Семенков Вадим: Михаил, каков Ваш статус в философии? Семенков Вадим: Вы заканчивали Саратовский университет?
Михаил Богатов:  Да, но факультет, на который я поступал, изменился за время моей учебы. Я поступал на факультет социально-гуманитарных наук, потом он стал философским факультетом, потом – факультетом философии и психологии, сейчас – снова философским факультетом. В итоге, со всеми перипетиями, мы в этом году празднуем десятилетие факультета.
Семенков Вадим: Как сейчас воспроизводится философия в Саратове? Каковы предпочтения, каково привычное поведение преподавателей философии?
Михаил Богатов:  Если отделять преподавателей философии от философов, то понятно, что в Саратове это может быть только совмещено.
У нас, за исключением академической среды, нет мест, где может работать философ; у нас нет собственно научных организаций, нет академии, поэтому в нашем городе все философское сообщество, за редким исключением, это – люди, работающие в тех или иных ВУЗах. В Саратове очень много ВУЗов, соответственно много философских кафедр, поэтому наше сообщество численно довольно большое.
Но, помимо существующих диссертационных советов, в которые входит профессура с разных ВУЗов, есть ряд небольших философских сообществ. Например, у нас в Академии государственной службы работает профессор Гасилин Владимир Николаевич, у него действует семинар по мифологии и культуре. В Академии права есть профессор Неважжай Игорь Дмитриевич, у него уже ряд выросших докторантов, они ведут разные семинары, в частности, у Неважжая работает Алексей Дронов, который ведет семинар, на котором философы учатся разбирать тексты Гуссерля – в оригинале.
В университете заведующий моей кафедры Владимир Борисович Устьянцев, (он будет вести пленарный круглый стол на предстоящих Днях петербургской философии) развивает философию риска – концепцию, восходящую к Ульриху Беку. Хотя, этот дискурс, порой, очень трудно отличить от социологии, от экономики.
Я занимаюсь онтологией, но онтология у нас в университете разная. Есть профессура и молодые ребята, увлекающиеся проблемами аналитической философии, проблемами, связанными с искусственным интеллектом. Это тоже, в принципе, онтология, но меня больше интересует немецкая и французская линия в онтологии. У профессора Бориса Ивановича Мокина выпустилось несколько аспирантов и докторантов по весьма любопытной тематике (в их работах были главы  и по Ницше и по Деррида), но из них не сформировалось никакого семинара или сообщества – у всех были слишком разные подходы.
 И хотя наше сообщество восходит к деятельности Якова Фомича Аскина, который первый в Советском Союзе защитил диссертацию по проблемам времени, как мне кажется, школы у нас никакой нет. Да, проводятся Аскинские чтения раз в два года, но, честно говоря, никакой тематической преемственности не существует.
Семенков Вадим: Какие у вас защищаются диссертации?
Михаил Богатов: У нас действует докторский совет, защищается не менее десяти диссертаций в год, как местных аспирантов из разных ВУЗов, так и приезжих.
Семенков Вадим: Как Вы оцениваете их уровень, направленность, тематическую выдержанность?
Михаил Богатов: Я думаю, что все они сделаны на должном уровне, другое дело, что проблематика этих диссертаций не всегда мне близка и интересна. Как правило, это – социальная философия.
Семенков Вадим: Какие диссертации по социальной философии защищаются?
Михаил Богатов: По социальной философии защищаются, я бы сказал, учебниковые темы, допустим: «проблемы информационного общества в определенном аспекте», или «посткнижная культура в определенном аспекте». Для ВАКа это – узнаваемые темы, а проблематичные темы, которые могли бы вызвать резонанс, включая провокационный – в философском смысле – аспект, избегаются.
Семенков Вадим: Это такая более или менее осознанная стратегия?
Михаил Богатов: Да, это осознанная стратегия, потому что наш Совет служит одним из стимулов скрепления философского сообщества Саратова. Эти люди работают в разных ВУЗах и входят в одно сообщество, не в последнюю очередь, благодаря работе в этом Совете. Поэтому сохранение Совета является одной из приоритетных задач для всего профессорского сообщества.
Семенков Вадим: То есть, диссертация по Мишелю Фуко уже считается скандалом?
Михаил Богатов: У нас просто нет специалистов по Фуко. У нас был Дмитрий Викторович Михель, занимавшийся проблемой телесности, у него была диссертация по этой теме, он получил докторскую степень, но сейчас он не работает на нашем факультете.
Если говорить об эволюции Совета, то сейчас уже вполне приемлемым являются, допустим,  главы по Делезу, а после защиты двух диссертаций по Деррида уже можно ставить подобные темы. Но эти темы проходят в рамках истории философии, а в рамках социальной философии или онтологии это еще пока не развито. История философии в этом смысле, – флагман по ознакомлению сообщества с тем, что существует
Семенков Вадим: По Марксу бывают еще диссертации?
Михаил Богатов: У нас был один аспирант – Николай Лыков – он сейчас возглавляет крупное информационное агентство «Взгляд-Инфо» в Саратове, он ушел из академической сферы. Он хотел писать по Марксу, я думаю, он бы написал и защитил ее, но не сложилось…. Потом была защищена диссертация Константином Халиным по  Альтюссеру, но он тоже ушел из академической сферы и работает у Николая Лыкова в информационном агентстве. Можно сказать, что у нас уже наблюдается вполне столичная тенденция: миграция философов, которые занимались острой социальной проблематикой, в неакадемические сферы, в ту же журналистику. Я думаю, это хороший симптом для Саратова, потому что начинает зарождаться интеллектуальная среда, не завязанная исключительно на ВУЗах. ВУЗы всегда тащат в философию огромную бюрократическую нагрузку, включая учебниковость тем и прочее.
Семенков Вадим: По онтологии тоже учебниковые темы защищаются?
Михаил Богатов: Да,  учебниковые. Я их так называю, потому что в них берется очень узкий аспект и,  как правило, в наименовании избегается что-то неординарное, хотя реально, допустим, Максим Старцев защищался по теме понятия  хоры у Деррида.
Семенков Вадим - Очень интересная тема!
Михаил Богатов: Да, очень интересная тема, но пришлось обозначить диссертацию как «что-то там в творчестве Деррида». Иногда под общим названием диссертации скрываются весьма интересные и  проблематичные сюжеты.
Семенков Вадим: На Ваш взгляд, какие темы в онтологии являются интересными? Что Вам кажется актуальным?
Михаил Богатов: Мне кажется, что, во-первых, онтология в том виде, в котором она существует, изжила себя, потому что проблемы детерминизма, причин и  следствий это – вообще не онтология, это какое-то физикалисткое понимание обобщающей функции философии. На мой взгляд, онтология сегодня, после Хайдеггера, после французов, это, так или иначе, – онтология социального, это – нечто, изучающее основания и искусства и политики и общества. Физикалистской, бесчеловечной онтологии, на мой взгляд, уже просто нет места. Хотя, у вас в Петербурге Петр Колычев устраивает конференции по современной онтологии, на которых в том числе выступают люди, с докладами, где на уровне категорий пытаются выстроить онтологию. Это даже не Гегель, потому что Гегель это вполне социальный философ даже в «Науке логики», а это что-то такое учебниковое, мертвое, что изначально слушать не хочется. К тому же, на мой взгляд, после Витгенштейна, на уровне категорий выстроить онтологию просто невозможно, это просто философски безграмотная затея.
Семенков Вадим: Какие у Вас изданы монографии?
Михаил Богатов: У меня вышло две книги, одна называется «Манифест онтологии», другая – «Искусство бытия» . В первой книге ставится задача удержать вопросительность вопрос о бытии и избежать редукции его к тому или иному ответу, то есть удержать философский вопрос, может быть, в стиле Мамардашвили, может быть в стиле Ницше. Для меня именно удержание вопроса – основная задача. И критическая функция философии, в том числе и онтологии, будет сводиться к тому, чтобы не отвечать всегда лежащими на поверхности готовыми формулировками. В этой книге я, например, показывал, как в ХХ веке онтология необходимым образом скатывалась к политике. Это делал и Бурдье в изучении онтологии Хайдеггера:  через какие-то политические основания Бурдье пытался объяснить, почему бытие у Хайдеггера именно такое, это и есть редукция к политике, а есть редукция к экономике, как, например, во всех изводах марксизма (за исключением разве что Лукача). Моя задача противоположна Бурдье: не политикой объяснить онтологию, но увидеть в онтологии возможность усмотрения политики и экономики – увидеть эту возможность, чтобы тут же от нее отказаться, поскольку тот, кто увидит эту возможность, тот увидит насколько она не является собственной возможностью онтологии.
Вторая книга называется «Искусство бытия», название, возможно не очень удачное, названия мне хуже всего даются. Я постоянно исследую литературу, но – литературу во французском смысле слова, литературу в смысле Мориса Бланшо. Это – теории речи и так далее, но все это не в аналитическом ключе, а в связи с искусством, для меня это как второй ориентир (наряду с онтологией). Всегда, когда я говорю об онтологии, я использую запас знаний по литературе. В седьмом номере «Res cogitans»  я собираюсь опубликовать письма о стиле. Это первое более или менее популярное изложение каких-то аспектов, связанных с тем, что изложено в «Искусстве бытия», и формально поводом для этих разысканий служат проблемы литературного стиля. И начинается с проблемы переводимости  стиля.
Семенков Вадим: Бадью в одной из работ указал на семь поэтов, представляющих интерес для философского анализа Гельдерлин, Малларме, Рембо, Тракль, Пессоа, Целан и Мандельштам . На Ваш взгляд, чей поэтический опыт интересен для современной философии?
Михаил Богатов: Если бы я писал философскую книжку о поэтах, то взял бы для анализа стихи Рильке и Целана. После чтения Хайдеггера на них нельзя не обратить внимание. И после прочтения Хайдеггера встает вопрос: мне нравится Пауль Целан, потому что я читал Хайдеггера или же Хайдеггер никак не повлиял на мое восприятие художественной ценности Целана? Ответить на этот вопрос уже невозможно. Из наших поэтов я бы взял для анализа Маяковского. Он нравится мне тем, что я называю «риторика прямого выражения». Мне нравится Хармс и вещи в стиле Хармса, хотя сам Хармс слишком заигрывает с интеллектуалами, а хочется анализировать такого поэта, в котором было бы меньше всего пищи для интеллектуалов.
Могу назвать современных французских поэтов Мишеля Деги и Кристиана Прижана (при всей их различности). У них интересные переносы, двусмысленности, языковые игры. В их поэзии почти нет философствования, но строки выстраиваются таким образом, что заставляют философа останавливаться на этом.
Я могу обратить внимание на опыты других философов в этом плане. Например,  как Владимир Бибихин читал стихи Ольги Седаковой , или как Хайдеггер читал Гельдерлина . Но проблема в том, что современные философы не читают современных поэтов. Для многих современных философов, и московских и питерских, современный  поэт – Мандельштам или Пастернак, а для меня современный поэт тот, кому сейчас 25 лет.
Для меня работа с современной литературной средой девальвирует смысл понятия «современная поэзия» до уровня живущих здесь и сейчас людей. Поскольку я являюсь куратором  литературных программ и веду клуб молодых поэтов, то я не могу заставить их писать в одном ключе: давайте все будем как Целан или Рильке. Одно дело, когда я как профессиональный философ концентрируюсь на поэзии, и другое – когда я занимаюсь с клубом: эту установку я стараюсь для себя уничтожать. Надо понимать, что  все эти молодые поэты обладают своими поэтиками и здесь философия как инструмент анализа вообще не нужна.
Я беру стихотворение того или иного поэта и мы разбираем его. Я часто брал стихи москвичей Алексея Кубрика или Андрея Родионова, питерца Дмитрия Григорьева, и, улавливая по стилистическим вещам, называл их по именам своих любимых поэтов. Например: Это – современный Бодлер или современный Маяковский. Но это очень условные именования.
Семенков Вадим: Вы, как куратор литературных программ, чем занимаетесь?
Михаил Богатов: Я провожу раз в год один из крупнейших в России литературных «фестивалей актуальной поэзии». Такие фестивали проводятся в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Вологде, Нижнем Новгороде, Калининграде (там проводится старейший «фестиваль актуальной поэзии» – «Слоwwwо»), в Челябинске и в Саратове. С Сибирью пока не получается. В этих фестивалях участвуют, как правило, поэты, не состоящие в Союзах писателей и не имеющие своих поэтических сборников. Хотя сейчас есть интернет-портал «Литературная карта России», и в нем представлена достаточно обширная информация о том кто есть кто в том же Саратове.
Семенков Вадим: Грантовая поддержка этим фестивалям есть?
Михаил Богатов: Да, но она сильно варьируется от года в год. Изначально все это было инициировано премией «Дебют» для поддержки среды, сообщества, конкретных авторов.
Семенков Вадим: Местные филологи к Вашей кураторской деятельности как относятся? Не ревнуют?
Михаил Богатов: Местные филологи   выдерживают сугубо академичную линию и за стены университета не выходят. Я приглашал профессиональных филологов на эти фестивали, но они не приходят. Раньше я объяснял это ревностью, но смысла ревновать нет, т.к. мы ни на что не претендуем. Мы же не проблемы литературы разбираем, как это делают сами филологи, а проблемы эстетики и современного искусства. Это уже близко к философии. К тому же у  саратовских филологов есть яркая фигура – Вадим Юрьевич Михайлин, автор книги «Тропа звериных слов»  и других книг.
Семенков Вадим: Я читал эту книгу. Великолепный текст!
Михаил Богатов: Он ведет свой семинар по социальной и культурной антропологии и параллельно устраивает мероприятия под названием «Пирровы чтения». Это – культурологическая конференция, в рамках которой тоже читаются стихи.  У нас с этим семинаром дружеские отношения. 
Семенков Вадим: Какие позитивные/негативные события в отечественной философской жизни за последние годы Вы можете выделить?
Михаил Богатов: Одно из негативных событий – угасание у наших философов в последние годы интереса к мировой философии. К негативным событиям относится смерть этим летом  петербургского философа Алексея Григорьевича Чернякова. Насколько я знаю, у него был почти готов перевод работы Алена Бадью «Бытие и событие».  Его смерть – это провальное событие для нашей философии.
 В плане позитива я бы назвал издание текстов Хайдеггера, выход журнала «Сократ», где философы обращаются не к философам, а к широкой публике, издание собрания сочинений Ницше и книгу Владимира Бибихина «Витгенштейн: смена аспекта» . Эта книга для многих людей переоткроет самого Витгенштейна. Но скажу больше: эта книга во многих аспектах интереснее и сложнее, чем сам Витгенштейн.  Я люблю такие тексты, которые требуют от меня мобилизации всех своих  интеллектуальных ресурсов, поэтому мне не нравятся книги одной идеи.
Семенков Вадим: Например?
Михаил Богатов: Это тот же Славой Жижек. Для меня это не философия, а публицистика.
Семенков Вадим: В публичной сфере что-то было интересное? 
Михаил Богатов: В публичной сфере для философа мало что может быть интересного.  Философ, выходя на широкую аудиторию, становится либо политиком, либо софистом. Второе предпочтительнее для философии.
Семенков Вадим: А философские конгрессы?
Михаил Богатов: Конгресс – это сегодня место съезда чиновников от философии. Я не вижу там ничего живого. Хотя конгресс в Москве произвел на меня хорошее впечатление. На нем я познакомился с издателями и иными знаковыми фигурами в поле философии. Там я познакомился с Анатолием Валерьяновичем Ахутиным и он по сей день остается  моим самым  старшим собеседником. Мы с ним находимся в философской дружбе.
Семенков Вадим: Ваш журнал «Res cogitans»  как возник?
Михаил Богатов: Журнал делается в Саратове, но издательская марка московская, так как в Саратове есть только одно издательство и оно держит монополию, продавая издательскую марку за деньги. Наш журнал возник как частная инициатива пяти аспирантов. Мы решили сделать свой альманах, пригласив туда «живых людей» Саратова, там, кстати, и Вадим Михайлин печатался. Альманах напечатали за свои деньги и деньги авторов. Тираж был всего 100 экземпляров.  В следующем году  возник фестиваль «актуальной поэзии» – «Дебют-Саратов», я поговорил со спонсорами фестиваля о возможности поддержки альманаха и, начиная со второго номера, мы выходим при поддержке премии «Дебют». Сейчас тираж альманаха – 300 экземпляров. Я сам отвожу его в Москву в «Фаланстер», распространяю бесплатно в РГГУ, в Высшей школе экономике.  В «Фаланстере» наш альманах хорошо расходится.
Семенков Вадим: Вы сделали шесть  выпусков «Res cogitans» , что Вы для себя поняли по выходу этих номеров?
Михаил Богатов:  В позитивном смысле я понял, что все зависит от тебя, и наш журнал будет выходить пока «батарейка не кончится». В негативном смысле я понял, что, так как  все зависит от нас, то это никому и не нужно. Ссылки на «Res cogitans» очень редки. Мне очень интересно узнать, кто покупает наш журнал в том же «Фаланстере»? что это за люди? и почему нет отдачи? Наш опыт свидетельствует, что одаривать в виде ссылок и корректного цитирования  мы еще не научились.
Семенков Вадим: По какому принципу Вы подбираете авторов?
Михаил Богатов: Начиная со второго номера,  мы подбираем их тематически. Второй номер назывался «Абсолютный Гегель» и это был предельно тематический номер, он почти весь разошелся. В третьем номере – «Безумное искусство» – были напечатаны ранее неопубликованный  текст Лосева о каноне в искусстве и текст Владимира Бибихина об Антонине Арто. Разрешение на публикацию дала вдова Владимира Вениаминовича  Ольга Лебедева. Это был «звездный номер» . Четвертый номер «Ложь права» был вызван отчасти моим тяжелым состоянием,  потому что руки опускались от того, что все приходится делать самому. Пятый номер «Провинция»: тут мой интерес – что есть провинция в философии и можно ли выделять провинциальное мышление в философии, но, понятное дело, большинство материалов сконцентрировались, наоборот, на философии в провинции.
Семенков Вадим: Можно выделять провинциальное мышление в философии?
Михаил Богатов: Можно. Хотя критериев философов-провинциалов я не могу указать. Это – абсолютно нормальные люди,  порождающие все атрибуты в философии, но эти атрибуты – симптомы определенной болезни: провинциальности в философии .
Семенков Вадим: А если под философствующими  провинциалами понимать мыслителя одной идеи?
Михаил Богатов: Этого сколько угодно.  Например,  в том же СПбГУ на философском факультете есть Сагатовский во всех своих работах, раскладывающий  все на триады. Но имеет ли это вообще какую-либо ценность для самой философии? Или, точнее: если я что-то могу, то следует ли из этого, что я непременно тут же должен это сделать?
Семенков Вадим: Есть великие провинциалы, своими работами раздражающие творчески ориентированных философов?
Михаил Богатов: Этого сегодня нет, поскольку у нас нет прослойки философской критики. Мы не знаем, кто, что в соседнем городе пишет. В провинции нет устойчивой интеллектуальной среды, нет устойчивой коммуникации по делу, бывают отдельные вспышки, но они гаснут. Вполне возможно, что в каком-то городе выйдет радикальная книжка с уничтожающей философской критикой идей того же Валерия Подороги, но об этом никто не узнает: нет среды. Если Вы не публичный московский  философ, то  вызвать резонанс для Вас почти невозможно.
 У нас отсутствует хорошая культура цитирования людей далеких от круга нашего общения. Цитируем только своих друзей, но это иное чем  философская дружба. Философская дружба почти отсутствует, а ведь философия началась именно с нее. В современном российском философском сообществе почти нет дружбы, а только есть институты. Сейчас вышла книжка Франсуа Федье «Голос друга» в переводе Ольги Седаковой . Там проблематизируется дружба философов и вообще человеческая дружба. Также ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге занимается проблемой дружбы (недавно вышел сборник материалов на эту тему ). Институты порождают не столько творческие союзы, сколько местные корпоративные союзы, задача которых выжить, но не выжить в философии, а выжить вообще. В этом смысле нам многому стоит учиться у Сократа.
Семенков Вадим: Большое спасибо за беседу!

15 ноября 2010

Текст данного интервью утверждаю – Михаил Богатов.