Столяров Андрей Михайлович — прозаик, а также автор многочисленных статей по аналитике современности философского трактата «Освобожденный Эдем» (2008). Публикации в «Дружбе народов»:  «Новая земля и новое небо» (№ 4, 2014).

 

 Сначала немного истории. В мае 1862 года в Петербурге вспыхивают чудовищные пожары. Кажется, что огнем охвачен весь город: горят Московская и Ямская части, горят Малая и Большая Охта, горит здание Министерства внутренних дел, на Садовой улице во всю длину полыхает огромный Апраксин двор. Причину пожаров установить так и не удается. Версии выдвигаются разные — поджигают поляки, «лондонские пропагандисты», нигилисты, студенты, криминальные элементы…

Дело, однако, не в этом.

В те ужасные дни еще относительно молодой Федор Михайлович Достоевский бежит сквозь дым на Большую Московскую улицу, где проживает 
Н.Г.Чернышевский, врывается к нему в квартиру и, согласно воспоминаниям, буквально умоляет его остановить пожары. «Вы близко знаете людей <которые поджигают>… Прошу вас, удержите их от повторения того, что сделано ими».

При этом никакой административной должности у Н.Г.Чернышевского нет, никаким официальным влиянием он, разумеется, не обладает, в иерархии чинов Российской империи он вообще никто, но по мнению Достоевского (представителя столичной интеллигенции), имеет такой реальный авторитет, что стоит ему слово сказать, и пожары утихнут на следующий же день.

Как назвать подобного человека? Как определить его место на социальной шкале?

Нужную дефиницию нашла русская литература. Она сумела выделить статус, не значащийся ни в одной из административных номенклатур.

Это — «герой нашего времени».

 

Итак, «герой нашего времени» — это человек или, что также бывает, литературно обозначенный персонаж, который, не имея никакого официального статуса, пользуется, тем не менее, колоссальным влиянием в обществе. Он представляет собой социальный эталон, образец для подражания, является тем, с кого многие хотели бы «делать жизнь». Он выражает собой «дух эпохи», ее доминирующее мировоззрение, ее основные поведенческие стратегии.

Причем, «герой нашего времени» — это вовсе не единичный образ, являющийся общим для всех. Как правило, существуют две четкие группы, которые конкурируют между собой за умы и души людей.

Во-первых, это герои официальной культуры. Их создает, продвигает и рекламирует власть. Это ее идеологические константы, ее опора, основа ее социального бытия. Наиболее показателен в данном отношении советский период, когда власть сумела выстроить всеобъемлющую систему таких персонажей: для детей и подростков — Павлик Морозов, для юношества — Павел Корчагин, для взрослых — Валерий Чкалов и Алексей Стаханов, для членов КПСС — коммунист (из одноименного фильма). Следует подчеркнуть, что эти герои — носители высоких нравственных ценностей (коммунистических идеалов, значимость которых сомнению не подлежит) и ради них готовы пожертвовать всем, даже жизнью.

А во-вторых, это герои контркультуры. Они появляются в зоне свободного творчества (социального или художественного) и оппонируют существующему порядку вещей. Причем их протест не обязательно выражается политически, он может иметь и сугубо экзистенциальный характер: известные из школьной литературы Онегин, Печорин, Базаров отвергали не столько власть, сколько жизнь, не устраивающую их по ряду причин. Однако здесь наличествуют и герои открытого сопротивления, в народной версии — это Степан Разин и Емельян Пугачев, а в версии образованных классов — это сначала Владимир Дубровский, а позже — герои «Народной воли» и революционеры начала XX века. Причем воспринимались они тогда именно как герои: Илья Репин написал портрет Дмитрия Каракозова, который стрелял в царя, а суд присяжных в апреле 1878 года оправдал Веру Засулич, стрелявшую в петербургского градоначальника Ф.Ф.Трепова. Заметим, что эти герои также являются носителями высоких нравственных ценностей (идеалов свободы, равенства, справедливости) и также готовы ради претворения их отдать жизнь.

У каждой группы героев — своя функция. Герои официальной культуры легитимизируют настоящее. Своим примером, выраженным, как правило, в литературе, в кинематографе, в средствах массовой информации, они утверждают, что существующая реальность — это лучшая из всех форм политического и социального бытия и что она имеет привлекательную историческую перспективу.

В свою очередь, герои контркультуры настоящее категорически отвергают. Они утверждают, что существующая реальность уродлива и невыносима, что она имеет пороки, препятствующие нормальной жизни людей, и что она должна быть трансформирована в нечто совершенное иное.

Таким образом, герои контркультуры легитимизируют будущее, и коллизия между этими двумя временными статусами, воплощенными в конкретных поведенческих образцах, вероятно, и составляет основное противоречие любой социальной культуры.

 

В действительности герой нашего времени не представляет собой чисто идеологическую конструкцию, возникающую как бы «из ничего». Он опирается на внятную онтологическую основу, которую, на наш взгляд, следовало бы назвать этнической аватарой.

Попробуем контурно очертить это понятие.

В самом общем виде этническую аватару можно определить как идеализированный персонификат. Это представление этнического сообщества о самом себе, коллективныйгештальт, понятный всему сообществу, обобщенный образ члена сообщества, который является для данного сообщества эталоном.

Можно также сказать, что аватара — это персонификация национального (этнического) характера, предъявление нации (этноса) в виде образа (персонажа), который воплощает ее базисные черты. Выделение нацией (народом) «себя» среди множества «других» этносоциальных культур.

В бытийной механике нации аватара играет чрезвычайно важную роль.

Во-первых, она создает и поддерживает целостность своего этнического сообщества. Любой член сообщества вольно или невольно, сознательно или бессознательно сравнивает себя с наличествующей моделью, и, если требуется, производит коррекцию личности, поведения, целей, чтобы соответствовать ей. В результате в сообществе возникает функциональное (динамическое) единство, которое мы воспринимаем как идентичность. Об этой особенности идентификации писал еще Зигмунд Фрейд, считавший, что «идентификация стремится к сформированию своего "я" по образцу другого человека, который берется за "идеал"»¹ . А Невит Сэнфорд, развивая данную мысль, полагал, что идентификация в отличие от сознательного подражания есть процесс в основном бессознательный, интуитивный. И наиболее существенным в этом процессе он считал то, что «идентификация стремится к тождеству; другими словами, субъект старается вести себя точно так же, как и объект»² . То есть аватара — это эталон идентичности, работающий как аттрактор (оператор) консолидации.

А во-вторых, аватара задает основной поведенческий репертуар — типовые реакции и локальные эксклюзивы, свойственные данному этническому сообществу. Фактически она отвечает на очень важный экзистенциальный вопрос: почему я так поступаю? Или: почему я должен так поступать? И функциональный ответ здесь очень простой: потому что я — русский. Или: потому что я — немец. Или: потому что я — итальянец, англичанин, поляк, француз. Или: потому что я — гражданин этой страны. Вот модель моего сообщества — я ей соответствую. Тем самым аватара непрерывно воспроизводит национальный характер, утверждая специфические для него нравственные, культурные и социальные нормы: «русские не сдаются», «англичанин никогда не будет рабом», «немцы не боятся никого, кроме бога».

Причем здесь следует подчеркнуть, что типовые поведенческие реакции, продуцируемые аватарой, не возникают спонтанно, то есть сами собой, исключительно за счет внутренних побуждений, — они в значительной мере являются ответом личности, нации в целом на изменения внешней, прежде всего социальной среды. В том числе — и ответом на вызовы будущего. То есть именно аватара согласует (или, по крайней мере, пытается согласовать) историческую традицию, упорядоченную культурой и стремящуюся законсервировать общественное бытие, с инновациями — явлениями, которые самозарождаются в современности и требуют принципиально иных поведенческих реакций и образцов. Согласование режимов сохранения/преобразования или, иными словами, культурной наследственности и культурной изменчивости — одна из важнейших функций этническойаватары, которая таким образом регулирует динамическую устойчивость нации.

В общем, аватара является центральным оператором любого сообщества. Представляя собой персонифицированное настоящее, настоящее как воспринимаемый чувственно «художественный пейзаж», она связывает прошлое с будущим, «ставшее» со «становящимся», керигму и догму³ , если пользоваться метафизическим языком, и тем самым обеспечивает (или — не обеспечивает) существование нации. Это, по выражению одного из исследователей, «совокупное этническое», «грамматика социального поведения», формирующая народ в качестве «личности»⁴ .

В известном смысле этническую аватару можно также рассматривать как некий сверхархетип, который определяет «лицо сообщества», то есть и специфику текущего национального бытия, и форму культурного реагирования нации на вызовы внешней среды.

 

Теперь обратимся к примерам. Посмотрим, какие аватары возникали в истории и какова была их роль в жизни соответствующих национальных сообществ.

Наиболее демонстративной здесь является советская аватара — образ советского человека, знакомый нам по сравнительно недавней эпохе. Фактурность и яркая привлекательность данного образа вполне объяснимы: эта аватара конструировалась целенаправленно, в течение нескольких десятилетий, с применением всех тех средств, которых ранее в распоряжении человечества не было: прессы, радио, телевидения. И потому мы достаточно просто можем определить ее антропологическую матрицу, или, говоря иначе, ее типовой канон.

Советский человек — это прежде всего строитель коммунизма, светлого будущего всего человечества. Он интернационалист: для него как бы не существует наций. Он безусловный коллективист: общественное для него выше личного. Он руководствуется принципами социальной справедливости: не должно быть ни богатых, ни бедных, все люди равны. И наконец, он социальный эмпат: всегда готов прийти на помощь тому, кто в ней нуждается.

Значительно раньше в английском национальном сознании возникли сразу две аватары — для внутреннего и для внешнего предъявления. Это «образ джентльмена» — представителя правящей британской элиты и «образ белого человека» — прогрессора, несущего цивилизацию и культуру отсталым колониальным народам.

Здесь также можно выделить типовой канон — набор главных характерологических черт.

Белый человек, например, — это существо высшего порядка по отношению к колониальным аборигенам: он относится к ним как отец к неразумным детям — воспитывая, поощряя, наказывая. Кроме того, белый человек никогда не отступает перед опасностью, он всегда, несмотря ни на какие препятствия, достигает поставленной цели, и он также всегда готов придти на помощь другому белому человеку.

Очевидно, что это была расовая аватара, она строилась в основном на принципах этнического нарциссизма. И вместе с тем, энергетика этой внятно сформированной национальной модели, как нам представляется, сыграла не последнюю роль в становлении огромной Британской империи, «над которой никогда не заходило солнце».

Можно также вспомнить начальную американскую аватару, которая обозначалась аббревиатурой WASP (по первым буквам английских слов): белый, англосаксонец, протестант. Ее типовой канон выглядит так: индивидуализм, протестантизм, пассионарная предприимчивость, стремление к успеху, личная ответственность за свою судьбу. Наличие такой аватары, которая, как представляется, возникала в значительной мере спонтанно, определило и лицо нации (американский национальный характер) и специфику складывающейся американской государственности.

Перечисленные этнические модели можно назвать базовыми аватарами — они образуют лицо нации в целом. Однако в любом развитом (дифференцированном) сообществе обязательно наличествуют еще и конкретные сословные аватары, интегрирующие собой отдельные социальные страты. Заметим в этой связи, что современное общество по-прежнему остается сословным, какие бы демократические глоссолалии не пытались затушевать данный факт, просто в настоящее время значительно меньше выражена родовая (по происхождению) заданность основных сословных границ и значительно более интенсивно осуществляется межсословный обмен.

Структурно-функциональные отношения при этом следующие: базовая аватара транслирует свои качества (свой канон) на сословный уровень, в значительной мере определяя его типологические черты, но «сословие» данный канон несколько трансформирует: одни качества акцентируются, другие могут быть редуцированы в зависимости от социальной ориентированности сословия.

Скажем, в царской России существовал образ русского крестьянина (синоним — «народ»), неизменный в течение многих веков. Его типовые черты были вполне очевидны. Русский крестьянин — это истинно православный христианин, готовый отдать жизнь за веру, вместе с тем он монархический патриот, готовый отдать жизнь за царя и отечество, он простодушен в том смысле, что как ребенок живет по законам природы, и кроме того он — носитель особой народной мудрости, недоступной представителям высших сословий.

Одновременно существовал образ русского офицера. Его типовой чертой также является ярко выраженный монархический патриотизм: русский офицер готов отдать жизнь за царя и отечество. Собственно, в этом и заключается его экзистенциальная цель. Однако сюда добавляется еще кодекс дворянской чести, определяющий конкретный поведенческий репертуар: честь для русского офицера дороже, чем жизнь. Зато православие в этом сословии явно отходит на задний план. Об этом свидетельствует основной корпус русской литературы, которая фиксировала типологию нации в соответствующих образцах: православие русского офицерства там наличествует как фоновая характеристика — оно есть, но лишь в качестве мировоззренческого бэкграунда.

Перечислим сословные аватары, сформировавшиеся в Российской империи в XIX веке. Это крестьянин, солдат, офицер, помещик, священник, чиновник. Позже к ним добавились — купец, мещанин, разночинец, интеллигент. Наличествовали также обобщенные аватары, выстраивавшие оппозицию «простолюдин» — «дворянин». Все это существенно упрощало механику социально-бытовых отношений.

Основные аватары советской эпохи также были распределены по сословиям, правда, эти сословия, возрастные или социальные, в соответствии с базовой аватарой были предельно идеологизированы. Например: октябренок, пионер, комсомолец, коммунист. Или: трудящиеся, служащие, интеллигенция, партийные и государственные деятели. Механика общественного бытия была проста и понятна. Одновременно существовали корпоративные аватары: учитель, врач, журналист, инженер, но профессиональный контент их был тоже в значительной мере вторичным и почти полностью поглощался каноном базовой аватары: это были советский учитель, советский врач, советский журналист, советскийинженер.

Более того, культура каждой эпохи создавала конкретные позитивные образы (персонифицированные аватары), которые демонстрировали — каким должен быть и как должен поступать представитель того или иного «сословия». И опять-таки наиболее показательна в этом смысле эпоха СССР, где подобные образцы создавались целенаправленно. В этом случае, как мы уже говорили, эталонный ряд выстраивается сам собой: пионер — Павлик Морозов, комсомолец — Павел Корчагин, коммунист — персонаж одноименного фильма. И вдобавок — великое множество персонажей других литературных, эстрадных и кинематографических произведений.

Совокупность персонифицированных аватар образовывала нечто вроде языческого пантеона, где за каждую сферу жизни отвечало отдельное божество, к которому при необходимости следовало обращаться. Желающий стать летчиком должен был походить на Валерия Чкалова, желающий стать космонавтом — на Юрия Гагарина, рабочий — на Алексея Стаханова, солдат на Александра Матросова или Николая Гастелло. Таким образом социальный пейзаж оказывался четко атрибутированным: любой член сообщества видел пути, предлагаемые данной национальной реальностью.

Следует заметить, что наличие внятной иерархии аватар — это признак сформированного и устойчивого сообщества. Сословные аватары продуцируют идентичность локальных организованностей, а базовая аватара интегрирует их в единое общественное бытие. Она является для них как бы «точкой омега», в том смысле, в каком употреблял этот термин Тейяр де Шарден в «Феномене человека». Сообщество тем самым обретает необходимую целостность, тоже персонифицируется и начинает существовать как реальный субъект.

Герои нашего времени, с анализа которых мы начинали статью, как представляется, являют собой художественную возгонку соответствующих аватар. Причем это касается не только персонажей литературы, таких как Андрей Болконский, Пьер Безухов, Родион Раскольников и т.д., но и реальных людей, являющихся фигурантами реальной истории. Александр Солженицын, академик А.Д.Сахаров, Анатолий Собчак, — образы (герои соответствующей эпохи), которые тоже создаются и существуют по законам искусства.

 

Главный вопрос, на который нам предстоит ответить, — это каковы герои современной России? Кто сейчас является кумирами россиян и какие сословные аватарыструктурируют нынешнее российское общество?

С первого взгляда понятно, что героев официальной культуры, носителей высоких жизнеутверждающих принципов в сознании россиян сейчас нет. Современная российская власть оказалась не в состоянии их создать. Видимо, потому, что высоких принципов, привлекательного социального идеала нет у самой нынешней власти. Она слишком озабочена проблемой личного обогащения.

Однако мировоззренческие пьедесталы не бывают пустыми. Если на них нет настоящих героев, выражающих собою активный нравственный смысл, то они заполняются актуальными идеологическими суррогатами. Современная Россия — яркий тому пример. Социологический мониторинг последних лет показывает, что приоритетными сферами деятельности для россиян, в том числе для молодежи, вступающей в жизнь, являются государственная служба и бизнес.

Героями нашего времени стали чиновник и бизнесмен.

Это удивительный парадокс. Оба названных персонажа, несомненно, выглядят отрицательными в глазах большинства россиян⁵ . Ни о каких высоких принципах речи здесь не идет. Ни с какими метафизическими идеалами данные персонажи несовместимы. И чиновник, и бизнесмен руководствуются лишь двумя непреложными заповедями: «будь успешным» и «не попадись». Или иными словами: греби, сколько можешь, но при этом соблюдай правила теневой социальной игры. Это не столько герои, сколько антигерои нашего времени, они не столько легитимизируют настоящее, сколько дискредитируют и разрушают его. Правильней было бы назвать их не героями, а функционерами: герой ради принципов, провозглашаемых им, готов пожертвовать жизнью, а функционеру такое и в голову не придет. Функционеры выражают собой идеалы безвременья. И вместе с тем именно они являются сейчас эталоном для многих молодых россиян.

Еще одну аватару того же категориального ряда формирует сейчас страта, условно обозначаемая социологами как «офисный планктон». Правда, выделить фенотипические черты, канон этой аватары практически невозможно, ибо фундаментальным качеством данной страты является как раз отсутствие каких-либо видимых черт. Представитель офисного планктона — это «человек без свойств», социальный призрак, эфемерида, растворяющаяся в окружающей ее профессиональной среде. «Бледная корпоративная немочь», как характеризуют данный класс журналисты.

Вот, пожалуй, и все нынешние «сословные аватары». Никаких других хоть сколько-нибудь внятных конструктов в национальном самосознании россиян сейчас нет. Используя марксистский язык, можно сказать, что в этносоциальном пространстве современной России нет ни базиса (фундамента из сословно-этнических аватар), ни надстройки (идеологических сущностей, обозначаемых как «герои нашего времени»). Причем бедность социометрического пейзажа, вероятно, свидетельствует о том, что российское общество существует сейчас в транзитном, этнически-расплывчатом состоянии. Зрелые этнокультурные формы в России так и не образовались. «Сообщество россиян» представляет собой не нацию, а некий неопределенный материал, не имеющий внутренне согласованной экзистенциальной структуры. То есть в будущем, которое проступает уже сейчас, в этой области возможно возникновение самых разных конфигураций.

Данный факт подтверждается и отсутствием базовой аватары. Что собой представляет современный россиянин, не может сказать никто. Никто также не может сказать, каков его социокультурный канон — типовые поведенческие черты, в совокупности составляющие «российскость». Более того, анализ текущей национальной реальности практически однозначно указывает, что в нашей стране возникает сейчас отнюдь не российская, а сугубо русская идентичность, и, соответственно, формируется не российская, а русская базоваяаватара. Причем уже проступают ее основные характеристики. Это, во-первых, этниче-ское православие: русский — значит обязательно православный, а не православный — значит уже не русский. И, во-вторых, это патриотический милитаризм, то есть патриотизм, понимаемый почти исключительно как военное дело⁶ . Гражданская, созидательная составляющая патриотизма обычно во внимание не принимается. Очевидно, что подобная аватара, если она действительно сформируется, станет деструктивным фактором в многонациональной стране.

С другой стороны, множество «настоящих героев» начинает сейчас выдвигать российская контркультура. Всех их, независимо от идеологической ориентации и конкретных фамилий, можно обозначить условным именем «Алексей Навальный». Масштаб их деятельности пока не слишком велик, также не слишком обширен поддерживающий их социальный сегмент. Все они провозглашают высокие принципы, весьма притягательные для большинства россиян: «борьба с коррупцией», «борьба против лжи», «борьба за честные выборы» и т.д., и все они, по крайней мере декларативно, готовы на жертвы ради претворения этих принципов в жизнь. Они вступают в неравный бой с властвующими «драконами», и уже одержали ряд ощутимых побед. Идеалы и жертвенность — вот критерии подлинности героя. Ни о «чиновнике», ни о «бизнесмене», ни тем более о представителях «офисного планктона» такого сказать нельзя.

Налицо явная мировоззренческая асимметрия. Героев, утверждающих реальность, в сознании российского общества сейчас нет. Наличествуют только антигерои. Зато герои, отвергающие реальность, видимо, подлинные герои нашего времени, возникают один за другим.

Мировоззренческая асимметрия — очень показательный признак. В конце XIX — начале ХХ века герои официальной культуры в России также отсутствовали. Тогдашняя царская власть оказалась не в состоянии их создать. В сознании российского общества, по крайней мере части его, в сознании деятельностного «пассионарного меньшинства» доминировали имена героев политической контркультуры — Андрей Желябов, Софья Перовская, Вера Засулич, а также почти забытые ныне эсеровские боевики — Иван Каляев, Егор Сазонов, Степан Балмашев.

Аналогичная ситуация сложилась и в СССР к началу 1980-х годов. Как ни пыталась тогдашняя советская власть создать официальных героев, например, из строителей БАМа, ей это не удалось. Однако имена Александра Солженицына и академика Сахарова знали «все».

В первом случае последовала Февральская революция, обрушившая цар-скую власть, во втором — перестройка, которая также революционным путем разрушила застойную социалистическую реальность.

Наверное, это закономерность.

Наверное, это диагноз, по которому можно классифицировать смену эпох.

И в самом общем виде звучит он так.

Реальность, которая не может создать поддерживающих ее героев, — это реальность мертвая, она исчерпала свой экзистенциальный ресурс. Власть, которая не может создать своих героев, — это мертвая власть, она не имеет серьезных жизненных перспектив.

Диагноз, конечно, не слишком оптимистичный.

Однако других диагнозов у истории нет.

 

А теперь честно признаемся: вынося приговор нынешней российской власти, обвинив ее в отсутствии идеалов, которые были бы привлекательными для россиян, назвав ее «мертвой властью», сделав вывод, что у нее нет перспектив, мы несколько поторопились. События последнего времени (имеется в виду присоединение Крыма) вкупе с некоторыми высказываниями и действиями предшествующего десятилетия, показывают, что и привлекательные идеалы, и высокая цель у российской власти имеются.

Причем сформулировать их очень просто.

Это — обретение Россией статуса великой державы. И это — отчетливое геополитическое противостояние Западу, прежде всего — Европе и США.

Слегка поясним смысл этой доктрины. Под российской державностью понимается создание сильного в военном и экономическом отношении государства, с интересами которого вынуждены были бы считаться и постиндустриальный Запад, и индустриализирующийся Восток. Заметим, что ни о каких гражданских правах и свободах в этой доктрине речь не идет. Они в данном случае отходят на периферию. В свою очередь, под геополитическим противостоянием понимается то, что исторически Запад всегда былцивилизационным оппонентом России. Он всегда угрожал нашей стране — то в виде Наполеона, то в виде Гитлера, то в виде агрессивного блока НАТО. Примирение здесь невозможно: любую временную слабость России Запад использует, чтобы сокрушить и в дальнейшем поработить русский народ. Россиянам западные «ценности» ни к чему. У России — свой исторический путь, и она обязана его отстоять.

Данные цели президент страны В.В.Путин обозначил еще в 2005 году, назвав распад Советского Союза «крупнейшей геополитической катастрофой <двадцатого> века», а затем подкрепил в Мюнхенской речи 2007 года, где было сказано о многополярности современного мира, о неприятии диктата какой-либо одной страны (под которой, естественно, подразумевались Соединенные Штаты) и об отстаивании Россией собственных интересов.

Это были не просто эффектные заявления. Провозглашалась идеология, которой Россия намеревалась руководствоваться в своей внутренней и внешней политике. Она произвела колоссальное впечатление на общественное сознание Запада. Многие аналитики заговорили тогда о возвращении ко временам холодной войны. Причем эти прогнозы овеществились даже скорее, чем можно было предполагать, когда Россия, воспользовавшись хаосом, возникшим на Украине, внезапно, в результате молниеносной акции присоединила Крым. Рубикон был перейден. Красная линия пересечена. Последовали осуждение «агрессора» и санкции против него. Новая фаза холодной войны между Россией и Западом стала реальностью.

Однако среди самих россиян идея державности нашла очень благодатную почву. Об этом можно судить, например, по электоральному пейзажу страны.

Произведем простые расчеты.

После снятия ограничений с регистрации политических партий их появилось в России великое множество. Глаз радовался цветущему многообразию. Вместе с тем, всю эту декларативную пестроту можно легко свести в четыре больших идеологических репера.

Репер первый: «Державность и стабильность». Это репер президента, премьер-министра, «Единой России» и ее политических клонов.

Репер второй: «Державность и коммунизм». Это репер практически всех коммунистических и социалистических партий.

Репер третий: «Державность и русскость». Это репер всех русских националистических партий.

Репер четвертый: «Либерализм и свобода». Это репер всех партий, которые в той или иной мере отстаивают либеральные принципы социального бытия.

Причем и результаты выборов, и результаты независимых социологических исследований показывают, что за четвертый репер, то есть за либерализм, голосуют в лучшем случае 10 процентов от общего числа россиян. А 90 процентов активного электората выбирают державность, которая представляет собой эвфемизм имперскости. Даже в протестную зиму 2011 — 2012 годов на митинги и демонстрации выходили вовсе не либералы, а люди самых разных политических убеждений. Объединяло их лишь возмущение по поводу грубых и многочисленных нарушений в процессе выборов.

Это же подтверждают и социологические опросы по теме присоединения Крыма: одобряет данную акцию 91 процент россиян (против — лишь 5 процентов)⁷. Показатель необычайно высокий. Если учесть, что собственно русских в России сейчас 81 процент, то получается, что «державность» стала наднациональным фактором идентичности — она объединяет всех россиян вне зависимости от их этнической принадлежности.

Примерно так же обстоит дело и с противостоянием Западу. Перестроечная эйфория насчет того, что теперь, когда советский тоталитаризм рухнул, «мы все будем дружить», очень быстро прошла. Число россиян, негативно относящихся к Западу, в течение истекшего периода устойчиво, хотя и неравномерно, росло и достигло в настоящее время пиковых величин: согласно опросу Левада-центра в марте 2014 года негативно относятся к США 61 процент, а к Европе 53 процента граждан России. Вряд ли этот уровень существенно снизится в ближайшие годы. Риторика открытой вражды, к которой во время «битвы за Украину» прибегали официальные представители обеих сторон, уже осела в подсознание россиян и еще долгое время будет акцентировать соответствующие стереотипы. Тем более, что и у державности, и у антизападничества в России существует отчетливая историческая основа. Можно даже считать, как полагают некоторые исследователи, что нынешняя российская идентичность является превращенной формой советской идеологической идентичности и что мировоззренческая мифология современного российского общества базируется в основном на ценностях позднесоветской эпохи, фундаментальными реперами которых были именно державность и противостояние Западу.

Во всяком случае, становится очевидным, что российская базовая аватара, образ современного россиянина формируется ныне на основе именно этих двух признаков.

Державность и антизападничество образовали устойчивый российский канон. А с ним сопряжен и выражающий данные качества идеологический персонификат.

Он вполне однозначен.

Подлинным героем нашего времени стал президент России В.В.Путин.

 

Может показаться, что здесь мы противоречим самим себе, поскольку ранее мы определяли героя нашего времени как человека, не занимающего никаких официальных постов, а как-никак В.В.Путин в настоящий момент является президентом страны.

В действительности противоречия нет.

В истории бывают периоды, когда нация (государство) находится в жестоком кризисе. Настоящее ее проблематично, будущее туманно, со всех сторон надвигается грозовой фронт угроз. Тогда в стране может появиться (или не появиться) лидер, благодаря усилиям которого (подлинным или мнимым) данный кризис оказывается преодоленным.

Такой лидер и становится героем своего времени.

В качестве примера можно привести генерала де Голля, породившего во Франции целую эпоху «голлизма», а также менее однозначных исторических лидеров — Наполеона (бонапартизм), Перона (перонизм), Франко (франкизм), Мао Цзэдуна (маоизм) или лидеров уже вовсе негативного профиля, таких как Сталин (сталинизм) или Гитлер (фашизм), которые общественным сознанием своих стран, тем не менее, признавались в свое время «героями». А многими признаются «героями» до сих пор.

Владимир Путин принадлежит к героям именно этого ряда. В сознании большинства россиян государственные заслуги его несомненны. Именно Владимир Путин выстроил в свое время жесткую властную вертикаль, предотвратившую, как считается, распад России, который был весьма вероятен после распада СССР. Именно в легислатуру нынешнего президента экономика России стабилизировалась, а затем начался ее бурный рост, благодаря чему мы теперь имеем вполне приемлемый уровень жизни. Именно при Владимире Путине Россия обрела ощутимый международный авторитет («встала с колен»), и с ней начали считаться лидирующие мировые державы. И наконец — как кремовые розочки на пирожном — сначала фантастическая победа российской команды на Олимпиаде в Сочи, чего, надо отметить, никто не ждал, а затем — не менее фантастическая операция по присоединению Крыма. Было продемонстрировано, к тому же у всех на глазах, что, во-первых, Россия способна осуществлять сложные мегапроекты и осуществлять их на высоком техническом уровне, а во-вторых, что Россия сохранила способность в критической ситуации мобилизовать все силы и вопреки всем препятствиям добиться успеха. И это тоже — несомненная заслуга Владимира Путина.

В результате последних событий рейтинг его взлетел на необыкновенную высоту. В апреле 2014 года действия российского президента одобряли 83 процента россиян⁸ . Ничто так не вдохновляет народ, как образ сильного лидера, творца национальных побед. И ничто так не консолидирует нацию, как образ врага, готового растерзать страну.

По матрице, по антропологическому канону этого безусловного героя нашего времени и формируется сейчас новая российская аватара.

Причем не следует думать, что создание базовой аватары и, следовательно, формирование новой российской нации это некая конспирологическая технология, в тайне изобретенная нынешними политическими манипуляторами. Сознательное конструирование наций и этносов началось очень давно и не прекращалось практически в течение всей мировой истории. Собственно, когда Моисей, согласно преданию, сорок лет водил древнееврейский народ по пустыне, то это и было, говоря аналитическим языком, совершенно осознанное и целенаправленное этносоциальное проектирование. Было выделено определенное этниче-ское сообщество: евреи, находящиеся в плену, далее оно было полностью изолировано от влияний других этнокультурных сообществ, затем была проведена возрастная селекция: ушли носители языческой, старой традиции и, наконец, на основе заповедей, принесенных пророком с горы Синай, на основе принципиально нового этнического канона был сформирован совершенно новый народ, который и вошел в землю обетованную.

Уже в наше время, в ХХ веке, были сконструированы такие новые нации как «советский народ», с очевидностью отличающийся от классических европейских и азиатских народов, или «израильтяне», которые тоже достаточно сильно отличались от диаспоральных евреев, или «кемалистские турки», выделенные из населения Османской империи, или «арийская раса» в Германии во время правления Гитлера.

Вообще, немцы — очень показательный случай быстрой и результативной этнокультурной трансформации. Всего за сто лет с середины XIX до середины XX века они прошли следующие этапы метаморфоза: Михель («картофельный немец», как немцев называли в тогдашней Европе) — бисмарковский немец (периода возникновения Германии как национального государства) — кайзеровский немец (периода Первой мировой войны) — арийский немец (периода фашизма) и наконец современный немец (примерно со второй половины ХХ века).

Такая же достаточно быстрая и целенаправленная трансформация была совершена американцами в 1960 — 1970-х годах: в это время был осуществлен переход от расового общества, основанного на аватаре WASP (белый, англо-саксонец, протестант), к мультикультуральному обществу, предполагающему равенство всех этносов и культур. Правда, заметим, что это потребовало трансформации политического мировоззрения: одновременно был совершен переход от классической демократии, защищающей интересы преобладающего большинства, к демократии либеральной, которая отстаивает в том числе и интересы меньшинств.

То есть сознательное конструирование аватары, персонифицированного эталона сообщества, который далее начинает работать как аттрактор идентификации, и связанное с этим конструирование нового этноса (новой нации) вполне возможно и занимает не такое уж долгое время.

Представляется весьма вероятным, что при использовании нынешних, чрезвычайно мощных медийных ресурсов новая российская нация будет по основным параметрам сформирована уже в течение ближайших нескольких лет.

 

Попробуем суммировать сказанное, выведя для этого материал в результирующий формат.

Генерал де Голль в свое время заметил, что глава французского государства должен олицетворять собой «некую идею о Франции», иначе он не сможет быть подлинным лидером нации. У самого де Голля последовательно были две таких «французских идеи». Прежде всего — освобождение Франции от фашистской оккупации в период Второй мировой войны. А затем — превращение Франции из империи в национальное государство. Придя в 1958 году к власти с лозунгом «Алжир останется французским», он сумел переломить и в стране, и в самом себе этот психологический тренд и тем самым избавил Францию от трагических и разорительных колониальных войн.

В этом смысле президент В. В. Путин, олицетворяя собой идею державности, историческую и архетипическую идею России, привлекательную для большинства россиян, тоже, безусловно, является лидером нации или — в терминологии данной статьи — несомненным «героем нашего времени». Герои, создаваемые нынешней контркультурой («обобщенный Навальный»), проигрывают ему по всем параметрам.

Вместе с тем одна и та же идея, сколь бы давней и устоявшейся она ни была, может быть выражена в разных проектных координатах и, соответственно, порождать различные политические и социальные практики.

Культурологи уже давно говорят о двух типах сознания в психологическом пространстве любой нации. Это традиционное сознание, сознание историческое, складывавшееся на протяжении многих веков, и сознание модернизированное, сознание Нового времени, которое иногда называют сознанием инновационным. Данный вопрос подробно исследован в превосходной книге И. Г. Яковенко «Познание России: цивилизационный анализ», и потому, отсылая читателя к ней, мы изложим только необходимую суть.

Разница двух этих типов сознания принципиальная.

Традиционное сознание ориентировано в основном на прошлое. Критерием здесь является соответствие национальной традиции: все, что этой традиции соответствует, объявляется истинным, выражающим «заветы отцов», а все, что не соответствует ей, — ложным и даже опасным для нации. Более того, отклонения от традиции рассматриваются данным сознанием как воплощение зла, а в религиозных, например, православных, координатах — как порождение дьявола, искушающего души людей. Именно этим, кстати, объясняется устойчиво негативное отношение россиян к Западу. Находясь на протяжении значительной части своей истории в ситуации догоняющего развития, Россия большое количество инноваций, особенно политических, социальных, но также культурных и бытовых, импортировала из Европы, и потому Европа (Запад вообще) представала в сознании традиционно мыслящих россиян как инфернальное зло.

Модернизированное сознание, напротив, ориентировано в основном на будущее. Критерием истинности здесь является не традиция, а новизна. Только она придает явлению или событию основной сущностный смысл⁹ . Все новое полагается нужным и позитивным, а все прежнее — архаическим, мешающим жить и подлежащим вытеснению в небытие.

В рамках сознания традиционного обычно реализуются экстенсивные модели развития. Это понятно: оно стремится воспроизвести привычный круговорот вещей. И потому в советское время, например, гордились не качеством произведенной продукции, а обезличенными миллионами штук, единиц, тонн и пудов, по тиражированию которых СССР был одним из мировых лидеров. Модернизированное сознание, в свою очередь, склонно к интенсивным моделям развития — здесь непрерывно идет борьба за уменьшение сырьевых и операционных издержек, борьба за повышение качества — в том числе политических и социальных структур.

Множество очевидных фактов свидетельствует о том, что в России сейчас утверждается сознание традиционного типа. Это и автократическая система власти («суверенная демократия»), свойственная именно традиционным сообществам, это и ортодоксальное православие, стремящееся поставить любое проявление мысли под «духовный контроль», это и экстенсивная, в целом доиндустриальная, модель экономики, ориентированная не столько на вертикальный прогресс, сколько на механическое расширение добычи сырья.

Державная идея, которую реализует сейчас «герой нашего времени», также сформирована в системе традиционных координат: сильное в военном отношении государство, утверждающее себя через геополитическую экспансию.

Заметим, что эксцессы традиционного сознания наличествуют и в Европе. В частности, Европейский союз, как только представилась соответствующая возможность, тоже осуществил поспешное «территориальное расширение», приняв в свой состав ряд бывших социалистических стран, за что и расплачивается теперь экономическим кризисом. Однако для Европы это только эксцесс, а для России — доминирующая реальность. И очень отчетливо проступает она в высказываниях российского президента, назвавшего всех несогласных с ним «национал-предателями» и «пятой колонной». Это тоже — показательный вокабулярий. В сознании традиционного типа «иной» (в данном случае — несогласный) рассматривается не как «другой», а преимущественно — как «чужой». Граница между этими статусами непреодолима: с «другим» договариваться и сотрудничать можно, а с «чужим» какое-либо сотрудничество и договоренности исключены. «Чужой» — это всегда враг, «воплощенное зло», представитель «демонических сил», стремящихся к разрушению. Само появление в традиционном пространстве «чужих» — сигнал об опасности.

 

Таковы, как нам представляется, основные параметры «героя нашего времени». И таковы основные параметры формирующейся по лекалам его современной нации россиян.

Возможно, это закономерный процесс. Согласно исследованию И.Г.Яковенко, в российской реальности устойчиво воспроизводится ментальный и социальный синкрезис — некая целостность представлений, почти не поддающихся трансформации. «Православие, Просвещение, коммунизм, либерализм входят в российскую реальность, проходят сквозь нее и безболезненно отпадают, не изменив базовых характеристик исходного космоса. В России не умирает никакая архаика. Она скорее оттесняется на периферию, уходит в поры общества, становится комплиментарной, нежели изживается и уходит напрочь. Ничто не умирает до конца, и именно поэтому никак не может родиться новое качество»¹⁰ .

Исходя из этого, можно считать, что не столько «герой нашего времени» формирует сейчас сознание россиян, сколько синкретическая неизменная сущность России сформировала «героя нашего времени».

Нынешняя российская ситуация — это историческая неизбежность.

Против синкрезиса не пойдешь.

Однако заметим, что даже неизменное синкретическое ядро может быть по-разному акцентировано. Державность, например, может быть воплощена как в экстенсивной стратегии имперского расширения, опирающейся, в свою очередь, на экстенсивную сырьевую модель, так и в интенсивной стратегии опережающего экономического развития, направляющего движение нации не вширь, а вверх. Примером здесь может служить Япония, сумевшая, правда лишь после разгрома во Второй мировой войне, преобразовать архаическую имперскую энергетику в современный прогресс.

Россия вполне может идти данным путем.

Правда, для этого ей потребуются совсем другие «герои».

 

_____________________________

¹ Фрейд З. Психология масс и анализ человеческого «я». — М.: 1926. С. 49.

² Sanford N. The Dynamics of Identification. // Psychological Review, № 2, 1955. P. 100.

³ Догма — «внутренняя», непознаваемая часть бога. Керигма — «внешняя», проявляющая себя в мире и потому доступная для познания его часть. (Прим. автора.)

⁴ Касьянова К. О русском национальном характере. — М.: 1994. С. 8, 22.

⁵ Заметим, что россияне положительно относятся к предпринимателям — представителям мелкого и среднего бизнеса. Негатив проявляется в основном по отношению именно кбизнесменам — представителям бизнеса крупного и олигархического.

⁶ Подробнее о формировании в современной России русского национального государства см.: Столяров А. Новая земля и новое небо. // Дружба народов, № 4, 2014.

⁷ ФОМ и ВЦИОМ опубликовали официальные данные опросов россиян о присоединении Крыма. // Гражданские силы.ру. — http://gr-sily.ru/news.html?id=8177.

⁸ Опрос: В верности решений Путина уверены 83 процента россиян. // Взгляд. — http://www.vz.ru/news/2014/5/9/685982.html.

⁹ Виролайнен М. Н. Культурный герой Нового времени. // Виролайнен М. Н. Речь и молчание: Сюжеты и мифы русской словесности. — СПб.: 2003. С. 116.

¹⁰ Яковенко И. Г. Познание России: цивилизационный анализ. М.: 2012. С. 614.