Речь пойдет о часто становящемся очевидным противоречии между словами политиков и актеров и их делами, между тем, каковы они в их словах и ролях и тем, каковы они на самом деле.

Должен заметит, что говоря о лжи, например, политиков, я отнюдь не имею в виду маленькую, так сказать, личную ложь, я имею в виду ложь глобальную, я бы даже сказал, фундаментальную, структурную. Тот случай, например, когда политик говорит, что он исповедует демократические ценности, на деле нарушая элементарные права человека (но не тот, когда он говорит, что не крал, хотя на самом деле крал).

Начну с того, что простая констатация безнравственности и лживости политиков – буду пока больше говорить именно о них – явно недостаточна. Лично у меня она (констатация) всегда вызывала подозрение остановки перед решением. Поясню. Ситуация эта сродни такой: задача поставлена, но решение ее не найдено, более того, простая ее постановка и выдается за решение, подменяет его. По сути, когда кто-либо поднимает эту проблему, он ограничивается просто посыпанием головы пеплом, возможно стенанием, и заканчивает примерно в таком духе: «как жить в мире, в котором столько лжи!». Исполнив такой ритуал, он на этой драматичной ноте и заканчивает. Ну, может быть, еще благостно помечтает о том славном времени, когда слова политиков не будут расходиться с их делами.

В случае актеров ситуация несколько иная. Обычный сюжет таков: некто, вдохновленный экранным образом, захваченный и очарованный им, в конце концов ужасно разочаровывается, узнав, какая пропасть существует между этим образом и реальным человеком, его воплотившем. Как и в случае с политиком история неожиданно заканчивается там, где она по идее должна только начаться. Ну, или продолжается, но не так, как должна была бы продолжиться. Киноиндустрия развила целое направление, посвященное данной тематике (как и тематике, связанной с ложью политиков). Однако и там решения проблемы никто, как правило, не дает. Более того, похоже, ее (проблему), просто не видят, или, опять же, подменяют решение простой ее (проблемы) констатацией. Однако решить ее можно…

Зайду несколько издалека, а именно, сначала рассмотрю вопрос о картине мира.

Принято выделять и рассматривать частные картины мира. Например, научную, философскую, религиозную и т.п. Говорят и об индивидуальных картинах мира (например, отдельного человека), а так же картинах мира отдельных групп индивидов (например, того или иного слоя общества).

Индивидуальная картина мира образуется путем наложения друг на друга или сочетания разных картин.

Картины мира разных людей могут очень сильно отличаться друг от друга (сравнить картину мира ученого-интеллектуала и рабочего). В то же время в значительных своих частях они должны совпадать – а иначе как бы люди могли находить общий язык.

Как правило, разные части индивидуальной картины мира существуют достаточно независимо друг от друга: при одних обстоятельствах человек ведет себя в соответствии с одной частью картины мира, при других – другой. Большинство людей не стремится привести их к какому-либо единству, «сшить» их друг с другом, устранить возможные противоречия между ними. Вследствие этого картины мира многих – если не всех – людей внутренне противоречивы. Обусловлено это в первую очередь тем, что разные части имею разные источники формирования, часто вполне независимые друг от друга. Гармоничное сочетание этих частей требует значительной внутренней духовной и интеллектуальной работы, на которую у большинства людей просто нет времени. Тем не менее, некоторые люди, конечно, стремятся устранить противоречия между теми или иными частями своих картин мира, хотя бы самими главными (или кажущимися таковыми). Например, ученый, воспитанный в религиозном духе, может пытаться как-то привести свою индивидуальную религиозную картину мира в соответствие с его научными воззрениями.

Разные части картины мира отличаются друг от друга степенью детализации, конкретности, адекватности реальности и т.п. Очевидно, что главным образом степень разработанности той или иной части зависит от профессиональной деятельности индивида, важности для него соответствующих знаний.

Есть несколько основных источников формирования картины мира. Один – непосредственный опыт, наблюдение и т.п. Другой – чтение книг, просмотр фильмов, общения с людьми. Очевидно, что картина, сформированная из второго источника, является более структурированной, непротиворечивой. Просто вследствие природы этого источника. Действительно, любой более-менее осмысленный текст всегда предполагает устранение наиболее вопиющих противоречий, логических и прочих несоответствий между различными его частями и т.д.

Важным представляется вопрос об описании картины мира, общей для значительных масс людей, то есть некой усредненной картины мира. Думаю, с социологической точки зрения так же был бы очень интересен проект ранжирования общества по типу картины мира, характерной для той или иной его части. Речь идет не только о том, чтобы определить, сколько людей, например, верят в бога. Речь идет и о более тонких градациях. Такое исследование, по моему мнению, дало бы материал для глубоких, в том числе и философских, умозаключений.

Теперь несколько слов о человеческой природе. Рассматриваю последнюю исключительно как интеллектуальный конструкт, а не как реальный феномен. То есть, под человеческой природой я буду понимать некое описание, а не некую субстанцию, сущность.

Принято считать, что человеческая природа противоречива, что в человеке борются различные стремления, побуждения, желания, начала. Например, стремления к разрушению и созиданию, начало доброе и злое, ангел и демон и проч. Эти начала или стремления плотно коррелируют с картиной мира, точнее, картинами, поскольку соответствующие каждому из этих стремлений или начал картины вполне самостоятельны и независимы друг от друга.

Человеческое общество как хорошо структурированная система появилась сравнительно недавно. Не более нескольких тысяч лет назад. Из истории мы знаем, каких трудов, какого напряжения мысли и какой крови стоило его структурировать. До сих пор, несмотря на существование мощного государственного аппарата, все время происходят сбои. Периодически в некоторые моменты истории само существование человеческого общества – по крайней мере, основных его структурных элементов – ставится под сомнение. В 20-м веке это было два раза – во время мировых войн.

Под тонкой коркой государственных, социальных ритуалов все время бурлит практически неконтролируемый хаос эмоций, стремлений, желаний, часто разрушительных. Человеческое общество вынуждено создавать очень сложные структуры и комплексы, чтобы хоть как-то контролировать их, ограничивать их влияние и распространение. Одна из таких систем – пенитенциарная система, рождение которой блестяще описано М. Фуко [Фуко, 1999].

Структурирование общества всегда сопровождается – воспользуюсь пока таким нейтральным термином – созданием и продвижением тех или иных концепций структуризации или, попросту говоря, теорий идеального общества и государства. Я отнюдь не утверждаю, что именно эти теории послужили основой, моделью для действительного создания или даже реформирования реального общества или государства. Думаю, создателям их (теорий), начиная с Платона, здесь особо похвастаться нечем. Скорее речь следует вести о концептуальном сопровождении тех или иных процессов государственного и общественного строительства, взаимном переплетении идей, касающихся государства реального и идеального, часто очень сложной и неоднозначной их корреляции. Часто – о теоретическом оправдании тех или иных структур и институтов. Думаю, подробный анализ связи между процессами изменения общества и соответствующими теориями еще предстоит осуществить.

Как творение высокоразвитого интеллекта эти теории, как правило, отличаются довольно высоким уровнем систематизации, структурированности, логичности, стройности и проч. Значительно более высоким, чем реальное государство. Естественно поэтому, что они всегда существенно проще, чем реальное государство. Однако именно вследствие всех этих своих свойств они являются очень эффективным инструментом упорядочивания представлений и деятельности граждан. Не стану утверждать, что упорядоченность представлений и деятельности – синоним эффективности. Эффективность – понятие слишком оценочно нагруженное.

Очевидно, что речи политиков основаны на упомянутых теориях. Политики берут из них слова. Возможно, это одно из основных предназначений таких теорий. Не будь их, речи политиков представляли бы из себя нечто бессвязное, нелогичное и не находили бы отклика в умах слушателей.

Возвращаясь теперь к картине мира, можно утверждать, что существует два государства, две картины мира, соответствующие двум разным государствам (или две части одной картины мира): одна, основанная на теориях, сформированная на основе этих теорий, по сути, тождественная им; и другая, которая сформирована на основе непосредственного опыта общения с реальными институтами государства. Часто эти картины очень разные, часто – вступающие в явное противоречие друг с другом (не редко непримиримое).

Первая, как правило, ассоциируется с «доброй» частью человеческой души (или, точнее, соответствующим представлением), разумом, рацио, вторая – со «злой», неразумием, иррациональным.

Как уже говорилось, природе человеческого сознания свойственно стремление устранять противоречия, то есть приводить разные части картины мира к некоему общему знаменателю, согласовывать их. Неспособность же это сделать приводит к чувству интеллектуального дискомфорта, беспокойству и т.п. Интеллектуальный дискомфорт от осознания нестыковки только что рассмотренных частей картины мира дополняется (или нагружается) еще и моральным дискомфортом.

В этом суть проблемы, поднятой в данной статье: в противоречии между идеальной и реальной частями картины мира.

Всегда ли возникает моральный дискомфорт в подобной ситуации, судить не берусь. Возможно, что именно он сигнализирует о наличии подобного конфликта.

Очевидно, что простая констатация противоречивости человеческой природы ничего не решает и будет той же самой остановкой перед решением, подменой решения. Следует копать глубже.

Верят ли сами политики в теории, составляющие идеальную часть картины мира? Вопрос часто задаваемый и при всем при этом, не корректный. Ну или риторический. Или слишком широко поставленный. Конечно, верят! Как можно не верить в теорию, сформулированную и хорошо обоснованную выдающимися мыслителями. Как можно не верить Платону, Гоббсу, Канту или Марксу? Говорю это без всякой иронии. Все эти мыслители создали глубокие, логически связные концепции лучшего общественного и государственного устройства. Другое дело, что любая теория – как справедливо показал Поппер – ограничена и в своей применимости, и в своем времени жизни. Особенно это справедливо в отношении упомянутых теорий, то есть теорий, трактующих столь сложный предмет, как человеческое общество. В каком-то случае фактаж хорошо ложится в рамки, задаваемые теорией, в каком-то – не очень...

Так вот, если теория принята, если она признана научным сообществом, если в нее верят очень многие авторитетные ученые, то как в нее не будет верить политик? Конечно же, он в нее верит, точно так же, как и простой обыватель. Эта теория – достаточно большой «кусок» его картины мира (причем, гораздо больший, чем у обывателя), она точно так же служит средством структуризации его представлений. В конце концов, она дает ему слова, чтобы говорить с людьми.

Однако наличие в его сознании этой картины мира (или этого «куска») отнюдь не означает, что у него не может существовать другой картины мира – часто куда более хаотичной, неструктурированной, фрагментарной, сформированной в результате его непосредственной политической жизнедеятельности.

Как уже говорилось выше, разные части картины мира могут очень сильно отличаться друг от друга и, что самое главное, могут существовать практически независимо друг от друга. То есть, в своих речах политик может опираться на одну картину, а в своих делах – другую (возможно вообще не вербализованную).

Осознают ли политики часто возникающее противоречие между этими частями картины, между своими словами и своими же делами? Безусловно. И думаю, для многих из них это становится проблемой. Однако в этом они ничем не отличаются от любого обывателя (разве что они чаще осознают несоответствие двух частей картины мира). В этом политик ничуть не хуже любого обывателя, поскольку он точно так же, как и последний, является жертвой особенностей работы человеческого сознания. И ему точно так же необходимо структурировать свои представления о мире и обществе.

Подытожим. Существует глобальная, то есть такая, которая признается и разделяется значительным количеством людей (по крайней мере, им известная) картина устройства общества и государства. Она основана, прежде всего, на теориях, созданных выдающимися (или не очень) мыслителями. В силу такого своего происхождения она достаточно хорошо структурирована, непротиворечива, логична и т.п. Она закреплена на носителях и потому доступна для всеобщего пользования. Она, как правило, ассоциируется с добром, разумом и проч.

Существует так же другая картина мира, формирующаяся более непосредственно, на основе личного опыта, по сути, составляющая его. Она часто ассоциируется со злом (прежде всего в человеке), иррациональным.

Эти картины мира часто существенно отличаются друг от друга, часто противоречат друг другу.

Обе картины вполне могут сосуществовать в одном сознании (или, точнее, для одного сознания), сменяя друг друга сообразно обстоятельствам.

Наконец, осознание нестыковки этих частей картины мира часто может сопровождаться моральным дискомфортом.

Первая картина мира – более, кстати, однородная, более общая, менее индивидуальная – задействуется при отправлении ритуалов, в публичной деятельности. Ее можно сравнить с неким полем (энергетическим, информационным), к которому время от времени подключаются индивидуальные сознания (во время отправления тех же ритуалов, например). Вторая активизируется, как правило, в деятельности непубличной, при решении, так сказать, «текущих вопросов».

Первая картина – суть некий идеальный мир, мечта человечества, закрепленная в творениях его лучших представителей. Мир более совершенный, простой, понятный, чем том, который мы называем реальным и который отображается во второй картине мира.

Кто же такие в этом контексте политики и актеры? Это те люди, одна из ролей (функций) которых – поддерживать существование (или возможность существования) мира более совершенного, чем тот, который мы называем миром повседневности. Раньше – да, впрочем, и теперь еще – ее выполняли служители религиозного культа – жрецы, священники и проч. Теперь ее чаще всего выполняют политики и актеры. Политики и актеры поддерживают ту часть картины мира, которая является результатом работы лучших умов человечества: философов, поэтов, писателей, ученых. Они не дают забыть о ней (и ее творцах). Можно утверждать, что они удовлетворяют стремление человека – каждого человека – к большей упорядоченности, структурированности, большему добру, чем есть на самом деле (или может быть вообще). Они удовлетворяют человеческое стремление к, возможно, большей закономерности в природе и обществе, чем есть или может быть на самом деле.

Естественно, эта функция политиков и актеров – не единственная. Точно так же, как и соответствующий способ использования идеальной части картины мира. Эта последняя используется и для «скрепления» общества, его структурирования. Тем не менее, мне кажется, что эти функции и способы использования идеальной части картины мира все-таки вторичны по отношению к той функции и способу использования, которые рассматриваются в данной статье, менее фундаментальны, глубинны, первичны… Вообще, я думаю, что стремление к большей структурированности, стремление к построению воздушных замков, если угодно – это стремление, не сводимое к другим, необъяснимое через другие стремления, инстинкты, предрасположенности. То есть, оно само есть базовый инстинкт, архетип, первичная структура, априорная форма мышления, если угодно, отчасти, возможно, то, что Кант называл единством трансцендентальной апперцепции. И исследование этого инстинкта еще ждет своего часа. Телеологические же его объяснения – суть временная мера, свидетельство нашего интеллектуального бессилия.

Наличие стремления к структурированности хорошо объясняет, почему идеологии так устойчивы к критике, основанной на эмпирическом материале. Сколько бы те или иные критики не обличали, например, демократию, сколько бы они не показывали на самых наглядных примерах и очевидных фактах, что демократия – это не более чем фикция, ортодоксальная демократическая риторика снова и снова будет воспроизводиться политиками и прочими околополитическими деятелями. Просто потому, что критика – всегда гораздо менее структурирована, чем положительная теория.

Однако как же быть с моралью? То есть с той моральной проблемой, которая возникает, когда дела политиков уж очень сильно расходятся с их речами. Способно ли простое осознание той миссии, которую выполняют политики и актеры – и ими самими, и всеми остальными – хотя бы облегчить их моральные страдания и дискомфорт? Мое мнение – да. Лично для меня проблема с моральностью, понимаемая глобально (или, как я говорил в начале статьи, структурно и фундаментально), в значительной степени уменьшилась, потеряла свою остроту, во многом перестала быть философской проблемой. Хотя, естественно, в плане личной морали политика проблемы сохраняются. Однако, как я так же уже говорил, не они меня интересуют.

По-настоящему серьезная морально-философская проблема, проблема дел, а не намерений, возникает только в том случае, когда реализация того или иного идеального государственного устройства действительно является моральным делом, то есть, не только удовлетворяет стремление каждого отдельного человека и человечества в целом к большей структурированности, но и действительно ведет к добру или хотя бы большему добру.

Другими словами, здесь мы приходим к вопросу о действительной, так сказать, объективной ценности идеальной части картины мира.

Ответ на него затруднителен, а может быть и принципиально невозможен. Хотя бы в силу нерешенности проблемы морали вообще. Поскольку это так называемая «вечная» философская проблема, решение которой – камень преткновения всех философов.

По крайней мере, решение этой проблемы затруднительно (а не невозможно) в силу значительного отставания в философской разработке морально-этической проблематике вообще, или хотя бы адаптации имеющихся наработок для применения к анализу затронутой в данной статье проблемы. Не уйдет ли в прошлое привычная структуризация мира с помощью теорий идеального государства и общества, точно так же, как, возможно, в соответствии с пророчеством Фуко, уйдет в прошлое человек (а вместе с этим и привычная моральная проблематика, которая таким образом окажется не вечной, а всего лишь преходящей).

Возможно, идеальная часть картины мира несет хотя бы эвристическую ценность? Если несет, то какую именно и существенную ли? Не является ли она просто красивой сказкой, придуманной талантливыми сказочниками? Важно не скатиться в чистую прагматику или рассудочность. Человеческое общество и мир в целом не настолько рационалистичны, как это до сих пор неявно прописано в основаниях социальных наук. Как уже не раз отмечалось исследователями (например, И. Валлерстайном [Валлерстайн, ]), методология социальных наук до сих пор вполне позитивистская. И если в индивидуальной психологии удалось в какой-то мере отойти от такого «канона» – прежде всего, благодаря усилиям З. Фрейда – то в социологии и истории были лишь одинокие попытки осуществить что-либо подобное (наиболее выдающаяся – в творчестве все того же Фуко). Или скажем так, та работа, которая была проделана в этом плане философами, еще не нашла своего продолжения в науках об обществе.

Из предыдущих непосредственно вытекает другой вопрос, а именно вопрос о соотношении, или, точнее, взаимодействии картин мира (частей картины мира) – идеальной и повседневной.

Следует ли стремится приблизить реальную картину мира к идеальной, так сказать, воплотить мечту? Стоит ли корректировать идеальную картину в плане ее большего соответствия реальности? Ведь если «расстояние» между картинами будет слишком большим, идеальная картина просто превратится в пустую, никому неинтересную фантазию, политики же, воспроизводящие ее, будут восприниматься как умалишенные.

Естественно, ответить на него полностью можно только в том случае, если мы определимся с вопросом о ценности идеальной части картины мира. Однако уже сейчас, исходя из нашего вывода о функции этой части, можно дать некоторые рекомендации.

«Расстояние» между упомянутыми частями картины мира не должно быть слишком большим, а диалог с реальностью должен присутствовать (реальностью, понимаемой как картина мира повседневности). Рано или поздно любая идеальная картина мира в силу вполне объективных обстоятельств начинает отживать свой век, выражаясь словами Мангейма, утопия становится идеологией [Мангейм, 1995]. В этом случае происходит постепенная смена данной идеальной картины мира другой, и т.д. Однако в любом случае смысл идеальной картины мира, ее главная функция остается прежней, той, о которой речь шла в данной статье. Точно так же, как и роль политиков (и актеров).

То, из-за чего идеальная картина приходит в негодность – вопрос отдельного исследования, выходящего за рамки данной статьи.

Еще одно замечание в контексте вышесказанного. Часто можно услышать фразы типа «социалистический эксперимент». Наверное, употребляют и словосочетание «капиталистический эксперимент» или что-то в этом роде. Не знаю, кто пустил их в оборот и зачем, однако должен заметить по поводу их следующее. Эксперимент предполагает сознательное намерение, выбор и обратимость, возможность переиграть, то есть вернуться к первоначальным условиям. В естественных науках это возможно, однако это совершенно невозможно по отношению к человеческому обществу. Тем не менее, широкая распространенность и употребимость упомянутых фраз подспудно формирует ощущение, будто такое все-таки возможно. В связи с этим. Не следует ли предположить, что вопрос о ценности идеальной части картины мира из той же области: ценность эту можно определить лишь в предположении возможности переиграть, вернуться к первоначальным условиям, осуществить принципиально другой эксперимент и сравнить результаты двух экспериментов, определив, какой из них предпочтительнее, а значит, ценнее. Однако такие эксперименты в принципе невозможны.

Апелляция к возможности сравнения двух и более стран, в которых были реализованы разные варианты не проходит. Хотя бы потому, что начальные условия для них, как правило, совершенно различны.

Думаю, в трактовке этого вопроса мы опять сталкиваемся с наследием позитивизма, которое нам изживать еще долго…

Литература

1. Валлерстайн И. Конец знакомого мира: Социология XXI века. М.: Логос, 2003. – 368 с.
2. Карл Мангейм. «Идеология и утопия». М.: Юрист, 1995. – 700 с.
3. Фуко М. Надзирать и наказывать. М.: Ad Marginem, 1999. 480 с.