ГЕНЕЗИС СОЦИАЛЬНОГО В. ВУЛЬФА. ИДЕОЛОГИЯ ОБРАЗОВАНИЯ,ТЕЛО, КОММУНИКАЦИЯ.

(Рецензия на книгу: Вульф К. Кгенезису социального. Мимезис, перформативность, ритуал / Пер. с нем. Г.Хайдаровой. СПб.: Интерсоцис, 2009. – 164 с.)

Тексту К. Вульфа предшествуетвступительная статья В. Савчука, краткая, но информативная. Савчук раскрываетконтекст работы Вульфа, описывая научный подход и метод его интегральнойантропологии. Так же предоставляется научная биография Вульфа и описывается связь«К генезису социального» с другими важнейшими работами немецкого ученого.Дается краткий обзор русских переводов Вульфа. Кроме того, раскрыта сложнаяпаутина связей мысли автора с другими философами, от К. Маркса до Ж. Делёза.Содержится историографическая справка по вопросу генезиса социального,иллюстрирующая как сам подход, так и структуру, представленную в книге Вульфа.

Главный вопрос книги вынесен взаглавие. Уже не первый век возникновение общества является узловой проблемойдля гуманитарного знания. Где грань, когда животная совместность переходит нановый уровень, рождается всё то, что ныне окружает каждого человека? Что дастеё нахождение? С одной стороны каждая постановка этого вопроса вноситсущественный вклад в систему человеческих ценностей. Что-то получаетдополнительное обоснование, новую весомость, а что-то напротив -девальвируется. С другой - вопрос генезиса, возникновения обнадеживает: егорешение позволит сориентироваться в окружающей культуре, выявит её смысловойстержень. А главное, это возможность работать с меньшим объемом эмпирики,способ многократно упростить уравнение культуры - найти её минимальную,первичную формулу.

Нужно отметить, что логос«Генезиса социального» – типично немецкий. Заметно стремление автора ссылатьсяна германскую и греческую мысль. Романтически идти в суждении из античности всегодня, словно в первый день мира. Так, в дискурсе Вульфа часто оживают болеечем древние концепты философии. Он начинает разговор о мимезисе не столько сгреческой этимологии, сколько с мыслей Платона и Аристотеля (c. 25). При этомстатус, которым наделены эти мыслители в тексте Вульфа значительно превосходитпростую историографическую справку. Вульф обращается с ними как новый немецкийромантик, романтик-сциентист. Но кроме случаев соприкосновения в мысли сантичностью, где на лицо оказываются доказательства открытой ссылки, естьпримеры, когда эту отсылку выполняет поза. Так в новой форме оживает тут идея оподобии макро и микрокосма. Сбалансированное внешнее и внутреннее, гармония ГермесаТрисмегиста возрождается разоблачением иллюзий социальной природы и черезконцепцию мимезиса. Мир внешний, макрокосм, поселяется согласно Вульфу в нашемтеле именно с помощью мимезиса. Происходит двойная инклюзия (в то время какмежду ритуалом, перформансом и мимезисом она, по сути, тройная):постижимого-бытия мира в действующем и постижимого-становления мира благодарядействующему, которое через мимезис укоренено в теле (с. 26).

Работа ссоциальным в «Генезисе» на безусловной высоте. Тут Вульф снова в духегерманского мышления – как Вебер, Маркс и прочие, ему доступны тонкиемеханизмы, созидающие общество. Возможно, что федеративность, городскаякорпоративность, задающая немецкую национальную ментальность, делает мифобщности не таким тотальным, как во Франции, Англии или России. Болеепроницаемым и потому – постижимым. Общество у Вульфа разобрано до атома,каковым служит момент индивидуальной телесной реакции. Ритуал разоблачен всвоей искусственности. Кажущаяся естественность исчезает, выявляя свое культурноепроисхождение, откидывая границы цивилизация-природа, созданное человеком –данное природой много дальше от биологического истока. И этим Вульф отвоевываетвсе новые и новые территории для осознанного человеческого произвола – причем,по сути, у другой его, неосознанной формы. Граница эта напряжена и  подвижна, как военный фронт. Именно тутпроходит стык культурной и общественной борьбы нашего, да и любого другоговремени. Выявляя, что тот или иной аспект привычного человеческого бытия уже неестественен, культурнообусловлен, Вульф легитимизирует весь спектр альтернатив,дает аргументы самозащиты всякому меньшинству, инаковости и культурномуэксперименту. Таким образом, можно сказать, что в условиях европейскогосоюзничества вместо вечного соперничества, странной интегрированностиглобализации, проблема самобытности мышления остается.

Важно, что сама постановкавопроса такого масштаба, как тот, что вынесен в заглавие текста Вульфа,удивительна в эпоху постмодернизма, кажется или инерцией этапа-предшественникаили проблеском следующих времен. Так чем же в этом ключе является текст Вульфа? Описывая путь культуры Вульф непользуется такого рода категориями. Современная культура претерпеваетизменения, однако, не имеющие параллелей с биологической молодостью илистаростью. Кроме уже упомянутой выше оценки глобализации, Вульф фиксирует ещё иважную новацию в природе европейского ритуала. Так как ритуал задаетсярелигиозным опытом и сам порождает его, естественным индикатором изменений вэтой области служит церковь. Вульф отмечает, что церкви опустели, причем врезультате давно начавшихся процессов – отправной точкой тут можно считатьреформацию (с. 123).

Надоотметить, что и тут Вульф действует в русле национальной традиции, подчеркиваязначение реформации. Это предает особой значимости Германии, подарившей ЕвропеЛютера, но мало и слишком поздно состоявшейся в качестве колониальной империи.Другим примером этой тенденции можно считать «Протестантскую этику и духкапитализма» М. Вебера. Это способ перетянуть запад Европы на его восточнуюграницу – к германскому миру. Именно протестантизм согласно Вульфу осуществилпереход от коллективного ритуала к индивидуальному, а так же выдвинулпроблематику индивида на первое место. Лютер сломал «кордон» между Богом и верующими,и уже не церковь присматривает за индивидом, а каждый следит сам за собой.Протестантизм задает ритуалы письма, которые завершают становление новойрациональности. Протестанту необходимо постоянно и напряженно искать Бога исебя, так начинается по Вульфу великий европейский поиск собственного «Я» междуземлей и небом. Письменные ритуалы позволяют состояться и другим существенныминституциям современности. Так, ведение религиозного дневника дает, по сути,первую воображаемую общность – не чувственно данную общину своего города, амыслимую общность спасающихся и спасенных.

Ноглавное не это, а тот факт, что в реформации индивид божественен, какотклонение от социального, которое оказывается символом греховного мира.Просвещение развивает протестантские техники работы с собой в обязанностьсовершенствоваться. Религия перестает быть общим делом, превращаясь в частноедело каждого. Общим делом становится образование. Школьные ритуалы оказываютсяобязательнее религиозных. Таким образом,Вульф понимает современность в категориях, чуждых понятиям модерн и постмодерн.Экономика не имеет в его анализе культуры своей традиционной роли. Эпохиограничены не экономическими изменениями (от индустриального общества кпостиндустриальному), а антропическими. Изучая эту проблему, Вульф возрождаетпроект Просвещения, фактически создавая новую идеологию образования, илинаукоемкую базу для построения таковой. Грань между этими понятиями размываетсявсё больше и больше.

Во-первых,поданная Вульфом фактография делает работников образования приемникамивластвующего католического священства. Именно в их сфере проходит современныйавангард эмансипации и культурного развития. Вульф полагает, что вопрос властицеркви в школе сменился на вопрос границ власти там государства (с. 125-126). В.Гумбольдт постулирует полную свободу саморазвития личности. Именно черезобразование происходит переход от мимезиса Христу к самомизесису, поиску иупрочнению связи с миром.

Открываявопрос тела в институциях, традиционно приведенных в массовом сознании кбесплотности (школа, больница, суд), Вульф наделяет тела работников образованияособой значимостью, которую можно сопоставить с категорией сакрального. Мимезисоказывается почти рациональным доказательством античного представления о плодотворностисозерцания одного лишь образа учителя. И современный педагог открывается вновом качестве – действующей матрицы, распространяющей собственные оттиски научеников, он словно варится в своего рода «миметическом супе», где всякаяграница размыта и стремительно динамична. И главным блюдом оказывается телопедагога. Определенным ориентиром Вульфу служит текст М. Хоркхаймера и Т.Адорно «Диалектика Просвещения», особенно их положение о том, что утрататворческого соучастия в мимезисе – вырождение в мимикрию, представляет собойпровал педагога. Материал учебных занятий в этом случае рассматривается не радинего самого, а функционализировано, как средство сдачи экзамена, который тоже,в свою очередь, лишь средство. Миметические линии напряжения, пронизывающиеобразовательный процесс, делают его живым, творческим актом.

ЧеловекВульфа – сумма миметического, перформативного и ритуального, где ритуалявляется, по сути, онтологическим уровнем для проявления двух других сущностей.А единственными общеобязательными, а значит главенствующими, оказываютсяритуалы образования. При этом педагогическая сила ритуалов заключена виспользование в них тел детей и подростков. В этом случае ритуал выступает как«символически кодированное движение тела» (с. 48). Взрослый, работающий сподрастающим поколением или юношеством, оказывается носителем особенножизнеспособных реакций, жестов и других объектов мимезиса, так как они будутпереданы молодому поколению.

Культурапостмодерна полна недоверием к себе через недоверие к собственным средствамобразования. Мечта об идеальных людях подорвана фрейдизмом, мифом о закатеЕвропы и мировыми войнами, а мечта просвещения и модерна купируется сомнениемво власти культуры над животным началом в человеке. Вульф реанимирует этотимпульс, сохраняя и негативный опыт ХХ века. Он полагает, что известный тезисВебера о постепенном движении к расколдовыванию мира и абсолютном торжестверационального необходимо дополнить пониманием иррациональной сторонычеловеческой натуры. Так мимезисом внедряют ценности институций, но они могутрасходиться с заявленными самой институцией идеалами. Принципы осознанные идекларируемые социальным институтом могут быть прямо противоположнымидействующим. Воспитатель, педагог, преподаватель может через мимезис воздействоватьиначе, чем желает. Всё это обуславливает возможность зла в культуре. Но тольковозможность. Точно так же отчужденные коллективом от индивида его ежедневныеусилия могут в сумме социальной продуктивности направляться на положительные,самим индивидом одобряемые действия. Значение просвещения подчеркивает и тотфакт, что воспитание и образование в современную эпоху становятся согласноВульфу межкультурной задачей. И таким образом оказываются в ряду приобретенныхдля Вульфа феноменов культуры, каковыми служат в условиях глобализации формымежкультурного общения и взаимодействия (с. 99).

Философияплоти, тела, прикосновения – другая значимаясторона работы Вульфа. Он рассматривает перформативное тело, создает концепцию,раскрывающую глубинный момент взаимодействий людей именно как относительноотдельных телесностей. Относительность эта – следствие миметическихвзаимовлияний. Опираясь на З. Фрейда, но более на Ж.-М.-Э. Лакана, Вульф поновому тематизирует проблему неосознанного. «Подсознание», слово непосредственносвязанное с русской психоаналитической традицией, уже не вполне тут подходит.Это уже не самостоятельная целостность, но клубок реакций, проходящих помимочеловеческого разума, служащих человеческой адаптации и выявляемых современнойнаукой в позитивной наглядности. Более того, они укоренены в телесности,выявляются там и существуют помимо гипотетической, почти трансцендентальной (ав некоторых направлениях психоанализа и трансцендентной) области «Id» Фрэйда.Таковы же штудии неосознаваемых реакций когнитивной психологии.

Вульф описываетслучаи, когда телесность человека в его социальной активности постигает подобиесакрального, напоминающее трактовку религиозности Э. Дюркгейма. Дюркгейм, как известно, полагал религию способомсамообожествления человеческого коллектива. Вульф же фиксирует моменты, когдаобщество, институция и система ценностей получает выражение в теле, его жесте ипозе. То есть фактически происходит воплощение. В нем Вульф фиксируетсоединение линейного и циклического времени – первое находится в жизненном путииндивида, принимающего воплощение, второе – в воплощаемом материале. Ведьвоплощающие жесты и позы составляют социальные ритуалы, повторяющиеся каждыйцикл заново. Таким образом, на лицо конструкт, отдельно напоминающий иерофаниюМ. Элиаде.

Также в«Генезисе социального» затрагивается и проблема дихотомии субъекта и объекта.Практически Вульф создает новую, построенную на миметической природе человека,концепцию этого противопоставления. Мимезис у Вольфа отличается от симуляцииили мимикрии именно дистанцией от объекта, сохранением субъекта. Однако не визолированном виде. Ведь одно из определений мимезиса у Вульфа гласит,что мимезис это возможность впустить внешний мир во внутренний и выразить свойвнутренний мир в ответ. В то время как новоевропейское мышление обращено кизолированному субъекту, порождает и дисциплинирует его, мимезис – всегда «случай сети персональных взаимосвязей»(с. 26). Однако Вульф не снимает противопоставление субъект – объект через понятие мимезиса. Мимезис отличает дистанцияот объекта, сохранение субъекта. Он подразумевает сходство и подобие. Внешний ивнутренний миры познаются лишь во взаимосвязи. В столкновении (управляемомязыком) с внешним миром и происходит само обретение субъекта. Ритуал даетнастолько мощное уподобление его участников друг другу, что возможны крайности,когда дело доходит до потери самоконтроля, а мимезис переходит в мимикрию (с. 26,63, 72).

Мимезис Вульфа – аспект коммуникации, протекающей как во времяритуала, так и во многих других коммуникативных практиках человека. Надоотметить, что хотя бы по частоте упоминания, именно мимезис может считатьсяглавным героем в Вульфовой триаде. Мимезис всегда живой опыт (Адорно), это опытдругого, осуществленная свобода от логоцентризма, этноцентризма, эгоцентризма(с. 61). И если ритуал дает троице онтологический уровень, воплощает прочих вреальность социального, то мимезис – смысловой. Перформативность же исполняетсвязующую, коммуникативную функцию, реализует уже само социальное.

Вульф в логикерассуждений часто оказывается близок экзистенциализму, но не использует этогослова. Что так же может считаться традицией немецкого мышления. Так, онописывает мимезис фактически именно как часть экзистенциальной коммуникации. В мимезисе жестов центрпереносится на Другого – мир расширяется, радостно обогащается, и вновьстановится возможен живой опыт.  Ритуальноезнание согласно «Гинезису социального» – это не осознающее себя, нерефлективное, практическое знание. И лишь в социальный кризис оно начинаетосознаваться, а точнее, оказывается в центре мучительных попыток осознания состороны людей переходного периода. В это время, когда нужно удостоверенияестественности ритуала, в великие кризисы культуры, в литературе всегдарождается определенный «экзистенциалистический заряд». Таким образом, концепцияритуального знания Вульфа прекрасно подходит для объяснения этого явления.

Другоеприменение мимезиса Вульфа – в теории и философии искусства. Ведь в мимезисе соссылкой на другого возникает новое (с. 70). Эта особенность концепции мимезисауказывает на новые повороты в развитии извечной дихотомии художественного мира,между полюсами  традиции и плагиата.Другим интересным вкладом в эту область из концепции мимезиса может бытьосвобождение от европейского «перспективного пространства» Нового времени вкубизме и кино, упомянутое Вульфом (с. 97).

В текстВульфа часто встречается заголовок «Перспективы». И действительно тема мимезисаи исторической антропологии, вопросы исторического измерения перформативныхпрактик – всё это кажется многообещающим и в дальнейшем. А что ещё важнее – ужепредоставляет исследователю новые мощные инструменты. Данная работа являетсязначительным достижением в области религиоведения и культурологии. Онапредоставляет богатый материал для будущего социальной философии. Необходимоотметить и высокий уровень художественного исполнения. Русское издание, несвободное в прочем от некоторых недостатков в виде ряда опечаток, вполнепередает блестящий стиль Вульфа. Так же печальные чувства вызывают четыре года,разделяющие выход книги и русского перевода (2005 и 2009 годы соответственно).В условиях современной скорости развития гуманитарного знания подобная задержкагрозит значительным отставанием. Однако на общем фоне эти четыре года являютсяпримером скорее оперативности, чем медлительности.

Константин Азаров

ФИЛОСОФСКИЙ СЛОВАРЬ: ВОЗМОЖНА ЛИ ОБЪЕКТИВНОСТЬ? 

Рецензияна: Современная западная философия. Энциклопедический словарь / под ред. О.Хеффе, В.С. Малахова, В.П. Филатова. - М.: Культурная революция, 2009. - 392 с.

***

Современныйисследователь, безусловно, избалован Интернетом, тем не менее, необходимость вэнциклопедических словарях сохраняется. Они позволяют маркировать время,проследить, что за истекший период кануло в небытие, что сохранилось, и чтопоявилось нового. В этом смысле словари не устаревают. Все это мы в правеожидать от энциклопедического словаря «Современная западная философия» (тираж1500 экз.). Книга представляет собой совместный проект Института философииРоссийской академии наук при финансовой поддержке немецкого Фонда ФрицаТиссена. Согласно редакционной справке словарь представляет собой уже третьепереработанное издание.

Невызывает ни малейшего сомнения профессионализм собранных в словаре 650 статей.В них нередко приведена новейшая литература, которая может сориентироватьзаинтересованного читателя в поиске дополнительной информации.

Чтоже касается оформления, то знакомство со словарем оставляет двойственноевпечатление. С одной стороны это почти четырехсот страничное, хорошо прошитоеиздание выполнено в твердой глянцевой обложке на качественной плотной бумаге. Сдругой – вызывают удивление такие детали как перенос на обложке в слове Энцикло-Педический, отсутствие выравниванияпо правому полю и тот факт, что нумерация страниц прячется в глубинеразворота.    

Вызываетсомнение правомерность ухода от традиционного алфавитного порядка расположениястатей и деление словаря на три части: Направления,Понятия и Персоналии. Еслисуществование раздела Персоналии впринципе нареканий не вызывает, то факт помещения статей о Новых Левых и Правых враздел Понятия, а не Направления – является дискуссионным.Подобным образом спорно отнесение этикик направлениям, а не к понятиям. Тем не менее, раздел Персоналии интересен тем, что по нему можно очертить границысовременного философского Запада. Упомянуты философы практически со всейЕвропы, кроме регионов Балкан, Прибалтики и Скандинавии, а также периферийныхИрландии и Португалии. Неевропейский Запад представлен многочисленнымифилософами США, а также отдельными мыслителями Австралии (Дж. Пассмор), Израиля (М. Бубер)и Канады (Ч. Тейлор). 

Такжевызывает критические замечания заявленный принцип отбора статей. В редакционнойсправке сказано, что составители исключили из рассмотрения «достойных»философов XIXвека, таких как П. Наторп и В. Дильтей. Этот критерий можно принять, но тогданепонятно почему в словарь включены статьи Г.Фреге и абсолютный идеализм?Очень скользким с научной точки зрения представляется критерий исключения имен,которые «будучи сегодня ‘на слуху’, могут исчезнуть с философского горизонта вближайшем будущем» (с.4). Кто из не попавших в словарь современных философовимеется ввиду? Дж. Бьюкинен, И. Валлерстайн, Р. Генон, Ф. Лаку-Лабарт, М.Маклюэн, А. Тоффлер, С. Хантингтон или Ф. Фукуяма? И надо ли полагать, чтотакие включенные в словарь, но малоизвестные отечественной философскойаудитории имена как Г.Х. фон Вригт, Э. Канетти, Х. Субири, О. Хеффе соответственно не исчезнут сфилософского горизонта в будущем?

Главноедостоинство любого словаря – это широта охвата по заявленной предметной областии, безусловно, внутренняя логика изложения, которая не позволяет распастьсясправочнику на пусть качественный, но все же сборник статей. Разумеется, дажесоставителям серьезного академического труда сложно избежать субъективизма воценках и, в некотором роде, этноцентризма. Так итальянские авторы учебника«Западная философия от истоков до наших дней» неизбежно делали акцент наитальянских философах, таких как Джанни Ваттимо, Джованни Джентиле, БенедиттоКроче. Мы не найдем статей об этих авторах в российско-немецком словаре«Современной западной философии». Здесь действительно трудно сказать, ктопреувеличивает, а кто приуменьшает значение упомянутых философов.  Другим проявлением субъективизма можноназвать игнорирование представителей протестантской философской мысли(диалектическая теология, К. Барт, П. Тиллих), при сохранении и подробномописании католической религиозной традиции (неотомизм,Э. Жильсон, Э. Корет, Ж. Маритен, Г.Марсель, Э. Мунье). Также в словаре можно обнаружить явнуюнепоследовательность, когда таким понятиям как Общество спектакля и Homosacer посвящены отдельныестатьи, а авторам этих понятий – Г. Дебору и Дж. Агамбену – нет.

Существеннопонижают впечатление о некоторых статьях спорадические факты саморекламы, когдачлен редколлегии Отфрид Хеффе пишет о себе, что договорную теорию Дж. Ролзаон  «расширяет до всеохватной» (Философия права и государства), что егофилософская этика «сильнее ориентирована на самого Аристотеля» (Неоаристотелизм), что его книгивозвращают «подобающее место коммуникативным и рациональным элементамполитического решения» (Решение).Представляется, что подобные оценочные суждения могут быть уместны впредисловии или аннотации к собственным статьям и книгам, но никак не всправочной или энциклопедической литературе.

Чтокасается представленных понятий и направлений, то обращает на себя вниманиеподробное описание категориального аппарата аналитической (и родственной ейпостпозитивистской) философии, постмодернизма, феноменологии иэкзистенциализма. Детальны статьи, посвященные гендерным исследованиям ипольским философам Львовско-Варшавской школы. В целом обрисована общая картинафилософии XXвека. Однако заметно отсутствие таких философских категорий как материя,реальность, смысл, сущность и сознание (притом, что статьи другие сознания и философиясознания есть). Непонятно также игнорирование тем виртуальной реальности,Интернета, глобализации, контркультуры, теорий хаоса, а также современныхпроблем биоэтики и экологии. Энциклопедия по сути своей направлена не столькона профессионалов, сколько на учащихся, которые только начинают знакомиться сзаявленным в названии предметом. Логично ожидать, что они будут искать нетолько толкование работ кабинетных философов, но и ответы на актуальные вопросы современности, такие как информация,медиа, современное искусство, современный капитализм и спорт.

Вместес тем, несмотря на отдельные сомнения, недоумения, замечания и несогласия,энциклопедический словарь в целом достигает основной поставленной цели: ондействительно знакомит читателя с современной западной философией, раскрывает вней наиболее важные имена и понятия. Такой словарь будут интересен всем, ктоинтересуется современным уровнем интеллектуального развития человечества — каклюбителям, так и профессионалам.

Алексей Иваненко