ИНТЕЛРОС > №3, 2015 > Изменение стратегической культуры: подходы и модели, ориентации и нарративы

Владимир Лукин, Тамара Мусиенко
Изменение стратегической культуры: подходы и модели, ориентации и нарративы


29 ноября 2015

Лукин Владимир Николаевич

Санкт-Петербургский имени В.Б.Бобкова филиал

Российской таможенной академии

доктор политических наук, доцент

ведущий научный сотрудник научно-исследовательского отдела

 

Lukin Vladimir Nikolaevich

St.–Petersburg branch of the Russian Customs Academy named after V.B.Bobkov,

Doctor of Political Sciences

Scientific and Research Department, Leading Scientific Employee,

E-Mail: lvn55555@mail.ru

 

Мусиенко Тамара Викторовна

Санкт-Петербургский университет ГПС МЧС России

профессор кафедры философии и социальных наук

доктор политических наук

 

Musienko Tamara Virtorovna

St. Petersburg University of the State Fire Service of EMERCOM of Russia,

Doctor of Political Sciences

Professor of the Department of Philosophy and Social Sciences

E-Mail: tvm77777@mail.ru

 

УДК 347.92

 

Изменение стратегической культуры:

подходы и модели, ориентации и нарративы

 

Аннотация: В статье представлена характеристика основных подходов к исследованию стратегической культуры, ориентаций, нарративов и их роли в современной политике. Определена роль теорий политической культуры, их возможности в объяснении и прогнозировании рисков изменения культуры и роста угроз безопасности. Показана перспективность разработки интегративных концепций стратегической культуры, учитывающих преимущеcтва реализма, конструктивизма и культурализма как методологических оснований развития теории.

Ключевые слова: эволюция стратегической культуры, политическая культура, конструктивизм, политика безопасности, стратегические культурные ориентации, нормы, ценности

 

Strategic Culture ChangeApproaches and Models, Orientations and Narratives

 

Abstract: The article presents a description of the main approaches to the study of strategic culture, orientations, attitudes, narratives and their role in modern politics. The role of theories of political culture, their ability to explain and predict the risks of changing culture and growth of security threats. The prospects of development of integrative concept of strategic culture, taking into account the benefits of of realism, constructivism and culturalism as the methodological foundations of the theory are shown.

Keywords: strategic culture, political culture, constructivism, security policy, evolution of strategic culture, strategic cultural orientations, norms, values, lifestyles

 

Изменение стратегической культуры:

подходы и модели, ориентации и нарративы

 

 

Авторы продолжают тему стратегической культуры, начатую в предыдущем номере «CREDO NEW» [1], и исходят из того, что основу теории стратегической культуры составляют в том числе и прежде всего теории политической культуры.

В большей части работ, посвященных стратегической культуре, внимание акцентировано на проблеме развития теории и методологии анализа. Для таких, пока не столь многочисленных исследований, характерна общая позиция признания несомненного значения стратегической культуры для понимания и стратегического прогнозирования ключевых проблем и основных направлений совершенствования политики в сфере международных отношений в целях эффективного решения возникающих угроз и снижения рисков национальной и международной безопасности.

Дженни Джонсон (Jeannie Johnson, Utah State University, Logan, UT) отмечает сходство в этой оценке роли стратегической культуры, которую разделяют сторонники практически всех теорий стратегической культуры, разрабатываемых в рамках трех из основных подходов, сложившихся в теории международных отношений, а именно: реализма, неореализма, конструктивизма. В то время как реалисты придерживаются установки, согласно которой государственные акторы действуют рационально, сторонники теории стратегической культуры отмечают культурную обусловленность такого рационального поведения. Предложенная Д. Джонсон модель анализа стратегической культуры основана на идее синтеза микро- и макрофакторов изменения культуры. В основе моделирования – исходная посылка о необходимости гибкого подходы в оценке факторов стратегической культуры и допущение о совокупности объективных и субъективных факторов ее изменения, включая национальную культуру как значимую переменную для анализа решений, принимаемых в сфере внешней политики и международных отношений [2, P. 3, 8].

Джонсон в этой связи подчеркивает: «Ценности, анализируемые актором с позиций рационального выбора и оценки соотношения затраты/выгода, чаще всего как идеациональны и объективны, так и материальны, поэтому их влияние не может быть оценено корректно без понимания и тщательного изучения в том числе и преференций политического актора» [2, P.3]. Далее Джонсон приходит к следующему выводу: «Стратегическая культура – это экзистенциальная реальность: нации-государства устанавливают и поддерживают определенное традиционное понимание и привычные стандарты политики обеспечения безопасности, но это не означает, что они неизбежно и всегда будут играть ведущую роль в реализации заявленной политики. Представители элиты могут включать в повестку дня и политического курса вопросы, направленные против норм и ценностей национальной культуры (разработанные фактически с позиций контркультуры, как в случае обоснования преимуществ США в возможности упреждающего применения силы) и продавливать принятие соответствующих пунктов, даже не взирая на сопротивление, связанное с действием механизмов традиционной стратегической культуры. Это может быть связано с давлением материальных факторов, кризисом, постоянными неудачами реализации политического курса, основанного на стратегических культурных нормах прошлого. Наиболее полный перечень факторов, влияющих на принятие политического решения может быть выражен следующим образом: политические приоритеты элит и их решения определяются национальной культурой, политическим процессом и организационной культурой, обусловлены материальными возможностями, ингибируются (ограничиваются), либо напротив продвигаются внешними политическими акторами»[ 2, P.8].

Различия в подходах к анализу стратегической культуры связаны с особенностями их методологии. Основные расхождения классического реализма и неореализма, с одной стороны, и культурализма, а также конструктивизма как доминирующего подхода к исследованию стратегической культуры, с другой, определяются расхождениями в трактовке влияния микро- (когнитивный фактор, рациональный выбор, преференции, нарративы) и макрофакторов (фактор культуры, ценности, нормы, ориентации, стили жизни). Проблема соотношения микро- и макрофакторов изменения компонентов культуры и их влияния на содержание политики рассмотрена авторами ранее, прежде всего в контексте внутренней политики [3, С.112 – 137.].

Достоверность и предпочтительность интегративных принципов моделирования и анализа стратегической культуры Джонсон аргументирует ссылкой на варианты соответствующих методологических решений, предложенных Д.Лентисом и К.Греем [2, P.3,7]. Подход Лентиса отличается соединением концептуальных положений преимущественно рационализма как основы политического реализма и конструктивизма. Греем в его теоретическом конструкте учтены отдельные положения рационализма и конструктивизма, но предпочтение отдано посылкам и допущениям культурализма [1].

Что касается видения Джонсон путей дальнейшего развития теории стратегической культуры, то оно совпадает в основе своей с позицией Лентиса, также считающего проблемой первостепенной значимости конкретизацию определенной совокупности теоретических допущений (defined set of assumptions) или кодифицированных теоретических конструкций (codified theoretical construct) [2, P. 3 ].

Общность подхода к пониманию перспектив развития теории стратегической культуры актуализирует проблему систематизации и сравнительного анализа базовых теорий, разрабатываемых в рамках рационалистического (реализм и неореализм), конструктивистского и культурологического подходов к трактовке проблемы изменения культуры,

Колин Грей (Colin Gray, University of Reading, UK) исходит их положения о взаимосвязи культуры, стратегической культуры, стратегической истории и геополитики, что в свою очередь, подчеркивает он, определяет содержание собственно реальной политики. Характерно, что отмечая несомненное влияние на систему ориентаций и предпочтений носителей стратегической культуры прежде всего идеациональных факторов, связанных с религиозными воззрениями, определяющими особенности менталитета, ученый особо отмечает роль геополитической истории и исторического опыта как основания, фундамента стратегической культуры. Стратегическая культура, уходящая корнями в исторический опыт сообщества, связанный с конкретными геополитическими характеристиками, понимается в данном случае как имеющая определенный мобилизационный потенциал и представляющая собой особую интерпретацию своей истории самим сообществом. При этом интерпретацию смыслов и значений исторического опыта не следует трактовать исключительно с позиций конструктивизма, считает, Грей. При всей относительности своих преимуществ и недостатков, свойственных любому теоретико-методологическому подходу, более приемлемым Грею представляется культурологический подход и соответствующая концепция культуры, а также концепция исторического нарратива [4, P.13].

Концепция исторического нарратива в ее преимущественно конструктивистской трактовке не отражает в полной мере характер влияния культуры и преуменьшает ее роль, считает Грей. Примером конструктивистской концепции нарратива для Грея предстает определение Лоренса Фридмана (Lawrence Freedman, Professor of War Studies and Vice Principal (Research) at King’s College London), который понимает нарратив как исторические сюжетные линии, имеющие целью убеждение людей в той или иной интерпретации и объяснении событий, из которых возможно сделать определенные выводы.

Нарративы, связанные с историческим событиями прошлого, по Фридману, создаются или передаются через систему образования и воспитания с целью структурировать у других людей определенную ответную реакцию на события настоящего. Нарративы имеют стратегическую природу, именно поэтому они не возникают спонтанно, отмечено у Фридмана, нарративы осознанно и обдуманно конструируются, либо в них могут быть заимствованы уже существующие идеи, которые развиваются и усиливаются в той или иной степени [5, P. 22].

Преимущественно целеориентированный характер природы и происхождения нарратива, представленный конструктивистской трактовкой Л.Фридмана, по существу, выводит за рамки фактор культуры. В этом отношении более обоснована позиция Грея, который, с одной стороны, признает несомненную роль идеациональных факторов и их определяющее значение для формирования стратегической культуры сообществ с исключительно сильной идеологической или политико-религиозной ориентацией. С другой стороны, придерживаясь во многом культурологического подхода, Грей отмечает экстраординарность случаев целеориентированного конструирования нарративов и подчеркивает их естественный, эволюционный характер. В соответствии с таким подходом, любая культура, в том числе стратегическая, возникает, формируется и изменяется естественным путем и представляет собой результат эволюции, продукт усилий множества людей в их попытке объяснить свое прошлое, понять настоящее и предсказать будущее [4, P.14].

Грей склонен полагать, что даже в случае, если последовательно придерживаться исторической картины мира и тех или иных исторических нарративов, это не должно исключать, напротив, должно предполагать гибкость в выборе методов и средств влияния. Что касается той или иной конкретной национальной стратегической культуры, то она воплощает в себе и военную культуру, и ряд других взаимосвязанных субкультур конкретного сообщества. В соответствии с этим, в отдельных случаях стратегическая культура может слабое, а в иных случая более сильное влияние на политику и иные сферы жизни общества.

Представляя схематически иерархические уровни областей, связанных со стратегической культурой, и определяя ее статус в иерархической структуре, на вершину иерархического древа Грей помещает совокупность черт политического видения (political vision), которые оказывают влияние и определяют остальные составляющие структуры, размещаемые им на нисходящих уровнях по мере уменьшения их значимости и включающие: реальную политику, общую стратегию, военную стратегию и тактику, военные операции. Собственно политическое видение или политический менталитет Грей рассматривает как производную культуры в целом, и стратегической культуры, в частности. Именно культура определяет видение и понимание норм общего блага, качества жизни и безопасности для конкретного сообщества. В свою очередь, политическое видение определяет политику и ее возможности реализации этих общенациональных стандартов и норм с учетом реалий и ограничений, определяемых особенностями мироустройства, включая мировую политику. Соответственно, подчеркивает Грей, именно культура с большей вероятностью имеет приоритет, преобладает, а порой и господствует в управлении и политике, поскольку она находит воплощение в ментальности, оценочных суждениях и установках настолько, что никто не может препятствовать или блокировать ее влияние. С этим связано значение исследования культуры, политической культуры и собственно анализа стратегической культуры для понимания сути современной политики [4, P. 15].

Джефри Лентис (Jeffrey Lantis, Wooster College, Wooster OH), обосновывая перспективные линии развития анализа стратегической культуры и этапы становления собственно теории стратегической культуры, подчеркивает решающее значение для ее развития классических теорий политической культуры. Рассматривая проблему изменения стратегической культуры в качестве одного из приоритетных направлений развития теории, Лентис особо отмечает теории политической культуры Г.Экстейна и А.Вилдавски.

Тем самым, подходы Экстейна и Вилдавски к проблемам изменения культуры рассматриваются как особые линии исследования политической культуры, результаты которых способны оказывать влияние на перспективы разработки проблемы изменения стратегической культуры на современном этапе развития теории. Лентис при этом отмечает определенную ограниченность структурного функционализма как подхода, не обеспечивающего исследование процессуальных аспектов культуры [6, 7].

Г.Экстейн (H.Eckstein), в свою очередь, преодолевая недостатки структурного функционализма, ставил своей целью привнести в политический анализ процесса изменения культуры ситуацию как объективную сторону социального взаимодействия и концентрирует внимание на осмыслении того, каким образом происходит изменение аспектов культуры, обусловленное разнообразием контекстов происходящих объективных социальных изменений [8, P.802 – 803].

Основной недостаток структурно-функционалистской традиции в понимании культуры исследователь видит в неспособности объяснить динамику социальных изменений и связанных с ними модификаций в сфере культуры. Главную причину он усматривает в самой направленности культурализма на осмысление политического континуитета, то есть целостности и стабильности как нормального состояния общества.

Основу такого подхода, по мнению Г.Экстейна, составляют четыре фундаментальных постулата культурализма:

1) об ориентированности действия,

2) об изменчивости, неустойчивом и непостоянном характере ориентаций,

3) о культурной социализации,

4) о кумулятивной социализации [8, P.790 –792].

Положение культурализма об ориентированности действия означает, что субъект действия реагирует на ситуацию взаимодействия не прямым образом, а опосредованно – через ориентации личности. Ориентации на совершение действия представляют собой установки (Dispositions) субъекта действия на совершение действия определенным способом в каждом конкретном типе ситуации. Подобные диспозиции моделируют действия. В случае, если субъект действия не имеет ориентаций, или они не сформированы должным образом, или не соответствуют ситуации действия, действия личности будут ошибочными – не совпадающими с поведенческими паттернами, то есть аномичными.

Подчеркивая психологический характер такого подхода к пониманию модели индивидуального действия, Г;Экстейн видит здесь значительность акцента на субъектном его компоненте. Действие рассматривается и как результат воздействия объективной ситуации, и как следствие процесса ее восприятия субъектом действия. Процесс восприятия ситуации обеспечивают ориентации. Обращение ученого к процессуальным аспектам взаимодействия и определение в качестве важной функции ориентаций личности обеспечение процесса осмысления, эмоционального восприятия и оценки объективной ситуации взаимодействия – это то, что отличает его от представителей конвенционального культурализма, акцентировавших внимание на относительно стабильных, а именно знаковых и символических аспектах культуры.

В своем стремлении преодолеть односторонность, связанную с концентрацией внимания на субъектном компоненте индивидуального действия, Экстейн вводит понятие Orientations (более точно отражающее природу субъектно-объектного соотношения в структурно-функционалистской модели индивидуального действия, чем понятие Beliefs).

На макроуровне в качестве аналога ориентаций личности (Оrientations) ученый пользуется понятием «черты культуры» (Culture Themes) того или иного общества. Он обращает внимание, что черты культуры на макро- и ориентации на микроуровнях представляют собой диспозиции общего характера, определяющие совокупности паттернов социально-политических действий и соответствующие им группы специфических аттитюдов личности.

Осмысливая динамические аспекты политической культуры, Г.Экстейн использует также второй важный постулат культурализма – идею об относительной изменчивости, неустойчивости ориентаций. Он придерживается точки зрения, согласно которой не существует неких универсальных ориентаций. Такого единообразия не может быть в силу индивидуальности восприятия опыта социальной деятельности субъектом действия.

Однообразие и однородность ориентаций маловероятны. Они не зафиксированы ни на биологическом уровне, ни в сознании человека (на рациональном уровне). Однородность ориентаций означала бы, считает ученый, необходимость и неизбежность жить в мире, в котором человек должен следовать строго определенным нормам поведения. Понимание сути индивидуального действия в таком случае предполагало бы лишь определение изначальных, объективных условий действия (ситуаций, структур), на основе чего с помощью знания неких универсальных законов, управляющих поведением человека, объясняются те или иные его действия.

Такой подход представляется Г.Экстейну неприемлемым. Он придерживается точки зрения, согласно которой «ориентации личности изменчивы и не являются просто субъективными рефлексиями объективных условий действия» [8, P. 791].

Из первого и второго постулатов культурализма логически вытекает третий – постулат о культурной социализации. В этой связи теоретик замечает: «Если ориентации являются не врожденными свойствами субъекта действия, а имеют изменчивый характер, то должно существовать нечто в той же мере изменчивое, что формирует эти ориентации. … Совокупность когниций, чувств и структур ценностных ориентаций, которые воплощают индивидуальный опыт восприятия ситуации в конкретное действие, должны передаваться социализированными носителями культуры. Процесс социализации может быть прямым, непосредственным, и осуществляться с помощью разнообразных агентов культурной социализации либо непрямым, опосредованным, и осуществляться через индивидуальный опыт восприятия разнообразных структур культуры» [8, P. 791].

Необходимость осмысления процессуальных аспектов политической культуры послужила причиной внимания Г.Экстейна к сути четвертого важного постулата культурализма – положения о кумулятивной социализации.

Теоретик указывает на два аспекта данного положения, которые раскрывают суть культуралистического подхода к пониманию динамики процесса социализации личности.        Во-первых, считается, что процесс социализации охватывает весь жизненный цикл человека, тем не менее ранняя социализация рассматривается в качестве своеобразного фильтра для всех последующих периодов поздней социализации, когда содержание и характер ранней социализации обусловливают последующий процесс социализации таким образом, что их коррекция крайне затруднена.

Во-вторых, кумулятивная социализация означает тенденцию к оформлению всего набора полученных в ходе обучения когнитивных, аффективных и эвалюативных ориентаций в согласующиеся друг с другом элементы системы ориентаций – т.е. в некоторую стройную структурную целостность. Тем самым достигается определенный уровень согласованности диспозиций личности.

Г.Экстейн считает, что постулат о кумулятивной социализации служит в культурализме основой для объяснения таких фундаментальных потребностей личности, как стремление к экономичности, оперативности в принятии решения о совершении действия (Economy of action) и потребности в предсказуемости социального взаимодействия (Predictability of action) [8, P.791–792].

Исследователь пытается преодолеть один из главных и существенных недостатков структурного функционализма – недооценку динамического и абсолютизацию статического аспектов в описании системы индивидуального действия.

В отличие от традиционных теорий культуры, концентрировавших свое внимание на такой функциональной характеристике подсистемы ориентаций личности, как сохранение целостности и стабильности микро- и макросистем взаимодействия (проблема обеспечения континуитета индивидуальных ориентаций), Г.Экстейн обращается к менее изученной для того периода времени функциональной характеристике ориентаций, а именно способности к изменению общих, а соответственно, и индивидуальных диспозиций в ответ на эволюционные контекстуальные изменения и возможные целенаправленные трансформации макросистемы (проблема ситуациональных изменений (Situational Change) [8, P.792 – 801].

Рассматривая положение о культуральном континуитете в качестве организующей идеи теорий культуры, теоретик воспринимает понятие целостности ориентаций (их континуитета) как идеальную абстракцию, аналогичную понятию инерции в физической концепции движения Галилея. Их сходство он видит в том, что как инерции не свойственно направлять процесс изменения в процессе движения, ускорять или замедлять его, так и континуитет, будучи состоянием целостности и результатом процесса стабилизации системы, характеризуется «сопротивляемостью к изменениям, в силу чего необходимы значительные по силе воздействия факторы, способные вызвать такие изменения в направленности движения. Понятие континуитет подобно понятию инерции в мотивации личности (психологический аналог понятия движения в физике), что открывает новые возможности для понимания и объяснения проблемы социальных изменений на основе теорий культуры» [4, P. 793].

Оценивая взаимодействие микро- и макросистем, Г.Экстейн стремится установить взаимосвязь и динамику изменений на микро- и на макроуровнях. Формулируя свою теорию, он вычленяет два ведущих типа социокультурных изменений на макроуровне. Во-первых, естественные (эволюционные) изменения в ситуациях (Situations) и в объективных, структурных по своему характеру, условиях взаимодействия (Structural conditions). Во-вторых, преднамеренные трансформации политических структур и поведения.

Первому типу изменений макросистемы соответствуют три типа функциональных изменений структурных компонентов микросистемы:

1) изменения, направленные на сохранение системы культуральных паттернов (Pattern-maintaining change);

2) изменения, обеспечивающие гибкость культуральных паттернов и диспозиций (Change towards flexibility);

3) изменения, связанные с нарушением континуитета ориентаций и нормативных диспозиций (Cultural discontinuity) [8, P.793 – 798].

Изменения культуры и системы ориентаций, связанные с поддержанием существующих паттернов и диспозиций, Экстейн относит к процессам, обусловленным изменением ситуаций и объективных условий взаимодействия.

Новые ситуации возникают, когда человек постепенно проходит все ступени и институты социализации: вследствие процессов, происходящих в обществе и во внутренней политике государства; в результате внутренних социальных катаклизмов; в связи с привнесенными извне изменениями; как результат миграционных процессов и социальной мобильности и т. д.

Вероятность изменения ситуаций на микроуровне значительнее, чем на макроуровне. Тенденция к сохранению паттернов в новых ситуациях взаимодействия по своей природе во многом имеет черты сходства с тенденцией к достижению континуитета ориентаций [8, P. 794].

Тенденция к культуральной гибкости, подвижности рассматривается Г.Экстейном как способ поддержания системы культуральных паттернов и диспозиций. Гибкость и подвижность систем ориентаций в современных обществах он считает их отличительной чертой.

Гибкость ориентационных структур современных обществ он объясняет нарастанием универсализации, общности диспозиций, что и позволяет современной культуре гибко реагировать на динамично и быстро меняющуюся объективную ситуацию.

В этой связи он отмечает: «В силу того что изменения в диспозициях (с точки зрения перспектив развития культуры как системы) дисфункциональны, следует ожидать, в соответствии с постулатом о сохранении паттернов в рамках процесса изменения культуры, что чем выше уровень модернизации общества, тем бóльшая совокупность элементов его культуры будет обретать общий, универсальный характер, а структура соответственно будет становиться более гибкой и подвижной (Flexible).

Нет сомнения, существуют определенные пределы роста универсальности и подвижности ориентаций в достижении ими уровня, когда они сохраняют способность выполнять свою функцию привнесения в индивидуальный опыт осуществления деятельности смысловое значение и оптимальность самого   действия   (Meaningful and economical actions), а также функцию обеспечения предсказуемости взаимодействия (Predictable interactions).

В более модернизированных обществах не следует ожидать, что культура будет изменяться столь же динамично, как социальные ситуации и структуры. Существует тенденция к нарастанию ситуационных и структурных изменений прежде всего в модернизируемых обществах, и положение об ориентационной инерции постулирует противодействие ориентационной системы быстрым переменам и частым реориентациям, что предполагает ее устойчивость.

Следует, скорее, предполагать другое, а именно то, что в таких обществах жесткость предписаний культуры будет ослабляться так, что сама культура сможет во многом воспринимать и приспосабливаться к социальной изменчивости… Тенденция к культурной подвижности сама по себе может рассматриваться как способ поддержания стабильности культурных паттернов и ориентаций. По мере того как общества становятся более изменчивыми, элементы культуры становятся все более своеобразными «формами, которые могут наполняться самым разнообразным содержанием» [8, P. 795].

Г.Экстейн отмечает три отличительные черты процесса изменения культуры современных обществ, связанного с увеличением подвижности и гибкости структуры системы ориентаций.

Во-первых, гибкость как важная черта культуры, развивающейся в рамках динамичных социальных изменений, основывается на утверждении в системе ориентаций доминирующего влияния рационалистических диспозиций, предполагающих ориентированность личности на совершение рационального действия.

Ученый здесь разделяет точку зрения Дюркгейма, связывавшего рациональные аттитюды и рациональное поведение с абстрактным мышлением, необходимым в современных обществах.

Подобно Веберу, Экстейн рассматривает рационализацию жизнедеятельности современных обществ в качестве их главной характеристики. Вместе с тем в отличие от Вебера в рационализации системы ориентаций и культуры в целом он видит скорее способ приспособления к изменяющимся условиям развития структуры, чем их причину и источник.

В этом смысле Экстейн более близок позитивистской традиции, хотя в его синтетической теории заметны интерпретивистские корректировки, в основе своей все же структуралистского подхода к пониманию процесса развития культуры.

Во-вторых, развитие культуры современных обществ отличает своего рода балансирование между подвижностью (Сultural flexibility) и неподвижностью, устойчивостью культуры (Cultural fixity). Определение соотношения этих двух противостоящих императивов Экстейн считает не только теоретической, но и практической проблемой.

Необходимость урегулирования противоречивого соотношения тенденции к стабильности и тенденции к подвижности культуры создает условия для усиления абстрактного содержания и формализации системы ориентаций, что, по мнению теоретика, является решающим фактором, определяющим и объясняющим ухудшение состояния современных обществ: «Аномия будет возникать не только в результате отсутствия интернальных ориентиров действия, но и в силу излишне абстрактной, обобщенной ориентированности, не способной выполнять свою функцию в жестких условиях конкретности индивидуального опыта осуществления социальной деятельности. Высокоразвитые общества в результате этого могут становиться внутренне лишенными своей культуры, а по этой причине, они вступают в стадию перехода или приобретают восприимчивость к суррогатам культуры, включая различные культы и догматы» [8, P. 795].

В-третьих, изменение в направлении нарастания подвижности культуры Г.Экстейн рассматривает в качестве определяющей тенденции всех современных обществ, развивающихся по пути модернизации. По его мнению, это касается и обществ, политика которых изначально была основана на жестких догматах. По мере модернизации таких обществ, при сохранении тенденции к поддержанию соответствующих паттернов поведения, процесс изменения культуры будет разворачиваться прежде всего в направлении усиления ее гибкости и подвижности, а значит неизбежен пересмотр, реинтерпретация исходных догматов, лежащих в основе культуры обществ данного типа [8, P.795 –796].

И наконец, в фокусе теории культуры Г.Экстейна – еще один вариант структурно-функциональных изменений компонентов культуры. В отличие от первых двух типов изменений, связанных с поддержанием стабильности и устойчивости структуры в первом случае и с усилением гибкости и подвижности – в другом (но в конечном итоге направленных на сохранение континуитета системы ориентаций), в последнем случае имеет место нарушение целостности структуры как таковой.

Изменения, характеризующиеся нарушением континуитета ориентаций и нормативных диспозиций (Cultural discontinuity), возникают тогда, когда социальная ситуация разворачивается таким образом, что контекстуальные изменения становятся столь значительными или приобретают настолько высокую динамичность, что исключается сама возможность каких-либо изменений.

Все действия направлены лишь на сохранение устойчивости ориентационной системы. При таких изменениях социальной ситуации в равной мере минимизируется возможность постепенного ослабления жесткости структуры ориентаций и складывания гибкой системы.

Определяя такие ситуационные изменения, как «травматический социальный дисконтинуитет», ученый приходит к выводу, что следствием радикальных сдвигов и нарушения социальной целостности неизбежно будет и утрата целостности ориентационной системы – «культурный дисконтинуитет» [8, P. 796].

Г.Экстейн подчеркивает, что типичный результат нарушения контекстуальной стабильности, а также устойчивости культуры – динамичная переориентация.

Происходит преодоление инерции, столь характерной для процесса развития культуры, что создает условия для формирования модифицированной, а порой и новой системы нормативных диспозиций. Процесс переориентации выражается в изменении когнитивных ориентаций и нормативных диспозиций, аффективных и эвалюативных паттернов.

Процесс освоения новой системы ориентаций, по его мнению, носит кумулятивный характер, что обусловливает постепенный характер формирования структурной целостности культуры, в том числе культуры политической.

Период перехода от одного типа культуры к другому в результате нарушения социальной и культурной целостности теоретик рассматривает как стадию «аморфности» культуры, проводя аналогию с понятием «аномии» Дюркгейма и «деинституционализации» Мертона.

Суть здесь состоит, подчеркивает исследователь, в утрате культурой структурной целостности и пребывание в состоянии энтропии. Культурная энтропия по своему характеру не бывает полной. Полная энтропия означает невозможность совершения каких-либо индивидуальных действий и социального взаимодействия.

Культурная энтропия не может быть полной в силу того, что и социальная энтропия также не является тотальной, поскольку в структуре, как правило, сохраняется и даже усиливается роль отдельных структурных компонентов, например усиливаются позиции таких институтов, как семья, бюрократия, которые в условиях эволюционных изменений социальной ситуации остаются своего рода оплотом социальной и культурной упорядоченности.

То же самое, делает вывод Г.Экстейн, происходит и со структурами государственной власти, которые также усиливают свои позиции в условиях, когда интернализированные диспозиции оказываются не способными выполнять функцию регулирования индивидуального действия и социального взаимодействия [8, P.796 –797].

В теории Г.Экстейна представлена классификация основных типов поведения в условиях культурной энтропии. В качестве факторов, определяющих тот или иной тип поведения, избраны, с одной стороны, сохранившие свои позиции, устоявшиеся компоненты социальной структуры (власть, семья и т.д.), а также сегменты структуры, подвергшиеся изменениям в результате значительных контекстуальных модификаций, – с другой.

Во-первых, в условиях культурного дисконтинуитета, считает теоритек, возможен конформный тип поведения, когда действия личности согласуются с правилами и нормами, установленными теми или иными властными структурами.

Конформизм может быть «ритуалистическим» – предполагающим подчинение представителям власти или предписанным правилам поведения, что в новом социальном и политическом контексте является проявлением признаков предшествующей политической культуры или субкультуры.

Другой вид конформизма – личный конформизм, или конформизм «оппортунистический». Его отличает направленность на подчинение норм и правил собственным интересам, включая интересы, связанные с борьбой за политическую власть.

Во-вторых, в условиях культурной энтропии более распространен не указанный выше соглашательский тип поведения, а «ретритизм», означающий уход личности от общественной и политической жизни в рамках крупных социальных образований в мир личных интересов и соответствующих им структурных сегментов, таких как семья и т.д., что представляет собой добровольную самоизоляцию.

В третьих, одним их видов социального и общественно-политического опыта может быть протест – открытое неповиновение и противодействие власти или бескомпромиссное противостояние ей.

По мнению Г.Экстейна, ретритизм и ритуалистический конформизм – наиболее вероятные типы поведения в условиях упадка культуры [8, P. 797].

В рамках концепции культурного дисконтинуитета теоретик разрабатывает и предлагает свое понимание временных интервалов становления новой системы диспозиций. Он преодолевает характерное для функционализма отождествление времени и социального изменения, когда под социальной стабильностью и структурной целостностью системы подразумевалось, что время не властно изменить упорядоченность структуры.

Опираясь на принцип гендерных циклов социального времени, Экстейн выдвигает гипотезу, что длительность культурных изменений, преодоления культурной энтропии и создания новой системы культурных паттернов сопоставима с полным жизненным циклом и сменой поколений: «Что же последует по истечении времени за периодом контекстуального и культурного дисконтинуитета? Исходя из императивов об оптимальности действия и его предсказуемости как на индивидуальном уровне, так и на уровне общесоциальном, следует предполагать неизбежность возникновения новой системы культурных паттернов и диспозиций.

Но поскольку диспозиции формируются на основе кумулятивного освоения, процесс этот будет длительным, охватывающим целые поколения, что сделает неизбежным переходный период, и дастся большой ценой ввиду неустойчивого характера власти, социального изоляционизма (прежде всего по этой причине), порожденными мобилизационной политикой и сопротивлением данному курсу.

Таким образом, процесс реформирования политической культуры требует времени и оплачивается высокой социальной ценой. Существует важная особенность процесса реформирования диспозиций и культурных паттернов. Поскольку молодое поколение более восприимчиво к переориентации, чем старшее, следует ожидать возникновения в отдельных сегментах социальных макроструктур признаков, благоприятствующих и способствующих переориентации. Под такими признаками имеются в виду структуральные и диспозициональные характеристики, способствующие приспособлению к новым культурным паттернам или по крайней мере предвосхищающие их».

Второй тип изменения в макросистеме, отличный от эволюционного, Г.Экстейн связывает с политическими трансформациями. Трансформации он представляет как использование политической власти для создания радикально преобразованных социальных и политических структур, а соответственно и культурных паттернов, для утверждения в обществе и реализации нового политического курса в соответствии с особыми целями. Социальные, политические и культурные трансформации, как считает теоретик, составляют цель современных революций и различных типов модернизаций, связанных, например, с установлением военных режимов, национальной независимости и т. д. [8, P. 798].

Природа изменения культуры в результате эволюционных преобразований и революционных трансформаций социального и политического контекстов, приходит к выводу ученый, различна.

В результате естественного процесса приспособления культуры к изменяющейся на макроуровне ситуации происходит переориентация (постепенная интернализация новых ориентаций и норм поведения) и складывание на этой основе новой системы диспозиций и паттернов поведения.

В результате радикальных трансформаций объективного контекста социального и политического взаимодействия переориентация маловероятна, тем более в короткие сроки. Социальный, политический и культурный инжиниринг в этом случае предполагает замещение конвенциональных норм прежде всего деспотическими и правовыми методами.

Процесс становления культуры в условиях политических трансформаций отличает «революционный легализм», когда конвенциональная, интернализированная культура трансформируется «с помощью использования власти и экстернальных правовых предписаний как суррогата интернальных ориентиров поведения» [8, P. 799].

Легализм как отличительная черта и итог массивных структурных разрушений культуры рассматривается Г.Экстейном в качестве суррогата, замещающего нормативный тип культуры. «Легалистическая культура» определяется им как культура, «в которой широко распространены и находят использование юридические нормы и правила, разработанные с целью закрепления определенных политических позиций или решений; правовые действия рассматриваются нормальным видом разрешения споров и конфликтов, а соответственно этому законы детально регламентируют социальное взаимодействие и им должно пунктуально следовать»

Что касается долговременных перспектив культурной трансформации как типа изменения ее структуры, то Экстейн считает, что в таких трансформациях заложена, как правило, регрессивная тенденция развития системы либо изменения будут расходиться с предполагаемыми целями проводимых преобразований.

Выдвигая гипотезу о дивергенции (расхождении) целей проводимых преобразований и их результатов, Г.Экстейн отмечает, что «паттерны и диспозиции реконструируемой культуры будут сильно расходиться с их революционным видением и будут расходиться с ним, ориентируясь в направлении паттернов предшествующего социума и соответствующего ему режима» [8, P.800–801].

Развитие теории стратегической культуры предполагает дальнейшую разработку ряда теоретических допущений и концепций, получивших обоснование в соответствующих теориях, разрабатываемых на основе интегративных методологий, учитывающих прежде всего достижения реализма и неореализма (рационалистический подход), конструктивизма, культурализма и других подходов.

К данной категории возможно отнести следующие положения и концепции как совокупности допущений, выдвигаемых в рамках:

            реалистического подхода:

  • положение о рациональности решений и действий политических акторов;
  • исходная посылка о доминировании влияния микрофакторов стратегической культуры (когнитивный фактор, рациональный выбор, преференции, нарративы);
  • концепция исторического нарратива как рационального, осознанно и обдуманно конструируемого;

конструктивистского подхода:

  • положение о культурной обусловленности рационального поведения элиты как носителя стратегической культуры;

интегративного подхода:

  • допущение о совокупности объективных и субъективных факторов изменения стратегической культуры, включая роль национальной культуры;
  • положение о взаимосвязи культуры, стратегической культуры, стратегической истории и геополитики;
  • концепция исторического нарратива в его культурологической трактовке;

культурологического подхода:

— исходная посылка о значимости влияния макрофакторов (фактор культуры, ценности, нормы, ориентации, стили жизни) и существенной роли микрофакторов;

  • положение об изменении аспектов культуры, обусловленном разнообразием контекстов происходящих объективных социальных изменений;
  • положение культурализма об ориентированности действия, означающее, что субъект действия реагирует на ситуацию взаимодействия не прямым образом, а опосредованно – через ориентации личности;
  • понятие ориентации (Orientations), более точно отражающее природу субъектно-объектного соотношения, чем понятие верования (Beliefs) в структурно-функционалистской модели индивидуального действия на микроуровне;
  • понятие «черты культуры» (Culture Themes) как аналог ориентаций личности (Оrientations) на макроуровне;
  • идея об относительной изменчивости, неустойчивости ориентаций и положение, согласно которому не существует неких универсальных ориентаций;
  • постулат о культурной социализации;
  • положение о кумулятивной социализации;
  • положение о ситуациональных изменениях (Situational Change) как способности к изменению общих, а соответственно, и индивидуальных диспозиций в ответ на эволюционные контекстуальные изменения и возможные целенаправленные трансформации макросистемы;
  • положение о культуральном континуитете (целостности системы ориентаций) как организующей идеи теорий культуры;
  • положение о двух ведущих типах социокультурных изменений на макроуровне: эволюционные изменения в объективных условиях взаимодействия и преднамеренные трансформации политических структур и поведения;
  • положение о трех типах изменений структурных компонентов микросистемы (системы ориентаций личности), соответствующих первому типу изменений макросистемы: изменения, направленные на сохранение системы паттернов (Pattern-maintaining change); изменения, обеспечивающие гибкость паттернов и диспозиций (Change towards flexibility); изменения, связанные с нарушением континуитета ориентаций и нормативных диспозиций (Cultural discontinuity);
  • идея о гибкости и подвижности систем ориентаций в современных обществах как их отличительной черты и результате универсализации, позволяющей современной культуре гибко реагировать на динамично и быстро меняющуюся объективную ситуацию;
  • тезис о пределах роста универсальности и подвижности ориентаций;
  • положение об ориентационной инерции в более модернизированных обществах и динамичности, тенденция к нарастанию ситуационных и структурных изменений в модернизируемых обществах;
  • положение о трех отличительных чертах процесса изменения культуры современных обществ, связанного с увеличением подвижности и гибкости структуры системы ориентаций: утверждение в системе ориентаций доминирующего влияния рационалистических диспозиций и рационализация жизнедеятельности современных обществ; тенденция развития культуры современных обществ как балансирования между подвижностью (Сultural flexibility) и неподвижностью, устойчивостью культуры (Cultural fixity), увеличение в связи с этим рисков аномии, повышающей восприимчивость к суррогатам культуры, включая различные культы и догматы; усиление подвижности культуры как определяющая тенденция в современных обществах, развивающихся по пути модернизации;
  • положение о «травматическом культурном дисконтинуитете»;
  • концепция «аморфности» культуры как результате нарушения социальной и культурной целостности в период перехода от одного типа культуры к другому;
  • концепция «культурной энтропии»;
  • классификация основных типов поведения в условиях культурной энтропии («ритуалистический» конформизм, личный конформизм, «ретритизм», протест);
  • тезис о ретритизме и ритуалистическом конформизме как наиболее вероятных типах поведения в условиях упадка культуры;
  • гипотеза о длительности культурных изменений и преодолении культурной энтропии для создания новой системы культурных паттернов, сопоставимых с полным жизненным циклом и сменой поколений;
  • положение о социальных, политических и, что особенно важно, культурных трансформациях как цели современных революций и различных типов модернизаций, связанных, например, с установлением военных режимов, национальной независимости;
  • положение о различной природе изменения культуры в результате эволюционных преобразований и революционных трансформаций социального и политического контекстов;
  • тезис о замещении конвенциональных норм (в результате радикальных трансформаций) прежде всего деспотическими и правовыми методами;
  • положение о легализме как отличительной черты и итоге массивных структурных разрушений культуры, по сути суррогате, замещающем нормативный тип культуры;
  • концепция «легалистической культуры»;
  • положение о радикальных трансформациях, трактуемых либо в качестве регрессивной тенденции развития системы, либо как структурные изменения, сопровождаемые дивергенцией (расхождением) целей проводимых преобразований и их результатов.

Таким образом, черты сходства в совокупности отмеченных положений и концепций различных теоретико-методологических подходов проявляются во-первых, в особом акценте на рациональности политических решений и стратегического выбора, во-вторых, признании значимости роли культуры и ее влияния на ориентации, диспозиции, установки, политический выбор и решения политических акторов, в-третьих, в понимании роли социализации, в-четвертых, в особом внимании к изучению отличительных черт национальной культуры как фактора формирования стратегической культуры. Эти и ряд других общих концептуальных позиций возможно рассматривать в качестве основы развития интегративного методологического подхода исследования стратегической культуры.

Развитие интегративного методологического подхода на платформе культурализма создаст условия для перехода к новому этапу развития теории, циклической смене конструктивизма как современной парадигмальной основы теории стратегической культуры на концептуальную модель культурологической направленности. Это может иметь существенное значение для возможной корректировки вектора современной мировой политики.

 

ЛИТЕРАТУРА

 

  1. См.: Лукин В.Н., Мусиенко Т.В. Стратегическая культура: эволюция теории // CREDO NEW. 2015. № 2 (82).
  2. Johnson J.L. Strategic Culture: Methodologies for a Research Program // Comparative Strategic Cultures Curriculum: Assessing Strategic Culture as a Methodological Approach to Understanding WMD Decision-Making by States and Non-State Actors. Advanced Systems and Concepts Officer Final Report. 31 October 2006 / Ed. by Jeffrey A. Larsen. URL: Links available:http://www.libreriamilitareares.it/BIBLIOTECA/BIBLIOTECA%20MILITARE%20DIGITALE/I.%20TRATTATI%20MILITARI/USA%20Central%20Poers%20-Comparative-Strategic-Cultures.pdf (дата обращения 11.03.2015).
  3. Лукин В.Н., Мусиенко Т.В. Проблема изменений в макро- и микросистемах политической культуры: тенденции политического анализа // Ученые записки Санкт-Петербургского имени В.Б.Бобкова филиала РТА. 2015. № 1 (53).
  4. Gray C.S. Out of the Wilderness: Prime-Time for Strategic Culture. July 2006 // Comparative Strategic Cultures Curriculum: Assessing Strategic Culture as a Methodological Approach to Understanding WMD Decision-Making by States and Non-State Actors. Advanced Systems and Concepts Officer Final Report. 31 October, 2006 / Ed. by Jeffrey A. Larsen. P.1–30 URL: Links available:http://www.libreriamilitareares.it/BIBLIOTECA/BIBLIOTECA%20MILITARE%20DIGITALE/I.%20TRATTATI%20MILITARI/USA%20Central%20Poers%20-Comparative-Strategic-Cultures.pdf (дата обращения 10.03. 2015).
  5. Freedman L. Transformation of Strategic Affairs // Adelphi Series. The International Institute for Strategic Studies. 31 March 2006. Vol. 2006. № 379. P. 22. URL: Links available:http://www.iiss.org/en/publications/adelphi/by%20year/2006-4d94/the-transformation-of-strategic-affairs-b272 (дата обращения 10.03. 2015).
  6. Lantis J. Strategic Culture: From Clausewitz to Constructivism // Comparative Strategic Cultures Curriculum: Assessing Strategic Culture as a Methodological Approach to Understanding WMD Decision-Making by States and Non-State Actors. Advanced Systems and Concepts Officer Final Report. 31 October 2006 / Ed. by Jeffrey A. Larsen. URL: Links available:http://www.libreriamilitareares.it/BIBLIOTECA/BIBLIOTECA%20MILITARE%20DIGITALE/I.%20TRATTATI%20MILITARI/USA%20Central%20Poers%20-Comparative-Strategic-Cultures.pdf (дата обращения 11.03.2015).
  7. Lantis J. Strategic Culture: From Clausewitz to Constructivism // Strategic Insights. 2005. Vol. IV. № 10. [Электронный ресурс] – Режим доступа: Links availablehttp://jeffreylantis.com/wp-content/uploads/2013/01/StrategicInsightsArticle.2005.pdf (дата обращения 11.03.2015).
  8. Eckstein H. Culturalist Theory of Political Change // American Political Science Review. 1988. Vol. 82, № 3. P. 790 – 803.

Вернуться назад