19 ноября 2011 г. в рамках «Дней философии в Санкт-Петербурге» состоялся «круглый стол» на тему «Сценирование и прогнозирование ценностного универсума глобализирующегося общества». Руководитель «круглого стола» – д.ф.н., проф. Иваненков С.П., секретарь – к.ф.н., доц. Семенков В.Е. В работе круглого стола приняли участие Бросова Н.З., д.ф.н., профессор (Белгород), Брикса К., студентка (СПб филиал РТА), Васецкая Е.Н., к.ф.н., доцент (СПб филиал РТА), Иваненков С.П., д.ф.н., профессор (СПбГИПСР), Комаров В.Д. д.ф.н., профессор (СПбГМА), Кудашов В.И., д.ф.н., профессор (Красноярск), Кусжанова А.Ж., д.ф.н., профессор (Северо-Западный институт РАНХиГС), Лукин В.Н., д.полит.н. (СПб филиал РТА), Мусиенко Т.В., д.полит.н., профессор (СПбГУ АП), Смирнов П.И. д.ф.н., профессор (СПбГУ), Романовская К., соискатель (СПбГУ), Семенков В.Е., к.ф.н., доцент (СПбГИПСР), Фомин А.П., д.ф.н., профессор (Волхов)

Начиная заседание, в своем выступлении секретарь «круглого стола» В. Е. Семенков обратил внимание присутствующих на то, что в этом году исполняется 50 лет принятия III-й программы КПСС, согласно которой целью партии являлось построение коммунизма. Об этом юбилее почти не говорили не только в СМИ, но и в научной периодике. Этот любопытный сюжет из истории отечественной политики и общественной мысли «замолчали». Выступающий же предложил рассуждение о возможном формате отношения к этому любопытному документу эпохи оттепели.

О необходимости новой программы партии говорили на XIХ съезде в 1952 г., на XX съезде в 1956 г. и на XXI съезде в 1959 г. Наконец, 30 июля 1961 года в центральных газетах был опубликован проект Третьей программы КПСС (далее в тексте – Программа). Проект предполагал общественное обсуждение, но власть в этом не нуждалась, поэтому не случайно на XXII съезде не было даже отдельного доклада по Программе: Первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев совместил этот вопрос с Отчетным докладом ЦК за истекший период.

Программа предполагала, что в течение ближайших 20 лет советский народ под руководством партии должен решить ряд взаимосвязанных задач: построение материально-техниче­ской базы коммунизма, создание новых производственных отношений, вос­питание «нового человека, гармонично сочетающего в себе духовное богатство, моральную чистоту и физическое совершенство». В проекте ставилась цель обеспечить каждую семью к 1980 г. отдельной квартирой, а в окончательном варианте программы уже говорилось, что «в стране будет покончено с недостатком жилья».

Очень показательно, что ключевая характеристика коммунизма – саморазвивающееся, безгосударственное общество – в Программе отсутствовала. Для авторов Программы, а тем более для кураторов рабочей группы – руководства страны – казалось очевидным, что в будущем государственное управление под руководством КПСС непременно должно сохраняться. Остается неясным, означало ли это отсутствие идеи безгосударственного общества неосознаваемый полностью отказ от коммунизма как от цели социального развития, т. к. стремление к этой цели предполагало развитие социальных инициатив на микроуровне и поддержку различных практик самоуправления, или же идея коммунального саморазвития казалась сама собой разумеющейся и не подвергалась проблематизации. Можно предположить, что отражением этого противоречивого отношения к идее безгосударственного общества были инициативы по организации «товарищеских судов», народного контроля и народ­ных дружин.

Используя марксистскую терминологию, Программа предполагала не столько меры по строительству коммунизма, сколько рост благосостояния людей. Этот рост предполагалось обеспечить за счет сугубо экономического развития, и какие-либо качественные изменения в социальной сфере не прогнозировались. Современными исследователями отмечено, что в этой программе упрощенный марксизм сочетался с конкретным государственным опытом, и такая эклектика была ясна и понятна как руководству страны, так и большинству граждан.

Принятый на XXII съезде КПСС документ был документом проективного характера. Программа, согласно поставленной задаче, была сфокусирована на перспективе будущего. Однако этот текст не столько задал мироощущение 60-х, сколько вобрал в себя мироощущение предыдущих 1950-х годов – времени безраздельного позитивистского подхода и сциентистского мировоззрения. Наш современник Сергей Переслегин так пишет об эпохе 1950-х: «Это годы, когда… прошлое было фиксировано, настоящее – известно, а неопределенность в картине будущего созда­валась лишь угрозой термоядерной войны. Была уверенность, что после оконча­ния «холодной войны» жизнь станет более безопасной, а политика – предсказуемой».

Это мировоззрение нашло отражение и в данной программе. Авторы программы писали про ценности текущей действительности, в расчете на понимание текста носителем обыденного сознания. «Все, что вы читаете, вы читаете про себя» – таков рефрен этого документа. Александр Генис и Петр Вайль в книге «60-е. Мир советского человека» хорошо заметили, что «самые впечатляющие положения Програм­мы были отнюдь не самыми важными. Все говорили о том, что будет бесплатный транспорт, бесплатные коммунальные услуги, бесплатные заводские столовые. Дело, видимо, именно в прочте­нии Программы как художественного текста, в котором конкрет­ные и внятные детали берут на себя функцию пересказа».

Программа КПСС кое-как прожила 10 лет и была молча отринута самим руководством партии в 1971 году, когда на XXIV съезде КПСС Генсек Л. И. Брежнев впервые использован термин «развитой социализм». Термин был употреблен в следующем контексте: "...тру­дом советских людей построено развитое социалистическое общество...". Массовое распространение термин «развитой социализм» получил с середины 1970-х годов. Он стал предметом насмешек и анекдотов, но его введение было весьма серьезным идеологическим шагом, т. к. означало снятие с повестки дня задачи коммунистического строительства здесь и сейчас. Французский социолог Александр Берелович по этому поводу заметил: «Власти дали понять, что существующего социализма более чем достаточно, и, вместо того, чтобы обольщаться мечтами об утопии, следует разобраться с реальным положением дел».

Итак, введение доктрины «развитого социализма» было формой скрытого отказа от программы построения коммунизма. Иное дело, что форма этого отказа была приспособлена к нормам официального дискурса и поэтому была почти невнятна для большей части населения. Утверждая, что в стране построен развитой социализм, власти давали понять, что построение коммунизма боль­ше не входит в повестку дня.

У образованной части населения утрата интереса к тексту Программы построения коммунизма произошла еще раньше – в 1960-е годы. Это десятилетие задало совсем иное мироощущение и совсем иную конфигурацию ценностей. К концу 1960-х годов советское общество стало все больше интересоваться информационными и духовными аспектами своего развития, нежели материальными и энергетическими, о которых так много написано в данной Программе. В 1970-е годы завершилось время безраздельного господства естественнонаучного понимания мира – а именно в рамках такого понимания написана Программа – и сместился интерес с изучения физи­ческого мира на изучение состояний сознания. В моду вошла психология, философ Эвальд Ильенков стал писать о проблемах идеального, а в философских кругах эта тематика стала активно обсуждаться.

Когда создавалась Программа, то предпола­галось, что возможности человечества в оперировании энергиями будут развиваться экспоненциально. Поэтому для индустриального мира космос – пятый Океан, неисчерпаемая тема для проективного технократического мышления. В постиндустриальном мире «окно» кос­мической экспансии практически отсутствует, а идея технических изобретений стала банальной. С закрытием «окна в космос» связано и изменение проблематики человека. Сейчас мы все более интересуемся не проблемами человека, а человеческими проблемами. Проблемы человека – объективного свойства. Они предполагают обобщение, сведение воедино разных параметров человека, подведение их под общий знаменатель. Человеческие проблемы, в свою очередь, имплицируют определение различий и отличий, формирование новой субъективности. Различие «проблем человека» и «человеческих проблем» – это различие двух модусов понимания истины: истины объекта и истины субъекта. В философии это нашло выражение в переориентации с осмысления трансцендентных проблем – проблем космоса и Вселенной – на проблемы трансцендентальные – проблемы внутреннего мира, связанные с пониманием, смыслополаганием, заботой о себе.

Вышеупомянутый сциентизм Программы особенно заметен в разделе о задачах в области воспитания коммунистической сознательности. В нем указывалось, что «в условиях социализма и строительства коммунистического общества, … первостепенное значение приобретает формирование научного мировоззрения у всех тружеников советского общества …», а дело обществоведов (слово «философия» в Программе отсутствует) – в том, чтобы «разрабатывать диалектический и исторический материализм, как науку о наиболее общих законах развития природы, общества и человеческого мышления». Это положение в своей наивной и открытой форме преклонения перед строгой наукой демонстрирует понимание задачи философии как формулирование универсального высказывания относительно онтологии.

Сейчас на смену научно обоснованному и логически непротиворечивому философскому высказыванию приходит литературный способ обоснования философского высказывания – деконструкция. Смена формата философского дискурса не предполагает сведение задачи философа к высказыванию личного мнения, не претендующего на исчерпывающий анализ. Речь идет о занятии философом определенной морально-политической позиции и вынесении им этически оценивающего суждения.

Если в начале 1960-х гг. новое поколение образованных людей волновалось, слушая сообщения по радио о первых полетах в космос, то в начале 1970-х фокус общего внимания сместился, и людей стала волновать экстрасенсорика и парапсихология. На рубеже 1960-1970-х годов произошел мировоззренческий поворот жителя большого города, и текст Программы стал для образованной части общества неинтересен, даже как предмет актуальной критики. Этот текст настолько морально устарел за 10 лет, что не предполагал даже критического комментария. Поэтому и введение в словесный оборот термина «развитой социализм» всерьез не воспринимали, а то политико-идеологическое решение, что за ним стояло, не заметили.

Так за 10 лет произошло незаметное свертывание крайне амбициозного проекта. Текст, излагающий данный проект, уже с начала 1970-ых годов стал представлять собой преимущественно исторический интерес.

П.И.Смирнов, в отличие от общих проблем, связанных с ценностной проблематикой, затронутых предыдущим выступающим, представил свое видение «конкретной типологии фундаментальных ценностей общества». Более подробно она изложена в его статье, опубликованной в журнале Credo New №2 за 2011 год, поэтому докладчик коснулся лишь нескольких принципиальных проблем и возможных путей их решения. Вначале он отметил, что первая проблема скрыта в самой формулировке «фундаментальные ценности общества». Имеет ли она право на существование? Можно ли класть ценности, а, скажем, не потребности в фундамент общества? Ответ на этот вопрос фактически означает выбор исследовательской позиции между двумя линиями в обществоведении. Представители первой – условно ее можно назвать линией «Платона- Маркса» – кладут в основу общества потребности. Представители второй – линия «Аристотеля - Парсонса» – кладут в основу общества ценности.

На первый взгляд, линия Платона - Маркса представляется более правильной. Общество как система субъектного типа является несамодостачным образованием, не способным существовать без потребления окружающего мира. Удовлетворение потребностей было, есть и будет непременным условием существования общества.

Однако следует иметь в виду еще одно обстоятельство. Важнейшим свойством человеческой деятельности является ее постоянно возрастающая мощь (повышение ее насыщенности веществом, энергией и информацией). В результате у человека появляется возможность тратить все большую долю этой мощи не на удовлетворение потребностей, а на достижение ценностей, т.е. любых материальных или идеальных явлений, имеющих значение для человека, ради которых тот прилагает усилия. Благодаря наличию ценностей как стимулов, человеческая деятельность приобретает такие свойства, как свобода и субъективно заданный смысл (т.е. смысл, который человек свободно задает сам себе). Этими свойствами деятельность человека отличается от деятельности любых других живых существ. Поэтому можно говорить, что ценности лежат в основе социальных систем (общества), и функционирование современных обществ в решающей степени определяют ценности, лежащие в их основе.

Соответственно, для понимания ряда важнейших проблем, стоящих перед человечеством, можно построить достаточно адекватные модели социальных явлений опираясь лишь на понятие «ценность» и временно предав забвению понятие «потребность».

Принятие этого вывода порождает два вопроса: 1) Насколько адекватны будут описания (теоретические модели) общества, составленные на базе понятия «ценность», без упоминания потребностей? 2) Какие именно ценности лежат в основе социальных систем.

В социологии, как и в любой другой науке, есть два основных способа исследования реальности: эмпирический и теоретический. Подавляющее большинство социологов для изучения ценностей использует эмпирический способ, который сводится, Главный недостаток этого способа (есть и другие) связан с тем, что он опирается на мнение людей. А мнения могут быть как истинными, так и ложными.

В социологии практически нет работ посвященных теоретическому изучению ценностей, когда некая совокупность (типология) ценностей выявляется из рассмотрения некоего основополагающего принципа, базовой ценности. Пример теоретического способа выявления фундаментальных ценностей бытия дает Н.О.Лосский, выводящий мировую систему ценностей, включающую красоту, добро, истину, жизнь и др., из высшей абсолютной ценности – полноты бытия данной в Боге. Если следовать путем Лосского, то, учитывая, что ценности суть стимулы деятельности, необходимо сначала найти главный стимул деятельности людей как социальных существ.

В качестве такого главного стимула предлагается ценность, именуемая «социальная значимость» человека. Она понимается как способность человека оказывать воздействие на ход событий в обществе. Противоположное понятие – социальное ничтожество. Предполагается, что люди, в массе, стремятся к социальной значимости, избегая социального ничтожества.

На уровне обыденного сознания люди редко понимают свое подлинное стремление. Обычно они стремятся к более доступным их восприятию ценностям, которые в рамках упомянутой типологии, называются модусами, т.е. формами проявления или существования социальной значимости. Вместе с ними люди обретают и социальную значимость.

В типологии ценностей эти модусы образуют первую группу – целевых общечеловеческих ценностей индивидуального уровня. В краткий перечень модусов входят: святость, власть, богатство, слава, знание, мастерство, хозяйство. Обладание ими увеличивает способность человека влиять на ход событий в обществе. О наличии их можно судить по фигурам – носителям модусов: вождь, богач, хозяин, святой и пр.

Вторую группу составляют инструментальные ценности, имеющие социальное происхождение. Функция этих ценностей – в том, чтобы упорядочить или смягчить конкуренцию людей из-за модусов значимости, т.е. предоставить по возможности равный доступ к ним, обеспечить надежность владения модусами. В их число входят: свобода и право, равенство и братство, дисциплина и долг и т.п.

Третью группу образуют инструментальные ценности, являющиеся природными свойствами человека: красота, сила, ум, здоровье, сама жизнь и т.п. Их наличие на минимально допустимом уровне делает возможной или облегчает конкуренцию людей из-за модусов значимости.

Четвертая группа включает в себя целевые ценности, природные по происхождению. Это разного рода ресурсы. Обобщенно их можно обозначить как «вещество», «энергия», «пространство». Они интересны в связи с двумя обстоятельствами. Во-первых, это очень древние ценности, идущие к нам от предков (уже животные оберегают свои территории обитания). Во-вторых, они представляют собой материальный субстрат богатства и хозяйства, что имеет далеко идущие последствия.

Наконец, в пятую группу входят высшие общечеловеческие ценности: человечество и человек, общество и личность, природа, мыслящий дух (Бог). Сохранение этих ценностей – необходимое условие сохранения разумной жизни на Земле.

Дополнительные замечания.

1) Большинство входящих в типологию ценностей понимается интуитивно. Комментарии требуются лишь к двум – святости и мыслящему духу. Мыслящий дух (выражение взято из «Введения к диалектике природы» Энгельса) может пониматься как ноосфера (В.Вернадский, П.Тейяр де Шарден). Метафорически его можно обозначить, по Шардену, как «гармонизированную общность сознаний, эквивалентную своего рода сверхсознанию». Он приравнен к религиозному представлению о Боге, поскольку как для сохранения мыслящего духа, так и для сохранения присутствия Бога на Земле в сознании верующих, нужно делать примерно одно и то же. Святость же может пониматься как причастность к духу и служение ему.

2) Теоретически возможно использовать в качестве исходного принципа развертывания системы (типологии) ценностей такую ценность, как «удовольствие». Но удовольствие свойственно и человеку, и животным. Поэтому в качестве исходного принципа выбрана социальная значимость, хотя удовольствие нельзя совсем упускать из виду.

3) Существует важная проблема иерархии высших человеческих ценностей. Принятая ныне в западной (рыночной) цивилизации в качестве наивысшей ценность «личность» влечет основную (явно проявляющуюся) проблему – экологическую. Неявная проблема – проблема самореализации человека в мире без вреда для окружающей среды. Она возникает потому, что ведущие модусы значимости в рыночной цивилизации – богатство и хозяйство – требуют материальных ресурсов. Если число людей, стремящихся к ним, постоянно растет, то для длительного существования этой цивилизации нужны неограниченные ресурсы, что невозможно. Принятие других ценностей в качестве наивысших (за исключением мыслящего духа) влечет логически неприемлемые следствия. Например, признание в качестве наивысшей ценности общества влечет появление тоталитарного строя. Принятие в качестве таковой ценности природы требует устранение из нее человечества и т.д. Только признание мыслящего духа в качестве наивысшей ценности не приводит к таким печальным следствиям. Сохранение разумной жизни на Земле требует достойного сохранения всех упомянутых высших общечеловеческих ценностей.

В.И.Кудашов. Вы предлагаете типологию ценностей, пригодную для любого общества. А как обстоит дело с эволюцией? Меняются ли в процессе ее ценности общественных систем?

П.И.Смирнов. Эта типология универсальна в том смысле, что представляет собой набор наиболее важных ценностей общества. В конкретных обществах (и на разных этапах эволюции общества) в перечень фундаментальных ценностей могут входить не все, а кроме того, возможны серьезные подвижки в иерархии тех или иных ценностей. Эта типология ценностей – нечто вроде теоретического аналога детского конструктора Лего. В конструкторе из набора деталей можно собирать сооружения самой разной конфигурации. Из названных ценностей, как из набора деталей, также можно сооружать самые разные теоретические конструкции.

В.Д.Комаров в своем выступлении отметил, что определённую методологическую находку представляют собой идеи В.П. Тугаринова относительно классификации, систематизации ценностей. На основе диалектико–материалистического понимания бытия вообще как единства предметов, свойств и отношений ленинградский философ трактует структуру общественного бытия как динамическое единство материальных и идеологических отношений в любом социальном организме. Детерминирующим основанием объективной дифференциации ценностей он полагает диалектическое отношение между «первой» (вечной, естественной) природой и «второй» (произведённой человеком) природой. Согласно научно–философской теории марксизма–ленинизма, в жизнедеятельности людей это противоречие разрешается в четырёх «исторических фактах», таких как: 1) общественное производство материальной жизни; 2) экономическое удовлетворение человеческих потребностей; 3) воспроизводство социальных (групповых) отношений между людьми; 4) производственный способ человеческого (родового) общения. По существу, тугариновская аксиологическая концепция сводится к тому, что объективной исторической основой развития и дифференциации ценностных отношений выступает триада движущих сил (опосредованных причин) общественного бытия – потребности, интересы и цели.

От себя выступающий добавил, в порядке углубления этой концепции, что саморазвитие человеческого рода есть результат исторического взаимодействия в естественно-социальном континууме трёх сущностных сил жизнедеятельности человеческого рода – труда, общения и мышления. Анализируя на основе указанной диалектико–материалистической концепции многообразие и виды ценностей, В.П. Тугаринов приходит в итоге к оригинальному кластерному синтезу оных.

Итоговая классификация ценностей жизни и культуры, при соответствующей аргументации В.П. Тугаринова, выглядит следующим образом:

1. Материальные ценности («ценности общественного производства», ценности модернизации способов производства материальной жизни, ценности «производственных отношений», ценности «экономического строя», и их базовые критерии и социальная значимость).

2. Социально–политические ценности («общественный порядок, мир, безопасность, свобода, равенство, справедливость, человечность» и их базовые критерии – «общественный прогресс и прогресс личности»).

3. Духовные ценности («ценности науки, морали и искусства» и их базовые критерии – истина, добро и красота).

В качестве производных ценностей жизни и культуры В.П. Тугаринов рассматривал экзистенциальные (наличные), целевые и нормативные.

С.П.Иваненков подчеркнул, что любое сценирование и прогнозирование ценностей имеет определенную социальную цель и методологию. Цели зачастую скрываются. Обнаружить их можно путем анализа самих технологий сценирования и проектирования будущего ценностей. Так, методы прогнозирования фактически универсальны и похожи – вначале разрабатывается базовый вариант, включающий существенные ценности и процессы, которые оказывают на них трансформирующее воздействие, затем, уже в рамках вероятностного подхода, создаются вариативные сценарии, отражающие влияние иных факторов на базисный прогноз. Но это – техника прогнозирования, и она как бы нейтральна к содержанию ценностей. Когда же мы обращаемся к тем технологиям, с помощью которых определенные субъекты политического или социального действия в той или иной стране пытаются внедрить эти ценности в общественное и индивидуальное сознание, то используются манипулятивные технологии, составляющие альтернативу формирующим технологиям, которые используются гораздо реже. В свое время, в литературе были четко показаны критерии различия этих технологий на примере деятельности СМИ. Легко увидеть, что наши современные СМИ в подавляющем большинстве тоже используют манипулятивные технологии. Тогда встает резонный вопрос: в чьих интересах осуществляются данные манипуляции? Анализ показывает, что все подобные манипуляции осуществляются в интересах богатого меньшинства населения России.

Можем ли мы в таком случае как-то этому противодействовать, и какими ресурсами располагаем? Выясняется, что наработки советских, российских философов в области теории ценностей не используются, технологизировать процесс их внедрения в общество не удается. В подобной ситуации не приходится удивляться, что население России все больше и больше теряет традиционные российские ценности и ориентируется на западные, якобы общечеловеческие, ценности. Конечно же, есть российская академия прогнозирования в рамках Международной академии исследований будущего, которая разрабатывает методологию и методику исследования будущего в различных областях нашего общества. Есть работы И.В. Бестужева-Лады, в которых он уделяет особое внимание традиционным российским ценностям. Есть и другие центры – Кургиняна, Никонова и пр. Но они больше занимаются прогнозированием политического процесса.

Т.В.Мусиенко обратила внимание на то, что глобальные процессы на рубеже ХХ – ХХI веков обусловили возрастание интереса к проблеме изменения ценностей (Value Change) в современном мире. Стали более востребованными теории, концепции и модели развития ценностных ориентаций на микроуровне, конвергенции/дивергенции ценностей, конфликта ценностей (Value Conflict) на макро- и мезоуровнях.

Подтверждением сказанному является и тот факт, что при всем разнообразии высказанных участниками нашей дискуссии точек зрения, есть определенная общая основа, позволяющая сконцентрировать усилия в направлении разработки стратегий развития российского общества в условиях глобализации. Это – ориентированность наших ученых на осмысление ценностей самореализации личности, свободного выбора и активного участия в общественных процессах, определение оптимального баланса традиционных и современных ценностей в структуре.

Во второй половине ХХ века определились основные направления в политическом анализе и исследовании ценностных систем. Специфика разработанных в этот период эмпирических и теоретических типологий, многоуровневых теоретических конструктов системы демократических ценностей состояла в разработке на основе компаративного подхода теоретической модели политической культуры.

Характерно, что ряд представителей отечественной политической науки в значительной мере ориентируется на принципы эмпирических типологий политической культуры, в частности Алмонда–Верба, которые не всегда могут рассматриваться достаточным методологическим основанием для проведения исследования ценностных систем в контексте глобализации.

1990-е годы оцениваются нами как переход от разработки эмпирических типологий ценностных ориентаций, характеризующих современные западные демократии 60–70-х годов ХХ века, и многоуровневых теоретических конструкций 1980-х к дальнейшему расширению эмпирического базиса теорий политической культуры, прежде всего на основе исследования систем демократических ценностей транзитных стран: России, Восточной Европы, ЮВА.

В центре внимания теоретиков, исследующих демократическую и традиционную системы ценностей, находится проблема конфликта ценностей (ValueConflict) в рамках общей системы ценностей. В данном случае предполагается, что индивидуальные системы ориентаций и индивидуальные системы ценностей (культуры) содержат конкурирующие ценности, определяющие ценностный конфликт, который ставит личность перед необходимостью выбора и определения собственных ценностных приоритетов.

В фокус современного политического анализа помещена также проблема толерантности, рассматриваемая в качестве ключевой нормативной демократической ценности (Tolerance). При исследовании системы демократических ценностей, ее взаимосвязи с системой традиционных ценностей и политической культурой в целом многие аналитики опираются на теорию политического развития (TheorуofPoliticalDevelopment), теорию демократизации и теорию демократии, в частности (DemocracyTheory etc.).

В рамках исследования процессов демократизации используются несколько моделей и соответствующих им сценариев (классическая, циклическая, диалектическая, культурологическая).

Выход на системное исследование политической культуры и системы ценностей как некой целостности, континуитета ценностей, так или иначе поставил в качестве значимой исследовательскую задачу изучения процессуальных аспектов системы ценностей.

Данная проблематика также разрабатывается на фундаментальной базе девелопментализма и его теорий социально-экономического роста и развития, в частности, теории модернизации (ModernizationTheory), в рамках которой сделан акцент на проблемах связи процесса изменения общественной системы ценностей с процессами социального и экономического развития.

Синтез отдельных культурологических гипотез и основных теоретических традиций концепции «модернизации» осуществлен в рамках теории изменения ценностей(ValueChangeTheory) Рональда Инглехарта, в которой обоснована идея о том, что в развитых индустриальных обществах происходит смещение ценностных приоритетов от «материалистических» к «постматериалистическим» ценностям.

Теория изменения ценностей характеризуется выдвижением гипотезы о репликации ключевых социальных ценностей развитых индустриальных стран обществами, вставшими на путь демократического обновления. Цель – показать роль социализации в процессе интернализации системы демократических ценностей для обеспечения успешного перехода стран к модернизированному и демократическому обществу.

В научных кругах развернулись дебаты по вопросам концептуализации, операционализации, методологии измерения, объяснения и интерпретации изменения ценностных приоритетов на индивидуальном (микро-) и социальном (макро-) уровнях. Разночтения и разногласия здесь возникли преимущественно по вопросам операционализации концепции изменения ценностей, технологий и методики измерения и шкалирования как методов сбора данных, а также проблемам анализа и интерпретации полученных результатов.

Совершенно особые подходы к изучению ценностей вводятся в рамках новых субдисциплин политической науки. Так, в биополитических теориях дается трактовка проблемы происхождения и изменения систем ценностей в обществе, существенно отличающаяся от политической социологии, прорабатывается тезис об устойчивости, константности основного содержания систем ценностей.

Ричард Шелли Хартиган высказывает предположение о преимущественно биологическом происхождении систем ценностей и допускает возможность рассмотрения культуры в качестве вторичного источника происхождения и формирования ценностных норм. К факторам, определяющим процесс формирования ценностных систем человека, ученый относит не его разумность, рациональность, подразумевающие осознанный выбор решения в соответствии с существующими ценностными стандартами, а более первичные, примордиальные факторы, лежащие в основе биологической человеческой программы.

Все человеческие нормативные системы схожи, сообразны в нескольких фундаментальных принципах. На этом основании выдвигается положение об универсальности нормативных кодов, устойчивых, ригидных в своей основе и пластичных, гибких в их использовании, что и придает им видимость абсолютности и относительности одновременно. Все человеческие ценностные системы, несмотря на все их многообразие, содержат одно фундаментальное основание – принцип выживания индивида, как одного из многих, устанавливающий все его действия и поведение в соответствие с базовыми первичными нормами или ценностями как высшими приоритетами. Биополитические и иные новейшие исследовательские подходы к изучению ценностных ориентаций все же не получили такого широкого распространения, как эмпирический подход в рамках социологической школы.

Конец ХХ века отмечен относительным снижением темпов развития теоретической формы знания о ценностных ориентациях и политической культуре в целом. Эмпирический подход заметно доминирует и оказывает определяющее влияние на исследование ценностной проблематики. При этом собственно эмпирический прогресс не был сбалансирован соответствующим прогрессом в области теории и методологии.

Тенденции и особенности, преимущества и недостатки исследований индивидуальных ценностных систем (микроуровень) и политической культуры (макроуровень), проведенные в последние два десятилетия ХХ века и начале ХХI века показывают реальные перспективы, а также потенциальные возможности в исследовании такого важного сектора научной проблематики, как ценностные макро- и микросистемы, а также роль ценностных ориентаций в обеспечении устойчивого демократического развития общества.

Ориентация на совершенствование исследовательских технологий на основе эмпирического подхода остается главной и в ближайшей перспективе сохранит статус наиболее устойчивой тенденции развития политического анализа. Вместе с тем, следует предполагать сохранение влияния тенденций развития теоретической системы компаративной политической науки на развертывание теоретических перспектив в области знания политической культуры.

Но, не взирая на циклический виток интенсификации эмпиризма рубежа ХХ – ХХI веков следует ожидать разработки теории ценностей, не просто содержащей определенную сумму знаний о системе ценностей, норм, традиций на политическом микро- и макроуровнях, но и включающей соответствующий механизм построения знания, когда теоретическое содержание воплощает строгую и обоснованную программу системного исследования ценностей и политической культуры в целом.

В.Н.Лукин в своем выступлении констатировал, что последствия глобализации и обусловленные ею изменения в системах ценностей рассматриваются, во-первых, в рамках институционального подхода; во-вторых, неоинституционального подхода, основанного на соединении основных принципов институционализма и теорий модернизации; в-третьих, интегративного культурологического подхода, соединяющего ряд положений теории модернизации и теории культурных изменений.

Для понимания особенностей разнообразных концептуализаций политической культуры много значит ясное представление о наиболее общих взглядах и подходах к трактовке проблемы соотношения и взаимосвязи демократической и традиционной систем ценностей.

Так, С. Хантингтон указывает на связь политической культуры с более широкой системой культурных ценностей, прежде всего традиционных, связанных с доктринальными и структуральными аспектами той или иной религии. Он отмечает существование различий в характере функциональных взаимосвязей традиционной и демократической систем ценностей, связанных с особенностями лежащих в их основе религиозных норм и ценностей.

В рамках культурологического подхода к анализу политических проблем глобализации сложился некий консенсус в понимании базовых критериев высоты организации системы демократических ценностей (гражданской политической культуры) и уровня ее взаимосвязи с традиционной системой ценностей.

Данная теория представляет собой в определенном смысле один из вариантов ревизии теории модернизации. Тестируя тезис теории модернизации о связи процесса экономического развития с системными изменениями базовых ценностей, Р. Инглехарт и У. Бейкер выявляют две основные траектории современного развития, связанные с модернизацией. Первая отражает процесс массивных структурных изменений культуры в условиях модернизации, которая определяет тренд к постепенному переходу от нормативных ценностей (традиционных) к современным ценностям, ориентирующим на рациональность выбора, толерантность, доверие и участие в общественно политической жизни. Вторая траектория связана с сохранением, несмотря на модернизацию, влияния традиционных ценностей протестантизма, католицизма, конфуцианства и других на ценностные системы культур, входящих в соответствующие культурные зоны, что объясняется общей устойчивостью религиозных и духовных ориентаций на индивидуальном, национальном, региональном и глобальном уровнях.

Новым положением, корректирующим тезис теории модернизации об экономическом развитии как факторе, детерминирующем системные изменения культуры, является тезис Инглехарта–Бейкера о наличии обеих тенденций в развитии современных обществ. Данный момент отличает теорию изменения ценностей мичиганской школы и от культурологических теорий периода 90-х годов XX века, разрабатываемых С. Хантингтоном, Робертом Путнамом, Френсисом Фукуяма (FukuyamaF.), Гари Гамильтоном (HamiltonH.), Полем Димаджио (DimaggioP.) и другими исследователями, обосновывавшими идею об устойчивости влияния сложившихся черт культуры и традиционных религиозных ценностей на политические институты и ориентации, политические процессы и экономическое развитие общества.

Одним из современных парадоксов модернизации стал процесс укрепления традиционных ценностей и усиления их роли в современных общественно-политических процессах. Особую озабоченность вызывают дисфункции развития, связанные с системой традиционных ценностей, способствующие активизации радикального фундаментализма и экстремизма (РэнделлСтоукс, Сюзен Маршалл ).

Заслуживает внимания дальнейшая разработка еще одного положения теории изменения ценностей, а именно, положения о межпоколенческой трансмиссии ценностей. В новых разработках мичиганской школы политического анализа выдвигается и обосновывается тезис о ценностных различиях, существующих между разными поколениями, а также особенностях этих различий в современных обществах.

Данным тезисом, во-первых, подчеркивается долговременность влияния ценностных ориентаций, которые, согласно теории изменения ценностей, будучи сформированными в раннем возрасте, сохраняются в своей основе в течение всего жизненного цикла человека; во-вторых, определяются линии стратегий минимизации рисков культурной диверсификации, концептуальной основой которых в последующем становится теория развития личности.

На рубеже XX–XXI веков мичиганской школой политического анализа был внесен ряд новых положений, модифицирующих классическую теорию модернизации. Во-первых, обоснован тезис о нелинейности вызываемых модернизацией социальных изменений. Транзит к информационному обществу сопряжен с многообразными трендами в изменении систем ценностей, когда возникновение новых современных систем ценностей неотделимо от влияния традиционных систем ценностных ориентаций, способствующих формированию достаточно устойчивых культурных зон, наследующих исторические религиозные традиции конкретных обществ. К новым моментам следует также отнести тезис о возможных реверсивных эффектах модернизации, связанных с коллапсом экономического развития, результатом которого выступает возврат к сугубо традиционным ценностям.

Во-вторых, пересмотрен тезис о секуляризации ценностей, то есть вытеснении в ходе модернизации традиционных религиозных ценностей светскими/рационалистическими ценностями. Обосновано положение о существовании тренда к некоторому уменьшению значимости участия в традиционных организованных формах религиозной жизни. Вместе с тем, уточняется, что этот тренд сбалансирован повышением интереса к духовным ценностям, поиском смысла жизни, а также сохранением влияния традиционных религиозных верований.

Введен новый тезис о зависимости происходящих культурных изменений не только от экономических преобразований, но и от культурного наследия общества. Эволюция систем ценностей, согласно модифицированной теории модернизации, определяется траекториями, заданными историческими культурно-религиозными традициями (протестантской, католической, исламский, ортодоксальной, конфуцианской и другими).

Обоснован тезис о неправомерности отождествления культурных изменений в условиях глобализации с американизацией. Характерно, что тренд к постматериальным (современным) ценностям Р. Инглехарт и У. Бейкер связывают со странами Северной Европы, для которых характерен, как они считают, переход к ценностям самовыражения, доверия, толерантности и уровня жизни. США в этом смысле оценены как девиантный случай, когда высокие темпы и достигнутый уровень экономического развития не связан с переходом к современным ценностям постиндустриального общества.

К неоспоримым отнесен центральный тезис теории модернизации о связи экономического развития с существенными изменениями в доминирующих системах ценностей и ориентаций.

Теоретическое осмысление глобальных проблем, рисков и стратегий развития способствовало выдвижению идеи ответственного гражданского общества, противодействующего тенденции государствоцентризма и отвергающего позицию, когда исключительно от государства и соответствующих политических институтов ожидается решение проблем обеспечения безопасности, стабильности и устойчивости развития общества.

Хотелось бы обратить внимание присутствующих на то, что сегодня особую актуальность приобретает задача дальнейшей разработки на основе полученных теоретико-методологических результатов практических проблем повышения качества политического менеджмента в области развития гражданских сетей; оптимизации сценариев взаимодействия гражданского общества и государства.

В частности, перспективным направлением научных исследований в этой области может быть отмечено: разработка проектов и программ по менеджменту гражданских организаций, ассоциаций и союзов в обеспечении необходимых условий для их взаимодействия с органами местного самоуправления.

Е.Н.Васецкая поставила вопрос об источниках динамичности индивидуальной системы ценностей. Система ценностей и связанная с ней, продуцируемая ею система личностных смыслов являются важнейшими из личностных структур, «ядерными» образованиями, обеспечивающими и определяющими развитие и самотождественность человека. Высокий уровень напряжения и «поливалентность» ценностей обеспечивают интенсивность продуцирования смыслов, содержательное богатство жизненного мира человека. Сила и активность смыслов как системы, непрекращающееся смыслопорождение, обеспечивающее присвоение новых социальных объектов и событий, оказывают корректирующее влияние на систему ценностей.

В.И.Кудашов отметил, что последнее время со стороны философского сообщества проблеме прогнозирования ценностей в нашей стране уделяется мало внимания. Хотя, есть интересные работы, например, С.Переслегина «Новые карты будущего». Про коммуникативные технологии можно добавить, что помимо названных манипулятивной и развивающей, существуют конвенциальные и смыслопорождающие технологии, гораздо более гуманизированные и перспективные.

Кроме того, можно высказать возражение в отношении доклада П.И.Смирнова, по мнению которого базовые ценности – это своеобразные кубики лего, которые не меняются. Целесообразнее использовать другую метафору – живые клетки, которые могут развиваться и даже перерождаться в раковые клетки. Это достаточно живой процесс, ценности могут трансформироваться в антиценности, здесь нет однозначности и запрограммированности. Можно ли влиять на антиценности? Это спонтанный процесс, трудно курируемый, поэтому влияние на него вряд ли возможно. Однако философские дискурсы и дискуссии способны открывать новые смыслы и порождать новые ценности, чем мы здесь с вами и занимаемся.

Украинский автор Андрей Капаций опубликовал в сети «Прогноз развития науки и техники в 21-м столетии», описав технические и научные достижения будущих десятилетий с точки зрения современника прогнозируемых событий. Осмысливая реалии нашего времени, свидетельствующие о стремительном нарастании нестабильности, рискованности, негарантированности человеческого бытия в мире, необходимо ответить на вопросы: почему расширение экзистенциальных границ нашего социума превращает его в глобализирующееся общество рисков? Существует ли единая для всех система моральных координат?

Главные причины преображения общества в хронотоп экзистенциальных рисков, опасностей, катастроф таятся во взрывоподобном развитии фундаментальных наук и революции нано-био-гено-нейро-инфо-сетевых технологий. Сегодня эта революция проявляет себя в грандиозных драматических процессах, кардинально преобразующих социогуманитарную сферу, жизненный мир людей, их общественное сознание, привычные нормы социальной организации.

С философской точки зрения, любая технология – это человеческая воля, направляющая, управляющая, контролирующая силы физического, биологического, социального космосов. Несмотря на то, что это форма человеческой воли в интеллектуальной среде, порожденной революцией технологий, на более поздних этапах истории эта форма сама способна оказывать все более мощное обратное воздействие на породившую ее среду, формировать ее в соответствии с потребностями профессионального сообщества творцов. Поэтому весьма недальновидно оценивать технологии в отрыве от порождающего их социального контекста.

Революция технологий сконцентрировала вокруг себя нанонауки, биологию, биофизику, нейрологию, информатику, медицину, экологию, биоэтику, философию, социологию, лингвистику, семиологию, психологию, юриспруденцию. Сегодня она охватила практически все сферы автоматизированного проектирования и мониторинга наукоемкого будущего. Порождая разнообразные типы дискурсивных технологий, эта революция является мощным источником средств манипулирования индивидуальным и коллективным сознанием, психосоматическим состоянием и поведением людей. В наше время она становится своеобразной базой для различных практик власти, которые используют информационно-смысловые пространства научных и вненаучных языков в качестве «дисциплинарных пространств».

Практика использования подобного рода возможностей до предела обостряет необходимость активизации этической рефлексии достижений современной фундаментальной науки и порождаемых ею технологий. Усиливая могущество коллективного субъекта, преображающего мир неживой, живой, мыслящей материи, начиная с уровня наследственной информации, закодированной в генах любых живых существ, эта практика открывает субъекту действий широчайший спектр путей, начинающихся на горизонте настоящего, и увлекающих в неопределенное, негарантированное, наукоемкое будущее. В какую же экзистенциальную ситуацию ввергнет цивилизацию творец технологий, если случайно нажмет «биогенетическую» кнопку? В ситуацию тотальной биовласти или же – в ситуацию антропологической катастрофы?

Интеллектуалы, которые верят в науку как в надежного гаранта человеческого бытия в стремительно изменяющемся мире, именуют себя трансгуманистами – т.е. гуманистами, трансгрессировавшими ограниченности нововременного гуманизма. Философия, которую они исповедуют, возникла на волне энтузиазма, порожденного серией дерзновенных взломов таких природных хранилищ энергетических, вещественных и информационных ресурсов, как атом, атомное ядро, ДНК и др. После этих взломов человек приобрел реальную возможность перестраивать мир живого и свою собственную биогенетическую природу так, как ему велит его разум, воображение, мораль. Утверждая в качестве верховной ценности бытия не Бога, а человека с несовершенными моральными качествами, но свободно распоряжающегося могущественными наукоемкими технологиями, философия трансгуманизма провоцирует человека осуществлять весьма рискованные проекты преображения всего ландшафта бытия. Осознание принципиальной важности учета этой негативной стороны постпросвещенческих мегапроектов побуждает многих социальных аналитиков измерять, оценивать, взвешивать социальную значимость науки не столько ее выдающимися достижениями, сколько масштабом тех глобальных опасностей, рисков и угроз, которыми сопровождается практическое внедрение этих достижений.

Вступление человечества в «эпоху дигитализации» связано с взрывоподобным развитием гуманитарных технологий, под которыми понимаются способы использования социокультурных факторов в процессе организации человеческой деятельности. Нередко в категорию таких способов включают методы использования самых разнообразных сетей, начиная с генных и кончая социальными, конфессиональными, политическими. Главными потребителями гуманитарных технологий сегодня являются сфера политики и сфера образования, являющиеся доминирующими факторами социального развития. Для гуманитарных технологов главное состоит в том, чтобы создать информационно-коммуникативную гуманитарную среду, в которую можно погрузить индивидуальных и групповых участников коммуникации, преследующих свои интересы и цели, заразить их идеями социокультурного и политического проектирования.

Позиция гуманитарного технолога – это позиция активного действующего лица, пытающегося перепрограммировать социогуманитарную или политическую среду, превратить ее в ту или иную разновидность дисциплинарных пространств. Подобного рода среда, создаваемая при совместном активном участии как управляющих, так и управляемых, должна быть коммуникативной и, следовательно, комфортной для всех.

Более суровой и многоплановой критике концепция гуманитарных технологий подвергается в контексте постмодернистского философского дискурса, в рамках которого она фигурирует как симбиоз политики, науки и индустрии технологий. Здесь эта концепция трансформируется в идеологию мировоззренческого технологизма и противопоставляется мировоззренческому сциентизму раннего Модерна. Для приверженцев мировоззренческой перспективы технологизма не только стратегические ресурсы человечества, т.е. вещество, энергия, информация, но и сам человек, информационно-гуманитарная среда его обитания, психический, интеллектуальный, духовный мир, человеческая субъективность – все это объекты, подлежащие информационно-технологическому преобразованию. Высшее предназначение технологов состоит в том, чтобы не интерпретировать, а изменять, конструировать, творить мир, в котором непредсказуемо развертывает себя многомерная жизнь человека.

Революция технологий не только разрушает традиционный взгляд на мир, но и осуществляет переход к новой картине мира. Главная мировоззренческая ценность этой революции состоит в том, что она приводит нас к плюральному взгляду на мир, в рамках мир предстает как театр непрерывной борьбы между естественными и социальными стихиями, между антагонистическими «логосами», между конкурирующими архетипами. Позволяя человеку все более властно вторгаться в основания естественного, психического и социального бытия, индустрия технологий возбуждает не эйфорию, а мировоззренческое разочарование, экзистенциальную тревогу, возрастающее недоверие к надвигающемуся техногенному будущему. Гуманитарии ХХI века акцентируют внимание на том, что мир реалий, возникающих в контексте технократического дискурса, вырвался из-под власти человека, который, в свою очередь, утратил уверенность в том, что он знает, как жить, чувствовать, мыслить, действовать в мире самоорганизующихся систем, как отстаивать в нем свободу своей субъективности. Хотелось бы верить, что люди, наделенные властью и интеллектом, имеющие материальные и кадровые ресурсы (в том числе и собравшиеся здесь), объединившись для осмысления этих проблем, смогут предложить свои прогнозы и программу развития науки и общества на текущее столетие.

Н.З.Бросова заметила, что сегодняшние активные дискуссии по теме ценностей с необходимостью отсылают к европейской духовной атмосфере второй половины XIX в., когда эти вопросы выдвигаются на передний план, становятся одним из философских приоритетов европейской культуры. Тогда же обозначается ряд проблемных моментов, сохраняющих актуальность для нашей современности.

Теоретические размышления Р.Г.Лотце, А.Ритчля, Ф.Брентано выявили многоуровневую диалектику ценностного мировосприятия, намеченную юмовским концептом морального чувства и кантовской идеей чистой доброй воли. Было признано, что ценности не существуют вне чувств субъекта, как самостоятельные трансцендентальные реалии, иными словами, ценностный мир во всем его разнообразии творится самим автономным действующим субъектом.

Вместе с тем было показано, что ценности не являются только лишь субъективными произвольными предпочтениями; в своем ценностном измерении исторически развивающийся универсум культуры опирается на разные аспекты объективности. Прежде всего, это межсубъектные отношения (в них реализуется ценностное мировосприятие), обусловленность ценностных суждений оцениваемыми объектами (предметами, поступками, ситуациями, фактами и т.п.), относительная самостоятельность самих ценностных норм и ориентиров, которые каждый вступающий в жизнь человек застает как уже сложившуюся систему, точнее, системы. Лотце первым провел различие между объективным смыслом определяемого/оцениваемого, его значением и его ценностью, описав основные ценностные доминионы – начиная с этики. Именно после него понятия ценностей моральных, эстетических, религиозных входят в научно-философскую лексику, их классификация становится распространенной.

При этом основным руслом специфического взаимообращения, своеобразной конвертации субъективного и объективного в ценностном феномене выступает язык; он же способствует традиции, синхронической и диахронической трансляции ценностей.

Принципиально, что сложные взаимосвязи знания, воли, ценностного чувства необходимо результируются в ценностном суждении: ценность, собственно, начинает быть, будучи представленной в осмысленном, развернутом, дискурсивном формате слова. Но в данном пункте, можно сказать, закладывается коллизия будущих споров о ценностях – ведь номиналистические по своему характеру «языковые игры» ХХ века потребуют иной аксиологии.

Замечательным образом теоретики ценностей периода XIX в. почти не говорили о потребностях; последние – исходя из семантики влечения и нужности/нужды – относились к другому разряду, нежели избирающее оценивание. Потребности связывались с телесностью, эмпиризмом, утилитарностью (чаще – отнюдь не в универсалистской трактовке Милля) и тем самым косвенно все же оценивались, но как нижестоящие относительно ценностей феномены. Радикально новый взгляд на эту тему сформулировал Ф.Ницше своим требованием «переоценки всех ценностей». Собственно, он впервые не только охарактеризовал сущность ценностей как феноменологию мнимых или фальсифицированных мотиваций-ориентиров, но предложил сценарий новой аксиологии нового человека – сверхчеловека (человека будущего). По мнению Ницше, традиционные ценности, возникшие на идейной почве христианства, сохраняют в своей основе его потустороннюю направленность, «враждебность жизни», которая также оказывается фальсифицированной, подмененной идеалом посюстороннего стадного существования и обещанием «подлинной» загробной жизни. Такая базовая подмена искажает все человеческое существование; в нем ценным видится то, что таковым не является: рабская по своему духу мораль, декадентское искусство, государственно-политическая машина («самое холодное из всех чудовищ, которое лжет на всех языках добра и зла»), фальшивость института брака и семьи, идеи демократизма, социализма, коммунизма («до конца продуманная тирания ничтожнейших и глупейших») и т.д.

Единственной предельной реальностью и, следовательно, ценностью, является волевая энергетика жизни в ее телесно-духовном единстве, с борьбой противоположностей, влечений, потребностей, победой сильных и гибелью слабых. Здесь стоит особо отметить, что провокативная форма утверждений Ницше вплоть до сегодняшнего дня затемняет их глубокое теоретическое содержание: объективную необходимость исторического пересмотра основополагающих критериев культуры, а среди них – ценностных ориентиров.

Иначе, но не с меньшей радикальностью совершил дезавуирование ценностей и реабилитацию потребностей К.Маркс. Установив иерархию базиса/надстройки в социокультурной инфраструктуре и оговорив первичность базиса, Маркс обозначил четкие ценностные приоритеты. Общественно-экономические потребности человека полагались в основу всего культурно-исторического процесса и в этом смысле обнаруживали позитивно окрашенный, предпочтительный, квазиисторический характер. А традиционно рассматриваемые ценности (морали, эстетики, религии и др.), помещенные в надстройку, оказывались производными, исторически лабильными, подверженными софистике добродетельных мотивов. Вместе с тем, Маркс не мог не признавать за этими зыбкими реалиями нормативно-институциональной действенности, которую демонстрирует культурная история; поэтому переход к обществу будущего (коммунизму) он характеризует как прыжок из царства необходимости в царство свободы.

Окончательное верховенство потребностей закрепляется в одном из основных организационно-хозяйственных принципов общества будущего (коммунизма), а ценности как таковые в этом плане уже подробно не рассматриваются.

Современный формат исследования ценностей задает – в общих стратегических чертах – Баденская школа неокантианства. В.Виндельбанд и Г.Риккерт переосмысливают принципиальную идею Лотце о различении бытия и значимости, применив ее к заново поставленной проблеме объективности ценностей, вопросу о природе синтетического единства внутренней осознаваемой чувственно-эмоциональной сферы человека и внешнего мира, а также сущности ценностных суждений. Концепция иерархии ценностей, разработанная Виндельбандом и Риккертом, активно варьируется вплоть до настоящего времени.

Концептуально важным и актуальным для современных исследований оказался у баденцев исторический подход, пусть и соединенный с ценностным трансцендентализмом. Высшие ценности разума (Истина, Благо, Красота, Святость) относятся к основополагающим сторонам человеческого бытия и потому не зависят от времени и истории. Однако конкретизирующие их ценностные группы принадлежат истории, связаны с определенными периодами развития стран и народов. Здесь нельзя не заметить выход на неоднозначную проблему общечеловеческих ценностей, ставшую чрезвычайно острой уже к середине ХХ века.

Также не менее значимым и продуктивным для современности оказывается различение Баденской школой ценностей и благ. Ценности, воплощаясь в действительности, создают культурные блага – последние отнюдь не обязательно имеют материальную природу, но являются именно объективированными воплощениями ценностей. Духовные и социальные культурные блага дают возможность быть (или не быть) благам материальным.

Можно заметить, что в современном широком спектре аксиологических осмыслений, как и в теперешней дискуссии, реализуются практически все названные концепты и моменты. При этом наиболее проблемными оказываются стратегические вопросы ценностных суждений, морального выбора (этического плюрализма), тема общечеловеческих ценностей (общезначимых, принципиальных ценностей). Представляется, что последняя особенно значима именно из-за ее практической насущности в нынешней ситуации глобализирующих тенденций мировой истории и попыток создания различных сценариев грядущего культурного – и, значит, ценностного – универсума.

Амбивалентность феномена общечеловеческих ценностей очевидна; с одной стороны, этот концепт создан западной культурной традицией и органичен именно в ней. С другой стороны, в своем универсализме он явно направлен на преодоление собственных границ. Однако попытки распространения общечеловеческих ценностей в реальной действительности, через экспансию европейско-американской культуры, говорят лишь об относительном успехе подобной претензии. Вместе с тем феномен общечеловеческих ценностей может оказаться – и, скорее всего, уже оказывается – значимым для всего человечества: культурный и ценностный плюрализм в современной общемировой истории, вырастающий на почве разнообразных цивилизационных идентичностей, затачивается на этом оселке. Глядя в зеркало западных «общечеловеческих ценностей», каждое общество, каждый автономный ценностный мир самоопределяется и постигает себя.

А.Ж.Кусжанова выразила мнение, что в происходящем обсуждении образовался разрыв. То разговор о проблемах идет в чисто теоретическом ключе, то вдруг он сваливается до осуждения правительства. Представляется, что требуемый сегодня теоретический уровень должен быть иным. Чего не достает нам во всех сегодняшних обсуждениях? Предложенная П.И.Смирновым типология ценностей, наверное, хороша. Но первый возникающий здесь вопрос: для кого эта типология? У нее нет субъекта. Вспомним марксовы тезисы о Фейербахе, где критикуется подход, в котором наша практика берется не субъективно (т.е. не учитывает ни чьих-то целей, ни интересов и т.д.). С учетом правильности этой критики, становится не понятно, для кого мы все это пишем, точнее, понятно, что ни для кого. Потому что ценностные системы не могут выстраиваться без упомянутого субъективного фактора и субъекта действия. Справедлива приведенная здесь точка зрения Тугаринова о том, что ценность приписывается, а приписывать ее может только субъект, в соответствии со своими целями, интересами и т.д. Более того, это приписывание очень от много зависит – от культуры, общественной и индивидуальной, от текущего момента, от целей и задач, интересов и т.д. Поэтому разрабатываемую систему (типологию) ценностей никак нельзя оторвать от субъекта, который работает с этими «ценностями». Абстрактные рассуждения – это уже прошлый век, уже доказано, что они в реальности не работают, и вновь уходить в голые абстракции – по меньшей мере непродуктивно, а по большому счету – неправильно.

Если же у нас потерялась субъектная составляющая, отсюда теряется технологическая составляющая, далее проваливается проективная составляющая, далее пропадает сценирование – в результате мы потеряли и тему своего «круглого стола», и даже обсуждаемую типологию ценностей. Ведь с учетом субъектно-субъективного фактора, у нас нет должным образом разработанных теоретических подходов к данной теме. Когда же мы пытаемся идти к сегодняшнему дню, минуя этот средний теоретический уровень субъектно-практической ориентации, мы неизбежно падаем до уровня критики правительства – этой последней инстанции безнадежного абстрактного умствования.

Далее. Разрабатывать теоретические основания и осмысление конвенциальных технологий, коммуникаций и т.д., безусловно, надо. Это совершенно недоработанные вещи, и понятно, почему. Потому что манипулятивные технологии имеют своего заказчика и исполнителя. Этим занимаются за большие деньги, пристально, специально, профессионально. А конвенциальные технологии не разрабатываются, потому что на них нет заказчика и, соответственно, нет исполнителя. В том, что это требует разработки даже в чисто теоретическом подходе, для полноты картины коммуникативных технологий и полноты систематизации, никто не сомневается. Но разработка конвенциальных технологий должна полагать как минимум двух равнозначных субъектов, достигающих или стремящихся достигнуть конвенции. Однако сегодня мы говорим как о слабом гражданском обществе, так и о том, что на стороне манипулятивной технологии стоят деньги, власть или желание властвовать, а также исполнение, в то время как на другой стороне ничего не стоит. У нас появляется некое благое пожелание, есть теоретическая потребность в разработке этого типа технологии, но кто это будет делать, когда и с какими ресурсами? Не только с финансовыми, но и информационными, кадровыми, временными и т.п. Это достаточно сложная и трудоемкая работа. Об этом нужно хотя бы заявлять, проявлять, писать и как-то пробуждать общество к этому, потому что иначе сама логика жизни, идущая через заказ, оплату и исполнение, никак не обещает нам здесь никаких позитивных перспектив.

Наконец, последнее, о сегодняшних субъектах формирования общественных ценностей, общественного мировоззрения и т.д. Насколько сегодня преподавательское сообщество, как здесь утверждалось, является таковым субъектом? Для этого надо посмотреть на характеристики нашего образования, на картину девиантных явлений в нашем обществе и т.д., и понять, что в них, если действительно кто-то что-то и формирует, то формирует лучше нас, потому что реально доминируют все же не наши ценности. Следовательно, надо признать, что наших усилий недостаточно, наше влияние слабо, и мы как субъекты формирования незначительны. Но тогда спрашивается, где наше место в этом обществе, если мы никакого реального влияния на него не оказываем? Что должно измениться в нас самих и вокруг нас, чтобы научное, преподавательское и иное культурное сообщество стало реальным субъектом формирования и трансляции общественных ценностей? Это огромное поле теоретической и практической работы.

Подводя итоги работы «круглого стола», С.П.Иваненков поблагодарил всех участников за содержательную и конструктивную работу. Призвал продолжить обсуждение темы и разработку данной проблематики в дальнейшем.

Публикацию к печати подготовила
Кусжанова А.Ж, доктор философских наук, профессор