За последние 20 лет в антропологии произошла небольшая революция, которую, кажется, отечественная наука практически не заметила. Речь идет об исследованиях предметного мира — того, что традиционно называлось «материальной культурой». Кардинально изменились взгляды на «природу вещей», их взаимоотношения с человеком, социальные функции. В разрабатываемых Бруно Латуром, Игорем Копытоффом, Дэниэлом Миллером, Джоном Ло, Джудит Аттфилд, Тревором Пинчем и другими исследователями концепциях, в частности в активно развиваемой ими акторно-сетевой теории, вещи выступают как актанты, эффективно модифицирующие деятельность человека и уже в силу этого обладающие активным началом. В исследованиях телесности и взаимодействий человека и техники особое значение приобрела тема вещи, меняющей возможности и поведение человека, вещи как протеза — внешнего (очки, бинокль, микроскоп, автомобиль и т.п.) либо внедренного в тело (искусственные конечности, кардиостимуляторы и проч.). Эти подходы кардинальным образом изменили облик исследований материальной культуры, оформившихся в особую междисциплинарную область — исследования материального (material studies). Основное внимание стало уделяться трансформациям предметной среды и ее процессуальному характеру в противоположность прежнему взгляду на вещь как равную самой себе и неизменную сущность.

Вещи всегда интересовали российских этнографов и антропологов. Работы перечисленных выше авторов вполне доступны и в переводах, хотя следует заметить, что выход важных в теоретическом отношении исследований на иностранных языках обычно не препятствовал скорому с ними знакомству.

Почему все это прошло мимо российской антропологии? Как получилось, что российские этнографы занимаются материальной культурой и при этом игнорируют методологические революции и новые концепции в этой сфере?

Эти вопросы влекут за собой и другие. В каких еще областях антропологических исследований в России что-то пошло не так? (Вообще-то в нашей науке много чего не так, начиная с финансирования, деятельности министерства и т.п., но в этом «Форуме» хотелось бы обсудить состояние теоретической и методологической базы.)

Какие области исследований вовсе отсутствуют в российской антропологии? С чем это связано и как можно исправить положение? Как, например, в рамках завоевывающей все новых последователей акторно-сетевой теории (АСТ) должны осуществляться исследования этнографической триады, составлявшей основу так называемой материальной культуры, — пища, одежда, жилище? Как исследовать современную культуру и достаточно ли теоретических и методологических инструментов в распоряжении российских антропологов, чтобы осуществлять такие исследования?

Можно ли говорить о сходных ситуациях в российских социологии, археологии, истории?