В последние десять лет в русской словесности произошла небольшая компактная революция. Вокзалы и телеграф никто не занимал, на решетки не лез и знаменами не размахивал. Все случилось тише и симпатичнее. 

Речь — о воскрешении литературы для детей и подростков. О том, что она стала играть на литературном поле наравне со «взрослой». Временами ее даже переигрывая. 

Десять лет назад, когда я писал рецензию на первые книги, вышедшие в «Детском проекте Людмилы Улицкой», ситуация еще напоминала пустыню. Что-то только-только появлялось. Несколько серьезных авторов, пробовавших — скорее в порядке личного эксперимента — написать что-то для детей: Улицкая, Вишневецкая, Акунин... Несколько спорадических обзоров в толстожурнальной периодике: Е.Марголис, О.Лебёдушкиной, О.Бугославской...

Сегодня детская литература — на гребне волны. 

Она вполне солидно представлена в премиальном сегменте. «Заветная мечта» (2006 — 2009), «Книгуру» (с 2010), номинация «Детство. Отрочество. Юность» «Ясной поляны» (с 2012), Президентская премия (с 2014)... Ведущие толстые журналы регулярно публикуют обзоры детских книг , выпускают специализированные «детские» номера¹... Выходят и специализированные журналы по детлиту: бумажная «Библиотека в школе», электронный «Переплёт». По проблемам детской литературы проходят конференции, круглые столы, обсуждения... Солидные стеллажи с книжками от «для самых маленьких» до «почти больших» в книжных магазинах...

Все — как у «взрослых». Даже еще серьезнее. 

В продвижении детлита сошлись интересы политических элит и книжного бизнеса. Для политиков всё, что идет по графе «забота о нашем будущем», приносит существенный символический капитал. Для издателей и книготорговцев — это капитал вполне осязаемый: детские книги (в отличие, увы, от «взрослых») все еще считаются хорошим подарком; их покупают. 

Как и после любой революции, не всё идет гладко. Одно дело — завоевать (вернуть) себе место под литературным солнцем. Другое — утвердиться на нем, обжиться и обустроиться. 

Поскольку этот номер «ДН» — «подростковый», остановлюсь подробнее на этом сегменте. Тем более что он как раз выглядит наиболее проблемным. 

Восстановление и обустройство в нем идет гораздо труднее. Об этом говорят сами детские писатели. На это жалуются критики. Недавно беседовал с людьми из Издательского Совета РПЦ — те же проблемы. Современные тексты на христианскую тематику для малышей и «младшешкольников» есть; для подростков — их остро не хватает. (Впрочем, «конфессиональный» худлит — тема отдельного разговора.)

Причины разные. Отчасти — коммерческие. Подростковая книга — это уже не гибрид книги и игрушки; она менее «подарочна» и потому — менее покупаема. 

Чтение подростка гораздо труднее направлять и контролировать. В отличие от «ранне-детской» книжки «подростковая» имеет меньше шансов быть прочитанной: она не читается вслух на ночь родителями, по ней не учат читать... Есть, конечно, школьная программа с ее набором обязательных произведений. Но набор этот сегодня целиком ориентирован на классику. Что разительно отличает его от позднесоветской школьной программы (и списка для внеклассного чтения), куда входили — наряду с классикой — и проза еще живших и здравствовавших современников. Катаева, Полевого, Баруздина, Алексина...

Не подкреплена современная русская литература для подростков не только «школьным ресурсом»: она, что еще важнее, не подкреплена «зрелищно». Прежде всего — кинематографом. «Взрослая» литература еще как-то может существовать без выхода на экран² . Но для подростка, не имеющего достаточного опыта чтения и ориентации среди книг, экранизация — один из главных навигаторов. 

Опять же, в 70-е–80-е (а с чем еще сравнивать?) почти все значимые подростковые тексты достаточно оперативно — и довольно качественно — экранизировались. После чего возникала новая волна читательского внимания³ . Другой пример, более свежий: можно только догадываться, сколько миллионов читателей добавила романной серии Роулинг ее экранизация с бессменным Гарри Поттером — Дэниелом Рэдклиффом. Много ли книг современных российских авторов, пишущих для подростков, сегодня «попадают на пленку»? 

Могут возразить, что и имен уровня Роулинг у нас нет. С одной стороны — возможно. Уровень литературы для подростков — насколько могу судить по спорадическим пролистываниям и прочитываниям — оставляет желать лучшего. Как заметил Сергей Костырко, вспоминая о своей работе в экспертном совете «Заветной мечты»: «Многие тексты казались интересными, но — только при беглом прочтении, чуть замедляешь чтение — и текст хочется все время править»⁴ . 

Впрочем, талантливые авторы есть; заметно и желание издателей издавать и продвигать «авторские» серии. 

И все же — крупных, узнаваемых имен фактически нет⁵ . «Взрослый» читатель без них обходиться еще может: во «взрослой» литературе смена имен всегда происходит быстрее, мода на одно сменяется модой на другое... Подростковая литература в этом плане более консервативна. У подростка — повторюсь — еще нет того читательского опыта, каким располагает взрослый, той свободы в ориентации среди книжных новинок. Здесь авторское имя — главное средство навигации. Не говорю уже о том лично-доверительном отношении, которое устанавливается в этом возрасте к любимому автору...

Здесь, пожалуй, не удержусь — и помяну своего «подросткового» автора, которого читал — одну книгу за другой — где-то между 8 и 11. То есть любил и читал я тогда многих — и Волкова с его «Эллиадой», и Брэдбери... 

Но сейчас, обдумывая и набрасывая эту заметку, вспомнил именно Юрия Яковлева.

Всплыла даже одна фраза из его повести «Самая трудная роль»: «На повороте заплакал трамвай...» 

Сегодня Яковлев несколько подзабыт — возможно, заслуженно: не знаю. Судя по воспоминаниям, человек был временами не слишком приятный, конъюнктурно-ортодоксальный... 

Но — «Юрий Яковлев» было действительно именем. Одним из немногих крупных и очевидных имен в советской подростковой литературе. 

Вспомнил его не для того, чтобы противопоставить нынешним авторам. А чтобы разобраться, из чего было «сделано» это имя.

Прежде всего, качество прозы. Сейчас, чтобы проверить точность «трамвайной» цитаты, «загуглил» ее — и неожиданно для себя начал перечитывать всю повесть... 

«...Во дворе Инга задержалась. Две старушки выбивали половичок. Они делали это слаженно и забавно, словно играли в забытую игру своего детства. Половичок взлетал вверх, падал вниз и оглушительно хлопал, выпуская облачко пыли.

Потом через двор прошёл усталый грязный человек. От него пахло зверем, словно он ночевал в медвежьей берлоге. Инга пошла за ним. Он оглянулся, потёр ладонью заросшую щетиной щёку, и девочка заметила, что один глаз у него стеклянный. Ей стало не по себе, и она вернулась, чтобы посмотреть на играющих старушек, но они уже ушли со своим половичком».

Такую прозу не хочется «все время править». 

Яковлев, разумеется, не был блестящим стилистом — но подростковому писателю стилистический эквилибризмскорее противопоказан. Чувство словесной ткани у него, безусловно, было. Прибавим к этому наблюдательность — и умение говорить с подростком о том, что его — подростка — отличает от малыша: первое столкновение с любовью и смертью. У Яковлева об этом столкновении — лучшие его страницы. И еще — о слабости: его герои — «слабаки», которым приходится быть сильными. И это — тоже важный, «маркирующий» для подростковой прозы момент: подросток бессознательно ищет в книгах ответ на вопрос, как быть сильным. 

Именно это задержалось в памяти — вместе с «заплакавшим трамваем» — от рассказов и повестей Яковлева. А не пионерские ритуалы, иностранные шпионы и прочая неизбежная идеологическая бутафория.

Итак, первое — качество прозы, вполне сопоставимое со «взрослой»; но при этом — заточенность именно на подростка. Второе — важное для автора, пишущего для этой аудитории, свойство — продуктивность. Я, если не изменяет память, прочел четыре книги Яковлева; а у него их вышло (прозы) — с начала 60-х до начала 90-х — около сорока. Дефицитом не были — но в книжных не залеживались. Добавим к этому «фактор Ш» — включение в школьную программу. И — разумеется, многочисленные экранизации. «Три веселые смены», «Мы смерти смотрели в лицо», не говоря о мультдилогии про Умку...

При некотором упрощении — «ингредиенты» литературного имени названы. Качество прозы. Авторская продуктивность. Покупательная доступность (умеренная цена, достаточный тираж). Экранизированность. Включенность в образовательный процесс.

Ну и, разумеется, как это ни банально звучит — любовь к своему ремеслу, ремеслу детского писателя, понимание его важности. Об этом тоже точные слова у Яковлева: «Есть писатели, которые стесняются называться “детскими”. Я — детский писатель и горжусь этим званием. ...Я не очень-то люблю таких людей, которых невозможно представить себе детьми. Мне кажется, что в настоящем человеке до последних его дней сохраняется драгоценный запас детства...»⁶  

Тут, собственно, добавить нечего: этим и завершу. 

 

______________

1 Например, одиннадцатые номера прошлогодних «Дружбы народов» и «Октября».

2 Впрочем, даже эмпирически было заметно, насколько возрос читательский интерес, скажем, к книгам А.Иванова после выхода «Географ глобус пропил». Или — Дениса Осокина после экранизации «Овсянок» и «Небесных жён луговых мари». 

3 Хорошо помню, как после выхода «Приключений Электроника» все буквально начали выхватывать друг у друга из рук книжку про «Электроника— мальчика из чемодана», которую до того почти никто из моих тогдашних — довольно начитанных — сверстников-подростков не читал...

4  http://magazines.russ.ru/project/club/dl.html

5  Я не имею в виду ныне здравствующих авторов, чья известность родом, опять же, из 70-х — 80-х, — Крапивина, Воскобойникова...

6 Юрий Яковлев. Немного о себе (http://www.libok.net/writer/5642/kniga/46487/yakovlev_yuriy_yakovlevich /nemnogo_o_sebe/read).