Даренский Виталий Юрьевич

Институт философии им. Г.С. Сковороды Национальной академии наук Украины

Кандидат философских наук, доцент, соискатель Института философии им. Г.С. Сковороды Национальной академии наук Украины.

Darenskiy Vitaliy Jurievich

Institute of Philosophy named after G. Skovoroda of Ukrainian academy of science

PhD in Philosophy Science, Assistant Professor, contester of Institute of Philosophy named after G. Skovoroda of Ukrainian academy of science.

E-mail: darenskiy@yahoo.com

УДК: 130.3 : 124.5 : 17

 

 

«Модерн» как эсхатологическая метафора

 

Аннотация: Автор статьи рассматривает проблему эсхатологических корней Модерна как типа цивилизации. Особое внимание в статье уделяется интерпретации этого цивилизационного феномена как мировоззренческой трансформации в понимании ключевых концептов библейской картины мира. В контексте библейской картины мира автор рассматривает парадигмальные характеристики «модерного» типа человека, основанные на полагании автономности личности и «автономной» этике. Концептуализируется антропологические и этические основания Модерна как типа цивилизации.

Ключевые слова: Модерн, эсхатология, автономность, цивилизация, этика.

“Modern” as an eschatological metaphor.

The author considers the problem of eschatological roots of “Modern” types of civilization. In articles special attention was devoted to interpreting of this phenomenon as a worldview transformation of key concepts of biblical image of the World. The author considers the paradigm characteristics of “Modern” types of man, which is grounding on priority of autonomy of person and “autonomic” ethic, in the context of biblical image of the World. Anthropological and ethical basis of “Modern” types of civilization is conceptualized here.

Key words: “Modern”, eschatology, civilization, autonomy, ethic.

 

«Модерн» как эсхатологическая метафора

 

Сущность того особого способа исторического бытия человечества, который породил тип цивилизации, именуемый «Модерном», невозможно понять, не учитывая того факта, что он возник в регионе распространения западной ветви христианства. К вопросу о том, почему именно эта западная ветвь стала «колыбелью» Модерна, мы обратимся чуть позже, а в первую очередь обратим внимание на то, почему Модерн возник именно в рамках христианского мира.Чтобы понять закономерность такого возникновения, следует в первую очередь учитывать антиномичность христианского отношения к истории как таковой. Общую логику этого антиномизма о. Георгий Флоровский формулирует так: «Цель христианства… выходит за пределы истории», оно «вдохновляется прежде всего сознанием конца истории»; но, вместе с тем, «личность несет историю в самой себе… поэтому история не вполне исчезает даже в «будущем веке», если сохранится конкретность человеческой жизни… будущий мир есть, несомненно, мир вечной памяти, а не вечного забвения… с другой стороны, христианство произносит суд над историей» [3, с. 648-649].

Мысль о том, что идея прогресса как таковая является продуктом секуляризации библейского понимания истории, давно стала тривиальной. Но именно с «исходной» христианской точки зрения светские учения о прогрессе оказываются глубоко непоследовательными: они ограничиваются лишь представлениями о прогрессе в рамках той онтологии человеческого бытия, которая существует в падшем мире и не предполагают даже возможности её изменения. Напротив, христианский прогрессизм абсолютно последователен: он исходит из возможности и необходимости сущностной трансформации самого человека. Тем самым, последовательное представление о прогрессе в его высшем, христианском смысле оказывается с самого начала логически основанным на необходимости конца этой истории. Христианин, будучи «прописан» в мире парадоксальным, трансцендирующим его из мира способом, предельно остро ощущает сущностные границы и своей собственной индивидуальной экзистенции, и истории мира в целом, его историческое сознание всегда ориентированоэсхатологически. Поэтому, соответственно, и любые «производные» этого сознания, в том числе и вполне секулярные, всегда несут в себе этот изначальный дух и импульс эсхатологизма. В том числе, и Модерн, основанный на идее радикального совершенствования и освобождения человека, – безусловно, феномен эсхатологического сознания. Однако он же является и самой радикальной профанацией этого сознания, низводя свои предельные цели исключительно «внутрь» истории падшего мира. В результате вместо эсхатологии мы получаем радикальную Утопию (а доктринальные варианты последней могут быть самыми разнообразными). Сам «Модерн» при этом оказывается своего рода «эсхатологической метафорой», имеющей страсть к самым разнообразным формам неметафорического воплощения.

Термин «Модерн», как известно, исторически означает «современный»; а этимологически восходит к латинскому глаголу moderare – «изменять». В такой семантике термина есть важные метафизические коннотации. В частности, слово «современный» означает особый модус бытия жизненных явлений, при котором они со-временны, т.е. постоянно меняются с течением времени, не имея в себе собственного устойчивого содержания, будучи по сути своей ситуативными, эфемерными и разрушительными по отношению к универсалиям человеческого бытия (поскольку практически отрицают таковые). Быть «современным» – значит быть со-временным, т.е. не иметь в себе ничего подлинного и поэтому неизменного, но лишь непрерывно мимикрировать и приспосабливаться к «требованиям дня» и капризам моды. Современная цивилизация, созданная Западом и агрессивно завоевывающая остальной мир, со-временна parexcellence – это цивилизация погони за «сегодняшним днем» и отрицания всего непреходящего. Единственной ее непреходящей «универсалией» является ненасытная человеческая гордыня во всех ее проявлениях, воплощенная в глобальной «цивилизации потребления».

Но что такое «цивилизация» вообще? Данное понятие происходит от латинского cives– «поселение»; в своем инвариантном смысловом «ядре» оно означает совокупность форм и средств совместной жизнедеятельности людей, т.е. их «поселенность» в этом мире. Понятие «культура», этимологически означающее «возделывание», в этом контексте составляет внутренний процессуальный модус цивилизации, а последняя – совокупность устойчивых и воспроизводящихся результатов культуры. Культура, как известно, с точки зрения своего исходного ценностно-смыслового содержания всегда производна от культа; но если в традиционных (т.е. религиозных) культурах это очевидно чисто эмпирически, то секулярные культуры являются производными уже не от религиозного культа, а от культивирования новой квазирелигиозной ценности – человеческого Ego, т.е. отэголатрии как основы и истока всякой секулярности как таковой. Эголатрия, в свою очередь, происходит от лукавой подмены высшей ценности бессмертной человеческой души псевдоценностью смертного, похотливо-бессмысленного Ego. Эта подмена возникла в результате достаточно длительного процесса разложения западного Христианства, начавшись с так наз. «христианского гуманизма», открывшего путь к секуляризации всех сторон жизни. Затем «гуманизм», в своей тайной сути являющийся поклонением смертной, непреображенной природе человека, «человекобожием» (Ф.М. Достоевский), отбрасывает Христианство, которому он изначально по сути своей всегда был враждебен, и деградирует до чистого индивидуализма человека современной «цивилизации потребления». Но наиболее разрушительно эголатрия как религия «цивилизации потребления» действует не на самом Западе, где она возникла, поскольку здесь успевают выработаться достаточно сильные компенсаторные механизмы: высокий уровень материальной жизни и социальной защиты, «правовое государство» и т.п. Самые разрушительные последствия она имеет там, где эти механизмы не успели возникнуть: разрушая институты традиционной цивилизации, эголатрия ничего не создает взамен, вследствие чего наступает социальная катастрофа. Наиболее характерно эта закономерность проявилась в ареале восточно-христианской традиции (хотя есть и еще более катастрофичный пример: гибель коренного населения трех континентов – двух Америк и Австралии – вследствие колониальной экспансии Запада). В частности, такое специфическое явление, как «советская цивилизация» было защитной реакцией – попыткой «смягчить» процесс вестернизационной катастрофы, однако сама эта цивилизация привела к еще более катастрофичным последствиям (что тоже глубоко закономерно, но это отдельная тема).

Цивилизация как совокупность устойчивых форм жизни, созданных совместной жизнедеятельностью, затем оказывает уже обратное воздействие на активность человека, заставляя его жить именно так, а не иначе – т.е. заставляя воспроизводить в своем сознании и практике именно ценности и смыслы породивших ее культа и культуры. Цивилизационные формы, в рамках которых живет человек, «индуцируют» (М.К. Мамардашвили) в нем именно те состояния сознания и души в целом, которые породили эту цивилизацию в ее историческом истоке. Поскольку всякая религия есть именно re-ligio, т.е. «восстановление, воспроизведение связи» с Первоистоком бытия и первоопытом самой этой связи, то и всякая цивилизация в своем онтологическом основании является опредмеченной религией, поскольку нудительно воспроизводит первоопыт, лежащий в ее основе. Предрассудок секулярного сознания состоит в том, что «религия» им мыслится как некая частная и отдельная от всего остального сфера жизни; в действительности же re-ligio всегда есть тотальность человеческого бытия (в том числе и re-ligio с Ничто в атеизме и нигилизме), по отношению к которой любая сфера жизни является ее частным, опосредованным выражением.

Понятие «смерть», в свою очередь, имеет четыре значения. Первое, обыденное – физическая смерть тела. Второе, религиозное – смерть духовная, т.е. обрыв самим человеком связи (re-ligio) со своим Творцом и Спасителем. Третье философское: этосмерть экзистенциальная – состояние духовной, душевной и интеллектуальнойзакрытости человека («душевный аутизм»), неспособности к восприятию Другого (другого сознания, другого Ты, Бога как абсолютного Другого), мертвой самотождественности ego. Четвертое – культурологическое: это смерть смыслов, которыми живет человек и без которых ему становится незачем и «некуда жить» (Г. Батищев). Особый случай представляет собой связь четвертого (в качестве причины) и первого (в качестве следствия) типов смерти, когда определенный социум начинает физически вымирать вследствие утраты смыслов и ценностных установок, обусловливающих продолжение рода и индивидуального существования. Этот случай особо характерен для современной цивилизации.

Нетрудно показать, и мы это сделаем, что современная цивилизация является культивированием всех четырех типов смерти. Относительно смерти духовной это в наибольшей степени очевидно: культивируя исключительно земные потребности человека, к тому же искусственно раздуваемые с помощью искусственных средств, эта цивилизация по самой своей природе агрессивно противодействует всему остальному. Она изначально основана на глубоко иррациональном и противоестественном во всех отношениях стремлении к избыточному потреблению ресурсов и избыточномукомфорту, что с неизбежностью приводит к психо-физиологической и нравственной деградации человека. Эта цивилизациясилой формирует человека как ненасытного эгоцентрического потребителя – и противостоять этому принудительному воздействию чрезвычайно тяжело, ведь альтернативные цивилизационные модели жизни практически уничтожены и возродить их в индивидуальной жизни можно лишь чрезвычайным волевым усилием, подвигом. Сам выбор открытости Благой Вести и уже само желание жить в со-ответствии с ней (даже независимо от степени реализации последнего) – теперь стали труднее, чем во времена язычества и гонений, и поэтому сами по себе должны рассматриваться как великий нравственный подвиг, на который, к счастью, человек еще вполне способен. Тот факт, что здесь человек имеет формальную так наз. «свободу совести» в данном контексте абсолютно не при чем. Речь ведь идет не о формальной возможности исповедовать любую религию в качестве «частного дела», а о том, какоереальное re-ligio культивирует сама эта цивилизация как таковая – именно это и является решающим фактором для судьбы абсолютного большинства людей. Это re-ligio своего смертного и похотливого Ego, абсолютно оторванного от потребностей бессмертной души, от ее Творца и Спасителя. Это re-ligio Смерти в абсолютном смысле слова.

Смерть в третьем смысле – «омертвение» замкнувшегося в себе Ego-центрического сознания, глухого ко всякому Другому, воспринимаемому лишь в качестве собственного негативного двойника, а не насущного Собеседника (по А. Ухтомскому) – в современной цивилизации прикрыта и замаскирована внешним плюрализмом и информационной доступностью всего, что создает иллюзию «свободы». В действительности же живое, открытое Иному сознание невозможно в состоянии эголатрии – рабства у низменных стихий собственного Ego, являющегося подлинной религией современной цивилизации. Оно возможно лишь как смиренное усилие самопреодоления с доминантой на Другого (личностное Иное) – как особый труд любви, упраздняющий Ego как таковое. Смысл до тех пор является для нас смыслом, пока сохраняет в себе неисчерпаемую инаковостьнашему опыту, связывая его с бесконечностью Смысла бытия как такового. Смысл постигается только бытийной – живой и смиренной – причастностью к его истоку. Но эголатрия – это смерть Иного, для нее нет смыслов, но есть лишь их мертвые «симулякры» как предмет инфантильной игры, слепо мнящей о своем всепонимании. Эта игра – важнейшая часть культа эфемерно самоутверждающегося Ego: но «самоутверждающегося» лишь в собственной пустоте и абсурдности.

Подмена смыслов «симулякрами», в конечном итоге опустошающая и само Ego, в свою очередь, порождает четвертый тип смерти: осознавая или хотя бы чувствуя тотальную абсурдность существования, человек уже не захочет делать усилия ни для продолжения рода, ни даже для продления собственного индивидуального существования. Так, по видимости стремясь сделать земную человеческую жизнь максимально комфортной (в том числе и путем забвения жизни вечной), современная цивилизация достигает этого ценой тотального абсурда, заключенного прежде всего в бессмысленности самого этого стремления как такового. Поэтому в первую очередь она убивает людей совестливых и способных задумываться о смысле самой жизни, без которого не стоит и жить – и те, кто не находит выхода из абсурда, в подавляющем большинстве предпочитают «мягкие» формы самоубийства (пьянство, наркомания и нездоровый образ жизни вообще), превращая последние в основное содержание оставшейся жизни. В абсурде «общества потребления» могут «нормально» жить только люди с самой неразвитой душевной организацией, ограниченной чисто витальными потребностями (которая, впрочем, иногда может сочетаться с внешним интеллектуализмом). Однако и это не может продлиться слишком долго. Ведь наличие сверхвитальных, неэгоцентрических смыслов и ценностей лежит в основе любых серьезных человеческих усилий, в том числе, и в основе семьи, всегда держащейся на принципе взаимной жертвенности, которая ведь может быть только ради чего-то, иначе ее не будет. Первое поколение людей «общества потребления» еще может по психологической «инерции» видеть в детях свое собственное (т.е. вполне эгоцентрическое) «продолжение», но уже следующее поколение будет последним, ибо сочтет такое продолжение слишком хлопотным для себя, да и вообще таким же бессмысленным, как и все в этом мире. Это будет последнее поколение, которое наглядно покажет тот подлинный смысл и ту изначальную цель современной цивилизации, которую раньше прозревали лишь глубоко верующие люди и немногое подлинные философы.

Современная цивилизация вырывает человека из непосредственной включенности в природные циклы, опосредуя и почти сводя на нет его контакт с «упругой плотью бытия», замыкает его, словно в тюрьме, в особой сфере эфемерной реальности внутри мира межчеловеческих условностей. Эта тенденция достигает своего полного выражения в «постиндустриальном» мире, где производятся и циркулируют колоссальные потокиискусственнойинформации, полностью замусоривающей человеческое сознание, теряющее способность к самостоятельному мышлению и целостному, осмысленному взгляду на мир и самого себя. Создается замкнутый и абсолютно абсурдный, бессмысленный мир искусственного человеческого бытия, в котором абсолютно доминируют искусственные виды деятельности и искусственные потребности, совершенно избыточные по отношению к процессам духовного и физического воспроизводства человека. Более того, они радикально препятствуют и тому, и другому самим фактом этого доминирования, отбирающим силы и время людей наэкзистенциально деструктивные цели, порожденные патологической гордыней эфемерного самоутверждения Ego-центрического индивида.

В современной цивилизации, как писал О.Шпенглер, «проявляется вполнеметафизический поворот к смерти. Последний человек крупных городов не хочет больше жить… В этом существе как таковом теряется страх перед смертью. Характерный для настоящего крестьянина глубокий и неизъяснимый страх, что вымрет род и некому будет продолжить фамилию, теряет смысл… Дело не в том, что не рождаются дети, а прежде всего в том, что ум… не видит необходимости в их появлении». Поэтому начинают преобладать «семьи» (отныне это слово имеет смысл употреблять только в кавычках), «в которой оба участника «свободны»… все отношения в семье сводятся к «взаимопониманию»»[4, с. 131-133]. Исконная цель семьи, без которой она вообще утрачивает смысл, превращаясь в случайное сожительство двух эгоизмов, – воспроизводство Жизни, – здесь становится чем-то факультативным, необязательным. Здесь ребенка «заводят», словно это домашнее животное (не случайно ныне в обоих случаях употребляется одно и то же слово). Первое из высказываний О. Шпенглера наверняка может столкнуться с определенным непониманием, в чем он отчасти и сам виноват, не разъясняя своей мысли до конца. На уровне обыденного сознания возразить О.Шпенглеру здесь очень легко: действительно, нужно лишь указать на факт особого страха за свою жизнь и благополучие мелкодушного человека современной цивилизации, не способного пожертвовать ими даже ради самых высоких ценностей и целей (ибо таковых для него уже не существует в принципе). Но дело в том, что «последний человек» превратил в абсолют именно свою частную и бренную жизнь, и именно за счет полного презрения и неуважения к Жизни как таковой, то есть Жизни общечеловеческой, вселенской, что «грубо и зримо» проявляется в нежелании продолжать род, видя в детях лишь помеху своему индивидуалистическому комфорту. Экзистенциальная основа многочадия традиционной семьи – благоговение и ответственность перед Жизнью не своей, но всечеловеческой и вселенской; а у христиан еще и ответственность перед Богом, исторически первой заповедью Которого было «плодиться и размножаться». Но эта основа всех основ, с которой начинается и без которой исчезает самая элементарная нравственность, «последнему человеку» современной цивилизации кажется лишь проявлением «отсталости», и настолько непонятной, что попытки что-то объяснить здесь бывают абсолютно бесполезны. Это именно последний человек – уже не в ницшевском, но вполне буквальном смысле. После него действительно уже никого не будет – на его землю придут и уже приходят те, кому посчастливилось пройти по дороге такого «прогресса» не настолько далеко.

Первопричиной разрушения семьи и вымирания социума современной цивилизации является гендерный коллапс. «Гендер» как совокупность принципиальных социально-функциональных и культурно-психологических различий мужчин и женщин, культивировавшихся в традиционных обществах и обеспечивавших их жизнеспособность, этой цивилизацией последовательно уничтожается. Она формирует массу «социально бесполых», функционально взаимозаменяемых индивидов, унифицированных единой для всех ненасытной страстью потребления всякого рода «благ» и наслаждений. После разрушения традиционной семьи, основанной на христианском нравственном сознании и на разделении «гендерных» функций, еще несколько поколений «по инерции», постепенно деградируя и разрушаясь, институт семьи еще продолжал существовать. Это могло создавать иллюзию, что секулярная семья может существовать вечно. В настоящее время наступил «момент истины»: более-менее жизнеспособны те немногие семьи, которые хотя бы пытаются вернуться к традиционным ценностям; остальные, основанные на эголатрии, обречены на разрушение – и эта закономерность практически не знает исключений.

В основе этих деструктивных процессов в конечном счете лежит важнейшая составляющая всего «проекта Модерна» – идея «автономной» этики, т.е. этики, якобы не зависящей от каких-либо религиозных и вообще «метафизических» оснований. Впрочем, когда нормы «автономной» этики формулируются более конкретно, то всегда оказывается, что на самом деле «автономные» этические императивы весьма жестко подчинены неким онтологически весьма весомым целям и ценностям, которые являются изначально заданными, т.е. уже не зависящими от этического выбора как такового. Так, в формулировках И. Кантом категорического императива сразу обнаруживается наличие таких предзаданных целей – неких сверхценностей, предшествующих самому определению «моральности» как таковой. Это, с одной стороны, человеческая личность, а с другой – человечество в целом. Очень важный и поучительный интеллектуальный опыт осуществил Ж. Лакан, показавший, что самым радикальным образом «категорическому императиву» Канта следуют «герои» маркиза де Сада, полагая свой образ жизни в качестве «всеобщей максимы», по-кантовски отделяя «благо» от «желаний», а также полагая «закон» своей воле [5, c. 766]. Конечно, не вся «истина» Канта явлена де Садом, как говорит Ж. Лакан, но какая-то очень существенная ее часть. А именно, с логической точки зрения интеллектуальный эксперимент Ж. Лакана свидетельствует: полагание принципов «автономной» этики неожиданным образом может упразднить саму этику как таковую – в том случае, если будут утрачены те априорные презумпции сверхценностей, на которые она опиралась. В своей предельной форме эта ситуация задолго до Ж. Лакана была понята Достоевским в максиме его героя: «Если Бога нет – то все позволено».

Однако следует указать и на самый первичный и фундаментальный источник «проекта Модерна», лежащий в плоскости религиозного опыта. Таким источником, по нашему мнению, является сначала бессознательный, а затем и вполне сознательный отказ от исполнения первой из заповедей блаженства в Евангелии от Матфея (Мф. 5. 3). Эта заповедь гласит:

«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное».

Эта заповедь часто вызывает недоразумения именно потому, что не учитывается ее обращенность именно в самой сокровенной сущности человека как творения, призванного к жизни в нетварном Свете. Например, по мнению С.С. Аверинцева, следует переводить «нищие по велению духа», т.е. имея в виду якобы нищету исключительно материальную, поскольку традиционный буквальный перевод якобы «ведет к недоразумениям» [1, с. 493]. Но на самом деле, просто чудовищным недоразумением является как раз этот тезис С.С. Аверинцева, полностью уничтожающий фундаментальный смысл заповеди и трактующий ее, по сути, в строго фарисейском духе. Ведь фарисейство в своем широком, экзистенциальном смысле как раз и означает наслаждение человека своим собственным «внутренним», присвоенным им «духовным» богатством.

Подлинный смысл этой заповеди как самый дерзновенный призыв к твари стать сопричастной Нетварному, хорошо сформулировал святитель Николай Сербский: «Нищета духа является не каким-то подарком, получаемым извне, но это реальное состояние че­ловека, которое нужно только осознать. А до осознания своей нищеты доходят суровым испы­танием самого себя. Кто это сможет сделать, тот дойдет до понимания троякой нищеты: 1) нищеты с точки зрения своих знаний, 2) нищеты с точки зрения своей доброты, 3) нищеты с точки зрения своих дел… Познать себя – значит суметь увидеть свою немощность и свое ничтожество, дос­тичь сокрушенности сердца и, наконец, возопить к Господу о милости и моля о помощи. Сокрушение, или смирение, которые проис­текают из правильного понимания своей немощ­ности, есть основа всех добродетелей, основа ду­ховной жизни каждого христианина, это основа райской пирамиды. Смирение есть врата к Богу… Когда человек избавляется от злого ветра высокомерия, тогда в душе его наступает тишина и в душу его вступает Дух Святый» [2, с. 215-217]. Тем самым, эта заповедь есть подлинные «врата спасения», не пройдя которые, человек гибнет навечно.

В основе «проекта Модерна», осознающего себя как проект радикального совершенствования и освобождения человека в рамках истории мира сего, лежит именно то фарисейство, о котором сказано выше – особое наслаждение человека своей временной физической и духовной самодостаточностью. Всегда неизбежное «крушение утопий земного рая» (П.И. Новгородцев) объясняется, таким образом, причинами отнюдь не эмпирического характера, на которые по наивности ссылаются как революционеры, так и либералы. В основе Модерна как идеологии «земного устроения без Бога» (Ф.М. Достоевский) лежит онтологическая ошибка – незнание подлинной природы человека как тварного образа Божия, поврежденного первородным грехом. «Совершенное правовое государство» или «коммунистическое общество» невозможны вовсе не потому, что человек фатально порочен и его невозможно перевоспитать соответствующим образом, но потому что и либеральная, и коммунистическая утопии изначально отвергли единственный способ такого перевоспитания – жизнь во Христе. А все остальные способы создания «совершенного человека» в конце концов всегда неизбежно ведут к прямо противоположному результату – но не из-за каких-то прагматических ошибок «преобразователей» (они по своей теории обычно действовали правильно), а потому, что таков онтологический закон человеческого бытия.

 

Литература

1. Аверинцев С.С. Иисус Христос // Мифы народов мира. Энциклопедия. – Т. I. – М.: Рос. Энциклопедия, 1997. – С. 490-504.
2. Святитель Николай Сербский. Вера святых. Катехизис Восточной Православной Церкви. – М.: «Покров», 2004. – 288 с.
3. Флоровский Г. Христианство и цивилизация // Флоровский Г. Флоровский Г. Христианство и цивилизация. Избранные труды по богословию и философии. – СПб.: Изд. РХГА, 2005. – С. 641-649.
4. Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. Том 2. Всемирно-исторические перспективы. – Мн.: Попурри, 1999. – 612 с.
5. Lacan J. Kant avec de Sade // Lacan J. Ecrits. – P.: Seuil, 1966. – P. 751-769.