В год столетнего юбилея Великой русской революции мы предложили известным прозаикам, поэтам, публицистам ответить на два вопроса:

1. Вы в 1917 году в центре водоворота противоборствующих сил в любой из дней по вашему выбору, в любой из драматических исторических моментов. С кем вы? В какой вы партии, группе, дружине? Кого защищаете и против кого выступаете? Каким хотите видеть будущее России? И главное — почему? Как вы объясняете свой выбор?

2. Вы в 1917 году в любой из решающих исторических моментов и у вас есть возможность влиять на развитие событий и направлять их, как вам заблагорассудится. Как бы вы изменили историю? Какой избрали бы социальный строй? По какому пути пошла бы Россия?

 

______________________

 

Алексей Торк (Алишер Ниязов) родился в 1970 году в Таджикистане. Работал в таджикских СМИ. С 1996 г. — корреспондент ИТАР—ТАСС в Киргизии, корреспондент агентства  РИА Новости в Киргизии и Казахстане. Освещал военные конфликты в Таджикистане  и на юге Киргизии. Лауреат Русской премии—2010 (первая премия) за произведения, опубликованные в «ДН». Живет в Бишкеке.

 

 

Чтобы максимально честно (прежде всего, самому себе) ответить на вопрос, за кого бы я был в 1917-м, мне стоит ответить на другой вопрос: «Против чего я был бы в 1917-м?».

Я был бы резко против странного, удушающего симбиотического государства, в котором к августу 14-го пороки сословного дворянско-аристократического общества в неимоверной концентрации смешались с пороками новорожденного русского капитализма, видимо, из-за исконной русской особенности — доходить до пределов и в добре, и в зле.

Я был бы резко против безнадежной подражательности русской жизни с ее гоголевскими «иностранцами василиямифедоровыми», с ее полной внешне-экономической зависимостью, с ее подсмотренной у Киплинга «миссией белого человека», что оборачивалось прямыми преступлениями в среднеазиатских колониях, а также новыми колониальными войнами, последняя из которых (война за проливы) закончилось чудовищной бойней для русского крестьянства, составлявшего основу армии.

Я был бы глубоко уязвлен тем непреложным для меня фактом, что к августу  14-го Россия, задуманная Богом как Царство правды, стала витриной мировой несправедливости с ее, российской, «освященной» нищетой, с ее «правом рубля» и одновременно «правом крови».

Разумеется, ставя перед собой все эти вопросы, я был бы настроен на радикальное их решение: эта Россия, существующая как «Растеряева улица» Глеба Успенского, должна обновиться коренным образом. Я исходил бы из того, в чем убежден и сейчас, окидывая взглядом всю российскую историю: в России или делается все сразу, или не делается ничего.

 Восприняв Февральскую революцию не очистительным генеральным сломом, не революцией, а хитроумной сменой элит (чем она и являлась), я бы не принял и ее производные части — Временное правительство и Учредительное собрание, а равно и политические силы, поддерживающие УС и войну.

Таким образом, путем обычного исключения я бы неизбежно пришел к большевикам с их намерением провести генеральную уборку, с их очень русским — самым русским мотивом: сделать хорошо не только себе, но и соседу, и всему миру…

Пожалел бы я об этом в 20—30-е годы?.. Я был бы физически сокрушен, психологически придавлен чудовищными жертвами среди крестьянства, поточными расстрелами «оппозиционеров» 30-х и неизбежно оказался бы в рядах оппозиции.  Со всеми вытекающими последствиями. То есть как минимум сел бы, без сомнения. Но — пожалел бы?.. Мне невероятно сложно ответить на этот вопрос…

Думаю, что мое объяснение самому себе звучало бы так: разве христианство не прошло через войны, через инквизицию, через многие свои неправды (исторические, не канонические)? Разве кровь и страдания не сопровождали начальную деятельность Петра Великого? Владимира Крестителя? Где-нибудь в Воркуте я бы думал (хочу верить, что я бы думал), что окружающее меня в сталинской России кровавое свирепство, как бы то ни было, имеет, возможно, свою цену. Эта цена — будущее очищение человечества от исторического зла. Так бы я верил. А сейчас, зная последствия, уже не верю, а убежден: так и произошло. Мало кто понимает, что обещанная в России в 1917-м мировая революция — свершилась. Те Европа и Америка, описанные Диккенсом, Золя и Стейнбеком, — они закончились благодаря русской революции, русско-советской победе 1945-го. Запад — кастовый, колониальный, холодносердый — покрылся трещинами и немедленно рухнул из-за тектоники  1917 года.

 Я очень люблю современную Европу — горячую, кающуюся, по-европейски деятельную в исправлении ошибок прошлого, иногда перегибающую в этом (потому что горяча и идейна), Европу социально ориентированную, ту Европу, которую кто-то по недоразумению считает вялой и безыдейной. Она активна как никогда.

Но в основе всего этого — и русская, российская кровь.

Западу и бывшим колониальным странам, думаю, стоило бы разместить на иных своих площадях, где гуляют красивые ухоженные люди, мемориальные комплексы, посвященные этой российской жертве.