Метафизический аспект психоанализа З. Фройда расширяет понимание теоретических и прикладных возможностей этого сложившегося на сегодняшний день философско-психологического направления ХХ века. Работа, связанная с этой тематикой, представляется актуальной, так как позволяет не только исследовать непосредственные способы существования человека, но и учитывать, моделировать их для гармонизации глобальных отношений «Человек – Мир».

Известно, что первоначально психоанализ зарождается в качестве практического метода, с помощью которого З. Фройд-врач исцелял пациентов от душевного дискомфорта. Ученый пишет: «Я пользовался им для того, чтобы при обследовании больных выяснить историю возникновения симптомов, о которых больной в состоянии бодрствования часто вообще не мог рассказать или мог рассказать лишь весьма неполно. Этот метод оказался не только более результативным…, он удовлетворял также любопытство врача, имевшего право узнать что-то о происхождении феномена, который он стремился устранить…» [1; 24]. Позже этот основной прием будет назван З. Фройдом методом «свободных ассоциаций».

В повседневной жизни человек спонтанно пользуется ассоциативными механизмами, прилагая их к любому «предмету», по природе своей связанного с образным восприятием чего-либо. Такого рода связь может обнаруживаться всюду. Даже представление о З. Фройде и его практике ассоциируемы. Академик И.П. Павлов создает такой метафорический «клип»: «Когда я думаю сейчас о Фройде и о себе, мне представляются две партии горнорабочих, которые начали копать железнодорожный туннель в подошве большой горы – человеческой психики. Разница состоит, однако, в том, что Фройд взял немного вниз и зарылся в дебрях бессознательного, а мы добрались уже до света…» [Там же; 11]. Учитывая, что «свет» и «тьма» – понятия неоднозначные и дискуссионные, выделим в вышеприведенном высказывании лишь мысль о сложности, ответственности и ценности тех задач, перед решением которых стоял З. Фройд, – человек, исцеляющий пациентов от «форм нервозности» лично разработанным научным инструментарием.

Прежде, чем эксплицировать и описывать основное содержание процедур, образующих действия метода «свободных ассоциаций», определим понятие ассоциации. В самом общем виде ассоциация – это механизм сознания, обеспечивающий особого рода связь. Она принадлежит, по мнению И. Канта, области, где порождается «форма внутреннего чувства». Последнее, утверждает философ, – не что иное, как время [2; 73–74]. Следовательно, ассоциация представляет собой такую связь, которая обретает свои очертания, то есть становится наблюдаемой, в чувственных структурах психической организации индивида. Однако чувственное или созерцательное, по мнению И. Канта, не может существовать само по себе, в отрыве от трансцендентальных структур сознания, иначе не соберется в виде целостного восприятия чего-либо. Поэтому можно утверждать, что в ассоциативной организации возникает синтез идеальных, смысловых структур «и» их материализованных воплощений как единство, данное в восприятии образного выражения «предмета», «вещи». Ассоциация – это связь-отношение «между» тем, что может быть представлено как мыслимое (интеллегибельное) и тем, что репрезентирует его в психической сфере человека, порождая их общее – опыт. Сцепление этих разнородных возможностей сознания недетерминировано так же, как недетерминировано их существование относительно друг друга. Они имманентны и обоюдоспонтанны.

Оставим без внимания детальное рассмотрение смысловых положений сознания, ибо следует двигаться в сторону, приближающую к оригинальности психологической концепции З. Фройда. Здесь важно разобраться в том, как он понимал психическое. Без прояснения этого вопроса сложно уяснить, почему З. Фройд останавливается на разработке и использовании ассоциативного метода, а не гипнотического как его коллега Йозеф Брейер, сыгравший большую роль в формировании и развитии идеи психоанализа. Одновременно выделим еще один важный момент. Личность З. Фройда-ученого неоднозначна и оригинальна особым стилем мышления. Он таков, что ассоциативный метод как научный прием находит рефлексивные обстоятельства своего генезиса и применения. Профессиональная и иная активность З. Фройда связана с тем, что З. Фройд-врач вынужден выдвигать естественно-природные основания при рассмотрении психической организации человека. Она в данном случае представляется как последовательные действия порождающихся, удовлетворяющихся, сталкивающихся, синтезирующихся, взамовытесняющихся влечений, среди которых приоритет принадлежит сексуальным. Последние являются движущей силой психико-потребительских ориентаций человека. Так – энергийно-реактивным (реакции) образом понимается психическая конституция индивида с точки зрения медицины, психологии. Однако, чтобы возникло движение в некоторой подобного рода системе, необходимо ввести что-то «чуждое» ей, иное, вызывающее противоречие, чтобы образовался «импульс», задающий ритмические действия, способные управлять доставшимся или предоставленным им однопорядковости. Следовательно, феномен сексуального, если его представить организующей силой, уже не обладает исключительно чувственно-телесными качествами (иначе он будет однозначен всем «родовым единицам» и не сможет «выскочить» из их однолинейности, чтобы стать направляющим моментом), а демонстрирует еще что-то такое, которое переступает психическое, покидает его пределы, метаморфируя в противоположную форму – «не-и-над-психическое». Механизмы, содержание последнего суть акты духовной сферы. Рассматривая психическое с образовавшейся возвышенной, духотворящейся высоты, З. Фройд здесь не может не позиционировать себя как философ. Таким образом, целостный исследовательский статус З. Фройда носит маргинальный характер, в котором ясно просматриваются «контуры» ассоциативного расположения в виде неразрывной связи универсально-философских и естественно-научных взглядов ее автора. Такой «интеллектуальной постановкой» австрийский ученый в профессиональной деятельности органично сочетает психологические процедуры и аналогичные им философские приемы, направленные на изучение, ис-целение (сохранение целостности) человеческого существа, которое согласно интенционально-экзистенциальной равно как и ощущающе-чувственной природе своей – противоречиво, ибо всегда находится в «зазоре» (М.К. Мамардашвили), «складке» (М. Хайдеггер) «между» законами природы и бытийными сферами. Какие подтверждения этому тезису мы можем найти в текстах З. Фройда? Специальных высказываний на этот счет не обнаружено. Однако косвенно вышеизложенный тезис не опровергается цитатой, в которой З. Фройд говорит о разработанном им синтетическом методе толкования снов: «Моя книга «Остроумие и его отношение к бессознательному» – прямое ответвление от «Толкования сноведений». Единственный друг, который тогда принимал участие в моей работе, заметил как-то, что мои толкования сноведений порой производят впечатление «остроты». Чтобы разобраться в этом впечатлении, я предпринял исследование острот и обнаружил, что суть остроты заключается в ее технических средствах, а они те же самые, что и способы «работы сновидений», то есть сгущение, смещение, обращение в противоположность, через самое малое и т. д.» [1; 62–63]. Таким образом, техника «смещения», выворачивающая «изнаночную» сторону того, что манифестируется, рождая общее пространство этих противовекторных способов, которые «до» случившегося совместного «сдвига» обладали самостоятельностью, позволительна и в основе своей – ассоциативна. Она становится, следовательно, в виде одного способа взаимопредпочтительных, диалектически противонаправленных тенденций, которые одновременно располагаются в порожденном пространстве друг друга, образуя сгустки того, что становится предметом профессионального интереса З. Фройда и «материалом», обнаруживаемым ассоциативной склонностью сознания.

Несмотря на то, что З. Фройд определяет психические явления детерминированными процессами, из вышеизложенных рассуждений становится ясно, что понятие детерминированности в психоанализе носит условный смысл. Чувственно-образная жизнь человека представляется как область, непосредственно связанная с бытийным содержанием. Именно такого рода «детерминированность» ведет к аффективным состояниям, которые эмоционально ориентированы на пределы, удерживающие целостность смысловых данностей индивидуального бытия личности. Вот как пишет З. Фройд о реализации творческих порывов Леонардо да Винчи: «На самом деле Леонардо не был бесстрастен; он не лишен был этой божественной искры, которая есть прямой или косвенный двигатель – il primo motore – всех дел человеческих. Но он превратил свои страсти в одну страсть к исследованию; он предавался исследованию с той усидчивостью, постоянством, углубленностью, которые могут исходить только из страсти, и на высоте духовного напряжения достигнув знания, дает он разразиться долго сдерживаемому аффекту и потом свободно излиться, как струе по отводящему рукаву, после того, как она отработала. На высоте познания, когда он мог окинуть взглядом соотношения вещей в исследуемой области, его охватывал пафос, и он в экстазе восхваляет величие этой области творения, которую он изучал, или – облекаясь в религиозность – величие ее Творца» [3; 67–68]. В предложенном отрывке сочинения З. Фройда ясно сказано о приоритетности «сторон», образующих единый ассоциативный механизм (свободно изливающийся, но направленный водный поток). Первичные смыслообразующие акты ориентированы на особого рода притяжение, связь с эмоциями человека.

Однако не может отрицаться тот факт, что психически-чувственная жизнь индивида способна абсолютизироваться и рассматриваться самостоятельным образом. Такая научно-исследовательская позиция также обнаруживается в психоанализе З. Фройда, когда необходимо прояснять смыслы, латентно представленные в искаженно-манифестирующем их невротическом поведении личности. В противном случае «со-крытое» как «вытесненное», по Фройду, станет постоянно взывать к себе «необъ-яснимым» беспокойством, всякий раз настойчиво возобновляющейся «причиной» до тех пор, пока по природе своей несокрытый смысл не предстанет в качестве отрефлексированного момента – события в персонально устроенной жизни. Именно о таком аспекте «первенства» психического относительно противоположного (не-психического) говорит З. Фройд в работе «По ту сторону принципа удовольствия».

Другим важным моментом при исследовании ассоциативных способов психоанализа З. Фройда является проясние понятия бессознательного. Область бессознательного также ассоциативно организована, ибо неразрывна с общими разноплановыми проявлениями представлений, переживаний индивида, регенерирующих их живую смысловую ткань. Карл Ясперс в своем фундаментальном труде по психопатологии так пишет о феномене «бессознательное» с позиции психоанализа З. Фройда: «Основа сознания должна мыслиться как бессознательное; существование бессознательного доказывается явлениями, происходящими в сфере сознания. Бессознательное – это и есть психическая жизнь в собственном смысле; оно может вторгаться в сознание, но не прямо, а через своего рода порог в виде сферы «предсознательного», где оно модифицируется «цензурой» [4; 650]. В этом тезисе К. Ясперс рассуждает как врач-ученый, стоящий на естественно-научных позициях при анализе психологических явлений – это понятно. Однако, если мы ближе познакомимся с текстами самого З. Фройда, то увидим, что бессознательное – «вытесненное побуждение» – не столько чувственные, психические состояния, сколько смысловые, которые по той или иной причине не смогли стать осознанными. Имеются в виду такие моменты, которые даются человеку в силе телесных ощущений, затеняющей своим аффективным напряжением познавательно-смысловую область, или скрывающей ее из-за интеллектуальной незрелости пациента, когда речь идет о периоде его детства. Та или иная причина искусственной стертости, неясности познавательного элемента целостного ассоциативного акта порождает «противодействие», энергия которого препятствует конституированию полноценной связи «смысл – его чувственный образ» как единый момент познания. Однако возможен обратный ход, когда смысловые структуры явлены, но они не сопряжены с адекватным чувственным опытом человека. Такие моменты носят характер получения «неживого» (формального) опыта. Он передан личности, которая, обладая силой творческого воображения, реконструирует опосредовано полученный опыт, одновременно переводя его в непосредственный, не задумываясь над теми искажениями, которые естественным образом сопровождают воссозданное. Такая «работа» также может навредить ассоциативным связям. Так или иначе, указанное выше «противодействие», по мнению З. Фройда, эмоционально истощает личность и «ищет замещенного удовлетворения окольными путями» [1; 33]. Учение о вытеснении стало основанием трактовки образования неврозов. А в нашем случае – основанием для объяснений коррозии ассоциативных связей или того, что препятствует их естественному происхождению, присоединяясь к механизмам, формирующим душевный порок или патологию. Разрушенная как целое ассоциация восстанавливается доктором З. Фройдом, но другой ассоциацией – той, которая непосредственно открыта и понятна агентам взаимодействия (пациенту и врачу). При этом совершенно безразличной представляется правда первой ассоциации, которая случилась искаженным образом. Ее может заменить «симулякр» – та реконструктивная «фальшь», что сыграет положительную роль лекарственного средства. Чем? Тем, что сфантазированные врачом причинно-следственные «блоки» сакральной проблемы пациента внесут ясность в персональную жизнь последнего и снимут с него (пациента) ответственность за то, что он самостоятельным образом не смог этого сделать. Занимаясь восстанавлением тонкости ритмического рисунка индивидуального существования, З. Фройд использует метод свободных ассоциаций, и этот прием врачебной практики в данном аспекте уже может быть принят как «детерминированный», или «причинно-следственный».

Остановимся на описании некоторых характеристик ассоциативного отношения, касающихся динамических сторон этого феномена: внешних конфигураций, их метаморфоз, гештальт-образов пр. Образность ассоциации оттачивается такими «синкопами», как цвет, звук, геометрическая форма, объем, плотность и т.д., немеханическим путем складывая их общую внешнюю органичность. Ее акценты неразрывно связаны с глубиной эмоционального переживания человеком какого-либо бытийного момента в виде незабываемого впечатления. О скрытом участии последнего в жизни любой личности З. Фройд пишет, приводя пример судьбоносных обстоятельств Леонардо да Винчи: «Неужели на жизнедеятельности Леонардо не должно было отразиться то, что его воспоминание сохранило как самое сильное впечатление детства? Это надо было бы ожидать. Если же взвесить, какие глубокие превращения должно претерпеть впечатление художника раньше, чем он сделает вклад в искусство, то надо именно у Леонардо требование точности доказательств свести к самым скромным размерам» [3; 94].

Выделение в качестве «стромы» чувственной компоненты ассоциативного механизма селекционируют яркие моменты, обстоятельства истории отдельного человека. Они организуются «фабульной» или, по-другому, – сюжетной стороной сознания. Это значит, что конструируемый опытный материал, подотчетный своему скрытому смыслу, в этом случае обнаруживается как «за-мысловатый», то есть представленный таким образом, чтобы возникла возможность проследить последовательность формирования штрихов, неповторимых страниц, играющих судьбоносную роль в автобиографической повести личности. В этом случае в памяти сохраняются в всегда-актуальном состоянии такие «сцены», «картины» опыта, которые логически и визуально позиционируют стоящий «за ними» смысл. Именно с таким повседневным материалом, закодированным в словах, габитусе, жестах своих пациентов, имел дело З. Фройд. При этом его интересовала не только сюжетная линия рассказа, описывающего глубину переживания тех «коллажей», «клипов», «сцен», автором и режиссером которых была сама повествующая о них личность, получившая психическую травму, но и сложная связь их между собой. Эти впечатляющие композиции встраивались в разноплановый бытийный материал и осуществляли скрытый перенос живой психической энергии давно пережитого в фактически (врèменный масштаб) оторванную от него натуральность «тут», «здесь». Механизм, о котором здесь идет речь, его естственно-искусственная возможность возрождаться с прежней силой («вновь-и-вновь») как переживаемое впервые, позволяет лицедействовать, что в «чистом» виде используется в сфере искусства. В связи с этим вспоминается высказанное удивление С. М. Эйзенштейна: «На какой-то из репетиций я случайно взглянул на лицо мальчугана, повадившегося ходить к нам в репетиционное фойе. Меня поразило, до какой степени на лице мальчика как в зеркале, мимически отражается все, что происходит на сцене. Причем не только мимика или поступки отдельного или отдельных персонажей, подвизающихся на подмостках, всех и вся в одновременности. Тогда меня в основном удивила эта одновременность» [5; 51]. Чем привлекательна для нас данная выдержка из печатной работы известного кинорежиссера? Извлеченная цитата подчеркивает и утверждает тезис, что ассоциативный механизм может менять собственные содержательные «полюса», не разрушая при этом целостность, порожденную в иных сюжетных линиях, символах, знаках, эмблемах и пр., ведь мальчик по-своему, на своем языке и в пределах своего жизненного опыта хорошо понимал то, о чем говорилось на сценическом языке. Это первое. Второе заключено в том, что сформированная ассоциация в пределах опыта одного человека порождает аналогии, со-отнесенные с множеством иных опытных полей, и может свободно «передаваться» другим агентам человеческого сообщества. В данном случае мысль рождает идею об едином сознании – таком, которым обладают все исторически действующие лица. О таком феномене сознания З. Фройд высказывается следующим образом: «Можно было исходить…из того, что относящееся к собственной душевной жизни относится и к жизни других. Психические действия приписывались ведь и другой личности, хотя непосредственно было неизвестно, как она сознает, и приходилось об этом догадываться, исходя из высказываний и действий. Но что верно для других, должно быть действительно и для собственной персоны. Если развить этот аргумент и сделать из него вывод, что собственные скрытые акты принадлежат также некоему второму сознанию, то приходишь к концепции сознания, о котором ничего неизвестно, бессознательного сознания, что вряд ли намного лучше, чем признание бессознательного психического [1; 35].

Возвращаясь к проблеме наличия в ассоциации механизма переброса сформированной однажды силы пережитых эмоций, «накала страстей» в любой актуально существующий момент, надо подчеркнуть, что он должен «перекрываться» (останавливаться) другим механизмом – таким, который вводит человека в состояние равновесия. Имеется в виду механизм катарсического «разрешения». В этот момент разоблачаются смыслы, длящие чувства далеких, «забытых» событий. Теневое наличие бытия – «кон-текст» любого настоящего актуального состояния личности. Скрытый характер смыслового поля сознания сформирован ускользающими (само-собою-разумеющимися) действиями, такого рода акты не рождают понимание на уровне, который можно обозначить вопросом: «как это произошло?». Проще сказать, в сознании существует нечто организованное, представляющее собой «порог» или «предсознательное» (К. Ясперс). Последнее – своеобразная причина, присоединяющаяся к тем, что формируют «вытесненное» – важное, но до поры «забытое» (смысл). Оно заброшено в пределы «горизонта» сознания человека таким образом, которым всегда болезненно напоминает о себе. На метафизическом уровне это происходит так, как описано у Ж.-Ф. Лиотара: «Забытое не перестает снова и снова напоминать о долге перед ним. Напоминать не о том, чем оно было и чем является, ибо оно ничем не было и не является, а напоминать о себе как о том, что не перестает забываться. И это то – и не понятие, и не представление, а некий «факт», Faktum: дело в том, что ты обязан, задолжал Закону, в долгу. Аффектация этого «факта» и преследуема (за) неуместностью» [6; 12]. В данном высказывании Ж.-Ф. Лиотара речь идет о такой общей для человечества стороне сознания, которая apriori знает, удерживает связь жизненных законов с нравственной, этико-эстетической – духовной насыщенностью мироздания. В этом случае природный материал становится одухотворенным, а дух – осуществленным. З. Фройд в своей практической сфере сталкивается с нарушениями таких взаимодействий, манифестируемые на уровне психики человека эмоциональным перенапряжением, которым питается истерзанный дух больной личности.

Далее. Загадочность ассоциации также состоит в том, что одна и та же «визуальность» (предмет, облик, цвет и т.д.) может быть со-отнесена с различными, даже противоположными смысловыми потенциалами. И наоборот, один и тот же смысл может аналогироваться в ассоциативных действиях различными образами, чувственными элементами. Так, З. Фройд пишет, что в выражении лица Моны Лизы – «прекрасной флорентийки» обнаруживаются как следы высокой и нежной любви, так и темного женского обольщения» [ 3; 95].

Более того, неоднозначный, подвижный облик героини известного полотна Леонардо есть сама ассоциация его автора. Это подтверждает факт, что удачно найденная связь необходимой идеи и ее воплощения воспроизводится художником и в символическом облике Иоанна Крестителя, и в общих чертах лиц Марии, св. Анны. Доказательства гипотезы, что великолепный портрет итальянки, представленный в Лувре, ассоциативен его автору, мы находим также в тех характеристиках, которые свойственны ассоциации («впечатленнность», «сюжетность», «забытое», «перенос» и т.д.), и которые описывает З. Фройд, фантазируя на тему о неразрывной связи художника и его творения: «Итак, могло быть, что Леонардо прикован был улыбкой Моны Лизы, потому что она будила что-то, уже издавна дремавшее в его душе, вероятно, старое воспоминание. Воспоминание это было достаточно глубоко, чтобы, раз проснувшись, больше его не покидать; его влекло постоянно снова его изображать (Выделено нами – М. О.). Уверение Петерса, что можно проследить, как лицо, подобно лицу Моны Лизы, вплетается с детства в ткань его грез, кажется правдоподобным и заслуживает быть понятым буквально» [3; 97]. С собственными вытесненными, или бессознательными состояниями Леонардо удается справиться художественно-эстетическими средствами, переводя «незабываемое» в шедевры живописного искусства, и тем устраняя психо-эмоциональные перегрузки трепетных переживаний реальных событий своего детского периода жизни. О том, что Леонардо нашел собственный способ устранять периодически возобновляющиеся в течение всей его жизни стрессовые переживания детства, указывает тот факт, что в дневниковых записях художника почти нет никаких высказываний об этом периоде, следовательно, отсутствовала потребность письменно освобождаться от разрушающих эмоций. Поэтому исследователям его творчества пришлось скудно описывать это время по дополнительным историографическим источникам (церковным документам, воспоминаниям учеников Леонардо да Винчи и др.), давая волю собственным бурным фантазиям на тему «детство Леонардо», что проявилось и в исследовании З. Фройда. Однако Фройд воссоздает особенности протекания детства художника, черпая «информацию» из живописного творческого наследия Леонардо, порождая собственные «симулякрные» конструкции, призванные подтверждать психоаналитическую концепцию. Проблемную зону своего детства Леонардо облекает в единичный глубокий символ-ассоциацию. «Один-единственный раз, насколько мне известно, – пишет З. Фройд, – Леонардо привел в одной из своих ученых записей сведения из своего детства. В одном месте, где говорится о полете коршуна, он вдруг открывается, чтобы предаться вынырнувшему воспоминанию из очень ранних детских лет: «Кажется, что уже заранее мне было предначертано так основательно заниматься коршуном, потому что мне приходит в голову как будто очень раннее воспоминание, что, когда я лежал еще в колыбели, прилетел ко мне коршун, открыл мне своим хвостом рот и много раз толкнулся хвостом в мои губы» [Там же; 74]. Напомним, ассоциативный акт должен осуществляться по собственным законам и правилам. Они таковы, что переживание его «сюжета» разрешается катарсическим образом, иначе сама ассоциация превращается в то, что З. Фройд называет «вытесненным». Без механизма, психологически разрешающего противоречие-связь идеи «и» какого-либо ее образного воплощения в демонстративных или разоблачающих правдивость действиях, рождается чувство «не-до-умения», что в целом создает перенапряжение мысли, направленной в конечном итоге на познание того, как такое возможно (метафизический аспект). «Катарсический» момент или что-то подобное ему в данном высказывании Леонардо формируют слова «кажется», «как будто», они интенционированы к заключению о правдивости подобного рода ситуации, о которой, с первого взгляда представляется, уверенно заявляет художник. З. Фройд склонен подтвердить эту правду либо как детское фантазирование относительно образа коршуна, либо как сознательное конструирование художником этого символа с учетом мифологического образа богини Мут, о которой высокообразованный Леонардо мог знать [Там же; 78]. В том и другом случае появляется ясность знания, следовательно, состоявшийся определенного рода катарсис. О гносеологической «схематике» образных представлений пишет и З. Фройд, однако она привязывается им к семиотике, кодирующей скрытый характер сексуальности человека [Там же; 83]. Главное здесь заключается в том, что необходимо всем видимым и напротив – невидимым метаморфозам, указывающим на одно и то же, придать «причинно-следственный» характер, несмотря на то, что оно по природе своей его не имеет. Такое, казалось бы, обескураживающее «приписывание», что одно следует из другого – не ошибка, а установление диалектической связи противоположностей, создающих множество свободных (спонтанных) действий ассоциативной конституции.

В заключение следует сказать, что экспликация и описание ассоциативного механизма как научного метода, который разрабатывал и использовал в своей практике З. Фройд, многоаспектны и не исчерпываются содержанием одной статьи. В целом можно отметить, что метафизический подход к феномену ассоциации, представленный в структурах психоанализа З. Фройда, выявляет универсальные основания – целостность сознания человека, а не только его психический уровень. Такая позиция «отражается» на прагматике, связанной с дальнейшим конструированием научного метода свободных ассоциаций. Феноменологическое исследование его основных структур, характеристик, способов проявлений позволяет содержательно развивать этот метод и расширять сферу его применения. Вышесказанное проблематизирует утвердившуюся в науке позицию, трактующую фройдову концепцию упрощенно, выделяя в ней лишь способы конституирования сексуальных влечений, нивелируя тем самым неоднозначность, креативность, загадочность человеческой природы.

Литература

1. Фройд З. Из плена разума//Бесстрашие истины. – М.: Вагриус, 2006.
2. Кант И. Критика чистого разума. – М.: Эксмо, 2006.
3. Фройд З. Леонардо да Винчи. Этюд по теории психосексуальности//Очерки по психологии сексуальности. – Харьков: Фолио, 1999.
4. Ясперс К. Общая психопатология. – М.: Практика, 1997.
5. Эйзенштейн С.М. Метод. – М.: Музей кино, Эйзенштейн-центр, 2002.
6. Лиотар Ж-Ф. Хайдеггер и «евреи». – С-Пб.: Axioma, 2001.