ИНТЕЛРОС > №11, 2013 > Где сердца стук

Где сердца стук


21 ноября 2013

С нидерландского. Перевод Нины Тархан-Моурави

 

Адриаан Роланд Холст (1888—1976)

 

        Бездомная любовь

Будем друг с другом нежными, дитя,

ведь о, как леденит при звездном свете

извечной неприкаянности ветер,

над душами бездомными свистя.

 

О, будем нежными, и гордых фраз

о верности произносить не станем,

ведь так сердца беспомощные раним

мы из-за них, и многие до нас.

 

Как листья, мы несемся, шелестя,

сквозь древний бор, не понимая сами,

куда летим и что свершится с нами,

лишь ветру это ведомо, дитя —

 

И раз мы одиноки и кругом

не утихает ветер многолетний,

побудем вместе и в мечте последней,

склонясь друг к другу, помолчим вдвоем.

 

Как знать, чего всего лишь миг спустя

захочет ветер — он непредсказуем,

и потому, пока друг друга не минуем,

будем друг с другом нежными, дитя.

 

 

Ян Якоб Cлауэрхофф (1898—1936)

 

              Цыганка

Мне думалось, что мой избранник

Химеру выберет — полет

Вослед золоторогой лани,

Геройства, странствия в тумане,

Но уж никак не будни нянек —

За нашим первенцем уход.

 

Не разменяю жизнь на тучное,

Презренное благополучье,

Уж лучше ночью многозвучною

Струну фальшивую замучаю,

Покуда завтра ждет докучное.

 

Нет выше цели, чем столикое,

Вялым себялюбием снедаемое

Скопище снобов ввергнуть в дикое

Круговращение рэгтайма,

На скрипке бешено пиликая.

 

Страдает дека, стонет лак,

Трепещет у щеки смычок.

Мотив запилен, но не так,

Как тот приевшийся упрек:

«К чему тебе был этот брак?» 

 

 

 

 

Геррит Ахтерберг (1905—1962)

 

         Погода приличная

Я к ней пришел за тем, чего искал.

Я постучался в дверь.

Впустила. Я застал ее одну.

Сияла строго лампа с потолка.

Подумал: это здесь, наверняка.

 

И это было, ожило на миг.

Белела же рука белей, чем свет?

Беззвучней тишины

в той комнате, не смеющей вздохнуть?

 

Но кануло, и, подходя ко мне,

она могла быть кем угодно. Ну,

идем гулять, сказала. Погода вполне

приличная. И ровен путь.

 

 

        Памятник

Плоть сонная, слепа,

встает в кольце моих рук.

Тяжелая стопа.

Куклатруп.

Я опоздал на века.

Где сердца стук?

 

Густая ночь, мы в ней одни,

она слепила нас в комок.

«Бога ради не урони,

мне больше не выпрямить ног», —

ты шепчешь, к груди припав.

 

Как если бы Землю я волок.

И крадучись облек

наш памятник мягкий мох.

 

 

 

 

Ева Герлах (р.1948)

 

        Калитки и закрытые окна

Ибо то, что я тебя любила, нельзя отрицать.

Остальное можно — что ты был на самом деле

и если, то какого цвета глаза, порой зеленые,

порой серые, однажды из них взмыла стая

стрижей. Каких это? Тех, что стремительны

в полете, не могут ходить и любятся в воздухе.

Как было дело? Ты

заболел, что ли, закрутился, ушел в дела,

я как будто родила нового ребенка и забыла тебя

пока не услышала сегодня ночью, в неурочный час,

время пришло. Бросай все и выходи на улицу,

я жду тебя у ограды.

Но вот я пришла, а щеколда

выдвинута и ударяется на ветру

о косяк, я задвинула ее и пошла назад,

думая о тебе, что ты боже надо же и правда

стоял там, оставил калитку незапертой,

что я тебя любила и что щеколда

с трудом закрывается: шарнир разболтан.

 

 

                 Крошево

Целостное нам не видно, оно чересчур

велико, не по плечу, не укладывается

у нас в голове

 

зато все, что на куски, в щепы, измолото,

крошево, пюре, распыление или распад —

 

все, что разрозненно, намертво в нас засело.

 

 

 

 

Розали Хирс (р. 1965)

 

                               Тело море

Входит он в дом и пространства внутри осязает

море и море свое и свое

тело и тело

 

измеряет ее и собой измеряет ее и собой

свое тело время приходит и время приходит

само собой и само собой

 

он находит пространство и пространство что он качающее

очистительно нежное и

животворное

 

 

Менно Вигман

 

        Комната номер 421

Cломалась мама. Комнатушка чуть

просторней гроба. Кресло обмочить,

один и тот же день отсиживая. Зато еще

видна из окна роща, и птицы в роще,

не помнящие, кто их породил.     

 

Я сын ее, уж сорок с лишним лет, —

бог весть, кого застану в этот раз.

Укутывала и читала вслух.

Сломалась. Запинается, трясясь.

 

Зверь матери не помнит, говорят.

С дрожащей ложечки ее кормлю,

уверенный, что ей еще знаком.

 

Дрозды, похоже. Долгий свист дроздов.

Проклятий град. Земли услышан зов.

 

 

            На вынос книги

Писатель с яростью его небритой,

поэт трех сборников мертворожденных —

что нам в их пачке дубоватых слов,

пусть даже крепких: скоро вынос книги,

мы собираемся на вынос книги.

 

А ночью — я еще не лег — в дверях 

возникла пьяная литература.

Вали отсюда, гаркнул я, твой поезд ушел.

Отправил восвояси и вернулся к дарам великого седого Гугла.

 

Живешь, как ученик, учась у книг.

А я, устав от книг, спать мирно лег.

Чем вызван крах? О чем писать? Пиши, 

 

напиши, запиши, распиши во всех подробностях, 

горлань под окном. Я спать пошел.

 

 

 

                 Герострат*

Мокрицы тикают в моем мозгу.

Который день на взводе я

и взвешиваю шаг, такой крутой,

настолько впечатляющий, что я

во все газеты попаду.

 

Дальтонику Наполеону кровь

казалась зеленей травы.

Нерон был близоруким и глядел

на гладиаторов сквозь изумруд.

 

Постой-ка. Слушай: выйду я сейчас

и стану, расстреляв себя всего

и торжество озеленив.

 

И до исхода праздничного дня

загуглят чаще всех меня.

 

_______________________

1 Написано и опубликовано 29 апреля 2013, за день до коронации принца Виллема-Александра.


Вернуться назад