* * *
Вселенную, где всё всегда течёт,
на лавочке в саду вообразил я.
Она, как сад, что к нам из года в год
всё приближает эру изобилья.

Я мысленно представил уголки,
куда и солнца луч не приникает,
как берега речного закутки,
где всяческая нечисть обитает.

Обманчива такая глухомань.
Здесь всё так зыбко, так неочевидно — 
и берега граница, и та грань,
что перейти и боязно, и стыдно.

* * *
Я от жизни столько получил 
впечатлений, что не нужно ездить в Прагу!
Понемножку всё, что накопил,
отдаю теперь, пером скребя бумагу.

Длинный получается рассказ, 
повесть целая, роман в стихах и прозе,
речь в котором о стране, о нас,
листьях, быстро почерневших на морозе.

О любви, поскольку без неё
невозможно обойтись, по крайней мере
сердце ей принадлежит моё.
А душа моя святой открыта вере.

И не без надежды я смотрю,
как и подобает главному герою,
должно славному богатырю,
на объятую огнём и дымом Трою.

* * *
Попробуй очертить границы мира,
который представляется порой
огромным, как отцовская квартира,
казавшаяся темной и сырой.

Расставив ноги и раскинув руки,
как тот гимнаст, что в парке городском
под тяжестью железа, от натуги
едва не обмочился кипятком:

Вот он каков! — 
воскликнул я победно — 
Едва хватает силы удержать
мир Божий, заграбастав худо-бедно,
зажать в объятьях и не отпускать!

* * *
Благоуханный сад напоминал
пристанционный или же пришкольный,
где флоксов куст роль важную играл,
по сути дела был краеугольный.

Сиреневые мелкие цветы,
подвязанные бережно хозяйкой,
казались эталоном красоты
природы нашей милой, но не яркой.

Козлобородым ирисам они,
как и жемчужным лилиям, неровня,
а настроенью нашему сродни,
особенно тревожному сегодня.

Нет радости на лицах у детей.
Тоскуют старики — всё ждут чего-то.
Сейчас. Немедля ждут дурных вестей.
И у меня не клеится работа.

* * *
Ночь после дня солнцестоянья
глуха, темна.
Пришла гроза,
покрыв от Тулы расстоянье
до здешних мест за два часа.

При свете молний лица спящих
ужасно сделались бледны,
как у актёров настоящих,
что таковыми рождены.

Идёт непросто между ними
распределение ролей,
идёт борьба одних с другими
чувств, мыслей, образов, идей.

Интриги. Кляузы. Измены.
Никто не хочет уступать.
До смерти ветераны сцены
мечтают Гамлета сыграть.

* * *
На склоне лет читая Жюля Верна,
впасть в детство шанс достаточно велик,
скорее так — велик неимоверно,
когда ты стар, однако не старик.

Что может быть прекрасней возвращенья
на родину, в те дивные места,
где ощутил ты первое влеченье
и ломоту чуть ниже живота.

Почувствовал немыслимую тягу
к перу, к бумаге,
страх переборов,
явил незаурядную отвагу,
попутно наломав немало дров.

Я не скажу, что родина и детство — 
синонимы, но памятью о них
я прожил жизнь и передал в наследство,
потомков щедро наградив своих.

* * *
Воробушек! 
Ведь вот какое слово!
Само собой катается во рту,
как камушек.
Я чувствую, что снова
красу и ясность речи обрету.

Достаточно в день три-четыре раза
воробушек вспорхнул произнести,
и эта малозначимая фраза
излечит немоту твою почти.

Она, Бог даст, тебе язык развяжет,
который, верно, одеревенел,
и слова в простоте уже не скажет,
что, будто гад морской, окаменел.

* * * 
Избыток солнечного света
всю ночь таится в дебрях сада,
в настольной лампе у поэта,
в цветах, горящих ярче злата.

С лихвой энергии запасов
на освещение дорожек
хватает.
Как у папуасов,
горят глаза у диких кошек.

Для построенья коммунизма
не достает советской власти,
прекраснодушья, оптимизма,
любви, надежды, веры, страсти.

* * *
В нём есть лёгкость, нежность, детскость,
всё, что так любимо нами.
В небе нашем планер — редкость
с краснозвёздными крылами.

Вдруг невесть откуда взялся.
Утром вдруг в одно мгновенье
в небо синее поднялся,
словно высших сил творенье.

Может, он — игра природы,
может быть, воображенья,
символ подлинной свободы,
полного освобожденья.

* * *
У меня таких нет разновесов,
чтобы взвесить капельку дождя,
каплю крови, до крови порезав
палец ржавым остриём гвоздя.

До чего же маленькие гирьки
нам с тобой понадобятся, чтоб
взвесить содержимое пробирки — 
каждый по отдельности микроб.

Боже правый, а какие гири
быть должны, чтоб оценить числом
крайних сил соотношенье в мире,
в вековой борьбе добра со злом!

* * *
Родители приснились мне к дождю.
Такая вот случилась неприятность.
А день был жарким, ясным и нулю
в Москве дождя равнялась вероятность.

Должно быть, сон свой я истолковал
неверно в корне, чересчур банально,
а он был тоньше, он лишь намекал,
лишь только выражался фигурально.

Отбросить напрочь версию дождя
мне нужно было с самого начала,
поскольку только два-три дня спустя
бюро погоды дождь нам обещало.

А скрытый смысл явившихся во сне
родителей моих был очевиден,
они всегда спешат на помощь мне,
спасти меня от чар ужасных злыдень —

Тоски, уныния, докуки наконец.
Забавно семенят по-стариковски:
мать впереди, чуть позади отец,
догнать стараясь мальчика в матроске.