ИНТЕЛРОС > №2, 2010 > Чудовища по соседствуЧудовища по соседству13 мая 2010 |
Сержио Бенвенуто перевод Людмилы Глобус
Какой долгий и мучительный путь пришлось ей пройти, прежде чем отчаянный опыт убийства освободил ее от другого ее я… – Жак Лакан
11 декабря 2006: Роза Бацци, или Рози (домработница) и ее муж Олиндо Романо (мусорщик) решают действовать. План убийства тридцатилетней Рафаэллы Кастанья, их соседки сверху, они обдумывали давно. Им на руку был тот факт, что муж Рафаэллы, красавчик Азуз Марзук, на несколько дней уехал на родину в Тунис. Около 8 часов вечера, надев кухонные перчатки, они открыли дверь к соседке. Ключ остался у них от предыдущего жильца. Оказалось, у Рафаэллы гостит мама: Олиндо убивает мать с дочерью. Двухлетний сын Рафаэллы, Йозеф, истошно кричит. По примеру мужа Рози берет его за волосы и прокалывает ему шею – через полчаса мучений ребенок умирает от потери крови. Рози имела зуб и на него: «Этот парень постоянно орет», - часто жаловалась она. Затем они поджигают домашнюю утварь и мебель. Но пятидесятилетняя Валерия Черубини и ее муж, шестидесятилетний Марио Фриджерио, живущие по соседству, замечают дым и направляются к входной двери Рафаэллы… Олиндо убивает миссис Черубини и перерезает горло мистеру Фриджерио. Он останется жив: через несколько дней он выйдет из комы и даст показания против нападавшего. Впрочем, к тому времени следователи уже раскроют это дело. После расправы Рози и Олиндо снимают запачканную кровью одежду и едут за десять миль в Комо, едят в МакДональдс и предусмотрительно сохраняют чек – это их алиби. Затем довольные возвращаются домой. «Наконец у нас наступит мир и покой», - с облегчением говорят они. «Ударила молния, лес выгорел и солнце будет светить вечно» (Поль Элюар). Все это произошло в центре Эрбы, процветающего, ничем не примечательного городка в Ломбардии, между Комо и Лекко, где живут трудолюбивые люди, истинные католики, в красивом поделенном на квартиры сельском доме. Через два дня чета Романо должна была явиться в суд, поскольку Рафаэлла выдвинула против них обвинение. Некоторое время Романо обвиняли своих соседей сверху в том, что «от них слишком много шума». Иногда Рафаэлла и Азуз ссорились. Щадя гиперчувствительных соседей снизу, отец Рафаэллы позаботился о том, чтобы пол в квартире его дочери застелили ковровым покрытием, - но это не помогло. В один прекрасный день Олиндо грубо вцепился в Рафаэллу и она подала на него в суд, требуя компенсации в 5000 евро. Огромный штраф! Рози заявила следователям: «Мы были вне себя, это на нас напали, а потом пытались посадить на скамью подсудимых». Еще она жаловалась: «Миссис Кастанья над нами смеялась. Она всегда говорила, что выколотит из нас деньги, а потом выбросит их, потому что она не знала, что с ними делать». Действительно, отец Рафаэллы, Карло Кастанья, - известный предприниматель, владелец модного сетевого магазина мебели и меценат; семья Кастанья – одна из самых влиятельных в Эрбе. Домработница и мусорщик считали, что девушка из богатой семьи с дипломом психолога их преследовала. Лучше всех их убить. Они собирались убить и Карло Кастанья, «из них всех самого большого мерзавца».
1. Сумасшествие?
Известие об этой расправе поразило общественность. Толпы туристов приходят на место преступления. Ужаснее всего кажется убийство маленького Йозефа. Рози и Олиндо (43-х и 45-и лет) без сомнения внешне не похожи на чудовищ: обыкновенные круглые лица, типичные для людей из низшего класса, к которому они принадлежат. «Эти Романо - люди тихие, молчаливые», - с сомнением говорят другие соседи. Особенно Олиндо выглядит хорошим человеком. Он далек от темного обаяния Энтони Хопкинса в роли Ганнибала Лектора. По-видимому, это жена его подговорила. Рози была родом из Брианцы. Соседи обвиняют ее в том, что она была «немного истеричка», так как довольно часто ссорилась с людьми в округе. Что же превратило двух бесцветных, довольно сварливых соседей в безжалостных мясников? Психиатров, выступающих в СМИ, спрашивают, не в психическом заболевании ли тут дело. Увы, сегодня психиатрия насквозь пропитана ДСМ (DSM, diagnostic manual), диагностическим руководством, на котором все чаще основывается базовая подготовка новых поколений психиатров. ДСМ имеет дело только с выраженными симптомами и синдромами, его не интересуют психические структуры: согласно ДСМ, патология не имеет ничего общего с «нормальным» поведением. Человек либо страдает «психическим расстройством», поскольку у него проявляются симптомы а, б, в, г …, либо он здоров. Фрейд, напротив, рассматривал систематизированные в то время патологии в динамической связи с психическими структурами так называемой нормы. То есть можно иметь, например, «одержимый характер» и при этом не страдать медицински значимыми симптомами навязчивости. Что же мешает нам считать такое дикое преступление как расправа в Эрбе, причины которой кажутся нам к тому же столь ничтожными, поступком сумасшедших? Объясняет ли безумие определенные экстремальные поступки или эти поступки являются выражением безумия? Известный психиатр и реформатор Франко Базалья частенько требовал от журналистов того времени заголовков типа «человек в здравом уме убил своего соседа»; но возможно также, что убийство соседей ipso facto относит убийцу к категории «душевнобольных». К сожалению, критика такого подхода, часто очень изощренная, предпринятая в анти-психиатрии 60-х - 70-х годов, (Лейнг, Эстерсон, Купер, Зац и т.д.), не оставила никакого следа: до сих пор душевная болезнь воспринимается как объективная реальность, существующая вне критериев и парадигм, используемых нами для различения «сумасшедших» и «здоровых». Поэтому необходимо устанавливать не то, сумасшедшие Романо или нет, а то, в какой степени их поступок – проникнутый тухлым запахом явной нормальности –обнаруживает безумие, таящееся в глубинах наших социальных отношений. Большинству из нас приходилось иметь дело с неуживчивыми, вздорными и ворчливыми соседями – но дело крайне редко заканчивается резней других жильцов. Хотя до убийства доходит нечасто, безумие сосуществования с соседями широко распространено. Точно так же не имеет смысла спрашивать, кто из них двоих безумен. Случаи сумасшествия на двоих известны давно: оба человека - отец и сын, мать и дочь, брат с сестрой – страдают от одного и того же вида помешательства. Иногда оно распространяется на целую группу людей. Например, в 1978 году в Гайане 914 последователей Христианской Церкви Храма Последователей Преподобного Джима Джонса, объединенные страданием от какого-то преследования, совершили массовое самоубийство. Кажется, что Олиндо и Рози, души-близнецы, соединены своей психопатологической и судебной участью. Моя гипотеза состоит в том, что, даже при отсутствии выраженной параноидной патологии (психиатрические исследования, возможно, прольют на это больше света), их поступок все-таки был вызван паранойей.
2. Из Эрбы в Мэнс
Между тем, в Рози есть что-то патологическое, это подтвердит даже ДСМ: она помешана на чистоте. Дом Олиндо и Рози – святилище, больничный пузырек. Там нет ни пятнышка пыли. Случайность ли то, что Рози работала уборщицей? Она постоянно ссорилась с соседкой из-за того, что та вывешивала мокрое белье за окном: «Все пылинки летят ко мне в дом». Их единственная собственность помимо дома, автофургон, сверкал чистотой. В тюрьме первой просьбой Рози было позволить ей самой обстирывать себя и других заключенных. Они все еще расплачиваются за ипотеку и гордятся красивым диваном, купленным в рассрочку, срок выплат за который истекает в сентябре 2007 года. Друзей у этой безупречной пары, похоже, не было, соседи поражались боевому, жестокому, жесткому поведению Рози. Олиндо – «медведь», довольно ненадежный и, похоже, находится под каблуком у своей помешанной на чистоте жены. Он кажется убийцей в отраженном свете, луной, зажженной солнцем ненависти Брианса. Кажется, Рози огорчает только одно: она так и не смогла стать матерью. У нее была внематочная беременность и выкидыш. А у этой Рафаэллы сверху был прекрасный ребенок, который вечно ныл и от которого «у нее голова раскалывалась»… Что заставляет нас заподозрить у этой женщины паранойю? Во-первых, сходство с другими преступлениями, признанными параноидными. Наиболее известное из них - убийство сестер Папен. Кристина и Леа Папен, которым тогда было соответственно 28 и 21, много лет проработали горничными в доме прокурора в маленьком французском городке Мэнс. Шел 1933 год. Однажды ночью после мелкой ссоры домработницы набросились на своих хозяек, мать и дочь прокурора. Они буквально выдавили им глаза, пока те были еще живы, затем забили их кухонными принадлежностями, размозжив им лица и, обнажив их половые органы, вырезали ляжки и ягодицы у одной жертвы и обрызгали кровью ляжки и ягодицы другой. После кровавой оргии менады помылись и легли спать в одну кровать, напуганные, но умиротворенные, восклицая: «Наконец, немного чистоты!» (Спокойствие, глубокое чувство освобождения после расправы охватило и Романо). И до, и во время судебного процесса они отрицали наличие у них вразумительного мотива для своих действий. Это отвратительное преступление поразило не только французское общество, но и многих интеллектуалов, что мы видим и по сей день[1]. Сестры Папен будто «сошли к нам, вооруженные с головы до ног, из песни Лотреамона…», - в восторге писал Элюар. Идет время, но во Франции это барочное преступление продолжает вдохновлять авторов на фильмы, эссе, рассказы, размышления. В 1933 году в сюрреалистическом журнале Минотавр (Le Minotaure) вышла статья о сестрах Папен. Ее автором был молодой французский психиатр, позднее ставший maître à penser (духовным учителем), Жак Лакан. Незадолго до этого он опубликовал свою диссертацию, посвященную паранойе, которая произвела глубокое впечатление на психиатров и писателей. Лакан первым во Франции всерьез применил идеи Зигмунда Фрейда к бредовым состояниям. Он утверждал, что сестры Папен совершили преступление в состоянии паранойи. По крайней мере, через пять месяцев, проведенных в тюрьме, одна из сестер, Кристина, стала испытывать сильнейшее чувство беспокойства с ужасающими галлюцинациями, она пыталась выцарапать себе глаза, как своим жертвам. Затем наступила депрессия, чувство вины, она отказывалась от еды и начала бредить. Свой приговор она слушала, стоя на коленях. Суд приговорил ее к смерти на гильотине на площади города Манс. Согласно Лакану, хотя только одна из сестер оказалась сумасшедшей, их поступок был вызван паранойей. Лакан утверждает, что параноики избирают в качестве своих преследователей людей (обычно того же пола, что и они сами), которых прежде или в других ситуациях считали идеальными, Идеальным Эго. Например, я восхищаюсь Берлускони как идеалом, к которому стремлюсь. Если я поверю, что Берлускони преследует меня, так как именно он крадет почту у меня из ящика и т.п., то стану параноиком. Параноиков, в случае мании преследования, преследует их Идеал. В самом деле, моя любовь к Берлускони отражается своей противоположностью, как в эффекте зеркала: вместо того, чтобы любить, он ненавидит меня… Если затем я перехожу к агрессивным действиям – например, отправляюсь на виллу Берлускони, чтобы напасть на него – то лишь для того, чтобы освободиться от удушающей угрозы, которую несет для меня мой Идеал, теперь превратившийся в моего преследователя. Но, в тайне, добавляет Лакан, это действие направлено на самонаказание: в глубине души я, параноик, понимаю, что меня поймают, будут судить и признают виновным. Я совершаю это преступление не только чтобы избавиться от Преследователя, мое преступление несет своей целью наказать меня самого как преследователя своего Преследователя. Почему? Потому что – вновь обращаясь к нашему примеру – хотя Берлускони и стал моим врагом, он все еще сохраняет черты моего идеала: пытаясь убить плохого Берлускони, я в то же время избавляюсь и от него хорошего, за это-то я и должен быть наказан. В глубине души параноик понимает, что зло, которое он уничтожает в другом, есть отражение его собственного зла. Если считать, что преступление Романо было вызвано паранойей, то что делает их главную мишень, Рафаэллу Кастанья, их идеалом? И в какой степени можно считать это преступление подсознательным актом самонаказания? Будем считать, что (параноидальной) душой преступления была Рози, а ее муж был лишь исполнителем. Рафаэлла действительно обладала всеми необходимыми качествами, чтобы быть для Рози идеалом: дочь высокопоставленных, верующих родителей, она вышла замуж за красивого молодого человека и у нее было то, чего не могло быть у Рози, - ребенок. Уверенная в себе, агрессивная – как и сама Рози, у нее определенно был дар убеждения – Рафаэлла вышла замуж без согласия родителей, в лучших романтических традициях: на их с Азузом свадьбу родители не пришли, хотя позднее смирились с выбором дочери. В этом мы видим еще одну аналогию с судьбой Рози: она тоже порвала с матерью все отношения, уехав в 2000 году из Канцо, где они вместе жили в маленькой квартирке; с тех пор они с матерью не общались. К тому же, Рафаэлла жила сверху, над Рози, а для некоторых то, что они живут под кем-то, кажется символичным. Может ли убийство молодой женщины из богатой семьи домработницей в годах быть своеобразной формой классового конфликта?
3. От гама к сожжению
По Лакану, паранойя изначально преступна: ей всегда присуща склонность к преступлению, почти всегда – к возмездию, часто ей сопутствует ощущение наказания, иными словами – мер, вытекающих из социальных идеалов. Иногда она даже отождествляется с совершением нравственного поступка, приобретает значение искупления (самонаказания). Все это мы находим в эрбской расправе. Рози и Олиндо мстят семье своей соседки, наказывают их за то, что те якобы были слишком шумными, но, совершая этот нравственный поступок, они приходят к искуплению. Ощущение самонаказания возникает от того, как неуклюже, наивно, сумбурно было совершено преступление. Зачем, например, было поджигать домашнюю утварь жертвы, тем самым привлекая внимание других соседей? Это определенно было символическим очищающим сожжением, подобно тому, как церковь сжигала на костре ведьм и еретиков. Рафаэлла была для них ведьмой, а ее семья, объединившая католическую Ломбардию и мусульманскую Африку – семьей еретиков. Тем не менее, этот поступок сделал дилетантское преступление гораздо более опасным. Мне скажут, что они поступили так просто по глупости. Да, запас глупости у многих из нас трудно переоценить. Но здесь есть нечто большее. Олиндо никак не отреагировал на известие о том, что Фриджерио остался жив, может выйти из комы и рассказать, кто перерезал ему горло. Он не впал в панику, они с женой не попытались бежать в соседнюю Швейцарию. Напротив, все обратили внимание, что Рози после преступления стала спокойнее, больше улыбалась. «Когда нас здесь не будет, вы вспомните вашу соседку», - сказала она. Относились ли ее слова к тому, что она … сядет в тюрьму? Возникает ощущение, что убийцы преспокойно жили дальше в ожидании, что их разоблачат и арестуют. Как будто пара тысяч евро, которые им, возможно, пришлось бы заплатить Рафаэлле за причиненный ущерб, была недостаточным наказанием за то зло, которое они в тайне несли в себе: они чувствовали, что заслуживают пожизненного заключения. Будто строгое наказание, которое их ожидает (если только адвокаты не докажут их частичную неправоспособность в силу психического заболевания), было единственной мерой их мучений. Исправительная колония оказывается интегральной, образующей частью их поступка. Отнесение убийств в Эрбе к параноидальным преступлениям не стирает их социологическое значение, как раз напротив. Сразу после расправы подозрение СМИ легло на мужа Рафаэллы, Азуза, который уже отсидел за контрабанду наркотиков и разбой. Затем выяснилось, что в то время Азуз был в Тунисе. Этого для многих оказалось достаточно, чтобы оценить поступок Романо как «ксенофобию» или «преступление на почве расизма». Некоторые говорили, что «весь город вложил оружие в руки этих двоих». Конечно, расистское прочтение преступления всегда возможно. В средние века цензура над взаимоотношениями, считающимися необычными, незаконными, скандальными или даже греховными, принимала форму гама: множество жителей выходили на улицы и устраивали дикий грохот, издавали как можно больше шума. Мог ли долгий, шумный конфликт между Романо и семьей Кастанья и Марзук быть частной формой средневекового гама? Не было ли это протестом против союза, идущего «против культуры» (а именно это мы имеем в виду, говоря «против природы»)? Богатая девушка из замечательной католической семьи выходит замуж за араба-мусульманина, попавшегося в сети организованной преступности. Мы не отвергаем все эти возможности, а лишь пытаемся найти им место в сфере движущих сил паранойи, которые всегда являются также и социальными.
4. Кондоминиум паранойи
Паранойя распространена гораздо больше, чем обычно полагают. Иногда мы обнаруживаем, что наш сосед сверху или безупречный коллега, работающий за соседним столом, долгие годы живут в потрясающем бреду. Параноик – это не обязательно человек, держащий правую руку под левым отворотом пиджака, потому что он считает себя Наполеоном. Иногда параноидальные миры наших соседей по этажу выходят на поверхность – например, несколько лет назад на Сицилии мужчина безжалостно убил семью своего соседа в полной уверенности, что они приносят несчастье. Однажды ко мне пришел успешный инженер и поведал, что почти каждую ночь его похищают демоны и летают с ним по миру… Шизофрения поражает нас, потому что носит характер захватывающего разрушения, иными словами она поражает нас своей сакральностью, а паранойя погружена в обычную, будничную жизнь, она грубая и мирская. Но этот параноидальный поступок в провинции Комо совершен на почве ужаса перед грязью, который, в свою очередь, глубинно связан со страхом перед соседями. Для этих убийц соседи приносят грязь (прежде всего материальную, но в конечном итоге и моральную). «Возлюби ближнего своего как самого себя» - редко обращают внимание на то, что Иисус не просит нас любить все человечество, любить человечество довольно просто. Он просит нас любить своих ближних, а это гораздо труднее. Потому что наши соседи обычно представляют для нас угрозу. Известны случаи, когда два человека – мать и дочь, две сестры или муж с женой – в конце концов остаются жить в стерильном, безупречно чистом доме, из которого они выходят все реже и реже и куда никому не позволено входить. Иногда они обматывают ручки в своем жилище нейлоном или пластырем, чтобы не подхватить какую-нибудь заразу. Они часами сидят в ванной, совершая бесконечные омовения (таким человеком был магнат и кинопродюсер Говард Хьюз – герой знаменитого фильма Скорсезе «Авиатор» (2004 г.)). Мы справедливо интерпретируем эту ипохондрию, возникающую при контакте с грязью, пылью, другими людьми как гигантскую метафору отстранения от Другого. Другого с заглавной буквы, потому что это не просто попытка избежать контакта с другими смертными: Другой воплощается в моем соседе, но остается за пределами его тела. Люди, помешанные на чистоте, боятся того, что другой, отличный от них самих – в случае, если он пространственно к ним близок – может поставить их под сомнение, дезинтегрировать их. Незнакомец, человек противоположного пола или другой национальности – все это фигуры Другого, угрожающего целостности и единству человеческого Я. Такова психическая, эмоциональная и метафорическая основа любой ксенофобии – страх перед иммигрантами является крайней формой ипохондрического расстройства на социальном уровне. Окружающая среда должна быть очищена от пятна инобытия – в конце концов, что такое грязь, как не то, что является «другим» по отношению к тому, что я считаю своим? Разве чистое – это не то, что мне свойственно? Во французском слово «свойственный» (propre) означает «собственный» и «чистый». В случае с Рози загрязнение, которое необходимо было устранить, было не только тактильным или химическим, но и акустическим. Рози чувствовала, что звуки, исходящие из квартиры выше этажом, вторгаются, проникают в нее. Большинству из нас приходилось иметь дело с соседями, которые постоянно жалуются на то, что мы шумим. С соседями, для которых нашей тишины всегда недостаточно. Дело в том, что окружающие шумы вторгаются и проникают в нас, только если они нас очень интересуют. Живя в больших городах, мы окружены разнообразными шумами, но почти не замечаем их, потому что не придаем им значения. Гиперчувствительность к шуму, издаваемому другими людьми, выдает тайный, возможно, порочный интерес к жизни наших соседей, акустический эквивалент вуайеризма, который можно назвать экутеризмом. Рози жаловалась на частые ссоры соседей сверху – но не потому ли, что они и любовью занимались слишком громко? Страдания и удовольствия наших соседей тревожат нас потому, что они нам интересны: близость к их переживаниям одновременно и прельщает, и представляет для нас угрозу. Таким образом, тончайший звук, исходящий из чужой квартиры, в нашей становится рокочущим громом. Рози, экутеристка, должно быть, находила жизнь женщины, которую затем убила, чертовски интересной. И все-таки столь распространенный страх перед навязывающими нам свое присутствие соседями – это обратная сторона важнейшей зависимости от соседства: жизнь не для соседей, а засчет них. Наши грешные, грязные, шумные соседи, от которых нам надо избавиться, одновременно являются нашим единственным миром, пространством, в котором мы, по нашему представлению, находимся и живем. Пространственная близость к другому не считается случайностью, а возводится в ранг экзистенциального условия: если мой сосед будет жить, я умру – и наоборот. Но если я могу жить только благодаря смерти моего соседа, то его упразднение, к сожалению, свидетельствует о необходимости его присутствия. И если, как я предполагаю, мой сосед был или мог быть идеальным образом меня самого, то мне кажется, что я могу существовать только в противостоянии этому своему Идеалу, который на меня давит – идеалу, обратной, отвратительной стороной которого является другой (мой сосед). Здесь мы видим, как паранойя в действии вычерчивает реальную возможность выстраивания наших социальных отношений: соблазн считать сограждан, моего соседа злейшим врагом, именно потому, что его или ее присутствие для меня необходимо.
5. Восстановление порядка
Согласно Фрейду, другой – преследователь – является аналогом параноидального субъекта. В самом деле, часто это люди одного пола. Лакан делает акцент на идеальном характере этого другого, являющегося идеализированным отражением субъекта. Важно также подчеркнуть иерархическое превосходство Другого: он является хранителем или проводником внешнего социального закона, который выходит за границы семейного мира. Однако, преследуя (параноидального) субъекта, Другой нарушает закон, гарантом которого он должен выступать. Самый известный параноик столетия, судья апелляционного суда Дэниэль Пауль Шребер (знаменитые статьи о нем написаны Фрейдом, Бенджамином, Канетти, Калассо и некоторыми другими авторами) был убежден, что его одновременно желает и преследует конечный Другой – Бог. Бог будто бы пытался совратить его с намереньем превратить в женщину. Шребер в отчаянии объявлял такое использование своего тела «противоречащим Мировому порядку». Можно сказать, что любая паранойя предполагает нарушение Мирового порядка, в котором повинен Другой. Мне представляется, что для Рози семья Кастанья нарушала воображаемый Мировой порядок. Девушка из хорошей семьи, с высшим образованием вышла за тунисца, который был « плохой партией», как часто повторяла Рози, а благоразумные Кастанья в конце концов стали защищать этот дикий союз. Гама было недостаточно: потребовался очищающий огонь. Здесь в действие вступает негласный закон, по-видимому, играющий важную роль в том, что я бы назвал параноидальной законностью. Вообще, с жалобами на преследование, жертвами которого они являются, параноики чаще обращаются к юристам, а не к психиатрам. Такое обращение к закону не следует считать лишь защитой от предполагаемой угрозы. Параноики прибегают к помощи Закона как к нечту вне их взаимоотношений с преследователем. Это попытка субъективировать в глазах общественности слишком личные отношения. Когда параноики ранят или убивают, они – мстители. Таким образом, для паранойи крайне важно обращение к сфере общественного. При некоторых формах паранойи объектом бредовых идей становится публичный человек, знаменитость. При эротомании человек верит, что любим и желанен известной личностью, звездой, даже если они никогда не встречались. В случае бреда преследования параноик жалуется на клевету, ложные обвинения, сплетни. В целом паранойя – это всегда социальная патология – и в том смысле, что параноики наделяют общество своим жизненным опытом, и в том, что наша социальная жизнь погружена в параноидальные интерпретации. Как показал Лакан, бред интерпретации – это бред лестничной площадки в многоквартирном доме, улицы, форума (Лакан 1932, с.212). В эрбском деле в суд обратились не Романо, а их жертвы – но результат был тот же. Романо утверждают, что решили сами вершить правосудие потому, что социальный суд их не поддержал: но для них это в любом случае было актом Справедливости. Мне кажется, что такое вовлечение широкой аудитории является важнейшей характеристикой любой паранойи. Паранойя всегда устанавливает связь между двумя несоизмеримыми сферами: сферой частной жизни, часто очень личной, и аудиторией, достигнуть которую субъект может только через средства массовой информации, с помощью коллективного социального спектакля. Можно ли отрицать, что Романо стали авторами огромного ужасающего медиа спектакля? Подводя итоги, можно сказать, что в большинстве форм паранойи мы находим следующие аспекты:
а) Субъект преследования – это (часто) человек того же пола и в особенности тот, кто имеет более высокий социальный или правовой статус. Не случайно для Романо принцепс преследователя – предприниматель Карло Кастанья, «из них всех самый большой мерзавец».
b) Параноидальный бред обычно развивается в определенных логических границах – в том смысле, что его действующие лица сталкивают две различные сферы: общественную и частную; другими словами, бред обнаруживает этический и социальный Беспорядок. Параноик обычно чувствует себя разбитым из-за нарушения Мирового Порядка.
c) Истоки любой паранойи лежат в тончайшем ощущении, что «надо мной смеются»; это основополагающее чувство, поскольку оно обнаруживает скрытый подтекст, даже если субъект и не знает, какой именно. Рози жаловалась, что Рафаэлла над ней смеялась.
d) Важность того, что Джакомо Контри назвал «переходом к правовым действиям»: параноик прямо или косвенно привлекает общественные правовые учреждения, придавая частной драме характер публичного скандала и дела, разобраться в котором должны судебные инстанции и установленный Порядок. В эрбском деле привлечение законодательства было пассивным, его пара добилась своим поведением, хотя они ощущали вмешательство правосудия насмешливым отражением Справедливости.
Поступок, вызванный паранойей – это трагическое решение проблем взаимоотношения между нашей мнимой индивидуальностью и нашими соседями. Мир полон Роз и Олиндо – к счастью, только потенциальных.
G. Contri (1987), "Il lavoro di querela", La Psicoanalisi, 1, April 1987, pp. 178-189.
S. Freud (1910), "Osservazioni psicoanalitiche su un caso di paranoia (dementia paranoides) descritto autobiograficamente (Caso clinico del presidente Schreber)", 1910, Opere, vol. 6, Boringhieri, Torino, pp. 339-406; GW, 8, pp. 240-319.
J. Lacan (1932), De la psychose paranoïaque dans ses rapports avec la personnalité; republished [year not stated] by Seuil, Paris.
J. Lacan (1933), Motifs du crime paranoïaque. le crime des soeurs Papin, reprint [year not stated] in Editions des Grandes Têtes Molles de Notre Epoque, Paris. [1] Этот случай лег в основу самой известной пьесы Жана Жене, «Служанки» (Les bonnes) (1947), поставленной на многих языках. В 1963 Никос Папатикас представил нашумевший фильм «Глубины» (Les abysses), также основанный на этом преступлении. В 1995 вышла «Церемония» (La Cérémonie) Клода Шаброля. Историю двух легендарных убийц проследил в своем документальном фильме «В поисках сестер Папен» (En quête des soeurs Papin) Клод Вентура (2000). Вернуться назад |