ИНТЕЛРОС > №12, 2017 > Баклажан на дынной лозе Денис ГЕРБЕР
|
РассказГербер Денис Владимирович родился в 1977 г. в городе Ангарске Иркутской области. Окончил факультет филологии и журналистики Иркутского государственного университета. Радиоведущий, продюсер и сценарист, печатался в журнале «Сибирские огни». Живет в Ангарске. В «Дружбе народов публикуется впервые.
Отец Димитрий, настоятель Посольского Спасо-Преображенского монастыря, проснулся еще до рассвета от резкого запаха одуванчиков. Откуда такое благоухание? — удивился он. Отродясь в его келье ничем, кроме ладана и свечных огарков, не пахло. Одуванчики. Будто молодая дуреха сплела языческий венок, бросила в реку, а волны принесли его прямо под кровать. Отец Димитрий едва сдержал навязчивое желание заглянуть под дощатое ложе. Он втянул носом прохладный келейный воздух. Запах как будто исчез. Да и существовал ли он наяву? Игумен припомнил растаявший сон. Виделись ему серые льдины, уходящие из-под ног. Никаких одуванчиков там не было и быть не могло. Как раз они-то и прервали видение, заставили открыть глаза. Следовательно, это — обонятельная галлюцинация, касание демонической сущности. Когда-то духовный наставник призывал его — тогда еще молодого послушника — с недоверием относиться ко всяким явлениям мира духовного, помнить правило «не принимать, и не отвергать»: наступит срок, и время само родит понимание. Отец Димитрий прошелся по келье, обдумывая происходящее. Похоже, в потаенной гордыне он забыл, что каждый человек в силу греховного естества подвержен влиянию бесов. Монастырские стены и сан иеромонаха не гарантируют защиту, необходимо остерегаться на всех ступенях. И чем выше ступень, тем серьезнее атакующий демон... Нет, опять гордыня. Возомнил себя овеянным благодатью! Оберегая ум от греховных чувств и страстей, отец Димитрий предался Иисусовой молитве. Нужно «хранить входы» — слух, зрение и осязание, отстраниться от внешнего. Неужели обоняние — еще один «вход»? — подумал игумен. Должно быть так, если этим путем и проникает запах одуванчиков — теперь воображаемый. Он молился, пока по коридорным доскам не проскрипели шаги будильника — брата Иосифа. Гулко затрезвонило малое било, нарушая утренний покой. «Просыпайтесь, братья!» — басил Иосиф, проходя мимо келий. Отец Димитрий глянул в окно, отыскивая Венеру. Это был его собственный ритуал на начало дня, такой же неизменный, как «молитвенное правило» и умывание. Еще в молодости он прочел в каком-то журнале, что вид голубой звезды полезен — успокаивает. Жрецы Древнего Египта заставляли неофитов каждое утро лицезреть Пересекатель (так они называли Венеру) и сами на нее охотно смотрели. Собственно, никакой другой звезды отец Димитрий и не мог отыскать на небосклоне, а тут в монастыре она сама заглядывала в оконце. Это ли не знак свыше? То, что сегодня увидел на небе отец Димитрий, ввергло его в смятение. Рядом со знакомой утренней звездой красовался еще один огонек — такой же маленький, с таким же голубоватым блеском. Похоже, у Венеры появилась сестра. Не горная ли нимфа Эхо — вечная спутница античной богини? Несколько минут он разглядывал звездочки, потом встрепенулся: что если это — очередная галлюцинация, на этот раз — зрительная? Прихватив полотенце и щетку с пастой, священник оставил келью и спустился на первый этаж к умывальне. День побежал по привычному распорядку: молитва, литургия, назначение послушаний, трапеза. Отец Димитрий соблюдал трезвение, отмечал каждую мысль, малейшее душевное колебание, и старался не думать о странном начале дня. Ему уже исполнилось пятьдесят четыре. Восемь последних лет он провел здесь, в монастыре на берегу Байкала, три из них — в сане игумена. За этот короткий период в обители сменилось немало лиц. Братья появлялись и исчезали — переходили в другие монастыри, отправлялись в мир. Безмятежным внутренним взором священник видел причины этих метаний, как опытный автослесарь по виду машины определяет скрытые дефекты. Пустомыслие, праздность, смехотворство, безволие и привязка к земному, — все это перемалывало души людей, гнало их с места на место, точно оголодавших зверей в поисках лучшей доли. Да, что там звери! Взять хотя-бы Басика — одного из монастырских котов — так этот белый с леопардовыми вкраплениями зверек поучит степенности любого монаха, хоть и таскается по деревенским девкам. Монастырская жизнь вполне его устраивает: главное послушание — греться на солнышке, вместо благодати — рыбный запах с Байкала. Вот и сейчас Басик на излюбленном месте — на побеленой кирпичной ограде, откуда хорошо просматриваются и трапезная, и пекарня. Отец Димитрий, еще будучи диаконом, сам притащил в монастырь этого кота — писклявый комочек, забившийся от собак под строительные леса. Сначала Басик жил в его келье и дарил радость: мурлыкал как заведенный, терся о ноги, игрался со свисающими концами ораря. Кота подвело отсутствие должного благоговения. Сначала он скинул на пол Ветхий Завет и выдрал из него половину листа, — на оторванном клочке оказалась фраза из Третьей книги Царств: «… на том месте, где псы лизали кровь Навуфея, псы будут лизать и твою кровь». Затем совершил кровавую жертву — подбросил под келейную икону придушенного воробья. Дальше — больше: Басик проникал в чужие кельи и отвлекал насельников от молитвы, грыз просфоры, распространял блох. Однажды Басика заперли на ночь в Никольском храме: там завелись мыши. Кот никого не поймал, лишь опрокинул семисвечник, нагадил за жертвенником и уснул на ризнице. Теперь Басик ютится в сарайчике за трапезной. Доступ в кельи ему перекрыли. Да и что коту там делать? Возле трапезной всегда можно разжиться съестным, даже во время поста. После обеда в монастырь наведались посетители. Сначала прибыли четверо солдат срочников из ближайшей части. Брат Лука устроил им экскурсию по историческим местам, вывел за ограду к байкальскому берегу — к тому месту, где в 17-м веке ясачные люди хана Тарухая расправились с посольством Ерофея Заболоцкого. Надпись на чугунной плите гласила, что монахи, основавшие здесь скит, назвали его «Посольским» в память о предательском убиении и бессовестном грабеже. Солдаты слушали внимательно, но интереса не проявляли, будто воинский устав запрещал им впечатляться. Затем появились странные гости. Отец Димитрий заметил трех буддийский лам в красно-оранжевом одеянии. На фоне травки и цветущей черемухи ламы выглядели отголоском былой осени. «Откуда они здесь взялись? — удивился игумен. — Может, по министерской линии?» Посольский монастырь был тесно связан с МИДом. Сюда приезжали консулы и полномочные послы, едва ли не каждое лето организовывались стройотряды из студентов МГИМО. Буддистов сопровождал брат Кирилл. Он подошел к настоятелю. — К нам гости, — пояснил он. — Один лама с Гусиноозерского дацана и двое с Монголии. — Из посольства? Почему не предупреждают? — К вам, батюшка. Лично. Из Улан-Удэ приехали. Бурята из Гусинозерска звали Алтан. Несмотря на зрелый возраст, он годился во внуки своим монгольским спутникам. Один из лам — несколько полноватый — мучился одышкой, обтирал платком блестящий лоб. Другой больше походил на ящера, — он передвигался, чуть подавшись вперед, ухватившись бронзовыми костяшками за трость. Сухое раскосое лицо усеяли пигментные чешуйки. Гостей проводили в домик настоятеля, где принимали заезжих дипломатов. Когда расселись за столом, первым заговорил Алтан: — Ламы почти не изъясняются по-русски. Меня посвятили во все вопросы. Полный лама перебил его, что-то вставив по-монгольски. Алтан спохватился и полез в шелковую сумку, недавно висевшую на его плече, а сейчас опущенную на пол. — Сначала просили вручить подарок, — пояснил он. Бурят извлек из сумки несколько предметов и расставил на столе. Отец Димитрий недоуменно оглядел вещи. Перед ним лежал злодейски изогнутый кортик с серебристым драконом на рукояти, плоская костяная шкатулка размером с карманный справочник, шар из зеленого камня, бамбуковая флейта и войлочные тапки. — Что это? — спросил игумен. Бурятский лама провел ладонью над странными дарами, словно отгоняя невидимых мух. — Выберите подарок сами. Такова традиция. Отец Димитрий совсем растерялся. Он не принимал даров лично для себя. На монастырские нужды — другое дело. А что толку от этих непонятных вещей, к тому же насквозь пропитанных чужеродной верой? Монголы насторожились, будто поставили целое состояние на результаты выбора. Ящероликий даже перестал дышать. Желая поскорее покончить с непонятным ритуалом, игумен выбрал костяную шкатулку — ему стало любопытно: что внутри. Старый лама со свистом выпустил воздух и заговорил шипучим голосом. Когда он закончил, Алтанблагоговейно склонил голову, а потом обратился к отцу Димитрию: — Мне позволили говорить от имени монгольских учителей. Это — Бадма-лама, — он указал на круглолицего, — и Очир-лама, — бурят поклонился ящеровидному. — Они приехали с монастыря Гандан с особой миссией. Ламы отыскивают новое воплощение хубилгана — Учителя Сандан-гэгэна. Вы, должно быть, знаете, что великие души, достигшие просветления, нередко возвращаются на землю, хоть карма их исчерпана. Перед уходом они оставляют подсказки, в какой физической форме и где проявится их сущность. Обычно ребенка находят быстро. — Я знаком с буддийской философией, в общих чертах. Но что привело вас в монастырь? Тут детей нет. — Чтобы пояснить, нужно начать издалека — с личности Сандан-гэгэна. Многое покажется вам непонятным, и неприемлемым для православного человека, тем более — для священника. Я заранее прошу прощения. Пожилые ламы сочувственно покачивали головами — они понимали, что речь пойдет об ушедшем Учителе. — Сандан-гэгэн вырос в небольшой деревушке. В шесть лет он был признан воплощением тибетского учителя Намган Римпоче. Его отправили в Тибет. В восемь лет он уже принял начальные монашеские обеты, а в двадцать два вернулся на родину почитаемым ламой. Сложно перечислить всё, что сделал Сандан-гэгэн для монгольских буддистов, да это сейчас и не важно. Важно, что собираясь покидать форму, он напомнил правило перевоплощения хубилгана. Не собственная воля приводит того на землю, а возможность принести пользу. Иными словами, будущие ученики сами притягивают воплощение учителя. Сандан-гэгэн почуял это кармическое притяжение и оставил знак. Бурятский лама говорил спокойно, тщательно подбирая слова. Было заметно, что он избегает непонятных терминов, по возможности подбирает русскоязычные аналоги. — Вам должно быть не знакомо слова «терма», — продолжил он. — Это тайные наставления, священные тексты или предметы — спрятанные в разных местах. Их может отыскать лишь тертон — своеобразный лама-кладоискатель, — Алтан уважительно скосился но полноватого священника. — Бадма-лама и есть такой тертон. Он обнаружил терму Сандан-гэгэна. — Где он ее отыскал? — полюбопытствовал отец Димитрий. Ему и вправду стало интересно. — Видите ли, существуют разные термы. Некоторые из них прячутся в земле, в скалах или в озере. Но есть и так называемые «термы ума», они хранятся в «неразрушимой сфере». То, что оставил Сандан-гэгэн, как раз и было термойума. Бадма-лама нашел ее во время медитации. Отцу Димитрию показалось, что его разыгрывают. Что взбрело в голову старому буддисту, что они приехали сюда?! Из вежливости он все-таки спросил: — Что в ней сообщалось? — Время нового воплощения. Это были астрологические знаки. Сандан-гэгэн перевоплотился мгновенно, миновав бардо. Конечно, нужно учитывать нахождение плода в утробе матери с момента первого биения сердца. Ламы-астрологи высчитали точный день. Терма указала и место воплощения — некую Страну снегов. Все были уверены, что Учитель переродится на своей прошлой родине — в Тибете. Ламы провели старинный ритуал на берегу священного озера. Водная гладь показала место нынешнего рождения Сандан-гэгэна. Это оказался не Тибет, а Россия. Хубилган родился здесь, в Забайкалье. — И что же дальше? — Ламы приехали в Россию. Они отыскивали всех детей, родившихся в указанный день. В первую очередь проверяли семьи лам и бурятов-буддистов. Искали долго, но безрезультатно. Затем пришла весть, что китайцы объявили некого тибетского мальчишку перерождением Сандан-гэгэна, и ламы вернулись на родину. К сожалению, выяснилось, что мальчик является ложным хубилганом. Такое иногда случается, китайцы определяют перерожденцев по политическим мотивам. Тибетские и монгольские ламы не признали воплощение и поиски продолжились. Бадма и Очир снова приехали в Россию, они использовали все знания, полученные от оракулов и астрологов. Круг потенциальных хубилганов сузился. Тогда настало время последнего и самого важного ритуала — проверки предметами. Его Величество Далай-лама говорит, что это главный указатель. — Какие предметы? Лама снова провел ладонью над разложенными по столу вещами. — Ребенку предлагают выбрать один из нескольких предметов. Перерожденец почувствует вещь, которой владел в прошлой жизни. И выберет ее. — Вы хотите сказать… — на игумена накатило предчувствие неминуемой катастрофы. — Да, отец Димитрий. Вы и есть новое воплощение хубилгана Сандан-гэгэна, продолжателя линии тулку НамганРимпоче. Для уха православного священника это прозвучало как изощренное оскорбление. Сначала отец Димитрийрасхохотался, затем ощутил подступающую злобу — греховное чувство, о котором «срамно есть и глаголати». Пожилые ламы поднялись с кресел и торжественно склонились перед батюшкой. — Погодите, погодите! — торопливо начал игумен. — Это какая-то ошибка. Предчувствуя его реакцию, бурятский лама уже полез в сумку и вынул сиреневую папку. Отцу Димитрию показали портрет Сандан-гэгэна. С черно-белой фотографии смотрел плосколицый монгол с медной короной на голове. — Великий хубилган ушел из проявленного мира 10 сентября 1963, за шесть месяцев до вашего рождения. В оставленной терме он сообщил, что новое имя укажет на природу Бодхисаттвы. Ваше мирское имя — Михаил, не так ли? Оно означает «Подобный Богу». Алтан извлек другой лист и протянул настоятелю. Это была танка, изображающая сидящего под деревом монаха. Нарисованный лама держал в руках нечто вроде маленького самовара, а его голову венчала черная папаха. — Когда Сандану исполнилось четыре года, он уже вспоминал прошлые воплощения. Однажды он слепил из глины шапку Кармапы, — лама ткнул пальцем в черный головной убор на картинке, затем протянул игумену следующий лист. — А этот рисунок вы, наверное, вспомните. Отец Димитрий принял картон с акварельной мазней. В центре чернел квадрат с вертикальными желтыми полосами, украшенный четырехлепестковой ромашкой. Все это походило на шапку буддистского святого. Игумен перевернул лист и прочел на обороте: «Миша Остроносов, 4 года». Что-то пронзительно тоскливое защемило внутри. Это был его детсадовский рисунок. — Человек многое приносит из прошлой жизни. Прежде всего — любовь к близким. Связь с друзьями и учениками сохраняется. Я слышал, вы привязаны к своему коту. Его зовут Басик? — Да. — Сандан-гэгэн очень любил ученика по имени Басаан. Игумен вытаращил глаза. — Вы хотите сказать, он перевоплотился в Басика? — Нет, что вы. Просто вы сохранили дорогое имя. Басаан сейчас здесь, теперь его зовут Очир-лама. Алтан указал на ящероликого. Монгол с безграничной любовью взирал на игумена. Глаза старика слезились счастьем. — Но ведь я не буддист. Разве возможно… — отец Димитрий замолчал, удивленный тем, что рассуждает на подобные темы. — Это не важно. Хубилганом движет бодхичитта — желание помогать и сострадать всем людям. Он воплощается там, где наиболее полезен. Иногда его земное проявление вообще не связанно с религией. «Пути господни неисповедимы», — так говорят христиане. Тоже можно сказать о карме. Ненадолго воцарилась тишина. Отец Димитрий рассматривал картинку, нарисованную его рукой пятьдесят лет назад. Должно быть, ламы основательно потрудились, раз отыскали такое. — Вы знаете, что христианство порицает реинкарнацию как заблуждение? — осторожно начал он. — Я не могу принять всего сказанного, даже из уважения. Похоже, что ламы обрадовались такому ответу. — Мы и не ожидали иного, — сказал Алтан. — Простите, что потревожили. Наверное, было ошибкой сообщать взрослому человеку такую информацию. Особенно — священнику. Настоятель удивился. Он уже готовился к предстоящему диспуту о реинкарнации, намеревался дать буддистам достойный отпор. — Зачем же вы меня отыскали? — Учителя желали увидеть вас и убедиться в неисповедимом пути… кармы. Скрюченный Очир-лама смиренно притронулся к руке игумена. Полноватый буддист поклонился. На этом встреча закончилась. Ламы уговорили отца Димитрия сохранить костяную шкатулку — подарок, отправленный им же самим из прошлой жизни. У ворот к ним подбежал Басик. Кот боднулся о ноги настоятеля, выгнул спину и ревниво скосился на чужаков. — Ба-сик! — с монгольским акцентом сказал Очир, улыбнулся и ткнул себя в грудь коричневым пальцем: — Ба-саан. Отчего-то это развеселило лам, около минуты все трое хохотали — каждый на свой манер. — Помните... Знаете, что означает это имя? — поинтересовался Алтан. — Басаан — это Пятница. В Монголии и Тибете некоторых детей называют в честь дня недели, когда они родились. И в честь соответствующей планеты. Басаан — значит пятница и Венера. Прежде чем навсегда попрощаться, Очир-лама протянул игумену конверт и снова ткнул себя пальцем в грудь. Отец Димитрий, полный самых противоречивых чувств, стоял посреди монастырского двора и смотрел вслед удаляющимся ламам. За воротами буддистов ожидал голубой микроавтобус. Алтан помог старикам забраться в салон, сам сел рядом с водителем. Окатив асфальт сизым выхлопом, автомобиль уехал. Уже близился час вечернего богослужения. У отца Димитрия оставалось тридцать свободных минут. Неторопливо он пересек двор и вышел к Байкалу. Веяло вечерним холодком. Ветер, точно перекати поле, волок по небу завернутые тучки. Игумен сел на камень недалеко от могил вероломно убиенных послов. Много веков на этом берегу сталкивались два мира — православная Русь и многоликий Восток с буддийскими монахами, языческими шаманами и мусульманскими полчищами. Иногда миры враждовали, теснили друг друга, иногда существовали бок о бок, переплетались, точно пальцы двух рук. Оглядев байкальские волны, отец Димитрий черпнул душой умиротворение и распечатал конверт. Внутри хранился сложенный втрое лист, исписанный ровным почерком.
Уважаемый отец Димитрий! Очень хотелось бы обратиться к Вам привычным именем, чтимым мною с детства. Однако мне следует воспринимать Вас как самостоятельную земную личность, точнее — очередное сочетание сканд. Я пишу это письмо, не зная наверняка: отдам его Вам или нет. Все зависит от результатов нашей встречи. Возможно, Вы воспримите разговор как оскорбление. Поверьте, мы не преследуем такой цели. Мы не стараемся Вас убедить. Напротив, я надеюсь, Вы отвергните все услышанное. Почему? Потому что это докажет серьезность вашего погружения в христианство. Мы собирали доказательства прошлого воплощения не для того, чтобы покол вашу веру. Мы хотели испытать ее. Если Вы читаете мое послание, значит — остались непоколебимы, и я был прав: ваше рождение православным монахом — не ошибка и не причуда кармы. Очевидно, Вы прозрели правильность этого пути, нашли его полезным. Пока я только могу положиться на вашу мудрость и, как верный ученик, последовать за Вами. Как бы странно это ни прозвучало, но карма ведет меня к православию. Я надеюсь на ваше благословение, когда в скорейшем перерождении окажусь рядом и вновь стану вашим учеником.
С уважением и безграничной любовью к Вам Очир (Басаан).
Записано и переведено хувараком Иволгинского дацана Данзаном Дорбоевым.
Отец Димитрий долго удерживал трепыхающийся на ветру лист. Поверил ли он сказанному? Ламы были искренни и доказательства выглядели убедительно, однако перевоплощения игумен принять не мог. Все это было искушением, и он порадовался, что в душе не заворочалась гордыня. Нужно служить Богу и людям, а ламы пусть перевоплощаются куда хотят. Вспомнив про оставленную костяную коробку, настоятель вернулся в домик-приемную. Он открыл подарок. Внутри было пусто. Похоже, когда-то коробка служила для хранения благовоний или лекарственных трав. Тут и там чернели смолистые пятна, пыльца настырно забилась в уголки. Отец Димитрий принюхался и почуял пьянящий запах одуванчиков.
Вернуться назад |