На втором этаже — раньше он был чердаком, теперь тут комната — на столе, рядом с сухим листом подорожника, лежит книжка. «Всадники со станции «Роса». Старенькая, заслуженная, 1975 года рождения, на когда-то белой, а теперь желтовато-серой обложке проступают всадники в нелепых, островерхих буденовках. Внутри — дарственная надпись прилежным воспиталкиным почерком. Сашеньке, по окончании детского сада. Сашенька — мой муж, с бородой, сединой и семейством.

Зову дочку, почитать вместе. Она садится рядом. Читаю вслух, и… невозможно. Первый абзацы еще ничего, а дальше никак. Слишком медленно. Слишком подробно. Слишком долго ничего не происходит. Какая-то собака, станция, тягучие разговоры — тоска! Теперь совсем другие книжки и ритмы. Дочка убегает играть, я ее не удерживаю. Листаю книгу сама — нет, не идет.

А ведь когда-то… Я не просто любила, я обожала Крапивина. Писатель номер один. Бесстрашный, благородный Сережа Каховский, мальчик со шпагой. Это я, я Сережа, любимое мужское имя, я слушаю мудрого журналиста и хочу быть всадником, чтобы легко и вовремя прилететь на коне и выручать из беды любого. Я читаю все, все подряд, что только находится в библиотеке на улице Дмитрия Ульянова, куда прихожу каждую неделю за новой порцией.

Но вскоре все оказывается прочитано. И «Та сторона, где ветер», и «Колыбельная для брата», и «Тень Каравеллы», и еще сборники рассказов. Ни одного нечитанного Крапивина в библиотеке больше нет. Кого же мне читать? Мама подсовывает «Человека с луны» про Миклухо-Маклая («что ты все ерунду какую-то про школьников глотаешь, вот лучше!») Я морщусь, но вскоре зачитываюсь — в этой книге тоже все так необыкновенно и интересно — Маклай нашел общий язык с полными дикарями, которые не знают цену золоту, а любят разные безделушки. Я хочу еще, в том же духе, про путешественников, ученых, еще лучше, конечно, новую книгу Крапивина, но библиотекарь только разводит руками… Ни про ученых, ни Крапивина.

И вдруг чудо. Приходит новый номер журнала «Пионер», пахучий, цветной, я выписываю его со второго класса… а там! Владислав Крапивин «Журавленок и молнии», новая повесть. Брошено, отложено все, так-так, но что за девчонка скачет на первой странице, а где же мальчики, мальчик, крапивинский, фирменный, худенький, чистый душой, где? Вот он. Звонит в дверь. Входит, хочет снять кроссовки. Угловатый, застенчивый, учится не так, чтобы очень, зато! Все ему интересно. И он — искренний. Веселый. С щедрым сердцем. И все время попадает в разные истории… приключения начинаются! Какое счастье. Нет, Журка все же не Серёжа, но почти. Первая часть проглочена в вечер, и целый бесконечный месяц приходится ждать, ждать следующего номера.

А однажды журнал «Пионер» рассказал про морской клуб Крапивина «Каравелла» в Екатеринбурге — мальчики в матросках изучали там корабельное дело, а потом как настоящие моряки, отправлялись в плавание. Девочек туда не брали. Вот как всегда.

Да, это была сентиментальная детская проза, продутая ветром романтики и дальних странствий. Она вышибала слезы и манила за горизонт. Владислав Крапивин — Людмила Чарская советских подростков 1970-х-1980-х годов. Конечно, такие правдивые и прямодушные мальчики, которые жили на страницах крапивинских книг, повзрослев, обречены были погибнуть в том мире, который тогда существовал. Куда им было идти с их романтизмом, верой в справедливость, честностью? В парторги? Разве что в педагогику или науку… Или скакать на своих конях прямиком в чувствительные романы и рассказы Константина Паустовского, жаль, он уже умер к тому времени. Так они и остались в книгах на чердаках, в воспоминаниях, но приятных, согревающих не хуже чарочки рома, в такие вот дождливые, ледяные дни, как сегодняшний.