Алиса Ганиева. Жених и невеста: Роман. — М.: Изд-во АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015. — (Проза: женский род)

Алиса Ганиева, наверное, самая известная сегодня писательница нашего Юга. Я допускаю, что тут действует (на меня, во всяком случае) обаяние ее облика на портретах. Но портреты-то действуют — потому что действуют тексты! С первой повести, за которую она получила премию «Дебют» лет пять назад, всякая новая вещь читается… сказал бы: пересказывается, да в том-то и штука, что не пересказывается эта прихотливая вязь повествования, где поступки действующих лиц переплетаются, пересекаются, переворачиваются с такой замысловатостью (не говоря уже об арабских, дагестанских и прочих исламского окраса понятиях и словечках, объясняемых в сносках), что смысл чтения открывается не в распутывании сюжетных узлов (эффектно автором перепутанных), а в общем ощущении реальности, которая предъявляется читателям сквозь этот уникальный калейдоскоп…

Как в монологе старухи, взявшей слово в разгар предсвадебного празднества (кажется, отмечается мавлид, день рождения Пророка), и вот, выйдя к микрофону, эта никому не ведомая ораторша после всех выслушанных до нее поздравительных тостов начинает свой спич, который все слушают, не смея прервать… и я прерывать не буду.

— Я желаю жениху и невесте столько коз, сколько звезд на небе, и столько несчастий, сколько волос на козах! Пусть их род оскудеет, пусть прохудятся их кошельки и кишки, пусть небеса расплющат их в лепешку, а души горят в адском пламени, пусть стираются там и превращаются в пепел! Пусть дети их не родятся, а если родятся, то оплачут тот день, когда их проклятый отец взял в жены их многострадальную мать. Пусть язвы, чесотка, глисты, припадки, мор и опухоли одолеют их. Пусть лепра украсит их лица, а ноги сгниют в Сибири! Желаю тебе, жених, мужского бессилия, позора на всю округу и вечной подагры! Да наплачется над тобой твоя мать, да отпустит траурную бороду твой отец! Да пошатнутся столбы в твоем доме, да рухнет крыша! И бегут от тебя добрые люди, как от чумной собаки, да гонят тебя от очагов, куда бы ты ни пришел! Быть тебе скитальцем и чужаком, носить суму, чахнуть за решеткой! Да не носит тебя ни земля, ни море, ни небо. Да скинут тебя со своих седел горы! Да предадут тебя тысячью тысячу раз, да плюнут в душу, как ты плюнул в сердце моей невинной дочери! Не знать тебе счастья с этого черного дня!

Она продолжает вещать в том же духе, держась своего сюжета, а гости слушают, время от времени спрашивая друг у друга: «Кто это? Что это?»

Кто это — в конце концов объяснено. А вот что это, я хочу понять.

Если у этой неведомой гостьи есть причины к вражде, то по законам экономной прозы нам хватило бы одного смачного ругательства, а тут — цветистый монолог, который так гомеровски строен, что не прервешь! И фатальный для нескольких героев романа монолог этот обращен не только к гостям праздника — старуха вряд ли с кем-нибудь тут знакома, а кто она, не знает не только большинство гостей, но и нам, читателям, автор, похоже, не хочет сразу сообщать, — это монолог о жизни как таковой.

И это главный его смысл.

Люди живут тесно и беспросветно. Мужики «буравят что-то на крышах», а бабы под крышами домов ломят доставшуюся им от века домашнюю работу, не покладая рук и не задумываясь, а когда приходит беда, то не от конкретных людей (которых и не узнаешь всех в этом круговороте родственников, свойственников и соседей), а от общего состояния мира, в котором беды приходят нежданно-негаданно.

И потому проклятья обращены не к конкретным виновникам (их не найдешь, а если найдешь, так не привяжешь) — проклятья адресованы миру вообще, и укладываются эти проклятья в готовый, заранее ожидаемый свод несчастий, перечисляемых с ритуальным вдохновением, которому нельзя помешать!

Это ощущение общего психологического строя жизни возникает в прозе Ганиевой не из конкретных поворотов сюжета (их не удержать в памяти), а из того, что называется дыханием прозы, в коем вижу я главную ее ценность.

Люди ждут несчастий, и несчастья наступают.

А счастье?

Сейчас процитирую.

Вот счастливая свадьба.

«Сотни приглашенных, оглушительные песни, подкидывание женихов ввысь, под самый потолок. На одной дружки жениха и вовсе подняли на плечи целый стол, а на столе — танцует жених. Смотреть страшно. Жених выплясывает наверху, крутит кулаками, перебирает ногами, а внизу выбрасывают носочки лаковых туфель друзья, держа стол за деревянные ножки. Никто не упал, не ушибся. Или еще. Карабкаются молодцы на платформу, где стол жениха и невесты, и делают сальто-мортале назад. А бывает, что из одного конца зала в другой — один кувырок, второй, третий, четвертый».

Вы чувствуете, что это счастье похоже на то несчастье, которое может пасть на головы счастливцев. Знают ли они друг друга или не знают — неважно! Забавы расписаны наперед! Гости подкидывают жениха (лучше всего вместе со столом), кувыркаются перед невестой (не вдаюсь в подробности: сколько там кувырков и в каком порядке) — все расписано наперед.

И что еще существенно в этом неистовстве: неистраченная, ищущая выхода, безудержная энергия! Она копится! Это она, неприкаянная сила, бросает людей во вражду даже и под куполами храмов. Верующие, приписанные к одной мечети, и верующие, приписанные к соседней, — собираются в кучи и идут бить друг друга!

Ну это, так сказать, и у наших православных в традиции: как праздник — так стенка на стенку, улица на улицу, тот берег на этот…

Но в описании Ганиевой такая ищущая выход сила обретает характер почти фатума, и куда занесет людей эта энергия, то Аллах ведает, судьба человеком вертит: то ли в полицию определит ловить преступников, то ли «в лес» отправит («лесом» это именуется со времен прибалтийских антисоветских «лесных братьев»).

Кто ловит преступников, а кто попадает в их число и отбывает срок, чтобы, выйдя на свободу, продолжать свое дело: может быть, преступное, а может, правоохранное — не угадаешь. Кому что. По общей ситуации.

Словят жениха, и пока невеста гадает, куда он делся, общение узника с дознавателями идет по схеме:

— В бункере «лесные» давно укрываются?

— Не знаю ни про какой бункер…

Нет, я лучше процитирую, как это описано у Ганиевой. Третий эпизод из общей картины:

«— Сейчас тебя оторвут, понял — нет?! — без особой ярости, а даже как будто с усмешкой пригрозил следователь, уже утомившийся от избиений и мата. — Ты все подписал. Свидетельница дала показания. А будешь вонять — потеряем!

Марат со сдавленным стоном двинул омертвевшей, распухшей под разорванной брючиной ногой. Черные стены комнатушки размазались в кляксы и потекли ручейками на пол. Силуэт в нимбе колючего света задрожал, качнулся:

— Говори, хайван! (по-арабски — скотина. — Л.А.) А то такое привяжем — родные от тебя откажутся!

Вокруг загремело хором, как будто кричали допросчики, спрятавшиеся в шкафах:

— Привяжем! Привяжем! Привяжем!»

В этой предсказуемо непредсказуемой реальности влюбленным не будет счастья: все перекосится, сорвется, развяжется…