ИНТЕЛРОС > №2, 2017 > К эпистемологии управления и управляемости Сергей Гашков, Мария Рубцова
|
|
Гашков Сергей Александрович, Балтийский Государственный Технический Университет «Военмех» им. Д.Ф. Устинова, кандидат философских наук, доцент кафедры Теоретической и прикладной лингвистики, Sergey Gashkov Associate Professor, Department of Philosophy, Baltic State Technical University «Voenmekh» (BSTU), St. Petersburg, Russian Federation. e—mail sgachkov@hotmail.com
Рубцова Мария Владимировна, Санкт-Петербургский Государственный Университет Доктор социологических наук, доцент кафедры социального управления и планирования факультета социологии СПбГУ, Mariia Rubtcova Associate Professor, Department of Social Management and Planning, St. Petersburg State University, Russian Federation. e-mail mariia.rubtcova@gmail.com
УДК 303.01
К ЭПИСТЕМОЛОГИИ УПРАВЛЕНИЯ И УПРАВЛЯЕМОСТИ
Аннотация: В статье применяется междисциплинарный эпистемологический подход к феноменам управления и управляемости. Целью статьи является показать, что проблемы, возникающие при применении понятия управляемости носят не просто реальный характер, но связаны с объективными особенностями социального бытия и мышления. Одна из важнейших проблем связанных с управлением, возникает в связи с фундаментальным требованием принципиальной эгалитарности отношения управляющего и управляемого, другая с требованием теоретического, исторического и философского осмысления парадоксального характера властного отношения. Эти проблемы изучаются сквозь сопоставление таких социальных мыслителей как М.Фуко, К.Лефор, К.Касториадис, Э.Балибар, К.Маннгейм, Ю. Хабермас, А. Бадью, Ж.Рансьер, М. Мамардашвили, Г. Ашин и других. Неудивительно, что большинство этих авторов – французы, так как такая постановка проблемы происходит исторически от французского Просвещения, но также связано с послевоенным состоянием французской политической мысли, левыми прогрессистскими и либертарианскими движениями, а также постструктурализмом. В требовании эгалитарности (равенства) отношения возникает вопрос о необходимости формирования критической точки зрения на власть («утопия» Маннгейма) или бескорыстного отношения между участниками («подлинная коммуникация» Хабермаса). Мы показываем, что в управляемости равенство необходимо связано как с критикой, так и с бескорыстием. Принято противопоставлять либертaрианские позиции Лефора и Касториадиса относительно характера власти, связанные с необходимостью автономной демократии и «микрофизику» власти Фуко, показавшую неизбежность прихода неолиберализма с его фактическим отрицанием государства (Месжер). Мы показываем, что в управляемости, свобода и власть не отрицают и не ограничивают друг друга, коль скоро речь идёт не столько о применении, сколько об осмыслении природы власти. Ключевые слова: Управление, управляемость, эпистемология управления, французская социальная философия, социология управления
ON EPISTEMOLOGY OF MANAGEMENT AND MANAGEABILITY
Abstract: The paper applies interdisciplinary epistemological approach to the phenomena of management and manageability. Our aim is to show that the problems connected with applying of the notion of manageability has not only real character, but are connected with objective qualities of social being and social thought. One of the most important problems of manageability is connected with a fundamental issue of equal relationship between managers and managed. Another problem is connected with the issue of theoretical, philosophical and historical understanding of the paradox of the power relation. We study these problems by comparison between such important social philosophers as M.Foucault, C.Lefort, C,Castoriadis, E.Balibar, K.Mannheim, J.Habermas, A.Badiou, J.Ranciere, M.Mamardashvili, G.Ashin and others. The most of these authors are French, because this problems are historically connected with the Enlightenment, but also with after-war situation of French political thought, left progressist and libertarian movements, and equally post-structuralism. The claim for the equity produces the necessity of a critical point of view to restrain the pretentions of power (the “utopia” by Mannheim) or that of an uninterested relationship between participants (“the true communication” by Habermas). We prove here that by the manageability, the equality is necessarily connected both with a critic and a communication. Often scholars oppose the libertarian positions of Lefort and Castoriadis, connected with the necessity of an autonomous democracy, and the “microphysics” of Foucault, that has proved the advent of the neoliberalism with its denying of the State (Metzger). We demonstrate that in the manageability, the freedom and the power are not in a contradiction, because it is not about just an application of the power, but about thinking the power.
Key words: Management, manageability, epistemology of manageability, French social philosophy, sociology of management
Введение
В нашем исследовании, посвящённом некоторым вопросам эпистемологии управления и управляемости, мы уделим место анализу тех социально-философских и социологических концепций, не претендуя, конечно на полноту картины, которые связывали управление и управляемость с проблемами равенства и власти. Эти проблемы, как нам представляется, диктуются самим контекстом развития человеческого общества, начиная со времён Французской революции и до наших дней. Думается поэтому здесь мы уделили большее внимание французским авторам, имена которых достаточно известны, но вокруг произведений которых не утихают споры.
В условиях глобализирующегося мира и «неолиберальной» экономики, становится всё более важным тот факт, что необходим переход не только к более эгалитарным способам управления и планирования, но к выработке особого «этоса» отношений управляющей и управляемой личности, отказа от «доминантной модели» и «антроморфизма» в управлении и управляемости. [14, с. 11; 10, с.31-34) В связи с этим мы должны поставить вопрос о фундаментальной связи человеческой личности и управления. В «Лекциях о Прусте» Мераба Мамардашвили мы находим следующую мысль: «… мы можем сделать вывод, что имеем дело с устойчивым предрассудком на уровне и теории, и спонтанного действия нашей психики, который сводится к тому, что наша тождественность или наша личность, — особый предмет, называемый «я» — состоит из некоторого неподвижного верования; это действительно спиритуальная статуя.» [4, с.371] Иными словами, человеческая личность есть стихийный, самоорганизующийся, спонтанный духовный элемент. Нам представляется в связи с этим, что управление не принадлежит к фундаментальным чертам человеческой личности, которая должна мыслиться скорее исходя из парадигмы личностного развития, нежели, чем из потребностей управления и менеджмента. Французский философ Ален Бадью справедливо отмечает: «Всякий процесс, который основан как фрагмент политики саморазвития, должен быть поставлен выше какой бы то ни было потребности в управлении. [8, 67] Даже если считать, как это принято в теории управления, что «управляемость… является ключевой характеристикой, противостоящей стихии самоорганизации.» [5, с. 54], в децентрализованных системах управления границы между управляемостью и самоорганизацией практически стираются и поэтому управляемость не противостоит самоорганизации, обеспечивает «саму возможность этого процесса и его ход». [5, с. 54] Следует отметить, однако, что речь идёт, всё же, о специальных условиях управляемости, в которых творческий потенциал личности оказывается в условиях демократичности управления направлен к реализации её потенциала. Но что делать при отсутствии таких условий? Иными словами, мы можем оказаться в той ситуации, в которой менеджерский аппарат не имеет сдерживающих границ или стимулов для сдерживания управления. На этом вопросе мы и хотим остановить здесь наше внимание. В каких формах мы встречаем управление и управляемость в наши дни? Мы можем связать управляемость, например, с формами передачи знания. Предположим, что власть передаётся от управляющего управляемому в той «интеллектуализированной форме», о которой пишет К. Маннгейм, говоря о преподавании. «В нашу эпоху неадекватность системы обучения, целью которой является только передача, сообщение знаний и которая ведет к субординации «слушателя», проявилась сначала в области, называемой обычно «изобразительным искусством». В этом смысле, если мы вернёмся к изначальному смыслу политического, в том смысле, в каком оно встречается у древних «доплатоновских» греков: смысле, о котором пишет, например Касториадис. [3, с. 195] Известно, впрочем, что Платон, как пишет Лефор: «вопрошал об источнике власти и её легитимности, об отношении управления-подчинения во всём обществе, об отношении города и иностранцев, об общественных потребностях и о распределении профессиональной деятельности, о религии, о целях индивида и общества…» [12, с. 10] Однако тот же Платон полагал, что образование должно быть дано каждому, в зависимости от общественной функции, которую он выполняет. Этот факт у Платона тот же Лефор объясняет признанием первого превосходства философской жизни над политической. В этом смысле стоит упомянуть и Рансьера, который делает различие между параполитикой («власть лучших» — Аристотель), архиполитикой (власть образования, воспитания – Платон) и метаполитикой (развитие социального в демократических институтах). Развивая мысль о «метаполитике», А.Бадью, в частности, справедливо замечает: «Неэгалитарное сознание представляет собой смутное сознание, подверженное блужданию и порабощённое мощью, которую оно не в силах измерить.» [2, с. 226] В этом смысле возникает вопрос: что же является условием подлинной эгалитарности? Очевидно, следует искать ответ в разумном ограничении власти в отношении управления деятельностью человеческими коллективами. Касториадис в этом смысле различает между политическим и политикой, указывая на тот факт, что политическое относится к власти в её эксплицитно данной форме, иными словами власть «безличная», а политика – к «установлению», или точнее к творческому переосмыслению власти в деятельности коллектива личностей. Но этот тезис входит в противоречие с нашей изначальной посылкой: мы пока не можем согласиться с тем, что личность может быть призвана к управлению или быть управляемой. Другой аспект может быть, по нашему мнению, связан с идеей Хабермаса о коммуникативном действии, в основе которого лежит взаимопонимание. Хабермас, как и Касториадис, делает упор на автономию как на условие преодоления противоречия управляющего и управляемого, «взаимопонимание», «ответственность». «С введением понятия автономии, — пишет, в частности Хабермас, — сдвигается и понятие о способности к ответственным действиям. Ответственность становится особым случаем вменяемости; последняя означает, что действие ориентируется на полагаемое в качестве универсального и рационально мотивированное согласие: морально действует тот, кто действует на основе усмотрения сути дела.» [7, с. 195] Коммуникативные стратегии, направленные на достижение консенсуса индивидов внутри коллектива, в области принятия решения, нам кажутся весьма удачным решением проблемы именно настолько, насколько они граничат с эгалитаристской утопией, следы которой мы, не вдаваясь в детали их теорий, можем обнаружить у Рансьера, Бадью или Касториадиса. Причём слово утопия в нашем смысле не несёт негативного оттенка, мы лишь пытаемся определить возможности однозначного решения проблемы управляемости на теоретическом уровне. В этом смысле, речь идёт о самой возможности оспаривать презумпцию управляемости со стороны управляемого. К. Маннгейм, различая между утопией и идеологией, отмечал, что «идеология и утопия обе находятся не в согласии с реальностью, но там, где идеология защищает установленный порядок, утопия его оспаривает.»[13, с. 152] Правда, на практике люди часто смешивают идеологию и утопию, обращаясь к мифическому «золотому веку», когда потребности совпадали со способностями, но в реальности всё обстоит несколько иначе: только утопия даёт возможность обнаруживать то, что можно подвергнуть критике. В этом смысле, бескорыстная коммуникация в том виде, в котором её представляет Хабермас, также является своего рода утопией, о чём пишут Мартине и Пескё, с ссылкой на П.Рикёра. С помощью такой утопии мы также можем раскрывать случаи злоупотребления управляющим властью над управляемым (конечно речь не идёт о случаях криминальных), как и с помощью эгалитарной утопии мы можем осудить тот случай, когда управляющее лицо, в силу неспособности ограничить свою власть над управляемым, не стремится к самоорганизации как личность. В этом смысле, слабым местом классической теории элит, на наш взгляд, является как раз то место, когда они молчаливо предполагают наличие какой-то особой способности к управлению, которая отличает одних индивидов от других, и, тем самым, создают возможность для деградации «элит» и борьбы «элит» и «контр-элит». Обобщая взгляды Парето и Моски, Г. Ашин отмечает: «Причем, как и Моска, Парето справедливо считает что высокая степень закрытости элит замедляет исторический процесс и, если элита является закрытой – это верный путь к ее деградации, как и деградации общества в целом. Ведь в неэлитных стратах общества накапливается все большее количество людей, способных к управлению обществом, и, не имея возможности выхода в элиту, возможности реализации своих творческих потенций, они превращаются в контр-элиту, превосходящую по своим качествам старую элиту.» [1, с. 75] В этом смысле «эгалитарная утопия» даёт нам возможность критически отнестись к такого рода суждениям, совсем не потому, что они противоречат реальности, что не имеет места, так как эти суждения легко доказуемы. С другой стороны, мы можем подыскать более фундаментальные причины социальной несправедливости, чем это могут предложить чересчур общие теории «классов», «элит», «способностей» и т.д.
2) Управляемость и власть Таким образом, мы можем уйти от повторения вопроса о справедливости распределения управленческих функций, хотя этот вопрос так и остаётся нерешённым. Вопрос, который ставит в этой связи К. Лефор, вопрос вполне резонный: по какой таинственной причине люди принимают власть других людей над собой? Ответ на этот вопрос даст ключ к пониманию того, каким образом власть может быть ограничена социальными институтами. Иными словами, люди видят во власти некоторый символический смысл, или они находятся под властью собственного воображения. «В одном смысле, пишет Лефор, можно говорить о символической эффективности; в другом, о власти воображения.» [12, с. 185] «Задача мышления, — справедливо заключает свою статью о Лефоре Ж.Роман, — не прекращать, несмотря на все преграды, пытаться распутать это парадоксальное смешение того и другого, придать символической эффективности законодательное значение и уменьшить власть воображения, не забывая о том, что, вероятно, тщетно этого добиваться…» [16, с. 57] В нашем смысле, «символическая эффективность» власти является искомой величиной. Дело не в том, чтобы оспаривать управляемость как таковую, но прийти к той точке, в которой управление не представляло бы собой противоречия с базовыми ценностями человеческого общества, которое стремится к совокупному поддержанию и установлению прав и свобод граждан. Тем не менее, основным парадоксом власти, который отметил ещё Маркс, остаётся смысл доминирования, принуждения и насилия. Благодаря рассмотренным нами авторам, мы выяснили, что управление нужно понимать скорее как согласованность эффективных действий по поддержанию общественного консенсуса и коммуникации, а власть как средство к этому. Власть и управление часто рассматриваются также в терминах микрофизики власти Фуко. Не следует лишний раз описывать блестящий труд, который Фуко провёл на примерах пространства тюрьмы, психической больницы… Исследователи справедливо отмечают, что пафос Фуко направлен здесь против обнаружения «общей», то есть сверхисторической природы человека, болезни, преступления и т.д., что в свою очередь, является имманентной критикой традиционной метафизики, и, в более частном случае, марксизма. Нам кажется, что рассуждая о власти у Фуко, всегда есть риск рассматривать её в социально-утилитарном смысле, проходя мимо некоторых аспектов «не прагматического», но «метафизического», как говорит Э. Балибар, свойства. И здесь, на наш взгляд, необходимо отметить важную деталь, о которой пишет Э. Балибар. «Можно подумать, — пишет он, что политика, согласно Фуко, обрела своё место, если не со стороны управляющих, то со стороны сильных («господствующих»). Он сам был вынужден от этого открещиваться, что в каком-то смысле и не было необходимо… Из того, что всякая власть предполагает сопротивление, и основывается, таким образом, на неопределённости того, где находятся её границы, ясно не следует та форма, которую может принять «свобода свободы», тогда как отношение власти есть также отношение доминирования.» [8, с. 35] Таким образом, Балибар подчёркивает двойственность понятия власти у Фуко: власть – это фундаментальное, «метафизическое» свойство человеческих отношений, «действие на действие», но власть – это так же доминирование, вызывающее сопротивление. К тому же власть может быть рассмотрена, как бы на первый взгляд банально не звучало, со стороны её имеющих, и тех, по отношению к которым она применяется, и здесь может наблюдаться колоссальный разрыв, в котором сопротивление, — активное или пассивное, — играет определяющую роль. Власть, таким образом, определяет себя не столько через действие, которое она производит, сколько через сопротивление, которое ей оказывают, и это тем более справедливо, что сам Фуко описывает механизмы власти, как если бы его интересовала сама власть в руках господствующих, а не то, что претерпевают управляемые ею. Другой смысл исторического анализа управления Фуко состоит в том, что власть, переходя от одной исторической формы к другой, сохраняет черты предыдущей эпохи, дисциплина тел, о которой пишет, в частности, Фуко, не отменяет законов, а делает их применение ещё более привязанным к знанию, и тем самым упрощает их применение и делает его более универсальным и нормативным. Правильно пишет Ж.-Л. Месжер: «Как дисциплины были использованы не заменяя собой обращение к законам и декретам, чтобы установить власть, технология безопасности не замещается на дисциплинарную власть, она, напротив, с ней сочетается, делает её ещё более необходимой, а именно, потому, что дисциплины предоставляют ей элементарные данные о социальном…» [14, с. 53] Основной вопрос, к которому мы приходим здесь, есть ли аналогия между основанием современного неолиберализма, стремящегося ограничить влияние государства на социальную сферу и попытками философов либертаризма построить на критике государства и власти новые типы отношений между управляющими и управляемыми? Очевидно, можно согласиться с Фуко, что ассоциация государства с тоталитаризмом не выдерживает критики. С другой стороны понятно, что представления неолиберальных идеологов о свободе ограничиваются потребностями в «экономическом росте», и не касаются фундаментальных свойств человеческой свободы, о которых, так или иначе, ставят вопрос многие исследователи. Поэтому мы не можем провести однозначную аналогию между критикой управления и неолиберальной политикой, так как нам представляется, что, если не верить, как, очевидно предполагал Фуко, в историческую предопределённость неолиберализма, критика управления и управляемости составляет необходимую часть эпистемологии социального знания. Что понимает Лефор под символическим и что такое «место власти»? В своей работе о Лефоре Ю. Польтье пишет «… власть имеет символический статус до того, как получает статус инструментальный. Прежде всего, это то место, в котором общество получает квази-представление о своём единстве… Власть… касается идентичности, определения общества как такового.» [15, с. 62] Идентификация видна на том уровне, где на вопрос «кто ты?» средневековый человек скажет о своих предках, а современный о своей работе. Фуко же, по сути, описывал власть как «микрофизическое» основание «бинарной оппозиции» общества, непрестанно делящего себя на «молодых» и «старых», «несовершеннолетних» и «взрослых» и т.д., и тем самым привлекает внимание к тому факту, что социальное исключение есть не столько «дело рук» самих исключённых (психически больных, заключённых и т.д.), как принято это думать, сколько следствие более глобальных центростремительных исторических процессов, фиксированием которых и занят «историк настоящего».
Выводы
И в заключение, мы можем спросить себя, обладает ли власть тем характером символической эффективности, о которой пишет Лефор, образуя место в котором происходит самоидентификация общества или же речь идёт об имманентном источнике конфликтов и сопротивления, на фоне микрофизики подавления последнего, как на то указывает Фуко. Нам представляется, что в контексте вопроса о повышении качества управления и управляемости должны быть приняты и рассмотрены все точки зрения, которые кажутся изначально противоположными и несовместимыми: мы должны допускать возможность присутствия коммуникации и подавления (манипуляции, «неподлинной коммуникации»), самоорганизации и организации «извне», самоидентификации и сопротивления, решения для конфликта которых должны находиться в поле не только «прагматическом», но и эпистемологическом, то есть с привлечением различных социальных дисциплин.
ЛИТЕРАТУРА:
Вернуться назад |