ИНТЕЛРОС > №4, 2013 > Рождение понятия бытия в учении Парменида Наталья Голбан
|
|
Голбан Наталья Викторовна Санкт-Петербургский торгово-экономический университет кандидат философских наук, доцент кафедры философии и социальных коммуникаций
Golban Nathalia Victorovna Saint-Petersburg State University of Trade and Business candidate of philosophical Sciences, docent of the Chair of philosophy and social communications E-Mail: natalia.golban@gmail.com
В этой статье автором обосновывается, что понятие бытия возникает на основе опыта «мышления мышления», впервые в истории философии осуществленном Парменидом. На основе анализа поэмы Парменида «О природе» автор выявляет многообразие значений, которые обретает понятие бытия уже в момент своего рождения. "The birth of concept of being in the Parmenides's doctrine" Summary: In this article the author proves that the concept of being takes its rise in experience of “thinking about thinking”, which for the first time in the history of philosophy has been effected by Parmenides. Basing on the analysis of the poem of Parmenides “On nature” the author reveals the variety of meanings, which the concept of being has already got at the moment of its birth. Key words: concept of being, concept of non-existence, ontological differentiation, experience of thinking about thinking, lie, truth, opinion. Рождение понятия бытия в учении Парменида Проблема бытия – в неявном виде, т.е. не получив своего выражения в соответствующих понятиях, существовала в древнегреческой философии и до Парменида. Можно сказать, что ее поставили уже первые ионийские философы: Фалес, Анаксимандр и Анаксимен. Занимаясь поисками первоначала всего – ἀρχή, они приписывают ему свойства парменидовского бытия, прежде всего единство и вечность. Первоначалом является то, что есть всегда, что сохраняет себя в изменении, то, благодаря чему все продолжает существовать, то, что переходя в иное (в многочисленные вещи), не перестает быть. Не обладая понятием бытия, все философы до Парменида тем не менее искали то, что обладает его свойствами, будучи ведомы как бы инстинктом разума. Но именно Парменидом понятие бытия было введено в поле зрения философии. В лице Парменида действительно поиск первоначала всего дошел до логического конца, философия ухватила всеобщее – бытие. Это заставляет признать особое место парменидовского учения в развитии философии. Гегель в своих лекциях по истории философии говорит: «…мы должны признать, что с Парменидом началась философия в собственном смысле слова» [4, 265]. У. Гатри утверждает, что «философия досократиков делится на две половины именем Парменида». Влияние его учения на дальнейшее развитие философии он сравнивает с картезианским переворотом в философии Нового времени [11, 20]. В любом случае, после этого философа бесперспективным стало выдвигать новые начала всего, не учитывая его учения о бытии, не развивая его положений. То, что философия на самом деле ищет единое начало всего, единство всего, это выразил Ксенофан, которого не без оснований считают первым представителем элеатской школы. (Платон: «А пошедшее от нас элейское племя, начавшееся с Ксенофана и даже еще раньше, распространяется в /своих/ мифах о том, что-де так называемые «все /вещи/» суть одно». Софист 242сd). Гераклит также пришел к мысли, что «мудрость в том, чтобы все знать как одно», а «многознание уму не научает». Его логос – о том, как единое есть как все, а все складывается как единое. Но то, что единство всего заключается в его бытии, - эта мысль принадлежит Пармениду. На основе каких рассуждений пришел он к такой мысли? Способ философствования Парменида принципиально иной, чем у прежних философов. По сути дела, изложение им собственно философского содержания поэмы начинается с вопроса: «что за пути изысканья единственно мыслить возможно?» («αἵπερ ὁδοὶ μοῦναι διζήσιός εἰσι νοῆσαι» (Фр.2)1). Полагаю, что анализ этого вопроса позволяет многое прояснить в учении Парменида, поскольку попытка рассматривать существующее в свете его решения выводит философа на качественно иной, по сравнению с предшественниками, уровень мировидения. Богиня Правды, собираясь приобщить героя поэмы к «непогрешимому сердцу» «убедительной Истины», начинает следующим образом: « Ныне скажу я, а ты восприми мое слово, услышав, Что за пути изысканья единственно мыслить возможно» (Фр.2). Изначально вопрос поставлен о том, какие « пути изысканья», пути поиска истины единственно мыслить возможно. И Парменид различает три пути: Путь Истины, Путь Заблуждения и близкий последнему Путь мнения, на котором тоже не обрести истины. «Путь Истины» - это признать, что «есть» и «не быть никак невозможно». Путь Заблуждения - признавать, что «не есть» и «не быть должно неизбежно» (Фр. 2). Истина в том, что «бытие ведь есть, а ничто не есть» (Фр. 6). Это первое логическое определение истины в истории философии. Такое понимание истины, которое заключается в том, чтобы утверждать бытие и отрицать небытие, усвоят как софисты (применяя, правда, его на свой лад), так и Сократ, Платон и Аристотель. (Вспомним, например, известное аристотелевское определение истины: «говорить о сущем, что его нет, или о не-сущем, что оно есть – значит говорить ложное, а говорить, что сущее есть и не-сущее не есть, - значит говорить истинное» (Метафизика 1027в 25)). Итак, Путь Истины гласит, что «“есть” и “не быть никак невозможно”» (фр.2). Здесь еще не говорится о том, что есть, имя ему ищется в поэме. А.Г.Черняков так переводит и комментирует «пути вопрошания» Парменида: « “Первый /из них таков/: что… (пространство молчания, до поры безымянное и через умолчание полагаемое «подлежащее» фразы, очерчивание места для имени, которому еще предстоит родиться) есть и /ему (т.е. тому, для чего отведено молчаливо именующее место)/ несть небытия (3, 1-3)”. /…/ Имя произнесено позже (фр.6, 1): “следует говорить и усматривать /умом/, что это (т.е. то, для чего было отведено молчаливое место) – есть сущее (ἐὸν)”» [10, 40]. Итак, Парменидом возвещен путь Истины: «есть». Сдается, у любого исследователя его учения, пытающегося постичь смысл этого «есть», чем более пристально он вглядывается в это «есть», тем более темнеет в глазах, совсем как у платоновского Теэтета [См.: 2, 140-142 ]. Мало того, что «есть» - это даже еще не мысль (не обладает структурой суждения), лишь затем в поэме обретет форму высказывания (в фр.6) «бытие есть» (хотя, заметим, здесь в качестве субъекта высказывания и подлежащего в предложении используется инфинитив глагола «быть» - буквально: «быть есть»). Дело еще в том, что для извещения об истинном пути Парменид использует чрезвычайно многозначный глагол (не используя всю полноту его значений). И коли уж он был использован и введен в философский обиход, то некоторым образом многообразие его значений породило и многообразие решений проблемы бытия. Трудности заключаются в том, что значения этого – всеобщего, можно сказать, глагола – весьма абстрактны и иногда трудноопределимы. (Не так уж и не прав был софист Горгий, считающий бытие эффектом языка). Парменидом приводятся доводы в доказательство того, что путь «есть» является единственно истинным, единственно возможным: «Решение - вот в чем: Есть или не есть? Так вот, решено, как и необходимо /этого требует необходимость/, Путь второй отмести как немыслимый и безымянный (Ложен сей путь), а первый признать за сущий и верный» (Фр.8, 15-18) А ранее, во фр.2: «Путь второй – что «не есть» и «не быть должно неизбежно»: Эта тропа … совершенно безвестна, Ибо то, чего нет, нельзя ни понять (не удастся), Ни изъяснить…» (5-8). Невозможность пути, утверждающего «не есть», доказывается на основании принципа, сформулированного в поэме: τὸ γὰρ αὐτὸ νοεῖν ἐστίν τε καὶ εἶναι («одно и то же мыслить и быть» - в переводе Лебедева). Каковы значения этого «есть»? Это важно понять, ведь именно с признания, утверждения этого «есть» начинается для Парменида движение к истине. (Н.В.Мотрошилова отмечает: «Главный для элеатов вопрос: что в философии значит слово «есть»? [7, 136]). Фр.8, состоящий из 61 строки, раскрывает значение этого «есть». По замечанию И.Д.Рожанского, в этом фрагменте изложена вся онтология Парменида [9, 25]. Итак, Парменид начинает с «есть» - ἐστίν : «Один только путь остается, «есть» гласящий» ( Фр.8 ) и продолжает : « на нем - примет очень много различных» и рассматривает приметы (σῆματα) - чего? - этого «есть». К «есть» неприменимо «было» и «будет»: «И не “было” оно, и не “будет”, раз ныне все сразу “есть”, одно, сплошное» (8, 5-6). «Как может “быть потом” то, что есть, как могло бы “быть в прошлом”? “Было” – значит не есть, не есть, если “некогда будет”. Так угасло рожденье и без вести гибель пропала» (8, 19-21). Вот эти σῆματα: ἐστίν является у Парменида целым, единым, единородным, лишенным рождения, негибнущим, совершенным, сплошным, непрерывным, неподвижным, безначальным и непрекратимым, тем, что не может «быть потом» и «быть в прошлом», но всегда присутствует в настоящем, неделимым, законченным (замкнутым в границы богиней Ананке - богиней необходимости) и шарообразным. (Б.Кассен: «Если читать поэму Парменида как прогрессивное отождествление субъекта глагола “есть”, слова пути, то последним пунктом остановки, куда мы наконец прибыли, будет пункт, в котором сущее может стать представлением, сферой» [5, 27]). И лишь тогда, когда Парменид доходит до мысли о границах этого «есть», он употребляет слово ἐὸν - «сущее», «бытие». До этого в поэме употреблялось лишь его отрицание - μὴ ἐὸν (μὴ ἐὸντα) - «не сущее» («не сущие»). Таким образом, ἐὸν появляется в поэме, когда образ исследуемого «предмета» уже сложился, ἐὸν и есть целое всех примет истинного пути - «есть». То, что Парменид придает сущему форму шара, еще раз свидетельствует о том, что он мысль еще не отделяет от созерцания, скорее, от формы созерцания. Именно для мысли-созерцания необходима непосредственная данность предмета, присутствие его перед взором, в данном случае - умным взором. Полагаю, что одно из основных значений «есть» в поэме Парменида - «есть /как нечто одно/ для мысли». Затем это станет почти формулой в древнегреческой философии: «быть» - значит «быть одним». «Есть» - утверждение явленности мысли как таковой чего-то единого, имя чему еще не найдено. Представляется, что Парменид ищет то, что существует как единое. Само единое определяется у Парменида затем через то, что есть, через сущее. Аристотель в «Физике» отмечает, что у Парменида сущее является обозначением единого, и потому он не знает множественности его значений. Интересно в этом отношении сравнить Парменида с Ксенофаном. Последний утверждал, что «все едино» («а Ксенофан, который раньше их (ибо говорят, что Парменид был его учеником) провозглашал единство, ничего не разъяснял и, кажется, не касался природы единого ни в том, ни в другом смысле (т.е. ни как мысленное, ни как материальное), а, обращая свои взоры на все небо, утверждал, что единое – это бог» (Метафизика, 986в 22-25). Парменид же пошел дальше. Для мысли как таковой единство непосредственно кажет себя. Первой мыслью является мысль, утверждающая данность, наличие единства – «есть». Но не единое как таковое есть суть, скорее, оно способ бытия сути. (Пифагорейцы же и Платон понимали единое как некоторую сущность, а не только как способ бытия или как свойство бытия – см. Аристотель, Метафизика 1053в 10-15). Поэтому для него сказать, что единство есть - значит впасть в тавтологию. Следовательно, необходимо определить, что едино. Ответ напрашивается сам собой: то, что есть. Единое по способу его явленности и названо бытием. Бытие едино еще и потому, согласно Пармениду, что невозможно небытие. Ахутин А.В. отмечает, что для Парменида «решающим оказывается предел, граница между бытием и небытием». «Настоящее открытие Парменида – ничто» . «Только на распутье, на границе с ничто бытие мыслится как бытие, безотносительно… Небытие, следовательно, есть как граница всего, как о-пределение бытия в его бытийности. Граница, предел, черта – вот образ начала» [ 607-608]. Един мир или множествен – это у Парменида рассматривается сквозь призму оппозиции: «бытие – небытие». Раз небытия нет с необходимостью, то нет ничего, кроме бытия, оно единственно. Получается, что у Парменида едино некоторое «естество» или (воспользуемся словом Аристотеля) некий единственный ὑπόκειμενον, подлежащий определению со стороны мышления. Свойства его (σῆματα) множественны, но сам носитель этих свойств – τὸ ἐὸν - единственен. Единый, даже единственный предмет мысли – единое бытие - не может то быть, то не быть. Небытие предмета мысли отрицает саму мысль, такой «путь изысканья» совершенно невозможен. Для Парменида утверждать, что «небытие есть», равносильно уничтожению самой мысли. Таким образом, у Парменида происходит отождествление единого и бытия. (Является ли единое необходимым свойством самого сущего или это лишь ухваченная Парменидом форма самой мысли, принцип мышления, структура самого разума, экстраполированная на всеобщий предмет познания, – это стало вопросом вопросов для философии на всех этапах ее развития). Всю досократовскую философию вел некий инстинкт разума, заставляющий его искать единство вещей, их единое первоначало. Философия Парменида связала эту исходную интуицию ранней греческой мудрости (предпонимание того, что мысль направлена на единое во всем или во многом) и собственный опыт (первый у греков) мышления мышления. Однако «есть» получает затем в поэме и другие, более конкретные, значения. Быть для Парменида – быть целым, вечным, неделимым, совершенным, законченным и заключенным в пределы. В этом «есть» впервые ухвачено действительное единство всех вещей, а также единство мысли и ее предмета. Ведь не только то, что предлежит мышлению, есть. Сама мысль тоже есть. Поскольку круг сущего делится Парменидом на мысль и то, о чем мысль, то он ищет единый способ бытия того и другого. Здесь как раз сказывается рефлексивная природа мысли этого философа. Ему представляется, что он занят бытием как таковым, но мысль не упускает свое отношение к бытию. «Есть» - это единый способ бытия мысли и того, о чем она. Не случайно Гегель в своей «Логике», предпосылая своим построениям решение проблемы начала, полагает бытие первым понятием в силу его неопределенной непосредственности, в которой еще ничего не различено, поэтому оно есть одновременно и небытие… Надо сказать, что именно в этом парменидовском есть мысль и то, о чем она – сущее, бытие, не различимы, в этом есть они непосредственно тождественны. Одним из значений «есть» является также - тождество мышления и бытия. «Есть» понимается как неразрывная и неделимая связь мышления и бытия. Именно о связи мышления и бытия сказывается прежде всего «есть». Мышление есть благодаря этой связи, и негоже в мысли выражать, что «небытие есть» ... Противоположное истине утверждение: «не есть» лишает бытия само мышление, а следовательно, и само это утверждение. Таким образом, утверждение «не есть» или «небытие есть» уничтожает собственную возможность. Тождество мышления и бытия является всеобщей основой всякой отдельной мысли, поэтому в каждой отдельной мысли, в каждом отдельном высказывании не должно быть противоречия с этой основой. В этом принципиальное отличие парменидовской философии от предыдущих учений - никто из предшественников Парменида не ставил задачи найти первооснову самого мышления. Как видим, мысль о «есть» и ложится в основу «онтологии» Парменида. Какими путями он пришел к этой мысли - относительно этого можно лишь предполагать, что догадки Гераклита и Ксенофана о том, что мудрость стремится знать единое вещей, пифагорейские представления о том, что сущностью вещей являются числа, сущностью которых, в свою очередь, является единое, стимулировали дальнейшие поиски единства всего. Esti(n) у Парменида сказывается о самом бытии. «Бытие есть» - это утверждение самого бытия, утверждение его присутствия, акт его самополагания. Но каким образом он достигает мышления? Видимо, для Парменида само утверждение бытия («естьность») есть мысль и в то же время и утверждение бытия. Видимо, для Парменида открылось, что в «есть» - самоутверждении бытия - мысль неотделима от этого утверждения, мысль неотличима от того, о чем она: «То же самое - мысль и то, о чем мысль возникает...» ( Фр. 8., 35 ) [5, 150]2 Мысль о «есть», мысль об утверждении, полагании (воспользуемся этим кантовским термином) бытия в мышлении - но к бытию приходят, уже исходя из этого «есть» - высшей достоверности - является первоначальной у Парменида. Философы до Парменида полагали принцип подобия («подобное познается подобным») основным принципом теории познания. Почему он говорит о тождестве мысли и бытия? Думаю, что тождество мысли о бытии и самого бытия как единого следует признать первичным феноменом, открытым Парменидом в сфере всеобщего. И потом, признать лишь подобие мысли и бытия для него значило бы, полагаю, отойти от основного положения его теории – от признания того, что есть только единое, Единое Бытие. Потому хоть он и начинает с мысли, ее возможности, но приходит к тому, что мысль ничто не вносит от себя в содержание, все, что в ней есть, - только бытие. Мысль не имеет в себе ни грана иного, чем бытие. Непосредственность тождества мысли и бытия объясняется тем, что действительно всеобщее и мысль о нем – непосредственно одно и то же. Бытие всеобщего как отдельно (от всего) существующего возможно лишь в мысли, возможно лишь благодаря деятельности мышления. Быть одним, отдельным от всего, которому оно присуще, всеобщее может лишь как мысль. Но в чем необходимость того, что есть такая форма бытия, как мысль, это не может быть объяснено. Зачем единому бытию отражаться в мысли? Если бытие действительно едино, то мысли – как чего-то иного бытию - быть не должно. Эту проблему будет решать Платон, выявляя все те парадоксы, которые породил своим учением о единственном бытии Парменид. Для Платона бытие должно обеспечивать возможность всех сущих различий, в том числе и возможность мышления. Но у Парменида исходным пунктом размышления является, полагаю, бытие мысли. То, что соответствует (даже больше – тождественно) природе мысли, то и подлинным образом есть. Как понимает ее природу Парменид, вот много проясняющий вопрос. Текст поэмы заставляет предположить, что первым определением мысли для Парменида является ее самотождественность. В литературе, посвященной Пармениду, получила место такая точка зрения, согласно которой этот философ во всех своих размышлениях строго исходил из интуитивно понятого принципа тождества. Например, согласно Лейнфельнеру [Cм: 3, 65] , парменидовское бытие есть онтологизированный логический принцип тождества (А = А). Эта точка зрения позволяет многое объяснить. Второй и третий пути «вопрошания» немыслимы, поскольку они не осуществимы, их нельзя пройти, не нарушая принцип тождества. Сказать, что «бытия нет», а «небытие есть» - значит нарушить тождество мысли в каждом из этих высказываний. На третьем же пути – пути Мнения – « “быть” и “не быть” одним признаются и тем же и не тем же, но все идет на попятную тотчас» (фр. 6), т.е. исполнение закона тождества еще более запутанно. Видимо, здесь сказалось знакомство Парменида с математическими знаниями своего времени (по свидетельству Сотиона, он был учеником пифагорейца Аминия). Вообще, надо заметить, представления того или иного философа о природе мышления определяет его решение проблемы бытия. Это ясно покажет дальнейшее развитие философии. Видимо, Парменид сущность мысли интуитивно постигал как ее самотождественность. Поставив вопрос о том, что подлежит мысли, что предназначено для нее, он решает его исходя из самотождественной природы мысли. Хотя возможен и иной – обратный – порядок его размышлений. Пармениду удалось ухватить всеобщий способ бытия («есть») всеобщего – сущего. (Вообще, понятие бытия есть единство того, что есть, и того, как есть, единство всех единств). У прежних философов единое начало не отрицало существование многообразных вещей, более того, выдавалось за их порождающую причину. Почему у Парменида это не так? Потому что у Парменида единое начало является всеобщим, единственным, так как двух всеобщих начал не бывает (иначе они не были бы всеобщими). Было найдено действительное начало постижения всех вещей – их всеобщее, их «есть». Им также было найдено и то единое, что есть – сущее, единственный раз в поэме оно называется бытием. Особенность парменидовской философии в том, что для нее в постижении этого единого начала и состоит вся истина. Это типичная абсолютизация некоторых результатов познания, достигнутых на определенной ступени процесса познания. Для того чтобы дойти до единой всеобщей определенности всего, нужно абстрагироваться от всех особенностей, от всего многообразия сущего, подвергнуть его отрицанию. (Недаром у Гегеля бытие в самом начале диалектической экспозиции сферы логического из-за отсутствия в себе различий равно ничто, отрицанию всякой определенности). Таков путь к истинному началу всего, и этот путь абсолютизируется у Парменида, многообразие сущего объявляется иллюзией. После Парменида философия будет двигаться от этого начала, пытаясь постичь многообразный мир исходя из него. Но путь к началу отличен от пути от начала3. Эти рассуждения заставляют признать, что Парменид в сфере всеобщего, являющимся истинным единством всего, находит сферу самотождественного, т.е. от открытого им содержания приходит к пониманию его формы – самотождественности и непротиворечивости. Но благодаря чему Пармениду удается обнаружить это единое первоначало, действительно всеобщее вещей? Парменидом впервые найдена устойчивая точка опоры, истинный центр мировидения, а именно мысль как таковая. Это то всеобщее, которое содержится в каждой мысли. Это и есть форма мысли, которая всегда является одной и той же, что бы ни мыслилось и ни воспринималось. Ранее уже было отмечено, что у Парменида это некая слитная форма – форма «умного вглядывания» (А.Г.Черняков) - умозрения, разумного созерцания. Постижение природы вещей всегда происходит относительно какой-либо определенности самого субъекта – соответственно чувственным восприятиям, либо представлениям. В.Я. Комарова отмечает: «″Соответственно природе″ у греческих натурфилософов означает, во-первых, доверие к чувственным восприятиям, полное или неполное, и, во-вторых, перенесение, непосредственное или опосредованное, на понятие первоосновы свойств чувственно воспринимаемой природы. У милетских мыслителей этот метод выступает несомненно как полное доверие к чувственным восприятиям, выступает совершенно стихийно, ибо о природе чувств и самого познания они еще не задумываются…»[6, 86]. Парменид первым стал рассматривать все в соответствии к мысли как таковой. Физикализация души, знания, познания сменяется у Парменида логизацией сущего, мысль как чистое всеобщее (логическое) – мера всего. Мысль не источник бытия, а его адекватная, подлинная мера. Мысль – подлинная мера подлинного бытия людей (эта мысль есть уже у Ксенофана). Для того чтобы действительно ухватить единство вещей, познающий субъект должен исходить из некоего единого неизменного начала в самом себе – в данном случае из мысли как таковой. Вообще надо сказать, что если познающий в своем постижении мира исходит из мысли как таковой, самой формы мысли, то он как бы становится в позицию всеобщего сознания. И для такого всеобщего сознания и вещи кажут свое всеобщее. Поскольку у Парменида субъект познания впервые обретает всеобщее сознание, то ему и открывается первое всеобщее – бытие вещей, их «есть». Из существа estin - первой, исходной очевидности (не только для элеатов, но и для всей древнегреческой философии) Парменидом продумывается существо on. Общепринято следующее определение бытия: бытие - это то, что есть. Особенность парменидовского учения заключается в том, что то, что есть - это единое (единственное) бытие. Бытие является у Парменида единственной чтойностью - ибо все вещи принадлежат у него «миру видимости». Бытие, само утвердительное, определяется в его учении из следующей «заботы» - оно должно обеспечить это «есть», его тождество самому себе, постоянство, непрерывность, неделимость и т.д. Парменид полагает именно бытие определяющим тождество мышления и бытия - вся определенность мысли порождена бытием, бытие - содержание, мысль - форма. Тождество мышления и бытия у Парменида является непосредственным (по определению Гегеля) - вся определенность бытия непосредственно (прямо) является и определенностью мышления. Как показывает предыдущий анализ, самой постановкой вопроса – самой общей – Парменид был приведен в сферу всеобщего, где ему открылись два основополагающих феномена: явленность всего как единого – для мысли как таковой, и тождество мысли и всеобщего, получившего в поэме имя бытия, сущего. Как видим, уже у Парменида понятия «есть», «сущее» получают разнообразные значения, и дальнейшее развитие древнегреческой философии выявляет их, делая их более явными. Парменидовскому понятию бытия еще предстоит выявить свою конструктивную мощь в дальнейших построениях как древнегреческой, так и всей западноевропейской философии. Главная особенность парменидовского учения в том, что он впервые задумался не о начале всего, а о начале мышления обо всем. С чего мысль должна начинать мыслить все? Что является началом для мысли? Парменид открыл, что познавать согласно природе – это познавать не согласно чувственным восприятиям, а согласно мышлению. Для Парменида именно мышление - способ бытия познающего, кто бы ни был этот познающий – человек или Бог. Что можно (и должно) мыслить и что нет, что является единым предметом для мысли как таковой, какие пути ведут к истине, а какие – нет, — до Парменида такие вопросы прямо никто не ставил. Он вообще первым задался вопросом о том, в чем существо истины как цели мышления, ее «непогрешимое сердце». В любом случае впервые в философии Парменида мысль обращается на самое себя, предметом мысли становится отношение мысли к своему предмету, т.е. он первым осуществляет опыт «мышления мышления», не осознавая его, безусловно, в качестве такового. (То, что философское мышление есть «мышление мышления», это обнаружил и ясно выразил лишь Аристотель). Все (воспользуемся этим словом с его уместной в данном случае неопределенностью) начинает рассматриваться в учении Парменида как предмет осмысляющего собственную цель мышления, мышления мышления. Как только Парменид задается вопросом о необходимых путях изысканья мысли, то это приводит к удвоению всего на мысль и на то, о чем мысль. Все получает значение иного, противопоставленного мысли. Значение чего-то подлежащего определению со стороны мышления. Мыслимость сущего становится его основополагающей чертой. Тождество мысли и бытия лишь тогда имеет силу, когда бытие отождествляется с единым и (все)общим. Именно потому, что в связи с постановкой вопроса о возможности мысли вообще Парменид «попадает» в сферу всеобщего, ему открылись эти феномены. Как только бытие связывается с существующими единичными вещами, так это тождество распадается (как это и наблюдается, например, у софистов). Уж коли Парменид поставил вопрос о возможных путях изысканья истины, то перво-наперво он должен был спросить о начале такого пути, о том, с чего начинать мыслить все. И в начале мышления – мысль перед познанием (чего?), следовательно, лишь форма мысли, и то, о чем она, необходимо определить, найти. То, о чем мысль как таковая должна помыслить в самом начале мышления, должно быть определено, доказано. И этот единый, всеобщий (ибо на что бы мысль ни была направлена, она не может не мыслить его) предмет мысли должен обеспечивать саму возможность мышления. Но что является первой мыслью, первым шагом к Истине? - Мысль о «есть», о данности того, о чем она, об утвердительности самого утверждающего, о присутствии присутствующего… Это «есть» - совершенно простое, лишенное различий, изменений, вариаций, единственно, что ему противостоит – «не есть», но оно невозможно, ибо как же тогда начнется мышление? Из существа этого «есть» и продумывается существо того, что есть. И первым определением того, что есть, является то, что оно есть как единое – для мысли вообще. Не только явленность чего-то открывается мышлению в первом шаге, но и как оно явлено – как единое. Это «есть» и является высшей достоверностью для Парменида, с которой мышлению о начале мышления никуда не сойти. Главное, к чему пришел Парменид, - это то, что началом мышления о сущем является мысль о явленности его как единого. И это единство явлено мысли как таковой, если бы человек не обладал такой перспективой видения мира как единого, он никогда не начал бы философствовать. Все существует как одно – это первая мысль, но быть одним /для мысли/, единым – это лишь способ бытия, «как» того, имя чему ищется в поэме. У Ксенофана единое существует как бог, Парменидова же мысль же не отходит от достоверности феномена явленности всего как единого. Он не придумывает, а усматривает в этом феномене то, что есть – сущее, бытие. Если опыт постижения сущего у предшественников Парменида был индивидуален, то у него – всеобщ, ибо в нем обосновывается начало всякого познания существующего, которое начинает с бытия предмета. Как видим, понятие бытия родилось в опыте «мышления мышления», впервые в древнегреческой философии осуществленном Парменидом. И уже у этого мыслителя в момент рождения оно получает множество значений. Согласно принципу онтологической дифференции, необходимо различать то, что есть, и то, каким образом это есть, сущее и способ его бытия (собственно бытие). Мы видим, что у Парменида исследуется сначала единый способ бытия всего – есть (мы интерпретируем основное значение «есть» как «есть как нечто единое для мысли как таковой»), затем происходит конкретизация способов быть, способов естьности – быть целым, однородным, вечным и проч., и лишь затем рождается понятие сущего – того, что есть. Важнейшим значением бытия является παρουςία, присутствие в настоящем. Т.е. у Парменида уже различены единый способ бытия всего и конкретные способы бытия. «То, что есть», «сущее» имеет также несколько значений. Это прежде всего то, о чем мысль как таковая, бытие как всеобщий предмет мышления, но также и понятие целокупности, конечной шарообразной целостности. Вообще, понятие бытия у Парменида есть единство того, что есть, и того, как есть, единство всех единств. Основой парменидовского мировидения является, как я пыталась показать, является опыт мышления мышления. Именно мысль, задавшаяся вопросом о возможных (а, следовательно, и необходимых) для нее путей исследования, приходит к понятию бытия. Полагаю, что Парменид исходит из того, что мысль по своей природе соотнесена со своим предметом, поэтому ее бытие невозможно без бытия ее единого, всеобщего предмета. В связи с этим, первым значением бытия после Парменида в древнегреческой философии является его значение как того, о чем мысль. И в дальнейшем развитии греческой философии можно увидеть, что тот предмет, необходимость которого была обоснована мышлением (например, понятия Сократа), получает значение подлинного бытия, т.е. онтологизируется. Более того, если это так, т.е. бытие полагается как необходимый предмет мысли, то именно поэтому отрицается существование небытия. Небытие не может выполнять роль единого предмета для мысли как таковой. А ведь ищется именно он. Парменидовская трактовка истины как «тождества мышления и бытия», как παρουςία, присутствие в настоящем, по мысли Хайдеггера, приводит к ослаблению изначального в греческой философии значения истины как несокрытости. Хайдеггер в своей интерпретации греков исходит из того, что досократическая философия осуществила фундаментальный опыт истины как не-сокрытости. Согласно ему, все сущее понимается как развертывание из собственной глубины. При понимании истины как несокрытости противоположностью истины является сокрытие, ἀλήθεια противостоит λήθη, «неприметное сокрытие и удаление из явного присутствия, которое рано или поздно совершается забвением». У Парменида же понятию истины противостоит понятие лжи, в силу чего истина понимается из ψεύδεσθαι, как сама по себе правильность [См.: 8, 83-86]. Хайдеггер видит в мышлении Парменида первый шаг к метафизике – той формы философии, которая исходит из тождества мышления и бытия, и в которой, в конечном счете, говорит Хайдеггер, происходит «забвение бытия». Гегель считает, что именно с Парменида началась собственно философия. Здесь мы имеем дело с непрекращающимся спором о том, в чем начало философии. В любом случае, можно утверждать, что если до Парменида греческая философия шла к началу всего сущего, то после великого элейца – от начала, ибо всеобщее начало всего – бытие – было ухвачено им в понятии. Литература:
Вернуться назад |