ИНТЕЛРОС > №4, 2014 > Принцип идеального единства мира и философские тропы античности к его обретению ( Парменид, пифагорейцы, Платон, Плотин): анализ некоторых аспектов

Алексей Коваленок
Принцип идеального единства мира и философские тропы античности к его обретению ( Парменид, пифагорейцы, Платон, Плотин): анализ некоторых аспектов


26 января 2015

Коваленок Алексей Анатольевич

Нижегородский филиал Московского Государственного Университета экономики, статистики и информатики ( ФГБОУ ВПО НФ МЭСИ)

Преподаватель социально – гуманитарных наук

Nizhny Novgorod  Branch of the Moscow State University of Economics, Statistics and Informatics ( NF MESI FGBOU VPO)

Kovalenok Aleksey Anatolievich

The teacher of social and humanitarian subjects of Nizhny Novgorod  Branch of MESI

E-Mail: Kov9alenok@yandex.ru

УДК – 1 (091)

 

Принцип идеального единства мира и философские тропы античности к его обретению ( Парменид, пифагорейцы, Платон, Плотин): анализ некоторых аспектов.

Аннотация: В данной статье рассматриваются основные этапы философского осмысления и формирования  категорий идеального бытия и идеального единства мира в античной философской мысли на примере таких ее представителей, как пифагорейцы, Парменид, Платон, Плотин. Причем пифагорейцы олицетворяют собой Бытие, понятое как чистое множество без единства = Числа. На другом полюсе — Парменид, у которого Бытие есть напротив чистое единство без множественности. А между двумя этими противоположными полюсами расположился Платон, который предпринял попытку синтеза, диалектического сближения этих категорий. Плотин же завершил этот синтез. Если у Платона Единое — это лишь логическая категория, то у Плотина Сверхединое — это онтологическое, бытийственное начало мира, порождающее все слои и уровни реальности.  Вообще показана важность для идеализма формирования убедительной картины идеального единства мира, ибо без таковой его эвристический, мировоззренческий потенциал будет, безусловно, ограниченным и нераскрытым. Тем более, что проблема обретения оного мирового единства ( неважно на материальной или идеальной основе) остается актуальной и до конца нерешенной и сегодня.

Ключевые слова: идеальное бытие, идеальное единство мира, пифагореизм, тождество бытия и мышления, платонизм, идея, неоплатонизм, эманация.

 

 

The principle of ideal unity of the world and philosophical antique ways to its finding (Parmenides, Pythagoreans, Plato, Plotinus): analysis of some aspects.

 

Summary : In this article deals with the main stages of philosophical judgment and formation of categories of ideal life and ideal unity of the world in antique philosophy on the example of such representatives as Pythagoreans, Parmenides, Plato, Plotinus. Here Pythagoreans personify the Being understood as a pure plurality without unity = Numbers. On the other side there is Parmenides who considers the Being opposite pure unity without plurality. Plato’s ideas are between these two opposite poles — he made an attempt of synthesis, dialectic rapprochement of these categories. Plotinus finished this synthesis. If Plato’s Unity is only a logical category, Plotinus’ Superunity is ontological — the beginning of the world generating all layers and levels of reality from the point of view of the Being. The article shows the importance of formation of a convincing picture of ideal unity of the world as the lack of it will limit its heuristic and world outlook potential. In addition the problem of finding of this world unity (on a material or ideal basis) remains actual and unresolved up today.

Keywords — ideal being, ideal unity of the world, Pythagoreism, identity of the being and mentality, Platonism, idea, Neoplatonism, emanation.

 

 

Принцип идеального единства мира и философские тропы античности к его обретению ( Парменид, пифагорейцы, Платон, Плотин): анализ некоторых аспектов.

 

Проблема единства мира ( причем не суть в данном случае  важно – осмысляется ли она  в материальном ли, или же в идеальном ли ключе) относится к числу важнейших, так сказать, вечных проблем философии, которые  сохраняют свою высочайшую значимость для этой науки, несмотря на многочисленные попытки ее решения, насчитывающие не одну тысячу лет. В неявном, имплицитном, латентном виде эта проблема встречается впервые у представителей Милетской школы, которые сводили многообразие мира к тому или иному физическому «первовеществу» ( вода, апейрон, воздух), лежащему в его основе. Более развитый эксплицитный подход к ней возник, очевидно, в конце VI- начале V века до нашей эры в учениях Гераклита и Парменида, благодаря которым античная философия пришла к философскому осмыслению бытия, совершив настоящую революцию в этом направлении. С тех времен постановка вопроса о едином начале и основе мира стала специфичным признаком монистической философии, а его решение – отличительным критерием деления философских концепций на идеалистические и материалистические учения.

Здесь следует иметь в виду, что решающая роль в осмыслении данной проблемы на теоретическом уровне принадлежала стремлению древнегреческих философов объяснить и осмыслить отношение чувственно- воспринимаемой реальности и умозрительного, ноуменального, интеллигибельного  бытия, уже открытого к тому периоду философским мышлением ( «Вторая навигация» Платона).  Потребность в таком объяснении порождала различные эвристические подходы, приводившие к разнообразным, порою противоположным выводам.  Возникшее затруднение было осознано вскоре выдающимися умами в качестве главного «водораздела» философской мысли. Так, никто иной, как Платон в своем диалоге «Софист» противопоставляет одних, что «признают тела и бытие за одно и то же», другим, кто стоит на том, что «истинное бытие – это некие умопостигаемые и бестелесные идеи» [3; 324].  Хотя глава Академии не без иронии говорит об этой «борьбе гигантов» , сошедшихся друг с другом в споре о бытии, симпатии его самого вполне очевидны, и он не скрывает, какая из сторон ближе к истине, пусть даже его и не вполне устраивают приводимые ею аргументы.

Следует далее заметить, что возникшее на переходе от ранней к зрелой стадии древнегреческой философии различие в понимании единства мира отнюдь еще не было подиктовано логикой противостояния ни материализма и идеализма, ни сенсуализма и рационализма, характерной для философии Нового времени. Античные мыслители оказались перед дилеммой, чему отдать предпочтение в обосновании единства мира: внешне воспринимаемым телам, сводимым к первоначальному веществу, или внутренне достоверным мыслям, убеждающим нас в наличии бестелесного всеобщего начала. Поэтому в известном смысле вполне можно согласиться с отечественным исследователем С. П. Лебедевым, который пишет о специфике «решения основного вопроса философии» в античности:  «…Физика по своему существу, по выбору начал, применение которых признается ею достаточным для объяснения сущего, приближается к строю мысли, могущему именоваться материализмом. Тогда идеалистические учения логичнее называть «метафизикой», поскольку они опираются на начала, которые не  могут быть понятыми в рамках физики, то есть  которые находятся «за» физикой, лежат вне ее» [2;12].  Вместе с тем на выбор того или иного предпочтения греческими мыслителями оказывали влияние оппозиции не только физического – метафизического, но также индивидуалистического – социального характера. И это обстоятельство тоже следует иметь в виду.

Здесь вообще полезно было бы вспомнить, что древний грек VI – V веков до новой эры мог наблюдать столкновения сил порядка и хаоса не только в большом, природном мире, но и в малом мире своей общины. Его глубинным чаяниям и надеждам отвечала жизнь не только в гармонично устроенном Космосе, управляемом мудрыми и могучими богами, но и в хорошо организованном Полисе, подчиняющемся разумным и справедливым законам. И очень важно не упускать из виду, что для античного грека Полис = социальный Космос был пластичным и органичным продолжением и развертыванием природного Космоса.  Именно поэтому проблема, как достичь необходимого ментального единства при многообразии чувственных эгоистических проявлений, имела для древних греков не только метафизико – теоретический, отвлеченно – спекулятивный, но и социально – практический смысл. И, как это ни покажется парадоксальным, современное общество пребывает во многом в сходном положении с тем, в каком пребывало античное общество того времени.

В самом деле, вновь, как и 2,5 тысячи лет тому назад, современные наука и философия стоят перед мировоззренческим выбором альтернативных моделей в понимании единства Вселенной. Например, с точки зрения теоретической физики, мир един, потому что на самом элементарном уровне представляет собой не что иное, как элементарные и субмикроэлементарные частицы, находящиеся в фундаментальных взаимодействиях. Современная наука продвигается в изучении микромира, приводя все новые и новые доказательства единства поля и вещества, корпускулярных и волновых материальных объектов, по сути, возвращаясь (разумеется, на более высоком уровне), к представлению  о материальной превооснове Космоса. В отличие от этой, субстратно – вещественной модели, функциональная модель находит единство мира в том, что он развивается как слаженная система по общим законам, вполне возможно, сводимым к самому общему закону ( = Антропный принцип в его слабой и сильной версиях, единая Суперсила, Супервзаимодействие, Сверхвеликое объединение и так далее), в котором при желании можно усмотреть современный аналог греческого Логоса, Нуса, Единого.

В еще большей степени потребность в единстве и, соответственно, в его обосновании, наблюдается в жизни современного человечества в целом и российского общества, в частности.  Причем вступление стран и народов в эпоху массового потребления с беспощадной ясностью показывает, что хлеб земной не заменит нам хлеба духовного, а материальное единство членов общества, даже если оно не является утопией, — их духовного единства, которое возможно только на основе сплочения людей вокруг Идеи  (идеологии). Если убрать этот стержень из жизни целого общества, если убить идейность как таковую, то такое общество напрочь лишится ориентиров, лишится духовной почвы, на которой взрастают возвышенные идеалы.  Без этого идейного, идеального единства любая страна неизбежно превратится всего лишь в  «любопытную страницу физической географии»  (Чаадаев), в территорию, заселенную существами с маленькими, жадными, развращенными и порочными душами, в которых господствуют самые низкие и грязные инстинкты. У такого народа, опустившегося до уровня населения, проживающего на земле своих предков, нет будущего.

Особенно велико значение идеи, способной преодолеть «рознь мира сего» и сплотить общество вокруг возвышенной цели и тем самым обеспечить его духовное единство, для России.  Стремление найти свой смысл жизни и выверить его по судьбоносной для мира Идее представляет главную черту русского  менталитета. В отечественной традиции всегда главным был вопрос поиска смысла жизни, который велся на путях обретения соборной правды и достижения социальной справедливости. Можно вполне согласиться с Л. А. Аслановым, который подчеркивает, что  русский менталитет сформировался как менталитет народа – воина. «Для военно – командного менталитета и православной традиции, — пишет он,- важны духовные, моральные побуждения. Безвозмездный труд за идею в России воспринимался как проявление духовных и нравственных качеств работника» [1; 434]. Великое значение Идеи для жизни и судеб российского общества и народа было глубоко осмыслено и хорошо раскрыто выдающимися исследователями русского менталитета: Ф. М. Достоевским, Вл. С. Соловьевым, Г. В. Флоровским, Н. А. Бердяевым, И. А. Ильиным и другими видными отечественными мыслителями ( из современных авторов я бы отметил А. С. Панарина – глубокого критика современной потребительской западной цивилизации и глобализации, И. Я. Фроянова, А. А. Зиновьева, С. Г. Кара – Мурзу).  Однако никогда не следует забывать, что у истоков мировой философской традиции воспринимать мир сквозь призму идей, высших идеальных смыслов, идеального бытия как важнейшего для существования мира и человека, стоит целая плеяда древнегреческих мыслителей, величайшим из которых был Платон, оказавшийся столь конгениальным оригинальной русской философии.

Итак, еще раз подчеркнем ту мысль, что проблема бытия и обоснования его единства ( на материальной или идеальной основе) является фундаментальнейшей для философии.  Философия, как представляется автору данной статьи, ведь и есть, собственно, ни что иное, как собирание разрозненных фрагментов, осколков мира, выстраивание из них некоей более или менее целостной картины; это есть попытка  обнаружить, эксплицировать, выявить, реконструировать те силы, механизмы, принципы, энергии, которые делают эту целостность возможной. Это принципиально важно и для материалистов, и для идеалистов. Причем подчеркну, что все эти отологические штудии отнюдь не абсолютно произвольны и анархичны, не определяются только капризами и настроениями или особенностями метода отдельных философов. Серьезная и строгая философия = онтология отнюдь не развертывается как некий произвольный поток сознания. Конструирование реальности в философии, отличаясь свободой, не терпит при этом произвола и безудержного субъективизма. Есть некие рамки, пределы для этих исканий, заданные и общественным резонансом, и социальным звучанием, и гражданской ролью доктрины.  Что же касается осмысления идеального бытия в его единстве и целостности, становления принципа идеального единства мира, то автор этой статьи уверен, что идеализм отнюдь не в меньшей степени заинтересован в доказательстве этого самого идеального единства мира, чем материализм в обосновании материального единства его. Без такового убедительного обоснования представители идеализма будут снова и снова не в состоянии объяснить положительно взаимосвязь всех структурных уровней нашего мира, взаимосвязь и взаимозависимость макрокосма и микрокосма, исследовать универсальные свойства феноменов этого мира, установить общие законы их функционирования и развития.  А это все вышесказанное и означает шаги по установлению и обнаружению такового мирового единства. В свое время не слишком модный ныне Ф. Энгельс высказал, тем не менее, весьма плодотворную мысль о том, что «единство мира состоит не в его бытии, хотя его бытие есть предпосылка его единства, ибо сначала мир должен существовать прежде, чем он может быть единым … Действительное единство мира состоит в его материальности, а эта последняя доказывается не парой фокуснических фраз, а длинным и трудным развитием философии и естествознания» [4;43].  Еще раз подчеркну, что это было сказано выдающимся материалистом, и речь здесь шла о материальном единстве мира, но, думается, что и применительно к идеализму это важное методологическое замечание полностью сохраняет свою актуальность и свое значение, ведь, как уже подчеркивалось выше, идеализм отнюдь не в меньшей степени заинтересован в обосновании и доказательстве идеального единства мира, в обосновании того, что это самое единство мира заключается в его идеальности.

Неумение, неспособность, нежелание ( или все вместе!) философа – идеалиста доказать идеальное единство мира, причем доказать не «парой фокуснических фраз», а именно на серьезном научном, мировоззренческом и эвристическом уровне, вынуждает его снова и снова совершать, так сказать, «вечное возвращение» к трафаретной, несостоятельной и устаревшей модели, согласно которой некое активное и творческое начало ( Идея, Единое, Мировой Дух, Мировая Воля и так далее) преобразует и оформляет грубую и косную, пассивную, инертную материю, органически неспособную к внутренним изменениям, к имманентной активности.  Причем, и это важно, далеко непроясненным, туманным и непонятным остается сам механизм= принцип такого оформления и преобразования материи под воздействием этого самого идеального начала, его конкретные проявления и этапы. Такое, с позволения сказать, понимание «первичности» идеального перед материальным не только приближает идеализм к дуализму, что является для него уступкой материализму, но и вступает в противоречие с данными частных наук, с их богатым конкретным материалом, показывающим весьма примитивный характер этого стереотипного представления.  А все это ослабляет эвристический, мировоззренческий и научный потенциал идеализма в его конкуренции с материализмом, что, по моему мнению, в целом является фактором, тормозящим развитие современной философской мысли ( в частности – российской, )блокирующим экспликацию, развертывание, возделывание заложенных в ней богатых и многогранных потенций, ибо сегодня уже общепризнано, что каждое из этих направлений содержит в себе нечто «великое, справедливое и гениальное», каждое отражает некие фундаментальные аспекты, константы мирового бытия. Абсолютизация любого из этих направлений – есть крен в сторону идейно – мировоззренческой односторонности, есть обеднение всей современной философской картины. Поэтому, вместо непримиримой контрарности оных должна придти их здоровая, уважительная конкуренция, диалог, взаимообмен, комплиментарность идей и принципов, развиваемых ими. Тогда , уж позволю себе несколько перефразировать А. С. Пушкина,«сквозь магический кристалл» можно будет  различить «даль» свободной новой философии – философии плодотворного творческого синтеза, именно свободной от всяких крайностей, догм, забронзовевших идеологем.

Итак, еще раз подчеркну, что уже в древности были осмыслены категории ЕДИНОГО и МНОГОГО, которые, как представляется, были отражением издревле сформировавшихся в человеческом мышлении бинарных оппозиций, таких же как, например, ЧАСТЬ и ЦЕЛОЕ, ЦЕНТР  и ПЕРИФЕРИЯ ну и так и далее. Греческую мысль они занимали и волновали, начиная с самых ранних этапов своего становления и развития. Здесь только надо пояснить, почему автор данной статьи привлек именно эти, а не иные «персональные центры», для иллюстрации того, как формировался принцип идеального единства мира.

Итак, Пифагор и пифагорейцы представляют собой онтологическую конструкцию, манифестирующую чистое, абсолютное множество без скрепляющего его единства. Это – чистый онтологический плюрализм. И это в определенном смысле даже вполне понятно и объяснимо, ведь пифагорейцы были самыми ранними из всех  фигурирующих в моей статье персоналий, мыслителей. А ведь известно, что множество и логически, и исторически, и онтологически постичь гораздо легче, нежели чем единство.

На другом полюсе на философскую авансцену выступает «величественный и грозный» ( как не без почтенного трепета аттестовал его Платон) Парменид со своими философскими интуициями чистого и абсолютного Бытия, понятого, напротив, как абсолютное единство, исключающее всякую множественность, как тождество бытия и мышления. Это – другая противоположность. Это – чистый онтологический монизм. Но и здесь не вполне понятно, что означает «тождество бытия и мышления»? Насколько вообще уместен сам термин «тождество», который навевает реминисценции из эпохи немецкой классической философии?!  ( По моему опять же разумению, парменидово тождество  вовсе не означает, что у него бытие равно мысли. Нет, оно у него вполне чувственно, материально, но при этом именно соответствует истинному мышлению. Соответствие бытия и мышления означает лишь то, что отныне не показания наших чувств, а доводы нашего разума становятся критерием истины. Вот – смысл «рационалистической революции», произведенной Парменидом. У этого философа мысль человека находит источник в мировом Логосе, космическом Разуме, верховном Боге = Бытии, который равен целой Вселенной и является гарантом ее порядка, единства и целостности. Так вот этот самый Логос = Разум = Бог = Бытие проявляется только посредством истинного мышления и обнаруживается только в нем . Вот что, на мой взгляд, означает парменидово тождество мысли и бытия, а вовсе не какое – то их полное и безоглядное совпадение, растворение друг в друг без остатка. Речь идет скорее об их «взаимности», взаимодополнительности, комплиментарности, позволяющей им обосновывать себя при помощи друг друга. Можно это тождество реконструировать еще и так, что и мысль, и бытие существуют, обмениваясь, пропитывая, насыщая друг друга некими логосами, импульсами, энергиями, флюидами, благотворными для них обоих. В любом случае, не надо «осовременивать» это парменидово тождество, придавать ему смыслы и коннотации  в духе европейской философии Нового времени, от которых сам этот мыслитель был, очевидно, весьма далек). Но, разумеется, невозможно отрицать, что Парменид своими исканиями обеспечил прорыв к идеалистическим учениям будущего.

Затем в грандиозную пьесу под названием «мировая философия» в качестве действующего лица величаво вступает Платон, находившийся, как известно, и под влиянием чар Элеата, и под влиянием пифагорейства. Он попытался сформулировать свою онтологическую платформу, некую в известном специфичном смысле систему ( если применительно к Платону вообще можно говорить о системе, но здесь же в скобках попутно замечу, что система у Платона есть, просто смотря что и в каком аспекте считать системой. Если не понимать под ней исключительно и только строгое и формально непротиворечивое построение неких постулатов, то признаем, что платонизм вполне систематичен, по крайней мере, стремится, влечется к возможной мере систематичности. Но его система – творческая, открытая, пульсирующая, стремящаяся охватить весь универсум, все слои его, но именно охватить, оставив возможности для дальнейшего творческого развития мысли, а не заковать ее в прокрустово ложе неких незыблемых догм и схем). Так вот в ней он предложил свое решение проблемы идеального единства мира, попытался воздвигнуть, соорудить свой идеальный мир и обозначить скрепы, объединяющие его в некую единую систему, некий единый универсум, единый космос. Но, как представляется автору этих строк, до конца ему это сделать так и не удалось. Ему не удалось до конца оформить последовательную и полностью непротиворечивую систему философского идеализма, хотя серьезные интенции у Платона к этому, несомненно, наличествовали, и он серьезно продвинулся в этом вопросе по сравнению со своими предшественниками. Однако, ему так и не удалось в своей онтологии непротиворечиво совместить, увязать, гармонизировать такие субстанции, слои, уровни бытия, как сами Идеи, Благо, Единое, Демиург, Душа мира, наконец, материя ( = хора). Осталось не вполне понятным как, в какой степени иерархичности они соотносятся друг с другом. Как они соотносятся с материей? Есть ли некое первоначало, которое их всех продуцирует, из которого вытекает все материальное и духовное много – и – разнообразие мира, космоса, самих идей, наконец, если есть, то какое же именно? Какова роль Бога = Ума = Демиурга в философии Платона. Может быть, именно потому так случилось, что Платон и не давал готовых рецептов и ответов, а он именно экспериментировал, искал, закружил весь этот хоровод идей. Он оставил эти темы и проблемы в наследство последующим поколениям мыслителей. Я же лично полагаю, что Единое у него ( вроде бы претендующее на роль такового единственного, единого и верховного, абсолютного первопринципа)  – это не бытийственная, субстанциональная, но логическая категория, не обладающая самостийным онтологическим статусом. Единое – это принцип идеи, понятие, характеризующее форму, структуру, сущность идеи, но оно вовсе не есть бытие этого Единого, как некоего особого, обладающего реальным онтологическим статусом объекта, это есть именно логическое понятие, позволяющее объяснить, как возможно, чтобы идея, оставаясь при этом сама собой, порождала бы при этом множество вещей, отношений, свойств и так далее; значит ,оно обладает не онтологическим, а именно логическим содержанием; такое единство мира следует понимать именно как логический принцип ( = категории логики и диалектики), обеспечивающий порядок в отношениях между идеями и вещами. Таким образом, по моему разумению, мир идей предстает как иерархически организованная система, порядок в которой обеспечивается логическими связями. Гарантом этих связей являются такие категории, выделенные Платоном, как единое, многое, иное, бытие, покой, движение, тождество, различие. Логическое первенство идей  по отношению к вещам, и общих идей — по отношению к частным идеям и было осмыслено в платонизме как принцип единства мира. Разумеется, то, что я здесь выше изложил – эта лишь моя личная, одна из возможных реконструкций, реставраций, интерпретаций Платона в данном аспекте его исканий  (я же ведь не сам Платон!), возможны и другие прочтения, но, представляется, что и моя точка зрения отнюдь не столь уж произвольна и фантасмагорична, опирается на кропотливые штудии его текстов и имеет право быть наравне с другими.

И вот, наконец, 6 веков спустя появляется в качестве персонажа мирового театра идей Плотин, который более или менее удовлетворительно разрешил все эти и многие другие вопросы, создал действительно целостную и последовательную систему, объясняющую идеальное единство мира на всех его уровнях, этажах. Впервые философ более или менее удовлетворительно показал, как все многообразие  универсума, включая и материю(!), непротиворечиво продуцируется из одного единого первоисточника ( = Единое), вытекает из него и восходит к нему. Показан был и механизм, это порождение обеспечивающий = эманация или апоройа. Неоплатонизм предстал действительно грандиозной, целостной, законченной системой, философской конструкцией, сумевшей глубоко обосновать и провести на всех уровнях этот самый принцип идеального единства мира, показать становление единого идеального бытия и то, как оно сочетается со множественностью, в известном смысле даже предполагает ее. ( В скобках еще замечу мимоходом, что Плотин жил и строил свои теории уже в качественно новую историческую эпоху, что во многом детерминировало его философско – онтологические изыскания, налагало отпечаток на них. Было уже ощутимо дыхание христианства, его сосуществование со всевозможными ересями, одной из которых был гностицизм. Поэтому автору этих строк отнюдь не такой уж беспочвенной представляется мысль о том, что возможно столь энергичное стремление Плотина выявить принципы идеального единства мира и на этих принципах таковое единство обосновать, не в последнюю очередь объясняется его полемикой с гностиками, с их непримиримым дуализмом в понимании бытия, объясняется стремлением Плотина этот трагический дуализм снять, преодолеть его, предложить такую модель бытия, где бы такой дуализм был в принципе невозможен. Об этом, кстати, рассуждал А, Г. Дугин, и автору данных строк эти его размышления показались отнюдь небезынтересными и заслуживающими внимания ). Кстати, пример Плотина весьма поучителен и еще в одном отношении.  Известно, что он не претендовал на какую – то самостоятельность и творческую оригинальность, он рассматривал себя лишь как верного ученика, последователя и продолжателя Платона – не более. Но в итоге то оказалось, что  он, сам того не подозревая и на  то совершенно не претендуя, стал автором весьма оригинальной и отнюдь нетривиальной и даже выдающейся философской концепции, творчески развившей и насытившей новыми творческими энергиями философский Космос Платона. А из этого следует то весьма важное обстоятельство, что о мыслителе, философе надобно судить не по тому, что он сам в рамках конкретной эпохи о себе думает, а по тому, что о нем будут думать , так сказать, с точки зрения вечности.

Итак, все рассмотренные здесь персонажи, «персональные центры» могут быть вмонтированы в такую схему(разумеется, как и любая схема, она несколько упрощает реальный ход развития мысли, но, думается, в нашем случае может быть весьма приемлема): Парменид как всепоглощающее единство без множества ( Бытие)—- Пифагорейцы как тотальное множество без единства ( Числа) —- Платон как не до конца удавшаяся попытка совместить единое и многое ( Единое и единство мира как  логический, но не онтологический принцип) —- Плотин как окончательный синтез единого и многого ( Сверхединое как действительный, субстанциональный, онтологический первопринцип, порождающий из себя абсолютно все головокружительное многообразие и духовной, и материальной реальности; все, в том числе и материя, продуцируется из Сверхединого через особый механизм – эманацию или апоройю).

Итак, очевидно, что постановка проблемы идеального единства мира, которая, начиная с ранних представителей античной философии, стала важным аспектом учения о бытии, оказала весьма и весьма существенное влияние не только на философскую онтологию, но и на гносеологию, теологию, социальную философию, этику, эстетику, философию права, а также на идеологические и социальные учения будущего. Умопостигаемые Числа пифагорейцев, Бытие Парменида, Идеи Платона, Сверхединое Плотина не только противостояли чувственно – воспринимаемым вещам, но и придавали им упорядоченность, организованность, закономерность, гармоничность, не позволяя тем самым прекрасному космосу опрокинуться в безобразный хаос, что было бы космической, онтологической, этической, социальной вселенской катастрофой.

И совершенно ясно и непреложно одно: убедительное и глубокое  диалектическое обоснование единства мира с точки зрения идеализма  (диалектическое – значит позволяющее вывести и объяснить из него ( = единства) и множественность, показать, что она является необходимым моментом его), выявление принципов и закономерностей, его обеспечивающих, всегда, издревле было насущной задачей этого направления, его представителей, даже если они не все и не всегда явно и отчетливо осознавали это.  Ведь философия, как глубоко убежден автор этих строк,  — это всегда поиск ЕДИНСТВА, единого во многом, того единого, которое через это многое просвечивает и организует, определяет, детерминирует , структурирует это многое, бытие его. При этом природа этого единства может трактоваться по –  разному, в зависимости от идейного вектора философа. Это верно и для идеализма, и для материализма. По крайней мере, наиболее крупные и значительные персонажи идеализма  уже в Древней Греции ( на заре рождения самого идеализма), заявленные здесь, пытались подняться, каждый в меру своего философского дарования, до осознания этой отнюдь не тривиальной проблемы, эксплицировать хотя бы некоторые ее аспекты и начать решать ее.

Разными философскими тропами напряженно и драматично продвигались  они к решению этой задачи, как альпинисты с разных сторон могут штурмовать одну вершину. Для наших альпинистов мысли и духа эта вершина была  — идеальное единство мира. Нельзя сказать ( это было бы слишком самонадеянно!), что она до конца покорена и сегодня – восхождение продолжается. Ведь ход мирового морфогенеза, то, как работает эволюционная фабрика действительности, какие принципы, взаимодействия и законы обеспечивают единство мироздания – все это до конца непрояснено и поныне. Но, тем более, мы должны быть благодарны им за то, что они   первые указали нам направление, в каком следует двигаться, за то, что они мощным творческим лучом своей мысли, прорезающим толщи и громады грядущих веков и тысячелетий, осветили путь будущим рыцарям и служителям Логоса, которые придут после них.  И вправду, в истории мысли, в истории идей не бывает мертвого, бесследно исчезнувшего прошлого. Оно = прошлое, что называется, толкует нас, взывает к нам, незримо наличествует в настоящем через идеи и философемы своих великих представителей на сцене духа, благотворно наставляет нынешних мыслителей. И это все в полной мере касается и проблемы идеального единства мира, и тех, кто ее и сегодня осмысливает. Ведь мир глубок, и глубже , чем думает день. И постигать эту глубину сущего, его последние основания нам помогают своими исканиями в том числе и те, чьи имена вынесены были в заглавие этих моих размышлений.

 

Литература

 

  1. Асланов Л.А. Менталитет и власть. Русская цивилизация. – Книга третья. СССР и реформы. – М.: ТЕИС, 2009. – 475 с.
  2. Лебедев С.П. Идеализм: история и логика генезиса. – СПб., 2008. – 829 с.
  3. Платон. Софист // Платон. Собр. соч.: В 4 т. – М., 1990-1994. – Т. 2. – 539 с.
  4. Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс. К., Энгельс Ф. Соч.: В 50 т.. – 2-е. изд. – М.: Политиздат, 1955-1981. – Т. 20. – 520 с.

Вернуться назад