Настоящая статья представляет собой попытку приложить аппарат теории научно-исследовательских программ, разработанный И. Лакатосом на материалах физики, к анализу теорий общественного устройства, а именно теории демократии.

Как известно, историю науки Лакатос представлял как процесс постепенной смены одной исследовательской программы другой [4]. Подобная программа, по его мнению, состоит из твердого ядра – то есть набора неких краеугольных основополагающих для данной теории положений, которые запрещено в рамках данной теории ставить под сомнение – и пояса гипотез ad hoc, призванных защищать ядро от опровержения фактами, могущими дать для этого основания. Например, твердое ядро механики Ньютона – это его знаменитые три закона механики и закон всемирного тяготения. Гипотезы ad hoc – это гипотезы, более или менее удачно объясняющие опыты и наблюдения, которые якобы противоречат этим законам. Чтобы стало более понятна роль этих гипотез, приведу простой пример. Пусть в соответствие со следствием из физической теории величина, измеряемая в некотором опыте, должна быть равна некоторому значению. Однако по результатам измерений оказывается, что измеренное значение существенно отличается от предсказанного теорией. В соответствие с концепцией Лакатоса это вовсе не должно означать, будто теория ложна, так как наличие такого несоответствия можно объяснить какими-то неполадками в приборе, с помощью которого проводились измерения. Подобное объяснение и есть гипотеза ad hoc.

В структуру программы входят так же отрицательная и положительная эвристики. Отрицательная эвристика запрещает подвергать критике в рамках программы положения, составляющие ее твердое ядро. Положительная эвристика – это принципы, приемы исследований, проводимых в рамках данной программы. Например, в программе Ньютона одним из принципов положительной эвристики был следующий: «Планеты – это вращающиеся волчки приблизительно сферической формы, притягивающиеся друг к другу» [4, стр. 83].

В некоторый момент времени может существовать несколько научно-исследовательских программ, борющихся друг с другом. В ходе этой борьбы, как правило, на первый план постепенно выходит одна из них, остальные же оттесняются на периферию. Однако это вовсе не означает, что какая-то из них по прошествии некоторого времени не может оттеснить лидера – в этом коренное отличие теории Лакатоса от теорий К. Поппера и Т. Куна, трактующих те же вопросы.

Программа является теоретически прогрессивной (образует теоретически прогрессивный сдвиг проблем), если каждая новая теория, появляющаяся в рамках данной программы, имеет какое-то добавочное эмпирическое содержание по сравнению с более ранней теорией, то есть, предсказывает некоторые новые, ранее неизвестные факты. Программа будет эмпирически прогрессивной, если какая-то часть этого добавочного содержания является подкрепленной, то есть каждая новая теория действительно ведет к открытию новых фактов. Научно-исследовательская программа будет прогрессивной, если она и теоретически и эмпирически прогрессивна. Если нет – регрессивной. Таким образом, можно утверждать, что если программа – прогрессивна, то она достаточно успешно выполняет свои функции. Если регрессивна – то нет. Прогрессивный сдвиг как правило обеспечивается изменениями в положительной эвристике.

Как я уже говорил, теория Лакатоса была построена прежде всего на основе анализа развития физики, физических теорий. Физические же теории дают и лучшие ее иллюстрации. Однако вполне правомерно применение ее и для анализа развития и смены теорий гуманитарных наук (точнее, в терминологии Лакатоса, научно-исследовательских программ)[1]. Думаю, эта сфера даст не менее интересные ее подтверждения и, что самое важное, именно для этой сферы применение данного теоретического аппарата (то есть, аппарата, предоставляемого теорией Лакатоса) может дать очень важные теоретические и практические результаты.

Далеко не последнее значение в этом контексте имеет научно-исследовательская программа, часто называемая теорией демократии.

Думаю, вполне уместно говорить о том, что это именно научно-исследовательская программа. Во-первых, из-за ее глобальности, обширности – ведь на сегодня существуют десятки, если не сотни разнообразных теорий демократии (как существует множество физических теорий, для которых механика Ньютона является «материнской»). Во-вторых, ее возраста: как известно, первые теории, которые трактовали демократическое общественное устройство, появились тысячи лет назад (хотя в том виде, в котором она существует сейчас, она зародилась в 18-м веке – об этом ниже). В-третьих, из-за того, что данное множество теорий образуют единый комплекс, имеющий структуру, которая, по мнению Лакатоса, присуща именно научно-исследовательской программе. Остановимся на этом немного подробнее.

Что составляет «твердое ядро» данной программы? По Лакатосу, ядро – это всегда достаточно небольшое число положений, причем положений хорошо известных и относительно простых. Думаю, для того, чтобы определить, какие положения образуют ядро данной программы, мы можем смело воспользоваться словарем. Итак

«Демократия (греч. Δημοκρατία – «власть народа», от δῆμος – «народ» и κράτος – «власть») – вид политического устройства государства или политической системы общества, при котором единственно легитимным источником власти в государстве признается его народ. При этом управление государством осуществляется народом либо напрямую (прямая демократия), либо опосредованно, через избираемых представителей (представительная демократия). В современной политической науке термин "демократия" употребляется как для обозначения теоретической идеальной модели (нормативный подход), так и для описания реально существующих государственных систем в странах, где политический процесс относительно полно отвечает требованиям, предъявляемым к демократии как идеалу (эмпирический подход).

Главным признаком демократии является законодательно обеспеченные выборные формы как пропорционального представительства во власти (коллективный орган) так и авторитарного представительства… (президент), и обязательного наличия любых форм неотъемлемых прав граждан, несущих в себе механизм защиты интересов меньшинств.

Главная формула понятия демократии… заключена в формулировке «Права и Свободы Человека и Гражданина» где «Права» являются категорией законодательно-регулируемой свободы, а «Свободы» – формой свободы необходимой для бытового использования и прямо нерегулируемых законодательством, но являющихся неотъемлемой частью Концепции Общества закрепленной в Основном Законе» [2].

Вот еще в том же духе, только короче: «На всем протяжении истории демократические государства различались между собой. Тем не менее они имеют следующие общие черты:

• признание народа источником власти, сувереном в государстве

• равноправие граждан как исходное социальное состояние

• подчинение меньшинства большинству при принятии решений и их выполнении

• выборность основных органов государства» [3].

Отрицательная эвристика данной программы, очевидно, запрещает ставить под сомнение (естественно, в рамках программы) эти положения, как каждое в отдельности, так и все вместе.

Прежде, чем перейти к рассмотрению положительной эвристики демократической программы, необходимо сделать некоторые уточнения относительно того, что следует считать прогрессивным сдвигом проблем в случае теорий, касающихся общественного устройства, в том числе и теории демократии.

Практически все политологические теории начинались с создания некой идеальной модели общества или государства. Эта модель базировалась на каких-то абстрактных принципах. Например, справедливости, равновесия и т.п.[2]. Эта модель затем – не важно, насколько быстро, не важно, самим ли ее автором – начинала внедряться в жизнь. В результате этого внедрения общество определенным образом трансформировалось. Естественно, поскольку создатель модели не был всеведающим человеком, а ее «воплощатели» не всегда точно его понимали, модель никогда не могла быть воплощена идеально, или же просто не учитывала многих важных факторов. Короче говоря, рано или поздно становилось ясно, что все получилось далеко не так, как планировалось. Здесь могли быть два варианта. Первый: система, в основу которой была положена данная модель, оказывалась жизнеспособной и в той или иной мере удовлетворяющей абстрактным принципам, положенным в основу модели. Второй: система оказывалась нежизнеспособной (хотя абстрактные принципы, лежащие в основе модели, и не были дискредитированы). В первом случае дальнейшая работа ученых (не обязательно создавших первоначальную модель) состоит в том, чтобы определить, либо в чем модель не совсем верна (например, определить, какой параметр не был учтен), либо в чем именно модель не была до конца реализована (реализована неправильно или не совсем правильно) и почему. Эти изыскания могли приводить к созданию новой модели, являющейся более или менее серьезной модификацией старой. Эта новая модель могла так же в свою очередь быть использована для дальнейшей перестройки тех или иных институтов, механизмов и проч. Потом начинался новый цикл коррекции модели. И так далее, и так далее. Все это лично мне напоминает переправу через реку, когда известно, куда примерно нужно плыть, однако течение все время сбивает с нужной траектории и приходится вносить определенные поправки[3].

Во втором случае, то есть, когда система, построенная на основе модели, оказывается нежизнеспособной, начинается работа по созданию принципиально новой модели, базирующейся на тех же абстрактных принципах. Либо сами принципы подвергаются пересмотру…

Можно ли утверждать, что абстрактные принципы должны быть включены в ядро программы? Скорее всего, нет. Эти же принципы вполне могут стать базовыми для совсем другой программы, программы, имеющей совсем другое ядро.

Очевидно, что по отношению к теории демократии нормативная ее часть – это первоначальная базовая модель и модели, так или иначе на ней основывающиеся. Все они рисуют идеальное демократическое общество.

Эмпирическую часть образуют теории, которые описывают и анализируют то положение вещей, к которому привели попытки реализации вышеупомянутых моделей.

Так как же следует понимать прогрессивный сдвиг проблем в случае теорий лучшего общественного устройства вообще и теории демократии в частности? Думаю, что здесь следует ввести разграничение с учетом наличия нормативной и эмпирической частей теории. В случае эмпирической части прогрессивный сдвиг проблем понимается точно так же, как и в естественных науках. По отношению же к нормативной части ситуация будет обстоять так. Поскольку нормативная часть теории включает в себя своим важнейшим компонентом описание желаемого состояния общества, о прогрессивном сдвиге проблем (по отношению нормативной части) следует вести речь тогда, когда реализация соответствующей модели приводит к такому состоянию общества, которое в наибольшей степени отвечает данному описанию.

Каждая новая модификация базовой модели будет прогрессивной (будет давать прогрессивный нормативный сдвиг проблем), если она будет способствовать при своем воплощении все большему соответствию общества описанию, даваемому базовой моделью. Соответственно положительной эвристикой в этом случае будет комплекс методов, способствующих достижению такого состояния общества.

Важный момент, касающийся этого вида прогрессивного сдвига проблем тот, что увидеть сдвиг, ощутить его часто можно только через значительный промежуток времени после начала воплощения в жизнь тех или иных рекомендаций базовой нормативной теории.

Важным представляется вопрос о соотношении нормативной и эмпирической частей теории демократии. Очевидно, что при ее зарождении массовая доля первой значительно больше второй. Почему это так вполне понятно, поэтому я не стану на этом останавливаться. По мере развития теории, точнее, по мере ее воплощения соотношение массовых долей существенно меняется: нормативная часть практически не увеличивается, а эмпирическая разрастается. Твердое ядро программы образовывают, скорее всего, положения первоначальной базовой модели, то есть первоначальной нормативной теории. Их я перечислил выше.

Перейдем теперь к поясу защитных гипотез. Здесь мы наблюдаем интересную ситуацию. Поскольку гипотезы ad hoc призваны объяснить несоответствие тех или иных фактов теории, генерацию таких гипотез обеспечивает только эмпирическая часть рассматриваемой нами исследовательской программы (коль скоро факты – это область опыта). В этом состоит одно из важнейших отличий данной программы от естественнонаучных программ.

По каким признакам можно судить, что возможности той или иной программы на исходе? Как уже говорилось, об этом свидетельствует то, что программа не обеспечивает прогрессивного сдвига проблем. Однако это слишком общий, абстрактный критерий. Его трудно применять на практике. Более эффективен другой. А именно: судить о том, что программа начинает исчерпывать свой ресурс можно по стабильному увеличению количества генерируемых гипотез ad hoc. Но за генерацию таких гипотез в интересующем нас случае отвечает эмпирическая часть теории. Главная же задача эмпирической части – анализ конкретных способов реализации положений нормативной части программы, а точнее, поиск причин, по которым те или иные из этих положений не «сработали».

Интересно отметить, что чаще всего нормативную часть теории, программы демократии развивали и развивают философы и политологи. Наоборот, эмпирическую – социологи. За последние 50-60 лет серьезные труды по теории демократии чаще всего писали именно эти последние. О чем это свидетельствует? Вывод очевиден: о наличии большого количества фактов, которые заставляют приспосабливать, «приноравливать» базовую нормативную теорию к реальности, или, точнее, приспосабливать реальность к теории. Конечно, это далеко не всегда делается с помощью гипотез ad hoc, однако обойтись без них такое приспособление, как правило, не может.

При всем при этом нормативная часть теории за последнее столетие практически не развивалась, новые или хотя бы модернизированные старые нормативные теории демократии практически не появлялись.

Эти факты, на мой взгляд, свидетельствуют только об одном: теория демократии как научно-исследовательская программа во многом исчерпала себя, перестала давать прогрессивный сдвиг проблем. В этой связи было бы правильнее назвать известную книгу Ф. Фукуямы не «Конец истории», а «Конец демократии». Не как политической системы разумеется, а в вышеприведенном смысле, то есть, как научно-исследовательской программы.

То, что демократия как программа себя исчерпала вообще-то не означает, что в ближайшем будущем так называемые демократические режимы начнут рушиться или даже приходить в упадок. Вполне возможно, что они просуществуют еще долго. Не берусь судить насколько. Возможно столетия. Однако собственно теория будет все больше и больше вязнуть в «контрпримерах», а количество гипотез ad hoc множиться и множиться. Все меньше и меньше серьезных ученых будет посвящать себя разработке теории демократии. Так же следует ожидать появления новой, конкурирующей программы (программ). Совсем не обязательно, чтобы это была совершенно уж модерная теория. Вполне возможно, что в не столь отдаленном будущем мы увидим возрождение какой-то из давних (например, уже сейчас наблюдаются попытки возрождения элитизма). Эта программа (программы) начнёт постепенно оттеснять теорию демократии на периферию.

И еще несколько заключительных вопросов.

Какое время может существовать программа, точнее, сколько времени проходит от ее зарождения до ее оттеснения другими программами? Каково время ее активности? Одинаково ли оно для всех программ или для каждой свое? Насколько сильно может трансформироваться базовая модель программы с течением времени?

Я склонен считать, что по крайней мере для теории демократии основная базовая нормативная модель только одна, та, которая сформировалась в 18-м веке в основном в трудах Руссо, Монтескье и проч. Все последующее время ушло на ее «внедрение» и создание пояса защитных гипотез. Поскольку сейчас научно-исследовательская программа демократии, судя по всему, вступила в фазу стагнации, можно предположить, что время жизни данной программы – около 200 лет. Вряд ли эта цифра является «магической». Вполне возможно – и так, вероятно, и есть – что у других программ будет совсем другое время активной «жизни». В отличие от некоторых исследователей, я не склонен думать, что современная демократия – демократия как политическая система – суть продолжение античной демократии или военной демократии варваров. Я считаю, что это вполне самостоятельный проект, возникший именно в 18-м веке, теоретическим выражением, оформлением которого и послужила рассмотренная исследовательская программа.

И еще одно замечание. Возможно, термин «научно-исследовательская программа» кому-то покажется не совсем удачным по отношению к теории демократии, поскольку как следует из всего вышесказанного, это программа не столько исследования, сколько преобразования реальности. Однако для того, чтобы сохранить некое единообразие, преемственность терминологии, а так же потому, что исследовательский момент здесь так же безусловно присутствует, я счел возможным никак этот термин не корректировать.

И последнее. Считаю необходимым заметить, что данная работа носит совершенно формальный характер (именно поэтому она так невелика по объему), те или иные выводы делаются на основе анализа структуры теории демократии. Анализ сущности демократии здесь полностью отсутствует, никаких оценочных суждений я не выношу.

 

Литература

 

1. Гурова И.П. Конкурирующие экономические теории. – Ульяновск: УлГУ, 1998. – 180 с.

2. Демократия//http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%B5%D0%BC%D0%BE%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%B8%D1%8F

3. Демократия: теория и реальность//http://www.nuru.ru/polit/005.htm

4. Лакатос И. Методология исследовательских программ/Пер. с англ. – М.:ООО «Издательство АСТ»: ЗАО НПП «Ермак», 2003. – 380 с.

 

 

 

---

[1] Обзор работ, в которых нечто подобное было сделано в отношении экономических теорий, можно найти в [1].

[2] В случае с теорией демократии этими принципами будут, очевидно, принципы свободы, равенства и братства.

[3] Естественно, на самом деле отношение между моделью и реальностью гораздо сложнее, чем я описал. Ведь модель может создаваться не только априори, но и во многом основываться на действительно существующих государственных и социальных системах. Вспомним хотя бы теорию идеального государства Платона, построенную в значительной своей части по образцу общественного устройства Спарты. Однако для целей данной статьи вполне достаточно такого несколько упрощенного описания.

sty�%mo`��:yes'>  Носков В.А. Политико-культурная эволюция российского общества: (Социально-философский анализ). Белгород, 2001; Трушков В.В. Общество и отечественная политическая культура. ХХ век. 2001; Стризое А.Л. Политика и общество: Социально-философские аспекты взаимодействия. Волгоград, 1999; Общественные перемены и культура мира: Парадигмы согласия. М.,1999; Глебова И.И. Политическая культура России6 образы прошлого и современность. М., 2006; Власть: экономика, политика, культура, М., 2007.

 

[3] См. Кудрина Т. Политика и культура. М., 1993.

dent:3-�%p;`��l0 level1 lfo1; tab-stops:list 53.45pt'>6. количество кошек уменьшается, и появляются мыши;

 

7. мыши прогрызают бочки;

8. у бондарей появляется много заказов, и они становятся богаче (7).

Однако источником лакунарности являются не только актуальные, но и исторические факторы бытия личности, социума. Историческая память в своих различных проявлениях также служит источником разного понимания одних и тех же явлений. Поскольку историческое сознание гетерогенно, то у разных социальных групп и индивидов осознание исторического прошлого, опыта будет происходить по-разному. Влияние социальных интересов на этот процесс может быть столь различно, что детерминация прошлым может оказаться крайне неожиданной. Так, многие сторонники «возрождения корней» собственной культуры часто не подозревают, что обращение к прошлому также чревато варваризацией. «Красные» и «белые», «западники» и «почвенники» являются столь различными носителями исторической памяти, что между ними пролегает глубокая пропасть непонимания и исторической вражды.

Нельзя не сказать о влиянии внутрисубъективных факторов на возникновение лакун. Речь идет о том, что степень, глубина осознания тех или иных явлений могут коренным образом дифференцировать индивидов, социальные группы. Не говоря о том, что на понимание реалий и ситуаций могут влиять такие факторы как элементарная информированность или неинформированность. В условиях современного мирового финансового и экономического кризиса сложились разные позиции: от отрицания самого кризиса, до признания его как самого глубокого и масштабного в прошедшей истории. Ясно, что с точки зрения ментально-смысловой эти индивиды находятся как бы в разных измерениях. Субъективно-личностная позиция по отношению к любой ситуации может сильно влиять не только на ее понимание, но и на ее признание. Поэтому лакуны могут носить как социальный, так и индивидуально-личностный характер.

С точки зрения ценностной мировоззренческие лакуны также могут различаться. В зависимости от вида ценностей это могут быть эстетические, нравственные, религиозные, политические, правовые лакуны.

Наиболее ярко национально-специфические особенности проявляются через эмоции.

Эмоции и эмоциональные оценки в своей непосредственности наиболее чутко реагируют на культурные различия. Вербализация эмоциональных смыслов способна рационализировать и идеологизировать эти различия. Компаративная методика изучения фразеологических коррелятов разных языков показывает, что лакунарными могут быть все семантические компоненты, характерные для фразеологических единиц в разных языках (8). Например:

I’ll eat my boots «даю голову на отсечение»;

Not room to swing a cat (очень тесно) «яблоку негде упасть»;

Under the rose «по секрету, тайком» (роза – символ молчания в древнем Риме);

On Shank’s pony «на своих двоих»;

По мнению В.И. Шаховского, эмоционально-культурные концепты, будучи национальными по духу, часто непереводимы на другие этнокультурные планеты, что и объясняет их лакунарность. Эта лакунарность ощутима как в сфере человеческих эмоций, так и в способах и средствах их выражения (9).

Взаимодействие разных культур всегда сопровождается эмоциональными модальностями, и знание культурно-вариативных правил этих модальностей речевыми партнерами непосредственно влияет на эффективность их общения. В эти правила входят такие базовые знания, как знания об индивидуальном эмоциональном дейксисе и национально-этническом тренде речевого партнера. Так, например, у всех американцев доминирует патриотизм, гордость за свою страну, чувство превосходства над другими народами, которые не всем нравятся, но которые необходимо учитывать в общении с ними во избежание «эмоционального удара» по ним или от них (10).

 Интересным будет следующее наблюдение. Если сравнивать Америку и Россию по общенациональному индексу, то первое, что бросается в глаза, - это эмоциональная стабильность в одной стране и эмоциональная разбалансировка в другой. Это первый экстралингвистический контраст в сфере эмоциональной жизни русских и американцев, влияющих на их речевое поведение: самоуверенные, снисходительные, радостные интонации американцев контрастирующие с раздраженными, неуверенными, горестными у русских (11).

Вступая в контакт с «чужой» культурой, инокультурным текстом, реципиент осознанно и неосознанно оценивает ее в «кодах» своей культуры. Этим априорно закладывается основа для неадекватного распредмечивания специфических особенностей «чужой» культуры. Они могут быть либо неадекватно интерпретированы реципиентом, либо вовсе не поняты. Все, что в инокультурном тексте реципиент заметил, но не понимает, что кажется ему странным и требующим интерпретации, служит сигналом присутствия в тексте национально-специфических элементов культуры, т.е. лакун.

Неумение определить назначение объекта, подмена одного понятия другим – аналогичным – приводит к серьезным коммуникативным просчетам. Американская учительница, прожившая несколько лет в России, рассказывает: I bought a venick (birch branches with leaves for the banya) at the market. I thought they were bay leaves and put them in my soup for a year. At least they aren’t toxic! (12) – Я купила веник (березовые ветки с листьями для бани) на рынке и подумала, что это лавровые листья и добавляла их в суп в течение года. По-крайней мере, они не ядовитые. 

Одним из ярких примеров межкультурного непонимания стала ситуация, связанная с Н.С. Хрущевым. Когда в разгар холодной войны Хрущев приехал в США, он приветствовал представителей прессы, потрясая сцепленными над головой руками в знак дружбы между народами. Американцы интерпретировали этот жест в соответствии со своими культурными установками как символ победы, поэтому пресса истолковала смысл жеста как намерение СССР одержать верх над США (13).

Факторы лакунарности лежат на стыке ряда разнородных явлений, поэтому их иногда трудно собрать воедино. Первый фактор – это познавательный фактор. Гносеологически лакуны могут быть обусловлены проблемами, противоречиями, парадоксами процесса познания. Когда средневековые схоласты пришли к формулировке парадоксов о всемогуществе Бога («Может ли Бог создать такой камень, который сам не поднимет?»), то эта тупиковая ситуация означала, что в структуре западноевропейского средневекового мировоззрения наметился кризис. Он был обусловлен тем, что главный объект средневекового мировоззрения – Бог – превратился в лакунарное явление. Хотя об этом подозревали на начальной стадии, когда утверждали «Верую ибо абсурдно» (Тертулиан). Однако формулировка этого факта в виде логического парадокса означала, что в рациональной картине мира Всемогущему субъекту места нет. Это не исключает его наличия в религиозной картине мира, построенной на иных принципах. Но данный факт будет означать, что рациональная и религиозная картины мира несоизмеримы. Индивиды ‑ приверженцы таких картин мира, живут как бы в разных гносеологических и социокультурных мирах, и между ними существует проблема понимания/непонимания ‑ несоизмеримости картин мира. В определенных социальных условиях, условиях мировоззренческой конкуренции это непонимание становится источником конфликтогенности, ведет к социальным раздорам.

 

Литература

1. Владова И. Актуальные интегральные и дифференциальные процессы, наблюдаемые при создани текста перевода. Мапрял 2002 VIII международный симпозиум. Велико Търново, 2002. – С. 274.

2. Сорокин Ю.А., Марковина И.Ю. Опыт систематизации лингвистических и культурологических лакун: Методологические и методические аспекты // Лексические единицы и организация структуры литературного текста: Сб. науч. тр. – Калинин, 1983. – С. 23.

3. Смирнягин Л.В. Регионы США. М.:Мысль, 1989. - С.30.

4. Баранов А.В. Политико-культурные лакуны Юга России (сравнительный анализ).// Регионалистика и этнополитология/ Редкол.: Р.Ф.Туровский (отв. Ред.) и др.- М.:Российская ассоциация политической науки (РАПН).

5. Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2008. – 343 с. (Современная российская политическая наука).- С. 139-140.

6. Мещеряков А.Н. Книга японских символов. Книга японских обыкновений. – М., 2007. – С. 45.

7. Орлянская Т.Г. Национальная культура через призму пословиц и поговорок. // Вестник МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. – 2003. - № 3. – С. 30.

8. Шаховский В.И. Лингвистическая теория эмоций. – М, 2008. – С 341.

9. см. Томашева И.В. Эмотивная лакунарность художественного текста: Дис. канд. филол. наук. – Волгоград, 1995.

10. Шаховский В.И. Лингвистическая теория эмоций. – М, 2008. – С 290.

11. Там же. – С. 299

12. Леонтович О.А. Русские и американцы: парадоксы межкультурного общения. – М., 2005. – С. 125.

13. Леонтович О.А. Введение в межкультурную коммуникацию. – М., 2007. – С. 258.