ИНТЕЛРОС > №2, 2012 > Дикость: идеальный тип в схеме эволюции общества

Петр Смирнов
Дикость: идеальный тип в схеме эволюции общества


23 мая 2012

В предыдущей статье [8] были предложены понятийные средства для построения идеальных типов этапов общественной эволюции (дикости, варварства, цивилизации). В перечень этих средств оказались включены:

  1. две высшие общечеловеческие ценности – общество и личность,

  2. две разновидности объективно-необходимой деятельности – служебная и эгодеятельность,

  3. сокращенный перечень модусов социальной значимости – святость, власть, слава, знание, мастерство, хозяйство, богатство. Подразумевается при этом, что модусы могут быть доступны на основе обеих разновидностей деятельности с учетом доминирования одной из них в обществе,

  4. две процедуры социального признания – личная и безличная (рыночная) экспертизы,

  5. четыре инструментальные ценности, имеющие социальное происхождение и связанные с двумя разновидностями деятельности: дисциплина и долг – служебная деятельность, свобода и право - эгодеятельность,

  6. два типа хозяйства – домашнее и рыночное.

Предполагается, что с помощью этих понятийных средств можно проследить эволюцию общества, строя идеальные типы ее этапов на основе представления об изменения положения человека в обществе. Подразумевается также, что в обобщенной схеме эволюции, построенной на основе идеальных типов, прослеживается лишь общая логика эволюции, ее основное русло (ведь идеальная жидкость или идеальный газ также весьма условно отражают самые общие свойства жидкостей и газов). В исторически возникавших объединениях людей ход развития мог значительно варьировать. Указанные выше признаки могли проявляться в них с разной степенью полноты, а в конкретных обществах смешиваться признаки разных идеальных типов, отражающих этапы общественной эволюции.

Основной целью настоящей статьи является построение идеального типа дикости путем использования понятийных средств, предложенных в перечне. Для выявления, обоснования и пояснения конкретных признаков, вводимых в идеальный тип, будет использоваться научная литература, а также мифы, легенды и сказания, отражающие, пусть в фантастической форме, состояние общества в отдельные исторические периоды. Дополнительная цель статьи – выявить в упомянутом перечне понятийное средство, позволяющее объяснить переход от дикости к варварству.

Общество как высшая ценность. Конструирование идеального типа дикости как этапа эволюции общества проще всего начать с утверждения, что из пары ценностей «личность – общество» на этом этапе эволюции доминирующей ценностью было, конечно, общество. Применительно к ранней поре развития общества это мнение принимается всеми обществоведами. Уже Платону и Аристотелю было ясно, что в силу своей несамодостаточности человек существо общественное. Он способен выжить только в группе [1, c.377-378; 5, с.145]. Марксистские термины «первобытный коммунизм» или же «первобытнообщинный строй» изначально отражают доминирование ценности «общество». Точку же зрения более поздних и современных исследователей относительно взаимоотношений личности и общества на стадии дикости можно выразить словами: «племя – это все, а индивид – ничто» [6, с.236]. Иначе, по-видимому, и быть не могло, пока производительность труда была мала, поэтому выжить можно было лишь за счет совместных усилий и жесткого коллективного распределения продукта.

Модусы социальной значимости, доступные человеку на этапе дикости. О наличии в обществе тех или иных модусов удобно судить по существованию в нем определенных фигур – их носителей. Самые общие представления, относящиеся к ранней истории человечества, позволяют без особого труда выявить два важнейших персонажа, выступающих носителями модусов – вождя и шамана.

По-видимому, первой значимой фигурой, с которой мы сталкиваемся на самой ранней ступени дикости (когда человек только-только начинал выделяться среди прочих животных) является фигура вожака. Соответственно, власть – первый модус, который необходимо ввести в идеальный тип. Реальное происхождение власти теряется в глубинах животного мира (в стадах животных, как правило, есть вожак). И в самых ранних объединениях людей лишь предводитель мог утверждать себя как социальное существо. Его решения, поступки, действия имели значение для всех членов сообщества. Вожак являлся носителем власти, в каких бы примитивных формах она ни выражалась, и именно через нее обретал социальную значимость. Остальные члены сообщества оставались на положении природных существ и утверждали себя в качестве таковых через потомство. Впрочем, у вожака и здесь было преимущество, поскольку в его распоряжении находились половозрелые самки.

Власть, надо полагать, достигалась с помощью природных свойств или качеств: ума, силы, способности принимать решения и наличия «яростного начала» (способности к агрессии). Трудно сказать, какие из этих свойств имели большее значение. У этнологов есть мнение, что в стаде человекообразных приматов вожаком чаще всего становится не самый умный, красивый или сильный, а самый «настырный».

Возможно, способность принять решение и долго удерживать его действительно важнейшее качество лидера, что, в целом, согласуется с мнением Аристотеля о природном неравенстве людей, позволяющем отличать господ от рабов. Суть неравенства заключается в неодинаковой способности к умственной деятельности. Господа по природе обладают рассудком в полной мере, благодаря чему они способны к предвидению и могут вырабатывать указания. А рабы по природе лишь причастны к рассудку, т.е. они способны понимать указания, но не в состоянии вырабатывать их [1, с.377-379]. Мнение Аристотеля чересчур категорично, хотя вполне объяснимо с учетом комплекса превосходства, свойственного грекам по отношению к «варварам». Однако некое рациональное зерно в его рассуждении есть. Способность выработать указание (поставить цель), полезное для всех членов какой-то группы, действительно ценнейшее качество лидера, хотя не единственное (требуются волевые качества, умение изложить мысль и т.п.). В наше время, конечно, предпочтительнее говорить не о господах и рабах, а о руководителях и исполнителях.

Помимо названных качеств, вождь в первобытном стаде, конечно, должен был бы быть достаточно сильным, чтобы отстоять свое решение (и постоять за себя). Функция защиты территории обитания, а также самок и детенышей требовала от него определенного героизма и способности к самопожертвованию («благородства»).

В эпоху дикости, на самой ранней ее стадии, человек едва ли мог утвердить себя в обществе через нечто иное, чем власть. Без нее он оставался социальным ничтожеством. Поэтому обладание властью возносило ее носителя почти на недосягаемую высоту, а сам он становился едва ли не сверхъестественным существом, обожествлялся. Следует отметить: явно выраженная фигура вождя наблюдается далеко не у всех первобытных народов, попавших в поле зрения этнографов. Управление у многих из них осуществляется советом старейшин [3, с.379, 385; 11, с.93-94]. Однако, думается, подобная геронтократия – более позднее явление, связанное и с заметным развитием деятельности и появлением зачаточных (коллективных) форм знания и мастерства.

Второй заметный персонаж на стадии дикости, сосуществующий рядом с вождем – шаман, который являлся носителем святости. Приписывание шаману одной лишь святости как модуса значимости является серьезным упрощением его реальных функций в обществе. Ибо в шамане естественным (для неразвитого сознания) образом совмещались, по крайней мере, две противоположные фигуры – мага (колдуна) и жреца. Хотя оба они занимались управлением общественными и природными процессами, принципиальное различие между магом и жрецом, по Фрэзеру, заключается в их способах воздействия на эти процессы. Маг непосредственно воздействует на природные процессы с помощью чар. Жрец, сознавая свое бессилие перед природой, прибегает к помощи посредников – духов, богов, которые обладают властью над природой [11, с.56-59 и др.]. Таким образом, в функциях реального шамана скрытом образом присутствуют знание (чар, обрядов) и мастерство, однако главное занятие шамана – общение с духами, путешествие в верхний и нижний миры, что позволяет оставить за ним святость в качестве главного модуса значимости.

«Управление» природными силами (вызывание или прекращение дождя и ветра, ускорение прихода весны и пр.) с помощью магических средств или путем обращения к высшим силам было крайне важно для общества. Поэтому специалисты, занятые этим делом, становились весьма значительными фигурами в нем. Правда, в случае неуспеха они рисковали жизнью и нередко платились ею, но подобный риск заставлял умных и честолюбивых людей, с одной стороны, искать способы обмануть своих соплеменников, а с другой – стимулировал поиск реального знания. Занятия общественной магией, равно как отправление религиозных обрядов, открывали путь к власти. Возникала фигура царя-жреца, царский титул соединялся с отправлением жреческих обязанностей, что было в древности обычным делом [11, с. 16-18, 93 и др.].

Фигура носителя третьего модуса значимости – мастерства – менее заметна в реальной истории, что связано, скорее всего, с многочисленностью различных видов деятельности, в которых оно могло проявляться. Поэтому этот модус как бы размыт среди множества носителей этих разновидностей. Кроме того, определенный уровень мастерства в скрытом виде сопутствовал деятельности вождей и шаманов. Не исключено также, что фигура мастера менее заметна, еще и потому, что главными мастерами на ранней стадии общества выступали женщины. Последующее же длительное господство мужской власти в обществе отчасти скрыло ведущую роль женщин в как главных носительниц мастерства на заре истории.

Женщины становились мастерами (мастерицами) в связи с их важнейшей функцией – хранением огня, отголоском которой стало ныне почти метафорическое обозначение женщины как «хранительницы домашнего очага».

Хранение огня связано с рядом других функций, выполняемыми по преимуществу женщинами: изготовлением жилищ [3, с.10], производством керамической посуды [3, с.159], врачеванием, явившегося, вероятно, следствие приготовления пищи. Едва ли случайно так похожи русские слова «еда» и «яд», ибо где «страва» (пища, украинск.), там и «отрава». Женщинам также приписывается изобретение земледелия [3, с.120]. С учетом того, что женщина могла претендовать и на роль шаманки (колдуньи и жрицы), она оказывалась и носительницей святости, а, в скрытом виде, знания. Напоминание об этих древних женских ролях сохранилось в русском языке в словах «ведьма», «баба-яга», «знахарка». Во всех трех присутствует словесный корень, отражающий знание (санскритские «вед», «йога»).

Названные важные функции женщины в обществе вкупе с функцией деторождения (напомним, потомство является модусом социальной значимости в природных объединениях людей) позволяли ей занимать ведущее положение в обществе и могли служить основаниями матриархальных обществ. В частности, в русских народных сказках образ благожелательной Бабы-Яги, помогающей герою советом и делом, напоминает о том, что первоначально обрядом посвящения юношей в охотники руководила женщина-вещунья, лишь впоследствии смененная учителем-мужчиной, «дедушкой лесовым» [7, с.172]. Почти нет сомнения в том, что право престолонаследия в Древнем Риме при первых царях передавалось по женской линии, царем становился не родной сын царя, а его зять, пришелец, женившийся на царской дочери [11, с.167]. Общеизвестен сюжет в русских сказках о достижение героем царской власти через женитьбу на царевне. Все это также указывает на ведущую роль женщины в обществе на ранней стадии его эволюции.

В греческой мифологии фактическим обобщением указанных женских функций является образ Афины – богини справедливой войны, мудрости и ремесел. Она изобрела корабль, флейту, колесницу, керамический горшок, грабли, плуг, ярмо для волов и уздечку для лошадей, научила людей ткачеству, прядению и кулинарии, учредила законы и ареопаг (высший суд в Афинах). Впрочем, в иранской мифологической традиции («Шахнаме») введение земледелия, а также изобретение многих ремесел и письма приписывается первым царям-мужчинам [10, с.23-38]. Не исключено, что подчеркивание ведущей роли мужчины в этих областях деятельности обусловлено как более ранним установлением патриархальной власти в районах Центральной Азии, так и достаточно длительным господством ислама в них ко времени написания «Шахнаме».

Фигура мастера-мужчины становится более заметной в связи с выплавкой и обработкой металлов и воплощается в образе кузнеца. Чудо появления металла, а также изготовление орудий и оружия из него, ставили человека, творящего это чудо, на очень высокую ступень в общественной иерархии. Поэтому занятие кузнечным ремеслом, совмещенное с магией и знахарством оказывалось ступенькой к власти в некоторых африканских племенах [11, с.96 и др.]. Это слияние модусов мастерства, святости и власти находило отражение в легендарной памяти.

В фольклоре практически всех народов мира имеется образ божественного или волшебного кузнеца, часто оказывающемся героем-основателем культуры, богатырем-защитником и т.п. Так, изобретение кузнечного ремесла приписывается в «Шахнаме» второму легендарному царю, Хушенгу [10, с.28]. Джемшид, четвертый легендарный царь Ирана, совмещает в себе фигуры шаха, мобеда (жреца зороастрийского культа) и кузнеца [10, с.35-40]. Кроме того, кузнец мог возглавить народное восстание и передать верховную власть законному наследнику (персонаж «Шахнаме», Каве, превративший свой кожаный передник в знамя борьбы против царя-дракона Зохака). Кожаный передник кузнеца, украшенный парчой и драгоценными камнями, стал наследственным знаменем иранских царей [10, с.64 и др.]. В славянской мифологии кузнечное ремесло находилось под покровительством Сварога, отца Солнца и родоначальника огня, открывшего людям железо и учредившего семейные порядки [7, с.727]. Позднее, под влиянием христианства, Сварога (по созвучию с его кузнечной функцией) заменил кузнец-богатырь Кузьмодемьян или святые Кузьма и Демьян [7, с.738]. В финском эпосе особая роль принадлежит волшебному кузнецу Ильмаринену. В скандинавском эпосе кузнец – Велунд наделен чертами колдуна, а в христианское время его имя стало обозначать дьявола (Воланд) и т.п. Вообще в народном сознании кузнечное ремесло очень долго было тесно связано с колдовством, а кузнецы – с нечистой силой. Поэтому у Гоголя верх над чертом берет именно кузнец («Ночь перед рождеством»).

Объективным основанием для появления фигур шамана и мастера служило постепенное развитие деятельности, иначе говоря, появление ее новых разновидностей на основе насыщения деятельности веществом, энергией и информацией.

По мере овладения огнем и другими способами обработки природных материалов человек получал возможность оказывать воздействие на жизнь сообщества не только через власть, но и как носитель определенных знаний, умений, навыков. Эти знания и умения в ту пору составляли, очевидно, целостное единство, состоящее из фантастических представлений и элементов объективного знания. Фантастические представления лежали в основе «управления» природными процессами с помощью магических (колдовских, шаманских) средств. Элементы реального знания служили базой для примитивных технологий при производстве вещей. При этом магические обряды сопровождали производство в обязательном порядке. Общепризнанно в современной науке, что дикарь по сравнению с цивилизованным человеком почти не способен отличить естественное от сверхъестественного, племенные обычаи от природных законов и т.п. Именно поэтому подобное восприятие мира является основой магических действий.

Развитие деятельности шло бок о бок с развитием мышления и языка. Эти процессы взаимно обусловливали друг друга. Соответственно, в более поздний период дикости возникала «историческая» память, складывались зачатки врачебного и изобразительного искусства, формировалось сознание. Проблески последнего сопровождались изумлением перед тайнами и загадками мира, а также стремлением воздействовать на него. Возникавшее сознание стимулировало появление представлений о духе как некоторой загадочной, но несомненной силе. Формировалось представление о святости как особой причастности к духу, способности человека быть временным или постоянным носителем (или проводником) сверхъестественной духовной силы.

В целом же, мог существовать некий целостный модус социальной значимости, в котором оказывались слитыми воедино власть, святость, мастерство и знание, причем знание выступало во вспомогательной функции, не имея особого носителя. Фигуры вождя, шамана (мага, жреца), мастера в разных комбинациях могли совмещаться в одном лице, но могли существовать и раздельно. Тогда становился ведущим один из модусов: власть, мастерство или святость.

Если высказанные соображения относительно фигур вождя, мага (шамана) и мастера, а также таких модусов, как святость, власть, мастерство и знание имеют смысл, то возникает сомнение в известной марксистской схеме разделения труда. Возможно, вопреки мнению Энгельса, «первое крупное разделение труда» произошло не тогда, когда «пастушеские племена выделились из остальной массы варваров» [13, с.161]. Оно произошло значительно раньше, когда возникли колдуны и знахари, образовавшие «самый первый класс профессионалов в истории общества» [11, с.117]. Если добавить к этому классу класс мастеров, возникший примерно в тот же период, то первым крупным разделением труда было его разделение внутри сообщества по функциональному признаку, которое, целостным образом охватывало весь мир.

Деятельность вождя была направлена на мир людей: на поддержание порядка внутри сообщества, на организацию важнейших совместных действий внутри племени и взаимодействие с соседями, включая мир, войну, торговлю, союзы. Деятельность шамана (мага, колдуна, позднее жреца) была направлена на мир высших сил, на мир космоса, включая мир духа, а также на телесное и духовное бытие отдельного человека. Деятельность мастера была направлена на конкретный предметный мир, на мир вещей. С ее помощью осуществлялось овладение природными силами и ресурсами. Возможно, на стадии дикости зародилось представление о трех важнейших ипостасях Бога, отраженных в обращениях к нему: власть (Господь), мастерство (Создатель), святость (Дух святой)

Ведущая роль служебной деятельности. Доминирование ценности «общество» влечет и преобладание служебной деятельности (эгодеятельность допускалась лишь в той мере, в какой она требовалась для физического сохранения индивида). Названные носители модусов (вожди, шаманы, мастера) становились значимыми именно в силу того, что выполняли важные общественные функции [11, с.70, 116-117 и др.], причем качеству выполнения этих функций, т.е. качеству служения, было подчинено поведение должностных лиц.

На ранней стадии развития общества люди нередко считают, что ход природных явлений в большей или меньшей мере зависит от царя (жреца), поскольку он наделен сверхъестественной силой или является воплощением божества. За выполнение этих функций должностные лица пользуются почетом, получают постоянное содержание, освобождаются от возделывания земли и пр. [11, с.119-120 и др.]. Однако и ответственность за плохую погоду, неурожай или иное стихийное бедствие также возлагается лично на властителя. Ибо предполагается, что власть царя над природными явлениями, как и его власть над подданными, осуществляется посредством волевых актов. Поэтому, если имеют место засухи, голод, эпидемия, бури, народ приписывает эти напасти небрежности или преступному поведению своего правителя. За это «его наказывают розгами и заковывают в кандалы, а если он продолжает упорствовать, его либо свергают, либо убивают» [11, с.182]. Вообще, плохое выполнение функций в пределе влечет смерть должностного лица [11, с.76, с.96-98, 120 и др.]. Впрочем, наличие запретов (табу), наказаний за их нарушение говорит о том, что деятельность и рядовых членов общества также носила явные признаки служебной.

Инструментальные ценности – дисциплина и долг. Надлежащее качество служения обеспечивалось путем неуклонного выполнения различных обрядов, соблюдения жестких ограничений в поведении (табу), угрозой наказания [11, с.8, с.97-98, 182-190 и др.]. Ясно, что строгое выполнение обрядов и табу, поддерживаемое наказаниями, отражает наличие и культивирование инструментальных ценностей – дисциплины и долга, необходимых для выполнения служебной деятельности.

Личная экспертиза – ведущая процедура социального признания. Именно эта процедура, связанная со служебной деятельностью и выступавшая в разных формах, обеспечивала доступ к вышеназванным модусам социальной значимости. Она видоизменялась по мере развития общества, а также по отношению к фигурам-носителям модусов. Невероятное разнообразие эмпирически возникавших форм этой экспертизы не позволяет дать более или менее сжатое их описание, поэтому ниже даны лишь несколько ее примеров по отношению к фигуре вождя (в качестве иллюстрации).

В частности, на самой ранней стадии дикости она, вероятно, проявлялась в наиболее грубой первоначальной форме – драке. «Эксперты» - претендент на лидерство и вожак – на собственных шкурах познавали превосходство соперника или доказывали свое.

Единоборство как способ доказательства правоты или превосходства над соперником по самым разным поводам часто описывается в мифологии и литературных памятниках. Оно сохранилось буквально до наших дней (дуэли у благородных, «разборки» у бандитов). А в давние времена состязание ради власти, чести, славы было широко распространено у разных народов, причем это состязание могло принимать форму священной игры. Например, в китайской традиции устойчивый тип легендарного установления государственной власти заключался в обычае, согласно которому героический князь доказывал соперникам свое превосходство победой в чудесном испытании. Как правило, подобный турнир влечет за собой смерть побежденного [12, с.71 и др.].

Прекрасной иллюстрацией подобной экспертизы служит обычай «вступления в должность» жреца Лесной Дианы в Древней Италии, описанный Фрэзером. Немийский жрец, одновременно являвшийся Царем Леса и супругом Лесной Дианы, мог занять свою должность, лишь убив своего предшественника в единоборстве и предварительно сломав одну из ветвей священного дерева. Право на поединок предоставлялось только беглому рабу (по-видимому, должность была столь незавидной, что свободные люди, по доброй воле, не спешили ее занять. – П.С.). Фрэзер полагал, что описанное им наследование по праву меча возникло в незапамятные времена, когда доисторическая Италия еще находилась в состоянии дикости [11, с.7-13]. И Одиссей, чтобы вернуть власть, побеждает в состязании, устроенном Пенелопой для женихов, натянув свой лук, а затем и перебив соперников.

Иногда процедуру личной экспертизы божественного вождя с целью оценки его дальнейшей способности выполнять свои функции осуществляли женщины, его жены. По Фрезеру, первобытные народы нередко пребывали в убеждении, что их благополучие зависит от здоровья вождя, поэтому нельзя допустить, чтобы тот одряхлел и умер естественной смертью. Такой исход грозит ужасными бедствиями: начнет болеть и не давать потомства скот, на полях сгниет урожай, все больше людей будет умирать от болезней. Признаком неотвратимого упадка могла считаться неспособность верховного вождя удовлетворять своих многочисленных жен, о чем те сообщали подчиненным вождя. Выносился приговор, за которым следовала казнь [11, с.282-284].

Любопытной процедурой личной экспертизы являлась своеобразная «игра в прятки», практиковавшаяся в Камбодже по отношению к Царям Воды или Огня. Должности этих царей являлись наследственными, но были обременены такими тяготами, что добровольно на них никто не соглашался. Когда умирал очередной носитель титула, возможные кандидаты на престол убегали в лес и прятались там, страшась, что их возведут настоль «завидную» должность. Соплеменники отправлялись на их поиски, и первый, кого обнаруживали, становился Царем Огня или Воды [11, с.119-121]. Кстати, не на подобном ли обычае основывается русская детская игра в прятки, когда очередным водой (вождем?) становится первый обнаруженный из спрятавшихся детей? Ведь «древние торжественные языческие обряды по мере выветривания веры в их магическую силу превращались в веселую забаву деревенской молодежи и постепенно снижались до полуосмысленной детской игры» [11, с.710].

Изменение критериев и форм личной экспертизы. Появление модусов святости и мастерства (фигур шамана и мастера) ограничивает, по-видимому, значение грубой силы и агрессивных эмоциональных реакций для достижения социальной значимости, в том числе, и власти. Требуется больше ума, хитрости, физической ловкости и душевной гибкости и т.п., чтобы с большим или меньшим успехом претендовать на важные общественные функции и выполнять их. Поскольку же в связи с высоким положением женщины в обществе мужчина мог добиваться власти через брак, участвуя в состязаниях, направленных на проверку физических и умственных качеств, повышается значение ума и красоты, не обязательно связанных с физической силой. В русских ли сказках, в греческих ли мифах предполагаемая невеста (или влюбленная девушка) тайно помогает своему избраннику в достижении цели состязаний (решении загадок, уклонения от опасности, указывая уязвимое место возможного противника и т.п.).

Кроме того, для овладения знанием, мастерством, святостью недостаточно чисто природных свойств и задатков. Требуется ряд качеств, имеющих «социальную окраску», которые развиваются на базе природных свойств, но к ним не сводятся. Эти качества (в частности, трудолюбие, терпение, послушание и др.), воспитываются с помощью специальных обрядов-упражнений, а также путем непосредственного (подсознательного) усвоения норм поведения от старших в период совместного проживания лиц одного пола (например, подростков-юношей в «домах мужчин») или же во время совместной деятельности с мастером или магом. Для привития необходимых качеств складывается система воспитания, имеющая целью подготовить специалистов в разных областях мира и духа, в воспитании появляются элементы разнообразия.

Снижение роли чисто природных качеств при оценке мастера отразилось в мифах, в которых божества-мастера изображаются с природными недостатками. По греческому мифу Гефест, бог-кузнец, родился таким уродливым, что его разгневанная мать, Гера, сбросила младенца с Олимпа на далекую землю. При участии морских богинь вырос Гефест с широкой грудью и могучими руками, но некрасивым и хромым. Впрочем, природные недостатки не мешают мастерам брать в жены прекраснейших женщин: по одной из версий древнегреческого мифа женой Гефеста была сама Афродита [4, Песнь 8. 265-315]. Нечто похожее отражено в скандинавском эпосе, согласно которому некий конунг приказал подрезать сухожилия (хромота!) кузнецу Велунду. Но Велунд отомстил конунгу, убив его сыновей и обесчестив дочь [9, с.125-127]

По-видимому, к высшей стадии дикости личная экспертиза как процедура социального признания остается ведущей, но она во многом утрачивает свои грубые черты. В ней появляются дополнительные критерии оценки человека – его знания, умения и навыки в разных сферах деятельности, а также способность направлять свою деятельность на пользу сообщества. Обряды инициации для большинства остаются весьма суровыми, если не жестокими, но оценивается человек уже коллективно. Это делает оценку более объективной. Кроме того, возникают новые формы экспертизы (помимо единоборства). Оценка идет со стороны разных фигур: шамана, мастера, вождя, обычных членов сообщества, - а также с точки зрения пригодности претендента к будущим социальным функциям. Человек оценивается как возможный специалист в сферах духа, материи, общества.

Необходимость оценки полезности каждого члена сообщества вызывала, вероятно, потребность в общественном мнении, служащем естественной предпосылкой ранней племенной демократии, и, следовательно, представлений о праве внутри рода-племени. Ведь если нет нужды в оценке каждым каждого, то зачем демократия? И как возможна такая оценка, если право на нее дается не каждому?

Безличная процедура социального признания. К высшему периоду дикости возникают и первые зачатки объективного, безличного способа социального признания. Человека (мастера) начинают ценить не по его личным природным качествам (красоте и силе), а по результату труда, по продукту. Последний, вероятно, еще не служил предметом целенаправленного обмена внутри племени или рода, но уже начинал двигаться внутри сообщества, переходя от одного лица к другому и неся на себе информацию о мастере, сделавшем его. Это означает, что при оценке мастера на первое место выступает его социальное качество – мастерство, складывающееся из знаний, умений и навыков, не присущих человеку от рождения, а передающихся через социальную среду. Мастерство становилось средством получения известности, пусть даже весьма узкой и скоропреходящей.

Кроме того, возникает более или менее регулярный обмен вещами и продуктами между коллективами (родами, племенами). Появляются постоянные места такого обмена, где люди получают друг от друга нужные вещи, первоначально даже не входя в непосредственный контакт. Это привносит в безличный способ социального признания рыночное начало. Люди становятся значимыми друг для друга как владельцы чего-то полезного, в частности запасов примитивных денег.

Что касается типа хозяйства, то ясно: оно на стадии дикости могло быть только домашним по главной своей цели – хозяйство велось для непосредственного удовлетворения потребностей самих производителей. Основой хозяйства была присваивающая деятельность, часто специализированная по отдельным видам природных ресурсов. В результате возникали бродячие племена собирателей и охотников, относительно оседлые народы-собиратели урожая, племена рыболовов и охотников на морского зверя и т.п. Позднее бродячие охотники дали начало скотоводческим народам, а собиратели урожая – земледельцам [9, с.110 и др.].

Проблема перехода на стадию варварства. Определяющее свойство общества на стадии дикости – его устойчивость. Тому есть ряд причин. Во-первых, слаб источник энергии развития общества, ибо практически отсутствует свободная деятельность человека, стремящегося к социальной значимости. Во-вторых, доминирует служебная деятельность, консервативная по природе. В-третьих, деятельность основных должностных лиц обеспечивает удовлетворение важнейших общественных потребностей.

Возникает вопрос, как возможна дальнейшая эволюция общества или, иначе, появление в нем дополнительных возможностей для обретения человеком социальной значимости? Ведь в основу общества должна быть введена ценность «личность» и, соответственно, нем должна появиться эгодеятельность. Требует расширения перечень модусов значимости, кроме того, эти модусы должны стать доступны не только на основе служебной деятельности, но и на основе эгодеятельности. В качестве инструментальных ценностей в обществе должны проявить себя свобода и право. Да и рыночное хозяйство ждет своего появления на свет, равно как и безличная (рыночная) процедура социального признания. Где может обнаружиться уязвимое, слабое место, через которое в целостное общество могли бы «проникнуть» все названные феномены? И каким образом все это может произойти?

Конечно, следует учитывать в качестве фоновой причины постепенное совершенствование материальной деятельности, повышение уровня ее насыщенности веществом, энергией, информацией, а также неизбежные результаты этого процесса.

В частности, к высшему периоду дикости возникают зачатки богатства в виде престижных вещей (оружие, одежда, украшения). Поскольку хранителями вещей, предназначенных для обмена, обычно (хотя не обязательно) становятся вожди (или жрецы), в их руках накапливается богатство, впервые возникающее именно как коллективное, а не личное достояние. Отмечались случаи (в племенах американских индейцев), когда вождь (кацик) вовсе не выглядит богачом и носит более поношенную одежду, чем его подданные. Это связано с тем, что должность вождя обязывает его делать большое количество подарков, так что накопить большое богатство ему крайне затруднительно. Накапливается богатство также в виде ценных «священных» вещей, необходимых при отправлении магических или религиозных обрядов в первых святилищах. Появляются и просто «богатые» люди, владевшие большим количеством принятых в тогдашних обществах денег – раковин, определенного вида перьев, камней и пр. Конкуренция между отдельными сообществами также стимулирует внутренние социальные изменения.

Однако более важными следует считать изменения в духовной сфере. Почетные знаки доблести, получившие к тому времени распространение (ожерелья из клыков убитых хищников, одеяния из шкур, скальпы или высушенные головы убитых врагов и т.п.), свидетельствуют о появлении каких-то праформ славы. Возникают и получают развитие легенды и предания как средство увековечить славные деяния предков, зарождаются элементы красноречия и поэзии, также служившие прославлению героев и их подвигов.

Накопление в устной памяти легенд «о доблестях, о подвигах, о славе» великих предков постепенно приводит к тому, что слава становится важной ценностью. Это подтверждают литературные памятники, отражающие мировоззрение людей древности. В них слава занимает первое место среди целей, к которым может стремиться человек. В скандинавском эпосе сказано: «Гибнут стада, родня умирает, и смертен ты сам, но смерти не ведает громкая слава деяний достойных» [9, с.32-33]. Один из главных героев «Илиады» Ахиллес предпочитает долгой счастливой жизни в безвестности жизнь краткую, ведущую к быстрой смерти, но увенчанную славой [2, Песнь 9, 410-415; Песнь 18, 120]. Почти буквально повторяют друг друга, высказываясь по этому поводу, Фирдоуси и Руставели: «Чем жить в бесславье, лучше пасть со славой» (Фирдоуси), «Лучше гибель, но со славой, чем бесславных дней позор» (Руставели). Отзвуком той же мировоззренческой установки следует считать и слова Гераклита: «Убитых Аресом боги чтут и люди ... Чем доблестней смерть, тем лучше удел выпадает на долю (умерших) ... Лучшие люди одно предпочитают всему: вечную славу» [цит. по:6, с.47].

Почему слава ценилась так высоко? Одна из очевидных причин та, что боевые заслуги, подвиги и связанная с ними слава пролагали путь к власти. Но не это было главным. Слава как модус значимости содержит более важные свойства с точки зрения дальнейшей эволюции общества.

Дело в том, что, во-первых, в деятельности по достижению славы естественным образом сочетаются две объективные ее разновидности – служебная деятельность и эгодеятельность. Струя служебной деятельности связана с тем, что слава достигалась тогда почти исключительно путем подвига или свободной жертвы человека для пользы общества. Прометей, Геракл, Христос, русские былинные богатыри, герои многих народных эпосов сохранились в памяти благодаря свободной жертве или подвигу. Струя же эгодеятельности связана с тем, что, обретая славу путем самопожертвования (подвига), конкретный человек выделяется из общей массы, продлевая свою значимость в мире и после смерти (через бессмертие имени). Тем самым, в систему ценностей общества вводится ценность «личность». Во-вторых, поскольку самопожертвование должно быть свободным (никто не помнит имена бесчисленных жертв, обязанных сопровождать вождя в иной мир), в систему инструментальных ценностей вводится ценность «свобода».

Иначе говоря, именно деятельность по достижению славы включает механизм перехода от дикости к варварству.

В завершение отметим, что идеальный тип дикости включает в себя следующие характерные признаки:

1) доминирование ценности «общество»,

2) наличие власти, мастерства и святости как основных модусов социальной значимости, причем отдельные модусы могли сливаться воедино,

3) преобладание служебной деятельности,

4) модусы значимости доступны на основе служебной деятельности,

5) инструментальными ценностями при их достижении выступают, в основном (кроме фигуры мастера) природные качества,

6) главенствует личная экспертиза как способ социального признания,

7) инструментальными ценностями, связанными со служебной деятельностью являются дисциплина и долг,

8) хозяйство является домашним по типу.

Объективным основанием для перехода от дикости к варварству является постепенное развитие деятельности, т.е. повышение ее насыщенности веществом, энергией и информацией, однако перестройку всей системы общественных отношений вызывает деятельность по достижению славы. Через достижение славы в общество проникает струя эгодеятельности, а в систему ценностей вводятся ценности «личность» и «свобода», что знаменует переход к варварству (его идеальный тип предполагается рассмотреть в следующей статье).

 

Список использованных источников:

  1. Аристотель. Политика / Сочинения в 4-х т. Т.4. – М.: Мысль, 1983.

  2. Илиада. Песнь 9, 410-415; Песнь 18, 120.

  3. Липс Ю. Происхождение вещей. Из истории культуры человечества / Пер. с нем. В.М.Бахта. – Смоленск: Русич, 2003.

  4. Одиссея. Песнь 8. 265-315.

  5. Платон. Государство / Соч. в 3-х т. Т.3. Ч.1. – М.: Мысль, 1971.

  6. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т.1-2.. Т.1. – М.; Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992.

  7. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. – Переизд. М.: Русское слово, 1997.

  8. Смирнов П.И. Эволюция общества: проблемы и средства теоретического описания / Credo New, 2012, №. 1, с.

  9. Старшая Эдда / Западноевропейский эпос / Пер. А.Корсуна, Ю.Корнеева. – СПб: Азбука-классика, 2002.

  10. Фирдоуси. Шахнаме. Т.1. – М.: Издательский центр «Ладомир» - «Наука», 1993.

  11. Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии / Дж.Дж. Фрэзер. Пер с англ. К.М.Рыклина. – М.: ООО «Издательство АСТ», ЗАО НПП «Ермак», 2003.

  12. Хейзинга Й. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня. – М.: Издательская группа «Прогресс», «Прогресс-Академия», 1992.

  13. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства / Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.21.


Вернуться назад