Троицкий Виктор Петрович

Библиотека истории русской философии и культуры

«Дом А.Ф. Лосева», Москва

старший научный сотрудник

Troitskiy Victor Petrovich

The Library of Russian Philosophy and Culture

“The Losev House”, Moscow

senior researcher

 

E-mail: vicpetro10.11@mail.ru

УДК 140

Тезаурус философского языка А.Ф. Лосева

 

Аннотация: В статье рассмотрены некоторые особенности философского языка «раннего» А.Ф. Лосева, дается сводка определяющих свойств тезауруса (основных языковых выражений и структур связей между ними) этого языка. Отмечается подчеркнуто выводной, дедуктивный характер всех ключевых понятий, используемых философом, в общей структуре тезауруса выделяются триадный, тетрадный и пентадный принципы (неоплатонические по происхождению), а сам тезаурус характеризуется как глобально-семиотический с принципиальным различением понятийных «серий» по смысловой горизонтали (где понятия сохраняют свойства «именуемой сущности») и смысловой вертикали (здесь понятия дифференцируются по задающей структуре «эйдоса»).

Ключевые слова: А.Ф. Лосев, философский язык, тезаурус, дедукция понятий, семиотический принцип, эйдос и его структура.

Работа выполнена при поддержке РГНФ, код проекта 14-03-00376.

Thesaurus of the A.F. Losev’s philosophical language

Summary: The article describes some features of «early» philosophical language of A.F. Losev, summarizes the defining properties of a thesaurus (basic language expressions and structures of relationships between them) of the language. The pin, deductive nature of all key concepts used by a philosopher is underlined here, the general overall structure of the thesaurus involves triad, tetrad and pentad principles (Neoplatonic in origin), and the thesaurus is characterized as a global-semiotic with the fundamental distinction between conceptual «series» in the sense (semantic) horizontal (where concepts retain “the called essence») and the semantic vertical (here the concepts are differentiated in order to the defining structure of «eidos»).

Keywords: A.F. Losev, philosophical language, thesaurus, deduction of concepts, semiotic principle, eidos and its structure.

Тезаурус философского языка А.Ф. Лосева

Философский язык в работах 1920-30-х годов, т.е. «раннего» А.Ф. Лосева – особый. Автор использовал в своих исследованиях и через то предложил (передал) современному мыслящему сообществу весьма непривычную, хотя и не слишком новую систему философских понятий и категорий. Чтобы адекватно воспринимать знаменитое «восьмикнижие», приходится отказываться от многих стандартных (привычных) понятий, таких, к примеру, как «пространство», «время», «вещь», «число», «имя», «миф», и взамен брать их заново переопределенными в авторской аранжировке, в авторской системе. Система эта, повторим, не является абсолютно новой, и сам Лосев прямо указывал свою зависимость, скажем, от античных неоплатоников или Николая Кузанского. Однако она принципиально отличается от современных философских систем выражения.

Ниже будем говорить, тем самым, о характерных особенностях лосевского тезауруса – того базового множества языковых выражений, обозначающих основные объекты философской теории, их свойства и отношения, с указанием смысловых связей между выражениями.

В целом, как нам представляется, следует подчеркнуть выводной, дедуктивный характер всех ключевых понятий, используемых философом, в задании структуры тезауруса указать триадный, тетрадный и пентадный принципы (неоплатонические по происхождению), а сам такой тезаурус характеризовать как глобально-семиотический с принципиальным различением понятийных «серий» по смысловой горизонтали (где понятия сохраняют свойства «именуемой сущности») и смысловой вертикали (здесь понятия дифференцируются по задающей структуре «эйдоса», предельно строго описанного).

Кратко опишем тезаурус философского языка «раннего» А.Ф. Лосева.

По Лосеву, всякий объект мысли следует рассматривать диалектически, и универсальная последовательность такого рассмотрения предполагает четыре основных этапа, в целом образуя фундаментальную «четверку», или тетрактиду. Структуру тетрактиды опишем по тексту вступительной части (глава «Основные определения») книги «Диалектика художественной формы» (1927)[1]:

первое начало, Одно, или сверх-сущее, перво-единое, нечто В-себе, «ни на что более не делимая индивидуальность и сплошность», которая «выше границ, выше очертания, выше смысла, выше знания, выше бытия» и потому суть «потенция всех вещей и категорий»;

второе начало, Одно сущее (или просто Сущее, или же Многое), нечто Для-себя; когда Одно полагает себя и, следовательно, «отличается от иного, очерчивается в своей границе, осмысляется, оформляется», оно «стало чем-то определенным и, значит, бытием», это – уже «та единичность, которая дана как раздельная множественность»;

третье начало, Становление, нечто В-себе-и-для-себя, синтез двух предыдущих начал как «чистой бытийственности» и «принципа множественной бытийственности»; если «второе начало есть абсолютная координированная раздельность», т.е. этап логического расчленения, то третье начало «есть сплошность и непрерывность становления в сфере этой раздельности», т.е. этап уже алогического расчленения;

четвертое начало, Ставшее, или Факт, нечто Для-себя-и-для-иного, результат неизбежного оформления Становления; поскольку «всякое диалектическое определение совершается через противопоставление иному и последующий синтез с ним», здесь таким противопоставлением завершена вся последовательность: как иное, принимая на себя Одно, становится Многим и как иное, принимая на себя, далее, Многое, превращается в Становление, так в очередной раз иное, принимая на себя Становление, «необходимейшим образом» есть Ставшее.

Здесь первое начало, Одно, как «сверх-сущее», не является ни понятием, ни категорией, и собственно бытийную триаду образуют последующие начала – Одно сущее, Становление и Ставшее.

На этом изложении мы остановились только ради краткости. В других частях «восьмикнижия» базовая тетрактида (и триада) и их составляющие трактуются много подробнее, с напряженным вниманием к малейшим нюансам на каждом шаге мысли и обширными экскурсами в первоисточники данного построения – а это, прежде всего, диалоги Платона вместе с  обширными комментариями к ним у неоплатоников Плотина и Прокла.

Рассмотрим тетрактиду (триаду) подробнее. Пока в ней выявлен только общий состав, да еще известно, что первое начало тетрактиды, Одно, в принципе не подлежит расчленению и потому не имеет внутренней структуры.

Первой действительной структурой, описывающей смысл в тетрактиде, является структура второго начала, Сущего. Память о пра-соприкосновении Одного и иного сохраняется здесь в изображении на языке новых фундаментальных категорий, составляющих базовую пентаду. Как и прежде, изложим это построение по краткому конспекту «Диалектики художественной формы»[2].

Необходимая фиксация Одного, или переход от Одного к Многому невозможны без различения, следовательно, второе начало должно содержать, собственно, категорию различия. Но Многое не есть просто разное, это Многое как таковое несет на себе смысловую энергию целого, а целое должно пребывать в своих частях. Следовательно, части Многого должны не только различаться друг от друга, но и быть тождественны. Необходима также категория тождества. Обе категории при этом фиксируются абсолютно равноправно, вне всякого подчинения (нет никакого следования «одна за другой») в единой совокупности самотождественного различия.

Но различать и отождествлять можно лишь то, что положено как покоящееся – так постулируется категория покоя, – с возможностью перехода от одного покойного состояния к другому покойному состоянию, чтобы засвидетельствовать их различие, тождество и самотождественное различие. Следовательно, необходима категория категориального же движения. Как и в случае первой пары фундаментальных категорий, новая пара диалектических антагонистов образует единый подвижной покой. (Замечание из области чувства языка: Лосев предпочитает говорить «подвижной», а не «подвижный», что является, конечно, проявлением индивидуальной стилистики; таково же и предпочтение перед конструкцией «покойное движение», которая содержательно эквивалентна «подвижному покою»).

Наконец, совокупное обстояние и акта мысленного полагания, потребовавшего подвижного покоя,  и связанных с ним категорий различия и тождества (самотождественного различия) дает самоё оформление Сущего, требует категории единичности. Эта пятая категория как бы обнимает и скрепляет воедино остальные четыре категории, с чем и образуется пентада – единичность подвижного покоя самотождественного различия.

Такая пентада как «целая система диалектических антиномий, раскрывающих всю сущность отношения, царящего между целым, единичным, многим и частью», получает у Лосева название смысл, или число как потенция, или число в широком смысле слова, или эйдос в широком смысле слова. В этой терминологической связке вполне запечатлены, конечно, следы пристального внимания автора к пифагорейской и платонической традициям. Но отдана также и немалая дань современному автору феноменологии (Гуссерль).

В пределах второго начала пентада получает ряд спецификаций (то же самое сказать – второе начало  заполняется спецификациями пентады) в зависимости от того, на какой из элементов пентады ставится «логическое ударение». Тем самым любая часть пентады может рассматриваться в окружении, «в свете» всех прочих ее частей и мы, таким образом, получаем, что единичность подвижного покоя самотождественного различия, рассмотренная специально с точки зрения

а) самотождественного различия – это топос, или фигура,

б) подвижного покоя – это схема, или множество в смысле Кантора, или число в узком смысле слова,

в) единичности – это, собственно, эйдос в узком смысле слова.

Для ясности повторим  в развернутой форме, к примеру, вторую философскую формулу: число есть единичность подвижного покоя самотождественного различия, рассмотренная с точки зренияподвижного покоя.

Система начал представляет собой последовательное развертывание Одного (первого начала) в сферах второго и последующих начал по принципу «парадейгмы» или, как позднее переводил этот платонический термин Лосев, по принципу «порождающей модели»[3]. Всякая категория последующего начала воспроизводит на своем «материале» (кавычки – потому как речь идет еще о дофизическом субстрате) категорию предыдущего начала, так что та является для нее такой «моделью», и каждая категория в составе любого начала выступает как воплощение, отражение общей «порождающей модели», Одного. Поскольку же категории второго начала обрели еще спецификацию посредством пентады, последующие начала, третье и четвертое также получают еще и пентадную обработку.

Теперь диалектическую систему лосевского тезауруса, или периодическую систему начал по Лосеву[4] можно представить как своеобразную пентадную модуляцию триады.

Для иллюстрации принципа построения системы приведем диалектическое «прочтение» вторых строчек по каждому из начал тетрактиды:  для Одного сущего это было, как сказано выше, «число», для Становления «число» предстает как «время», т.е. «единичность подвижного покоя самотождественного различия, данная как подвижной покой в рассмотрении его с точки зрения его алогического становления», или, что то же, время – «алогическое становление числа», а на уровне Ставшего, в свою очередь, предстает «движение» как «такая инаковость времени, где последнее выступает в качестве гипостазированного факта»[5].

Поучительно сопоставление данной системы с известной «системой» категорий Аристотеля. Казалось бы, можно говорить о существенном их пересечении. Если брать перечень «основных родов бытия» из трактата «Категории» Аристотеля и сравнивать с номенклатурой из лосевского тезауруса, то можно обнаружить совпадения по четырем позициям («количество», «качество», «место», «время») или даже по шести, – если «сущность» у Аристотеля приравнять в целом ко второму началу у Лосева, к Сущности, а «положение» у Аристотеля – к «пространству». Добавляя категорию «движения» из «Метафизика», –  ее нет в «Категориях», – число совпадений можно довести до семи.  Но этих простых совпадений или, вернее, терминологических сходств еще, конечно же, мало, существенные отличия много весомее. Во-первых, Аристотель рассматривает еще четыре категории, которые не отыскиваются у Лосева – это «отношение», «обладание», «действование» и «претерпевание». О первой категории данного небольшого списка иногда судили и неоплатоники, например, Плотин, но она у них формулируется «настолько широко» и настолько «покрывает все, кроме сущности», что «ею можно пренебречь»[6], – и Лосев так и поступил. Что же касается трех остальных, то нетрудно заметить, что лосевская система не нуждается в фиксации подобных категорий отчетливо динамического характера, так как они использованы в строительстве отношений и связей между началами тетрактиды, внутри тезауруса. Во-вторых, нужно подчеркнуть (указываемое многими исследователями) полное отсутствие дедуктивности[7], существенную разнородность и «голую» эмпиричность набора категорий у Аристотеля (потому и нужно говорить именно о наборе и ставить кавычки у слова система). В этом аристотелевская «система» бесспорно проигрывает системе Лосева и реабилитируемых Лосевым неоплатоников, где все категории выведены и взаимосвязаны. О данном обстоятельстве стоило говорить со специальным нажимом хотя бы потому, что современная наука в своем отношении к категориям, как базовым философским категориям  и общенаучным понятиям, все еще упорно следует по стопам Стагирита.

Лосевский тезаурус, отметим, сходен с гегелевской системой категорий, что естественно для учений, имеющих диалектическую родовую основу. Заметные, хотя и не принципиальные отличия явственно фиксируются, правда, на этапах дальнейшего расширения лосевской системы (о них речь будет ниже), но кое-что нужно указать и для уровня тетрактиды. Прежде всего, важной особенностью является сквозная пентадная обработка, которой подвергнуты у Лосева все (кроме, разумеется, первого) начала. Это своеобразная смысловая сетка, уготованная для детальной фиксации многообразного содержания, «в более крупную клетку» уже очерченного в череде начал. Ряд моментов расхождений с Гегелем указал и сам А.Ф. Лосев, особенно много места этому уделив в «Диалектике художественной формы», в обширных примечаниях книги. Он, в частности, значительно подробнее, чем Гегель, развил учение о числе, и придавал принципиальное значение переходу от стандарта гегелевской триады к четвертому началу. «Тетрактидность», заявлял Лосев, только и спасает диалектику «от субъективного и бесплотного идеализма» и позволяет ей захватывать «как раз всю стихию живого движения фактов»[8].

Тетрактида (базовое объединение начал) и пентада (базовое объединение категорий внутри начал), составившие ядро искомого тезауруса, получали в работах Лосева существенные расширения и модификации. Начнем с таковых в области пентады.

Диалектические пары подвижного покоя и самотождественного различия в интересах более субтильного, как любил выражаться Лосев, анализа могут рассматриваться под более прицельным «логическим ударением», так что удается выделять покой на фоне движения (или наоборот) или различие на фоне тождества и обратно. Потому как бы «внутри» категории множества можно различать еще категорию смыслового движения во втором начале и, соответственно, уточненную категорию движения, вернее, вещного движения в четвертом начале[9]. Тем самым во втором начале вместо четырех категорий можно рассматривать целых восемь, а всего их по всей тетрактиде будет не шестнадцать, а уже тридцать две. Пожалуй, столько первичных (фундаментальных) категорий современная наука еще и не привыкла использовать.

Изобразительные свойства лосевской пентады взывают, как представляется, к отнюдь не поверхностным аналогиям с  некоторыми новыми и весьма изысканными  достижениями из круга так называемых точных наук (для Лосева, кстати будет подчеркнуть, философия в лице диалектики – наука точная). Такова, например, идея скрытых размерностей, с недавних пор освоенная в фундаментальной физике и давно заложенная, как оказывается, в лоне диалектических построений. Рассматривая, скажем, представление эйдоса (единичность подвижного покоя самотождественного различия, взятая как единичность), мы обнаруживаем выделенную размерность (единичность) и четыре (при ином способе подсчета – две) не выделенных, компактифицированных, скрытых размерности, которые, однако, в принципе не устранимы полностью из единого описания эйдоса. Так что идея использования некоего фиксированного набора базовых «единиц», которые всегда латентно присутствуют и лишь частично проявляются в описании данного состояния (например, данного фундаментального взаимодействия), кажется, является действительно перспективной для создания  физиками тех или иных объединений в теории. Перспективной  – уже потому, что полагаемое свойство физической картины мира моделирует здесь одну из особенностей универсальной базовой пентады.

Обнаруживается близость и с фракталами, закрепившими в науке понятие дробной размерности. В самом деле, структура основных понятий в лосевском тезаурусе сообщает эту аналогию, ибо здесь всякая категория («в малом») в своем измененном масштабе воспроизводит структуру первичной категории («в большом»). Но именно такое же соотношение части и целого характерно для фрактальных объектов. Да и сама размерность пентады имеет если и не дробную, то уж точно переменную, плавающую величину: пентада составлена из пяти категорий, которые могут или все выступать в самостоятельном виде, давая поочередно пять категориальных координат, или частично объединяться по трем координатам , или, наконец, сливаться в одну, когда никакая из составляющих уже ничем не выделена.

Рассмотрение пентады в «трехкоординатном» виде доставляет еще одну аналогию, на этот раз с фундаментальной тройкой размерностей физических величин – M (масса), L (длина), T (время), если поставить в соответствие лосевской единичности размерность М, подвижному покою – размерность T, а самотождественному различию – размерность L. Правомочности такого соответствия служат почти очевидные содержательные установки, использованные при рассмотрении пентады на уровне определения. Как любая физическая величина может быть представлена посредством указанной тройки размерностей, так и любая категория у Лосева – посредством данной «массо-времени-пространственно-подобной», скажем так, категориальной тройки.

Перейдем к изложению лосевского расширения для тетрактиды, точнее, за пределами ее области. В самом деле, утверждает Лосев, «вся полнота бытия заключена уже в  тетрактиде», завершенной на уровне четвертого начала, Ставшего. Однако к ней следует отнестись  «как к чему-то законченному и целому» только тогда, когда она воплощена или выражена в инобытийной сфере, когда тетрактида «дает себе имя»[10]. Так появляется новое начало, пятое по счету – Имя или Выражение.

В сфере пятого начала снова обнаруживаются те же категориальные различения, что производились в тетрактиде. И здесь, как всегда ранее, основу детальных спецификаций  составляет структура пентады. Потому всю сферу Выражения можно разделить на области, которые по уже известному нам «модельно-парадигмальному» принципу организованы как инобытийные воплощения первичных категорий второго начала, а именно:

а) область семантики или семиотики и информатики, с категориями выражения смысла,

б) область логики или, шире, словесная область с категориями выражения понятия или эйдоса,

в) музыкальная область с категориями выражения числа,

г) живописная область с категориями выражения пространства.

Название для первой из указанных областей дано нами, вся остальная типология принадлежит А.Ф. Лосеву и рассмотрена им, в частности, в «Диалектике художественной формы». Там же указаны спецификации области выражения с учетом категориального подразделения в третьем и четвертом началах тетрактиды, на которых мы здесь останавливаться не будем. В работе «Музыка как предмет логики» (1927) автором детально исследована область «музыкального бытия» как «выражения числа».

Кроме Выражения, в ряде работ Лосева появляется также Интеллигенция как очередное, шестое по счету начало. Это сфера сознания, «соотнесенности смысла с самим собой», сфера именно сфера, где специфическая «самосоотнесенность, самосозерцательность, адекватная самоданность» тетрактиды приводит к тому главному результату, что смысл — мыслится[11]. Данная сфера не получила у автора «восьмикнижия» развернутой разработки, намечен только эскиз ее структуры, откуда можно извлечь лишь первое приближение к описанию шестого начала, а именно:

а) интеллигентная модификация первого начала как экстаз, «экстаз самозабвения все вобравшего в себя смысла»,

б) та же модификация второго начала как познание, «адекватная и неподвижная данность координированной раздельности самой себе»,

в) та же модификация третьего начала как стремление или воля, «алогическое становление этой самоданности»,

г) та же модификация четвертого начала как живое тело познания и стремления, как система органов этих влечений,

д) та же интеллигентная модификация пятого начала как чувство, синтез познания и стремления, смысловое ставшее[12].

Только в  этой сфере, по Лосеву,  впервые обретается возможность диалектически соединять два «разума», как известно, разъединенных у Канта – «теоретический» и  «практический». Именно в сфере Интеллигенции становится ясно, что традиционно мыслимые раздельными дух и тело на деле представляют монолит и единственно возможное целое. Лосев прямо так и заявлял однажды, на декларацию имея полное право после многолетних трудов ее обоснования: «Это диалектическое саморазвитие единого живого телесного духа и есть последняя, известная мне реальность»[13].

В целом реализованная в системе А.Ф. Лосева стратегия определения основных философских понятий позволяет называть сам такой тезаурус глобально-семиотическим (пользуясь типологией Корнела Попа[14]), а развертывание в нем понятийных «серий» представлять в своеобразной двумерной системе смысловых координат – по смысловой горизонтали, где производные понятия сохраняют свойства «именуемой сущности», и смысловой вертикали, или глубине, где понятия дифференцируются по задающей структуре «эйдоса» (строго структурно понимаемого), на «эйдетическом» языке.

[1] Лосев А.Ф. Диалектика художественной формы //Лосев А.Ф. Форма  – Стиль – Выражение. М., 1995. – С. 11–13.

[2] Лосев А.Ф. Диалектика художественной формы. – С. 15–18.

[3] Лосев А.Ф. История античной эстетики. Последние века. Кн.2. – М., 1988. – С.148–149.

[4] Такую общую характеристику философской системы «раннего» Лосева мы в свое время предложили в исследовании: Троицкий В.П. Разыскания о жизни и творчестве А.Ф. Лосева. М., 1997. – С. 215–297.

[5] Лосев А.Ф. Музыка как предмет логики // Лосев А.Ф. Форма – Стиль – Выражение. – С.453.

[6] Лосев А.Ф. Античный космос и современная наука // Лосев А.Ф. Бытие. Имя. Космос. М., 1993. –. С.424.

[7] Попов П.С., Стяжкин Н.И. Развитие логических идей от античности до эпохи Возрождения. М., 1974. –С.49.

[8] Лосев А.Ф. Диалектика художественной форму. – С. 163.

[9] Лосев А.Ф. Античный космос и современная наука. – С.175, 177

[10] Лосев А.Ф. Античный космос и современная наука. – С.152, 155.

[11] Лосев А.Ф. Диалектика художественной формы. – С. 22.

[12] Лосев А.Ф. Диалектика художественной формы. – С. 22 – 33.

[13] Лосев А.Ф. История эстетических учений. Введение // Лосев А.Ф. Форма. – Стиль. – Выражение. М., 1994. – С. 343.

[14] Попа К. Теория определения. М., 1976.