Андрей Фамицкий

l l l

до табуретки дело не дошло,

и хорошо,

еще успею встать на табуретку.

пришел отец и дышит тяжело,

глаза отводит, просит сигаретку.

 

а у меня затмение небес,

большой вопрос к Тому, Кто Смотрит В Оба,

а у тебя и времени в обрез,

и что сказать?

ведь не про тайны гроба?

 

когда бы прохудился небосвод,

и ангелы...

да что ж я, в самом деле!

опять пишу, и скоро Новый год,

прости, родной, что спички отсырели.

l l l

как будто можно отоспаться впрок,

но заставляли злые воспиталки,

да лучше б я не выучил урок

и тихий час талдычил из-под палки.

 

я б не курил по кругу за углом,

не опускал карбид в сырую воду,

и паренька, с которым не знаком,

не звал в побег из школы, на свободу.

 

но запирали двери на замок,

но забирали книгу и фонарик,

я подавлял немыслимый зевок,

а мой дружок мне предлагал чинарик.

 

и вот теперь, в безмерный час ночной,

когда сосчитаны все овцы из считалки,

я отмечаю в книжке записной,

как были правы эти воспиталки...

l l l

прощай, патологоанатом,

похоже, больше никогда

тебе не шастать по палатам,

но не печалься, ерунда!

 

пила, щипцы-кусачки, скальпель,

крючок, брусок и молоток,

но их главнее пара капель,

и что же? бел как потолок.

 

помянем не денатуратом

на подоконнике сухом.

ты не медбратом был, а братом

и в рифму говорил стихом.

 

твоя душа всегда пылала,

как медицинский чистый спирт.

о, не срывайте покрывала —

патологоанатом спит.

 

СТАНСЫ

I.

 

хочешь кофе — твори обряд,

но сперва принимай парад

тощих спичек темноголовых.

все в строю, но не все горят —

в безымянных лежат героях.

 

II.

 

спать мертвецки, кругом стена,

чтобы мертвых поднять со дна,

пламя лижет стальное пузо.

все путем, но путем зерна.

и воды, если нету шлюза.

 

III.

 

там, конечно, давно не рай,

слишком долго смотрел за край,

убегающий из-под крышки.

знать, как сильно ни закрывай,

а сильнее мечта парнишки.

 

IV.

 

мы проснемся, того гляди,

кем угодно, но не людьми,

если не нашаманит джезва.

жаждешь кофе, хотел любви,

но опять распахнулась бездна.

l l l

                             Евгению Бесчастному

 

пока не загребли менты,

прийти в общественное место

и воплотить свои мечты

из несогласья, из протеста.

 

дыми и наливайся всклянь,

и сквернословь напропалую

за эту стынь, за эту срань,

за эту ненависть прямую.

 

пускай сгр, предъявят штраф,

пусть отобьют бока в подъезде,

да хоть убьют, к стене прижав

(здесь, в Петербурге, все по жести), —

 

а если кто-то сдует пыль,

или погладит по обложке,

Господь, пошли ему бутыль

и покатай на неотложке.

 

СВАДЬБЫ В ТРОИЦУ

(из Филипа Ларкина)

 

я в Троицу едва не опоздал

на поезд свой,

но где-то в час ворвался на вокзал

и заскочил в вагон полупустой,

все настежь окна, жарятся мозги,

нет мыслей, и помчало старика

мимо задворок, улиц, городов,

слепящих стекол, залежей трески,

оттуда, где скрывается река,

туда, где нет у неба берегов.

 

в жаре такой — Господь не приведи —

держа на юг,

плелись и мчались по кривой среди

богатых ферм, скота в тени лачуг,

каналов с жирной пеной заводской,

теплиц, объятых зарослями роз,

дурмана луговых цветов и трав,

такая духота, что хоть закрой

до города сырой салфеткой нос,

а вот и он: машины, телеграф.

 

шум свадеб не смущал души моей,

а шли они

везде, где мы стояли. мне милей

что зреет на свету, а не в тени

перронов длинных. я, заслышав гам,

себе представив грузчиков-рубах,

зарылся в книгу. но когда из глаз

перрон поехал, я увидел там

девчушек в платьях и на каблуках,

и все смущенно провожали нас,

 

как будто и взаправду нам пора

сказать пока

прошедшему. но затхлая дыра —

и я уже смотрю не свысока,

а с любопытством, видя каждый раз

отцов — осанка, пиджаки, ремни,

и матерей — оранье, телеса,

дядья бранятся; и от блеска страз

не знаешь, а реальны ли они,

невесты, их букеты — чудеса!

 

но даже свадьбы подошли к концу.

со всех дворов

и ресторанов шедшие к венцу

бегут с горою свадебных даров,

садятся в поезд, а внизу родня

их окружает и бросает вслед

последние слова и конфетти.

попутчики не смотрят на меня,

а я глазею: загрустил сосед:

ему не доведется так цвести.

 

на детских лицах скука и хандра,

не то у дам —

те сплетничать могли бы до утра,

а девушки молчат, как будто в храм

наведались на исповедь. но вот

столицу мы увидели вдали.

окутывая паром тополя,

наш поезд вздрогнул и прибавил ход,

в окне лежат в строительной пыли

фундаменты домов. есть время для

 

чего? разгладить шляпу и вздохнуть:

«я чуть не сдох»,

так много свадеб, так недолог путь.

и все глядим в окно, пейзаж неплох —

градирня мимо, мимо «Одеон»,

все думают о пище, ни один

не думает о ближнем, о другом,

что нас в грядущем не увидит он.

а Лондон, думал я, простолюдин,

прилегший отдохнуть — цветы кругом.

 

и спальные вагоны за окном,

и что ни стык,

и стены, зарастающие мхом,

явили правду: город нас настиг.

быть может, ошибаемся? но нет,

пришла пора расстаться навсегда.

в миг торможенья ощущаешь дрожь,

как если бы на много-много лет

тебя отсюда унесло туда,

где ливень стрел перерастает в дождь.