Журнальный клуб Интелрос » Credo New » №3, 2012
Kruglova Ekaterina
Existential contradictions in the basis of human destructiveness
Summary:Studying various contradictions of existence the author discovers one of them, which can be called a basic one. This is a contradiction between the infinite space of universal life and the life of every individual that always ends in death. How to overcome this contradiction and destructive tendencies – that’s the main question that faces the author.
Keywords: contradictions of existence, infinite space of universal, meaning of the life, destructive behavior
Экзистенциальные противоречия в основаниях человеческой деструктивности
Человеческое существование – это всегда осмысленное бытие. Деструктивность же является неотъемлемой его частью. Начиная поиски смысла существования, прежде всего, следует остановиться на внутренних, глубинных предпосылках и причинах деструкции. Первой ступенью к постижению смысла деструктивности человеческого существа является анализ экзистенциального мира человека. На наш взгляд, именно проникнув в смысл существования, экзистенциальной жизни субъекта, можно определить и суть феномена деструктивности человека.
Что лежит в основе бытия? Существование человека настолько противоречиво, что его можно описывать только с помощью противоположных категорий. «… Антропология страшно усложняется раздвоением человека… Человек есть существо падшее и греховное, раздвоенное и жаждущее исцеления и спасения, и человек есть существо творческое, призванное к продолжению миротворения…»[1]. Человек, по мнению Бердяева, одновременно все и ничто. Он балансирует между бесконечностями. Созданный из непримиримых противоречий, он живет в постоянном беспокойстве. Экзистенциальный конфликт человека создает дисгармонию существования. Каждый человек вынужден преодолевать свой страх, свою изолированность в мире, свою беспомощность и заброшенность и искать свои формы связи с миром, в котором он хочет обрести безопасность и покой. Постоянное переживание противоречий бытия, вечная борьба противоположностей – вот суть человеческого существования.
Экзистенциальность человеческой деструктивности не случайна. Она предопределена особым положением человека, основана на его специфическом присутствии в бытии. Помимо естественного порядка, в котором человек вынужден принимать участие, для него возникает необходимость создать порядок своего жизненного пространства. Человек становится основателем собственного жизненного порядка. В экзистенциальном существовании человек ответственен за состояние и порядок бытия, это относится не к целому бытия, а лишь к тому человеческому порядку, в который человек ввергнут своей судьбой, и который в борьбе с другими порядками всегда остается исторически уникальным. Любой определенный порядок должен постоянно завоевываться вновь, действительность же при этом остается в сущности разрушима.
Деструктивность есть следствие нестабильности, как во внутреннем, так и во внешнем бытии. Поскольку нестабильность совершенно непредсказуема, человек находится в центре «устойчиво нестабильного» бытия и со-бытия. С одной стороны нестабильность дает человеку возможность быть Творцом. С другой, возникает необходимость многократного выбора и ответственности за творение. Человеческая деятельность становится мощным деструктивным фактором в связи с возрастанием научно-технического могущества и усложнением социального взаимодействия. Разрыв между нарастающим человеческим могуществом, и несовершенством разумности в поступках по отношению к себе и окружающему миру, дает понимание деструктивности, как специфически человеческого качества.
Таким образом, человеческая деструктивность заключена в нестабильности мира и имеет негативный аспект в виде бытийной непредсказуемости человеческого, а позитивно выражается в возможности предельно разнообразной самореализации в реальности. Человеческая деструктивность является формой специфической человеческой экзистенции находящейся между «заброшенностью в мир» с одной стороны, и «конечностью существования» с другой.
Отношение между «Я» и миром представляет собой, исходя из экзистенциальной философии (особенно Хайдеггера) не просто взаимозависимость, а полярность, которая отличается совершенно определенным напряжением. Внешний мир с самого начала противостоит человеку как враждебный и ограничивающий его свободное движение. Этот внешний мир не должен пониматься ни в качестве находящегося в гармонии с человеческим духом осмысленного порядка (согласно объективному идеализму), ни в качестве еще не оформленного материала, позволяющего человеку себя беспрепятственно формировать (согласно идеализму свободы). Отношение между «Я» и миром с самого начала поддерживает свою особенную остроту за счет того, что мир является чем-то, посредством чего человеческое бытие оказывается существенным образом ограничено. Бытие-в-мире определяется точнее лишь на почве человеческой конечности.
В этом истолковании человеческого бытия на почве его конечности, экзистенциально-философское понимание человека выступает с особенной отчетливостью. То, что выделено с помощью понятия «конечность», окажется в полной мере определимым только на основе опыта пограничных ситуаций и особенно смерти.
Размышляя о феномене смерти, нельзя сказать ничего точно определенного. Об этом ясно говорит афоризм Эпикура: «Когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем»[2]. Именно смерть делает жизнь индивида конечной. Мысль о смертности, бренности, конечности человеческого существования ведет к представлению о бессмысленности жизни, о тщетности всяких человеческих усилий. Экзистенциальное переживание смерти одно из самых сильных. Собственно, сама экзистенция открывается через призму человеческой смерти. Только людей можно называть смертными, хотя не только людям свойственно умирать. Экзистенциальные переживания всегда имеют в виду человеческую конечность.
«Конечность жизни вызывает тоскливое чувство. Интересен лишь человек, в котором есть прорыв в бесконечность. Я всегда бежал от конечности жизни. Такое отношение к жизни приводило к тому, что я не обладал искусством жить, не умел использовать жизни. Для "искусства жить” нужно сосредоточиться на конечном, погрузиться в него, нужно любить жить во времени. "Несчастье человека, – говорит Карлейль в Sartor resartus[3][1] – происходит от его величия; от того, что в нем есть Бесконечное, от того, что ему не удается окончательно похоронить себя в конечном”. Этот "объективный” мир, эта "объективная” жизнь и есть погребение в конечном. Самое совершенное в конечном есть погребение. Поэтому "жизнь” есть как бы умирание бесконечного в конечном, вечного во временном»[4]. Бессилие, невозможность преодолеть конечность существования - те самые предпосылки, лежащие в глубинных основаниях деструктивности человека.
Из вышесказанного становится ясно, что частным выражением категории «конечное» является понятие смерти. Смерть - понятие деструктивное, это в каком-то смысле разрушение жизни. Ужас смерти является настолько сильным, что на отрицание смерти, на попытки сбежать от нее расходуется огромная жизненная энергия. Человек всю жизнь, на протяжении всей истории, пытается обессмертить себя: продолжает себя в потомстве, создает произведения искусства, посвящает себя религии и т.д. Ирвин Ялом исследует значение понятия «тревога смерти», которую философы называют еще осознанием мимолетности бытия (Ясперс), ужасом не-бытия (Кьеркегор), невозможностью дальнейшей возможности (Хайдеггер), онтологической тревогой (Тиллих). Для Шопенгауэра смерть становится карой за бытие, или, если выразиться иначе, наказанием за жизнь. «Мы в основе своей – нечто такое, чему бы не следовало быть, – оттого мы и перестаем быть»[5]. Большинство философов в своих размышлениях сводят смерть к какому-либо разрушительному, деструктивному чувству. У Кьеркегора это – отчаяние, у Хайдеггера – страх. Существует также понятие «танатология»[6] – это целая наука о смерти.
З.Фрейд отмечал, что у каждого человека присутствует влечение (инстинкт) к смерти. Он пришел к выводу о необходимости разделения Эроса (инстинкта жизни) и Танатоса (инстинкта смерти). Из гипотезы о влечении к смерти следует вывод, что деструктивность представляет собой некий постоянно присутствующий в организме подвижный импульс, обусловленный самой природой человека. В концепции Фрейда ясно прослеживается деструктивность смерти. Однако Фрейд был психоаналитиком и противопоставил смерти инстинкт жизни, что на наш взгляд не совсем верно. Не жизнь рождает противоречие, приводящее к деструкции, а бесконечность космического бытия в индивидуальном сознании. Космическое бытие - понятие, отчужденное от человека. Оно вызывает трепет, как и все трансцендентное, выходящее за рамки понимания.
Проблема «конечного» и «бесконечного» - одна из наиболее сложных проблем в философии. Эти два понятия неразрывно связаны друг с другом. Но их соотношение можно рассматривать с двух позиций. С одной стороны, бесконечное внешне конечному, есть выход за пределы конечного; там, где есть бесконечное, нет конечного, и, наоборот, где есть конечное, нет бесконечного. С другой стороны, бесконечное как противоположность конечного – внутренне ему. Иными словами, отношение конечного и бесконечного является не только внешним, но и внутренним, не только отрицательным, но и положительным. Для данного исследования необходимо рассмотреть конечное во временном аспекте как временное, преходящее. Всякое нечто когда-то не существовало и когда-то не будет существовать. Временное, преходящее означает, что до этого временного существовало другое временное, из которого оно возникло, и оно, в свою очередь, уступит место другому временному, которое будет существовать после него. К таким временным явлениям можно с очевидностью отнести «жизнь»[7], но только не в онтологическом понимании, а в отношении каждого отдельного индивида. Человек, как никто другой, отчетливо и ясно понимает и ощущает конечность своего собственного существования. Так человек попадает в ловушку внутрииндивидуального бытия, противоречия между космической бесконечностью всеобщей жизни и жизнью каждого отдельного индивида, всегда заканчивающейся смертью. Человек видит, ощущает абсурдность, ужас бытия, и все вокруг теряет свою ценность. Конечность содержится в самом существе человека, человеческий предел препятствует гармоничным связям как между человеком и миром, так и между различными сторонами в человеке, тем самым удерживая последнего под постоянным гнетом.
«В действительности все человеческие страсти, хорошие и дурные, следует понимать не иначе как попытку человека преодолеть собственное банальное существование во времени и перейти в трансцендентное бытие. … Жестокость и деструктивность – не суть пороки, они доказывают лишь то, что эти пороки свойственны человеку. Жестокость разрушает душу и тело и саму жизнь; она сокрушает не только жертву, но и самого мучителя. В этом пороке находит выражение парадокс: в поисках своего смысла жизнь оборачивается против себя самой»[8]. Так складывается негативное мироощущение, изначально деструктивное и разрушительное для человеческой души. Л.Н. Гумилев акцентировал свое внимание на роли мироощущений в жизни не просто одного человека, а целых народов. Он доказал, что конструктивность или деструктивность деятельности людей определяется мироощущением. Люди отдают себя служению какому-либо делу, руководствуясь своим отношением к окружающему миру. И становится ясным, что при негативном мироощущении вся (и внешняя и внутренняя) деятельность человека будет деструктивной, направленной либо на саморазрушение, либо на разрушение окружающего. Так реализовывается непреодолимое желание человека вырваться из ловушки бытия, которое ограничивает человеческое существование.
Все мировые религии созданы только для того, чтобы примирить человека с бесконечностью. Именно бесконечность приобретает разные имена и названия, дающие человеку шанс соединиться с вечностью и избавиться от того самого ощущения абсурдности существования, описанного А.Камю в мифе о Сизифе. Однако религия воспринимается чаще как традиция. Не каждому человеку свойственна рефлексия такого высокого уровня. Большинство, даже задумываясь о слиянии с бесконечностью, не претворяют свои мысли в жизнь. Ведь это нелегкий путь самосовершенствования, чтобы выбрать его, необходима сила духа, которая есть не у каждого. Погружаясь в состояние страха перед смертью, как перед непреодолимым злом, человек обрекает себя на саморазрушение, деструкцию направленную внутрь собственной личности.
Как же преодолеть деструкцию, заложенную в самом существовании? Основная философская работа Камю «Миф о Сизифе» (1942) открывается словами: «Есть лишь одна действительно серьезная философская проблема – это самоубийство. Вынести суждение о том, стоит ли жизнь труда быть прожитой, или не стоит – это ответить на основной вопрос философии»[9]. Можно ответить на этот вопрос так: каждый человек должен стремиться познать собственное предназначение (что рекомендовал людям ещё Сократ, широко известный призывом «Познай себя!»), а так же понять, что истинная сущность человека – это то, что никогда не умирает. Человек лишь переходит из одного состояния в другое. Неведение того, что «за гранью», после смерти, вовсе не означает полное исчезновение. В сущности человек просто боится того, чего не знает. Отождествляя себя с внешним бытием, человек ждет и страшится смерти, путается в противоречиях и, в конце концов, оказывается один на один со своими страхами. Если же человеку хватает силы духа понять свое внутреннее «Я», свое предназначение, постепенно реализуясь, он начинает проникать внутрь собственного существования, и когда приходит понимание «бессмертия души», противоречие снимается. Осознание завершения жизни можно сравнить с окончанием спектакля, когда актеры уходят за кулисы, они не «исчезают», а лишь становятся другими…
Тот, кто противопоставляет смертность и бессмертие, считает их несовместимыми, несоединимыми, в конечном счете, парализует собственную волю и разум или заводит их в тупик. Тот, кто отрицает смертность и верит в личное бессмертие (бессмертие души), тем самым обесценивает реальную жизнь, совместную жизнь души и тела. А тот, кто считает, что человек только смертен, стремится жить одним днем, не заботясь о будущем, не заботясь об улучшении жизни вообще, так как для него существует только понятие его конкретной, данной жизни. Таким образом, только став Творцом собственного бытия, человек может примирить для себя конечное с бесконечным.
[1]Бердяев Н.А. Назначение человека. Опыт парадоксальной этики – Париж, 1931. – С. 55.
[2] Материалисты Древней Греции. Под ред. Дынника М.А. – М., 1955. – С . 209.
[3][1] "Sartor Resartus” – "Трудолюбивый крестьянин”, произведение английского философа, историка и публициста Томаса Карлейля (1795–1881).
[4] Бердяев Н.А. Самопознание (Опыт философской автобиографии) – М., 2006. – С.68.
[5]Шопенгауэр А. Мир как воля и представление/ Собрание сочинений в 6-ти томах – М., 2001. – Т.2. – С.424.
[6]Понятие произошло от древнегреческого божества Танатоса - персонифицированного обозначения инстинкта смерти, влечения к смерти, инстинкта и влечения агрессии и деструкции. Как общее эмблематическое обозначение смерти Т. получил разнообразные отражения в мифологии, искусстве и психологии (главным образом в психоанализе). В психологии 20 в. формирование представлений о существовании сил смерти осуществлялось под влиянием соответствующих философских (Шопенгауэр и др.) и биологических (А.Вейсман и др.) идей. Наиболее систематически идеи о существовании инстинкта смерти и влечения к смерти, инстинкта и влечения деструкции и агрессии развивались группой видных психоаналитиков (Э.Вейсс, М.Клейн, П.Федерн, Фрейд, С.Шпильрейн, В.Штекель, А.Штерке и многие другие). В психоанализ представление о Т. и само понятие ввел австрийский психоаналитик В. Штекель. Закрепление и распространение понятия Т. и придание ему категориального статуса в значительной мере было связано с работами австрийского психоаналитика П.Федерна. Новейший философский словарь: 3-е изд., исправл. – Мн.,. 2003. – С.1017
[7] В философско-онтологическом контексте понимания феномена жизни ясно, что внутри себя, сама по себе жизнь не конечна, не временна, а вечна. Вечность - не потусторонняя категория; она присутствует здесь, сейчас, внутри того, что мы принимаем за временное, преходящее. Диалектическая связь вечного и преходящего состоит не только в том, что первое складывается из второго (преходящих вещей), а и в том, что вечное присутствует в самом преходящем. Механизм этого присутствия хорошо показал еще Эпикур на примере соотношения жизни и смерти, как бы разведя их по разным сторонам. Пусть смерть оконечивает жизнь индивидуума, но поскольку она нечто другое по сравнению с жизнью, постольку сама жизнь внутри себя не смертна, не временна, т. е. вечна, бессмертна.
[8] Э. Фромм Анатомия человеческой деструктивности – М., 2004. – С.28.
[9] А.Камю Миф о Сизифе /Сочинения в 5 томах. – Харьков, 1997. – Т. 2. – С.7.