Теологический факультет в современном университете

Сегодня, когда в перечень специальностей, признанных Министерством образования и науки, включено направление  033400 «Теология», во многих российских университетах  инициированы дискуссии о содержании теологического образования и о создании теологических факультетов. К обсуждению привлечены как ученые-специалисты, так и широкие круги общественности. Результаты дискуссий активно освещаются в СМИ. С одним из старейших и авторитетнейших теологических факультетов, факультетом теологии Эрлангенского университета, хорошо знаком выпускник философского факультета СПбГУ, доктор философских наук Иван Леонидович Фокин, который три года назад¹ уже говорил о необходимости создания теологического факультета в российских университетах. Недавно И.Л. Фокин вернулся из Эрлангена после прохождения своей очередной стажировки по линии фонда DAAD. Мы продолжаем наш разговор об университете, о проблемах теологического образования в России и перспективах научного сотрудничества между СПбГУ и Эрлангенским университетом.

***

– Иван Леонидович, Вы уже рассказывали о своей первой стажировке в Эрлангенском университете. Изменилось ли что-нибудь за это время в жизни теологического факультета Эрлангенского университета?

– В этом году я приехал уже в хорошо знакомую обстановку и не тратил времени и сил на первоначальное ознакомление с университетом. Хотя, конечно, не все в моей поездке было предсказуемо. Например, в этот раз в общежитии, где я жил, у меня оказалось много хороших соседей со всего мира. Все они проходили стажировку в Эрлангенском университете, и от них я узнал много интересного о системе образования Китая, Ирана, Эфиопии, Италии, Испании и США. Необычайно интересные, искренние и открытые молодые люди, в основном докторанты.

– Изменилось ли Ваше отношение к теологии? Три года назад Вы с большим вдохновением говорили о необходимости учреждения теологических факультетов в российских университетах.

– Конечно, мое понимание теологии в университете стало полнее и основательнее. Прежде всего я стал лучше различать назначение различных кафедр, чутче улавливать общественные и политические тенденции, в той или иной мере влияющие на формирование образовательных программ по направлению теология, в частности, в Эрлангенском и в Мюнхенском университетах. Разумеется, я и сейчас ратую за введение в российских университетах учебных программ и курсов по теологии, поскольку только теология может ответить на многие серьезнейшие вопросы человеческого духовного бытия, которые сегодня не ставит даже современная философия.

– Не могли бы Вы привести какой-нибудь пример из подобных «теологических» вопросов, который показал бы необходимость его разрешения, с одной стороны, и его исключительно «теологическую» компетенцию, с другой?

– Чтобы не слишком усложнять, давайте поставим вопрос о смертности и бессмертии человека. Человечество не сразу вообще пришло к понятию бессмертия, это случилось впервые в религии египтян. Итак, мой теологический, а значит, университетский вопрос: на каком основании утверждают, что человек обладает или не обладает бессмертием души? Ни на одном факультете Вам сегодня не могут предложить для осмысления подобную тему, касающуюся буквально каждого человека.

– Пожалуй, в научной форме, требующей серьезного доказательства, такой вопрос можно предположить только на философском факультете. Но в тех курсах по философии, которые читаются математикам и филологам такой вопрос точно не ставится!

– Спасибо за искренность. Добавлю, что и на философском факультете такой вопрос вообще никогда не разбирался всерьез, как будто сегодняшние проблемы философии проходят мимо него. Но такие серьезные вопросы человеческого бытия не могут оставаться без ответа. Иначе зачем вся наша порою псевдонаучная философская «тарабарщина»! «Когда меня спрашивают, – говорил уже в XIV столетии Мастер Экхарт, – ради чего мы молимся, постимся, совершаем благие дела, крестимся и ради чего (что является из всего наивысшим!) Бог стал человеком? Я отвечаю: только ради того, чтобы Бог родился в душе, а душа возродилась в Боге». А вот ради чего существуют современные вопросы в университетских курсах по философии ответить можно далеко не всегда. В XIV веке Экхарт, и спустя 400 лет прародитель современной науки Иммануил Кант,  оба пришли к тому выводу, что, поскольку в этой жизни мы не в состоянии исполнить своего высшего назначения, то, стало быть, умирая, мы какой-то своей частью должны продолжать свою жизнь в этом мире. Кант ставит вопрос теологически: как может закончиться наша жизнь, не исполнив своего высшего («духовного») предназначения? В невозможности такого несовершенства Кант видит залог нашего существования после смерти...

Здесь можно еще очень долго продолжать задавать вопросы. И разве не было бы хорошо, если бы их можно было задавать теологам, посвятившим исследованию этих вопросов всю свою жизнь?

Есть еще много других насущных и, к сожалению, недостаточно освещенных в нашем университетском образовании тем и вопросов, связанных с теологией. Например, вопрос о происхождении добра и зла, вопрос о свободе воли, вопрос об оправдании Бога во всемирной истории. Повторяю, на философском факультете не придают этим вопросам особенного значения.

– Может быть наши современные философы просто не верят в существование Бога?

– Разумеется, на философском факультете, как и во всей нашей жизни, много и атеистов, и просто индифферентных к религии людей. Но это вовсе не означает, что философия должна пониматься как атеистическое учение! Это, знаете ли, либо марксизм или позитивизм, либо, скажем, ницшеанство. Можно, конечно, вслед за Ницше повторять, что «Бог умер». Ницше Бога искал, но не нашел. Некоторые мои коллеги-философы никогда не искали Бога, поэтому и вывод их звучит, несмотря на формальное согласие с Ницше, по-иному. Только после жесточайшей душевной борьбы, после трагического душевного надлома поисков и открытий, падений и взлетов можно повторить что-то подобное вслед за Ницше. А лучше вообще проделать свой собственный путь, дабы прийти к своему пониманию Бога.

– Получается, что теологический факультет представляет собой мировоззрение скорее университета, нежели какой-либо церкви?

– С Вашими словами в определенном смысле я готов согласиться. Не надо изначально понимать Университет как нечто недавно возникшее и не несущее в себе никакой религиозной Идеи. При таком понимании университета мы с Вами, конечно, рискуем попасть в еретики. Но давайте тогда открыто потребуем признания, что такие явления и понятия человеческого духа как «наука», «мышление», «разум», «логос», «истина», «справедливость», «жизнь», «доказательство» несут в себе нечто божественное, а значит не чуждое теологии. Более того, Бог сам есть мысль и притом высшая Мысль, и как таковая Он должен и хочет быть мыслимым! Поэтому теология это не просто монотонное чтение и повторение Библии, но прежде всего искание духа.

– Как теология в университете должна соотноситься с другими университетскими дисциплинами?

– Теология должна увидеть в других науках свой предмет и попытаться выйти к нему навстречу, помочь заплутавшему в разрозненных категориях интеллекту, чтобы на логическом уровне, хотя и своим человеческим языком, привести их ко всеобщему единству. Здесь теология совпадает с философией, поскольку обе исходят из единого высшего принципа, т.е. Разума (или Бога); но каждая, отвечая за свою особую сферу познания, феноменологически выраженную на различных ступенях понятийного высказывания, оказывается необходимым дополнением другой в общем строении универсального здания университетской науки. Аналогии с философией здесь очень уместны, и, подобно тому, как философские предметы на всех факультетах СПбГУ читают специалисты с философского факультета, курсы по теологическим дисциплинам могли бы читать свои университетские теологи.

– Какие курсы по теологии Вы предложили бы ввести, скажем, для историков или юристов?

– Не только для историков и юристов, а вообще для всех универсантов! Например, историю происхождения христианства (а также ислама, буддизма, иудаизма, индуизма и т.д.), происхождение и развитие христианских верований в загробную жизнь, историю и идеалы монашества Востока и Запада от эпохи апостолов до наших дней, историю христианской церкви (причем в самых различных аспектах, от семейно-социологических и юридическо-правовых до историко-политических и этическо-экономических). Или, скажем, христианско-теологические основы европейских университетов, Церковь и государство от Константина до наших дней, возникновение правовых отношений в церкви I-III вв. и ее отношение к государству и культуре, введение в догматическую теологию, Реформация Мартина Лютера и принцип образования государств Нового времени,  распространение Библии как фактор возникновения современных европейских университетов, религия немецкого идеализма, ранняя христианская эсхатология и марксистские социально-политические и нравственные идеалы, «орден» русской интеллигенции XIX века и национально-религиозные основы большевизма, религиозный смысл революции 1917 г. и перестройки 1986-1991 г. и т.д.

Я мог бы назвать еще десятки подобных курсов, которые могли бы помочь студентам всех факультетов лучше осмыслить себя и тот мир, в который они пришли не только для осуществления «материально-технического прогресса». Теологический факультет это ведь не «Библейская школа», учрежденная исключительно для изучения древнееврейского и древнегреческого языков! Нет, теологический факультет – это самое передовое научное сообщество глубокомысленных и универсальных ученых исследователей, открытых для самых острых, самых жизненных и самых «неразрешимых» вопросов современности. Такой вывод я со всей ответственностью предаю гласности, основываясь на своем личном опыте общения с профессорами и студентами теологических факультетов в немецких и в европейских университетах. Если угодно, теологический факультет в современных европейских университетах – это пристанище независимой от церкви религиозной мысли, которая играет необходимую роль как для церкви, не позволяя ей удалиться и спрятаться от «грешного» мира за церковную ограду, так и для всего общества, компетентно ему разъясняя и не давая заснуть общественной совести в нравственных вопросах научной и культурной жизни.

– Вам могли бы на это возразить, что атеизм не отрицает совести.

– Согласен. Дело не только в определениях. Но согласитесь, когда мы говорим о религии, мы предполагаем, что человек, веруя в нечто Высшее, чем он сам, подошел к той черте, за которой «грешить», по крайней мере, сознательно, уже невозможно. В противном случае, я отрицаю предмет своей веры, а, стало быть, упраздняю это Высшее начало в себе самом. Если мне не позволяет совесть украсть миллиард, то только потому, что я знаю, что за этим императивом моей совести стоит нечто трансцендентное, трансцендирующее во мне весь материальный мир со всеми его благами. Только так я обретаю волю к нравственным поступкам и не беру миллиард, оставаясь «добровольным нищим», поскольку в этой «нищете» вижу основание своей свободы, свое человеческое достоинство, наконец, способность эстетически чувствовать и морально судить уже как ученый и как общественный деятель. Таково было в свое время величайшее открытие Канта: человек свободен лишь настолько, насколько он является моральным и нравственным существом, насколько он не зависит в своих поступках от вожделений. Эта мысль настолько прекрасна и прогрессивна, что мне совершенно не хочется говорить об «односторонности» и «абстрактности» Кантовой философии. Ведь из Кантова открытия следует также вывод о безнравственности нищеты… Этот вывод на русской почве сделали в начале XX века авторы сборника «Вехи».

– И тем не менее, Ваши оппоненты могут Вам возразить именно с точки зрения конкретности задач сегодняшнего образования. Необходимость внедрения перечисленных Вами курсов для различных факультетов не должны все-таки заслонять цели собственно теологического образования. Каковы его ближайшие задачи не только для университета, но и для общества? Расскажите, пожалуйста, о структуре теологического факультета Эрлангенского университета, из каких кафедр он составлен?

– Полный ответ на Ваши вопросы занял бы слишком много времени и мы вышли бы за рамки нашего интервью, поэтому я позволю себе сказать лишь несколько слов о кафедрах того факультета, на котором я проходил свою стажировку. Итак, теологический факультет Эрлангенского университета состоит из пяти основных традиционных теологических направлений: - двух кафедр по изучению Ветхого и Нового Заветов; - кафедры истории Церкви; - кафедры систематической теологии и религиозной этики; - кафедры практической теологии (хомилетика, литургика, пойменика, религиозная педагогика). Факультет предназначен прежде всего для универсального образования будущих историков и теологов, священников и священниц (в протестантизме женщины также могут проповедовать с церковной кафедры). Я проходил стажировку на кафедре систематической теологии, которая предполагает очень обширное ознакомление с богатейшим наследием немецкой теологии, как прошлой, так и современной, что включает в себя углубленный курс философии. Надо заметить, что таких философски образованных и начитанных профессоров, как на кафедре систематической теологии теологического факультета в Эрлангене, я вообще нигде не встречал в своей жизни и принципиального отличия в изучении философии и теологии не обнаружил. Может быть, поэтому теологический факультет стал мне так близок, и я всей душой проникся идеей создания теологического факультета в СПбГУ.

– Вы говорите о теологии по-прежнему вдохновенно, но хотелось бы лучше представлять насколько может будущий теологический факультет СПбГУ копировать программу теологического факультета Эрлангенского университета?

– Очень хороший, серьезный и трудный вопрос. По моему глубокому убеждению, сегодняшний постсоветский и постперестроечный российский Университет просто не может целиком перенять и осуществить какую бы то ни было теологическую образовательную программу не только из европейских университетов, но также и из отечественных религиозных учебных учреждений, например, из Духовной Академии. Дело в том, что Университет – это особый мир Мысли, это сама Вселенная, Универсум, воплощенная в Науке. Недаром университет еще называют «Храмом Науки». И СПбГУ такой Храм, в котором различные факультеты исполняют роль многочисленных общин, каждая по-своему выражающих основное универсальное (т.е. «университетское») вероисповедание. Так, по крайней мере, изначально предполагалось по замыслу Г. В. Лейбница, основателя петербургской академии наук. Лейбниц полагал, что благоденствие человечества возрастает лишь с развитием наук, а Петра I он считал призванным способствовать такому развитию. «Мои помыслы направлены на благо всего человеческого рода, – писал Лейбниц российскому императору в 1712 г., – ибо я считаю своим отечеством Небо и его согражданами всех благомыслящих людей». C помощью Петра Лейбниц пытался осуществить соединение латинской и греческой церквей, с каковой целью царь должен был предложить папе созвать вселенский собор по плану, составленному мыслителем.

– Поделитесь, пожалуйста, своими впечатлениями от университетской библиотеки в Эрлангене. В чем Вы видите основное отличие организации библиотечного дела в Германии и в России?

– Библиотека Эрлангенского университета, как и большинства наших университетов, располагается в самых различных зданиях. До недавнего времени главное здание библиотеки находилось в бывшем дворце одного из своих основателей, маркграфа Александра, который явился его покровителем почти с самого основания герцогом Фридрихом Бранденбург-Байройтским в 1742 году. Поэтому университет официально называется «Фридрих-Александровским университетом Эрлангена-Нюрнберга» (нем. Friedrich-Alexander-Universität Erlangen-Nürnberg). Но, отвечая на Ваш вопрос, я хотел бы сразу обратить самое серьезное внимание на следующее обстоятельство исключительно нашего времени. Сегодняшнее университетское образование предполагает не только книгохранилища в традиционном понимании этого слова. Это еще и широчайшая база книг в электронном виде. Насколько это серьезно можно судить по нынешней политике во всех германских университетах, в которых наряду с уже известными преимуществами открытого доступа к книгам везде имеются также каталоги «электронных книг» в pdf-формате. Для доступа к таким книгам обычно требуется только почтовая регистрация на домене того или иного университета. Но многие книги доступны абсолютно любому пользователю через интернет. Например, для своего исследования я совершенно бесплатно загрузил на свой компьютер все собрание сочинений Якоба Бёме 1730 года, размещенное на общедоступном сайте Баварской Национальной библиотеки в Мюнхене, а также другие редкие и малодоступные книги теологического и философского содержания XV–XIX вв. Как это отличается от нашей сегодняшней позиции по отношению к собственным старинным и редким изданиям, к тому же двадцатитомному собранию рукописных переводов Якоба Бёме начала девятнадцатого века! Чтобы, скажем, отсканировать несколько страниц этих уже сильно истлевших, гибнущих рукописей нужно получить специальное разрешение от дирекции РНБ, которое выдается только по предоставлению официального письма с места работы. И потом надо еще заплатить 50 рублей за каждую страничку этих никем не востребованных фолиантов! Я помню, как один знакомый докторант из Нижнего Новгорода несколько лет назад оставил в РНБ почти всю свою стипендию, выделенную РГНФ на исследование каких-то редких рукописей. С точки зрения организации интеллектуального производства это было очень не экономно и не рационально.

Фонды библиотеки Эрлангенского университета имеют еще одну специфическую особенность, которая может способствовать раскрытию содержания образовательной программы на теологическом факультете СПбГУ. Как известно, в 20-е годы прошлого столетия большевики, под видом атеистической пропаганды в новом «бесклассовом» обществе победившего пролетариата, занялись активной продажей церковных ценностей за рубеж. Среди прочего распродавались также и уникальные книги из церковных библиотек, иногда очень ценные и уникальные рукописи. Эрлангенский университет купил эти наши сокровища и до сих пор в его библиотеках хранится около 6 тысяч таких книг на русском и церковно-славянском языках. Вероятно, это обстоятельство также способствовало тому, что на теологическом факультете Эрлангенского факультета существует одна из самых значительных кафедр по изучению восточного Православия (самая крупная кафедра восточного Православия находится после объединения Германии в университете города Галле, в Саксонии).

– Идея создания теологического факультета возникла у преподавателей факультета искусств СПбГУ. Расскажите, пожалуйста, как один из ее инициаторов, о том, как это произошло.

– В нашем университете с инициативой создания теологического факультета выступил прежде всего ученый совет факультета искусств. В лице профессора А.А. Панова и доцента К.В. Копейкина (о. Кирилла) эта почетная инициатива получила своих достойных выразителей. Насколько я понимаю, они подготавливали эту инициативу на протяжении ряда лет в междисциплинарном центре богословия при факультете искусств СПбГУ, руководит которым о. Кирилл (к. ф.-м. н., доц. К.В. Копейкин). В марте эта инициатива была, наконец, официально зачитана на заседании ученого совета факультета искусств и в апреле нашла одобрение у руководства университета. В июне на факультете искусств состоялся круглый стол, посвященный обсуждению возможного открытия теологического факультета в СПбГУ, на котором я также присутствовал и выступил в поддержку создания нового факультета. По итогам круглого стола была создана экспертная комиссия, которая теперь должна выработать предложения по реализации образовательных программ в области теологии в СПбГУ, во главе с председателем, зав. кафедрой философии религии и религиоведения, профессором М.М. Шахнович.

– Санкт-Петербургский университет, на который равнялись все университеты императорской России, реализовал теологическое образование на общеуниверситетской кафедре богословия, но отдельного теологического факультета в структуре российских университетов выделено не было. Было ли это связано с вышеупомянутыми Вами планами Лейбница по объединению католической и православной церквей?

– Думаю, что нет. Вероятно, план университета, составленный Лейбницем, реализовывался уже другими людьми, поскольку в 1716 году Лейбниц умер, а в 1725 г. скончался и его покровитель. Петербургская академия наук и университет возникли уже после смерти Петра I. Так обычно случается, когда дело в силу различных обстоятельств затягивается. Мы тоже слишком затянули с внедрением теологии в российские университеты, это можно было сделать уже в 1992 году. Но тогда у нас вообще все гуманитарные науки оказались в глубочайшем кризисе, который во многом продолжается до сих пор. В то время как физика и математика в советское время, во многом в силу своей аполитичности и востребованности в атомной промышленности (особенно это касается так называемой «ядерной физики») развивались весьма успешно и прогрессивно, советская философия и весь блок гуманитарных наук по сути превратился в служанку господствующей марксистско-ленинской идеологии. Ничего интересного для Запада советские гуманитарии никогда особо не представляли, в то время как советские (а теперь уже и российские) специалисты по физике и по математике всегда были востребованы на Западе, где их очень ценят и теперь, предлагая хорошие условия для сотрудничества. Разумеется, этот дисбаланс «физиков» и «лириков» очень сказывается при определении целей и задач современного российского университета в целом.

– А насколько академическая жизнь и деятельность теологического факультета Эрлангенского университета зависит от церковных чиновников?

– Со всей ответственностью заявляю, что если формально-юридически и сохраняется какая-то теоретическая возможность повлиять со стороны той или иной церкви на решения теологического факультета, таких случаев вмешательства в академическую жизнь немецкие университеты еще не знали, по крайней мере, с провозглашения образования Федеративной Республики Германии в 1949 году. Более того, сами преподаватели теологических факультетов, большинство из которых являются одновременно священнослужителями при той или иной университетской церкви, никогда не согласятся с мыслью о подобном церковном диктате или вмешательстве в дела университета! В самом деле, ведь теологический факультет это не единственно возможное место обучения теологии. Так почему же он в своих правах и обязанностях должен чем-то принципиально отличаться от всех других факультетов. Такого неестественного для университета положения теологи не хотят, ведь они такие же люди и христиане, как, скажем, физики. Этого чудесного чувства равенства теологию ни в коем случае не надо лишать, как это сделали в свое время с философией. Иначе не получится взаимной межфакультетской любви и взаимного уважения, на которых все строится в Университете.

– Как можно сформулировать общий лозунг, под которым проходит образование в Эрлангенском университете, и как такой лозунг прозвучал бы, на Ваш взгляд, в сегодняшнем СПбГУ?

– В Эрлангенском университете этот лозунг, наверное, прозвучал бы так: «Мы развиваемся и нуждаемся в свежих силах, включайтесь в нашу работу!». В СПбГУ: «Мы преодолели идеологическую диктатуру и хотим построить новый и современный Университет, поделитесь Вашим многовековым опытом!».

– Германия остается одним из видных центров культурной жизни Европы. Вам посчастливилось в Мюнхене побывать на выступлении Рудольфа Вальдемара Брема, одного из старейших немецких актеров, близкого друга и единомышленника всемирно известного режиссера Р.В. Фассбиндера. Что Вам особенно запомнилось из этой встречи?

– Да, это была необычайная, добрая встреча, состоявшаяся в небольшом зале мюнхенского музея театрального искусства на Людвигштрассе. Брем говорил очень вдохновенно более трех часов с небольшими перерывами о том, как они с Фассбиндером, будучи молодыми людьми, стремились преобразовать немецкий театр, не утрачивая его традиционного глубокомыслия, но в то же время отказываясь от многих штампов. В лице этого талантливейшего актера я словно прикоснулся к эпохе 60-х годов в Германии. В конце встречи я подошел к Брему и попросил его ответить на несколько вопросов. Узнав, что я из России, он очень обрадовался и просил передать самый дружеский привет всем российским любителям творчества Фассбиндера!

– В последнее время российские читатели вновь открывают для себя имя Якоба Бёме. Ваш перевод сочинения «О тройственной жизни человека» и Ваша докторская диссертация были первыми научными публикациями, посвященными творчеству Бёме. Вы уже говорили о влиянии Бёме на развитие мировой философии. Какова сегодня судьба распространении его идей в России?

– Действительно в последние двадцать лет, после переиздания перевода бёмевской «Авроры», выполненного в начале двадцатого века Алексеем Петровским (другом и сподвижником знаменитого поэта Андрея Белого) в московском издательстве «Мусагетъ», наши отечественные издательства проявляют серьезный интерес к новым переизданиям Якоба Бёме. И не случайно. После огромного перерыва, российский читатель буквально «набросился» на изучение этого первого произведения казалось уже всеми забытого возвестителя новой философии, «первого немецкого философа», по выражению Гегеля, и буквально «смел» с книжных прилавков стотысячный тираж «Мусагетовского» репринтного переиздания его «Авроры»! Однако со временем оказалось, что для серьезного открытия Бёме одного интереса читателей, к сожалению, недостаточно. Без систематического и полного изучения его идеи легко могут показаться черезчур «странными», даже чуждыми для какого-либо «научно-логического» понимания. Неудивительно, что многие, после прочтения «Авроры», посчитали, что уже достаточно знакомы с Бёме, не особенно задаваясь вопросом о том месте, которое занимает это произведение во всем учении немецкого мыслителя. Так, «возрожденческо-перестроечный» ажиотаж 90-х постепенно заглох и теперь уже тиражи бёмевских изданий стали гораздо скромнее. И все-таки я верю в возрождение серьезного интереса к Бёме на русской почве! Особенно после встречи с удивительным человеком, Вячеславом Васильевичем Постованом, создавшим в Уфе издательство «ARC», ориентированное прежде всего на издание новых переводов Якоба Бёме. И я знаю, что сейчас в этом издательстве готовится первый перевод на русский язык сочинения Якоба Бёме «О вочеловечении Иисуса Христа».

 

– Благодарим Вас за интервью и желаем новых творческих достижений!

– Большое спасибо.

Санкт-Петербург, октябрь, 2012 г.

 

 

---