайно устав, по которому жила коммуна, был назван «Конституция страны ФЭД».

А. С. Макаренко отличало от других педагогов и писателей многое.

Например, то, что он умел смотреть на происходящее с какой-то «надвременной позиции».

В анкете 1922 г. он пишет, что его любимый предмет история, что он наиболее интересуется эпохой феодализма, что знает Ключевского почти наизусть. Позже пишет, что хочет написать учебник по Древней Руси. Что его там так интересует?

Не то ли, о чем писал известный ученый (принимавший участие в создании плана электрификации России ГОЭЛРО) и одновременно священник отец Павел Флоренский? «Идея общежития, как совместного жития в полной любви, единомыслии и экономическом единстве, – назовется ли она по-гречески киновией, или по-латыни коммунизмом, всегда столь близкая русской душе и сияющая в ней, как вожделеннейшая заповедь жизни, – была водружена и воплощена в Троице-Сергиевой лавре преподобным Сергием и распространилась отсюда, от дома Троицы…» (6, с. 381).

Историческая память Макаренко начиналась в далеком прошлом, а исторические мечты уносили в далекое будущее… И всегда с ним оставалась «вожделеннейшая заповедь жизни» – идея общежития…

А. С. Макаренко писал: «я потому и отдался колонии, что хотелось потонуть в здоровом человеческом коллективе, дисциплинированном, культурном и идущем вперед, а в то же время и русском, с размахом и страстью. Я убедился, что такой коллектив в России создать можно, во всяком случае, из детей». А он много лет стремился создать «полную коммуну», т. е. – из детей и взрослых, поселок, где есть все и всё. Он к этому приближался. В его коммуне начала 30-х гг. соотношение детей и взрослых (на производстве в двух заводах) было 1 к 3.

Коммуна из восьми лет только первый год была на бюджете. «…Последние годы коммуна …жила на хозрасчете…он окупал расходы не только по школе, на жалованье учителям, на содержание кабинетов и прочие, но и все расходы на содержание ребят. Кроме того коммуна давала несколько миллионов чистой прибыли государству…хозрасчет замечательный педагог…Он очень хорошо воспитывает…хозрасчет гораздо добрее бюджета, богаче бюджета. Я мог тратить в год по 200 тыс. рублей на летние походы, 40 тыс. рублей заплатить за билеты в харьковские театры. Я мог купить автобус, легковую машину, грузовую машину. Разве школа может это купить?» (8, т. 4, с. 346). Или «Мы решаем: едем 500 человек по Волге на Кавказ. Для этого нужно 200 тыс. рублей. Постановили: в течение месяца работать пол часа лишних, и в результате получаем 200 тыс.рублей. Мы могли одевать мальчиков в суконные костюмы, девочек – в шелковые и шерстяные платья» (Там же, с. 367).

В общине А. С. Макаренко полное самоуправление в вопросах кадровых и экономических, в вопросах развития производства, образования, быта оказалось и до сих пор непревзойденным…

В последние 20 лет, когда страна разрушила и по кусочкам приватизировала все колхозы, интерес к Макаренко – социальному конструктору сильно упал. О нем вспоминают лишь при новых «волнах роста беспризорности». Вряд ли такая память могла бы его порадовать… Но даже в этой сфере найти что-то макаренковское очень и очень трудно…

Остается надеяться, что когда в нашей стране (или где-то еще) «досыта наедятся» приватизацией и капитализмом, то появятся такие же, как Макаренко, самородки «с ограниченными возможностями». Для справки: мало кто знает, что Макаренко родился недоношенным, с врожденным пороком сердца, в детстве страдал множеством заболеваний, с детства имел такое плохое зрение, что, уронив очки, не мог передвигаться без посторонней помощи. Он, как А. П. Чехов, с юности знал, что долго не проживет. И умер в 51 год от разрыва сердца.

«Удивительным человечищем» оказался человек с весьма ограниченными возможностями в детстве (здоровье, социальное происхождение). Оказалось, что и в зрелые годы обстоятельства тоже весьма ограничивали его возможности… Но он научился пересиливать себя, свои недуги, научился пересиливать многие обстоятельства жизни. Но пересилить «советскую систему» он не смог. Недаром ее прозвали тоталитарной.

Теперь другая эпоха. И вдруг найдется кто-нибудь сильнее Макаренко?

Это А. М. Горький когда-то написал Антону Семеновичу: «Удивительный вы человечище…». Оказалось, что личность Макаренко изучена значительно меньше, нежели его писательская и педагогическая деятельность. Часто цитируют и вторую половину горьковской фразы «…и, как раз, из таких, в каких Русь нуждается». Заметим, что Горький не написал: «Советский Союз нуждается» или «советский народ». Написал: «Русь нуждается»… Один из американских исследователей творчества А. С. Макаренко Джеймс Боуэн пишет в книге под названием «Советское воспитание (Антон Макаренко и годы эксперимента)»:

«Значение Макаренко в том, что он более энергично и более страстно, чем многие из нас, пытался сделать мир более привлекательным местом для жизни. И мы на Западе… не можем не признать величие его вклада».

Словами «Я – советская власть» Макаренко ответил девушке-проститутке, которую в коммуну привела милиция. Спустя год она вышла замуж и, покидая коммуну, говорила: «…нет у меня другой жизни, только этот год и есть. И всю жизнь буду вас вспоминать, и все буду вам спасибо говорить и Советской власти, аж пока не умру» (Там же, т. 4, с. 285). Для этой девушки и для остальных шестисот коммунаров их жизнь в коммуне была олицетворением настоящей Советской власти. Кругом было все далеко не так… А. С. Макаренко это понимал. Но он всеми силами боролся за победу своей Советской власти.

Полагаю, А. М. Горький был прав, когда писал, что эксперимент А. С. Макаренко имеет мировое значение. Его значение никак не укладывается в термин «советский» (в смысле «живший в советское время в советской стране»). А. С. Макаренко из тех, кто имел право петь: «Мы обгоняем пространство и время…». Макаренко – достояние всего мира и на все времена.

 

 

 

Источники

1. Большой энциклопедический словарь.  М.–СПб, 2000.  С. 677.

2. Гетманец М. Ф., Гетманец И. О.  «Я – писатель Макаренко». Монография.  Харьков, 2011.  232 с.

3. Ты научила меня плакать. В 2-х т., т.1.  М., 1994.  216 с.

4. Абаринов А., Хиллиг Г.  Испытание властью.  Марбург, 2000.  200 с.

5. Фролов А. А.  А. С. Макаренко. Школа жизни, труда, воспитания. Часть 1. Деловые и личные статьи 1921–1928 гг.  360 с.

5. http://www.gramotey.com/?open_file=1269092208

6. Флоренский П. Троице-Сергиева Лавра и Россия // Сергий Радонежский: Сб. / Сост В.А.Десятников.  М.: Патриот, 1991.

7. Соколов Р. В. Этнокультурные истоки общинности в менталитете русского народа // Известия Академии педагогических и социальных наук. Выпуск VIII. Москва–Воронеж, 2004. С. 132–136.

8. Макаренко А. С.  Педагогические сочинения в 8 т.  М.: Педагогика, 1983–1986.