Все стихи, вошедшие в подборку «Поэзия белорусской эмиграции», отобраны для перевода из книги «Туга па радзiме»:Мiнск, «Мастацкая лiтаратура», 1992. На русском языке публикуются впервые.
Алесь Смоленец (Александр Ружанцов) родился в Вязьме. Закончил Московский университет и Алексеевскую военную школу. Прошел Первую мировую войну. После 1917 г. сражался и за «белых», и за «красных». В 1920 г., во время войны с белополяками, возглавлял белорусский батальон в Литовском войске. В 1944 г. уехал в Германию, позже — в США, где и скончался.
Алесь Смоленец (1893 — 1966)
Будка 175
Меж пригорков две стальные змейки —
Ржавые следы узкоколейки.
По бокам высокие столбы.
Переезд… Лишь рельсы уцелели,
Стены будки в оспинках шрапнели:
Вбитые в кирпич следы борьбы.
Видно, громко здесь звенели пчёлы,
Заливался пулемёт весёлый,
И живых и мёртвых веселя…
Здесь сегодня жито ждёт покоса,
У криницы ало рдеет роза —
Кровью здесь пропитана земля.
На старой позиции
Куда ни глянь — везде следы боёв:
Окопы, рельсы, вырванные рамы,
На батарее два лафета без стволов —
Свидетели недавней страшной драмы.
Провисла проволока и сползла в окопы,
На самом дне витки ужами вьются.
Людей не видно — на чужбине хлеборобы…
Бог знает, суждено ли им вернуться.
Расстрел
Посвящаю М. Гарецкому
Промелькнула, как молния, мысль: «Я умру!»,
Чтоб пропасть на кровавом ветру…
В обомлевшее тело воткнули
Свои рыльца голодные пули.
И упало оно, и послышались стоны
Возле тёмной стены опалённой.
Фонари вдруг погасли…
Задымив папиросой,
Кто-то выругался из матросов.
Лужу крови перешагнул кто-то…
Жизнь закрыла свои ворота.
__________
Наталья Арсеньева родилась в семье Алексея Арсеньева, родственника М.Ю. Лермонтова. Детство и юность прошли в Вильно, где с 1921 г.она печаталась на белорусском языке, а в 1927 г. вышла первая книга стихов Арсеньевой «Пад сiнiм небам». После объединения Западной Беларуси с БССР в 1939 г. работала в «Сялянскай газэце». Весной 1940 г. ее как жену польского офицера ссылают в Казахстан, но по просьбе Союза писателей Беларуси в мае 1941 г. освобождают. Война застала Арсеньеву в Минске. Во время оккупации работала в «Менскай (белорусской )газэце». В 1944 г. вместе с семьей уехала в Германию, в 1950 г. — в США. К столетию со дня рождения поэтессы в Минске вышел однотомник избранного «Выбраныя творы».
Наталья Арсеньева (1903 — 1997)
Не цалавала рук нiкому я ўжыццi,
Табе ж, мая зямля,
Я цалавала б ногi…
Наталля Арсеннева
Вместо меня
Я — не живу…
Луга в зелёной дымке,
и солнце над квадратами полей.
То за меня цветут
деревья-невидимки:
кружится над землёй
пух верб и тополей.
И летом не живу…
В желтеющей пшенице
синеют васильки —
и взгляд мой в их глазах.
А страдною порой
поют на поле жницы, —
печаль моя звучит
в их чистых голосах.
И осенью опять —
вместо меня осины
свой красный гасят свет
в седом тумане дня.
И плачет мелкий дождь
уныло и тоскливо
по солнцу и весне, —
он плачет… за меня.
1937
Твоё имя
Мацi родная, мацiкраiна,
Не усцiшыццагэтакi боль…
М. Багдановiч
О, Беларусь,
о, Беларусь моя!
Твоё мне имя — жгучий символ боли!
Но искренне её благословляю я:
ведь с ней я — человек:
на воле и в неволе.
Со мною эта боль повсюду и везде:
и не гнетёт совсем, и не порочит,
что словом неродным меня встречает день,
чужими снами провожают ночи…
Родная эта боль, она со мной на «ты».
песком присыпав сор обид и умолчаний.
Боль эта по утрам от местной суеты,
надежно оградив, собою защищает.
А вечером она снять помогает мне
весь груз дневных забот
и побороть усталость,
и все обиды дня, осевшие на дне,
порвать, чтобы они со мною не остались…
Все сны мои — как явь,
а явь — всего лишь сон,
с души сметает пыль
всех дрязг и мелкой злобы…
Весёлой Вилией поёт седой Гудзон,
домами Вильни тают небоскрёбы.
Я возложить хочу на струны,
как Баян, пять пальцев-лебедей,
чтобы сыграть — всем сердцем, всей душою:
о, Беларусь,
о, Беларусь моя,
сквозь боль свою играть Тебе, Тобою!
___________
Рыгор Крушина (Григорий Козак) родился в Беларуси на Слуцчине. Впервые со стихами выступил в 1927 г. и тогда же издал два поэтических сборника «Разгон» и «Паэзiя чырвонармейца». В 1935 г. окончил Московский институт кинематографии, а в конце 30-х была запрещена публикация его произведений. Во время войны оказался в оккупированном Минске, откуда в 1944 г. уехал в Германию, потом — в США. В эмиграции издал 7 книг стихов, стал первым белорусским членом Международного ПЕН-клуба. В 2005 г. в Минске вышел однотомник стихов Рыгора Крушины «Сны iмары», а в 2007-м (к столетию) сборник «Кантакт самотных».
Рыгор Крушина (1907 — 1979)
Родные звуки
Снова родные мне слышатся звуки,
Я не один — вдохновенье со мной.
Тревожная дума во время разлуки
Тянется следом певучей струной.
Слово, которое властно, навечно
В жизнь мою, в чувства и в мысли вплелось,
Словно ржаные колосья под ветром
Бурной волною во мне поднялось.
Слово поёт. Торжествует. Ликует.
Песнь материнская слышится в нём.
В нём нахожу я правду святую —
Мир, целый мир бьётся в сердце моём.
Надежды свои доверяю я песне,
Я в ней утешенье всегда находил.
Она помогала, когда были вместе,
И утешала, когда был один.
Вновь ощущаю я творчества муки,
Они поднимают меня над землёй.
Родные во мне пробуждаются звуки…
Я не один —
моя МОВА со мной.
А здесь иначе
У нас зимой был всюду снег,
Искрился, взгляд лаская.
В снежки играли… Шутки… Смех…
И речь вокруг родная.
На крышах белые холсты.
Сосульки, словно бусы,
И придорожные кусты
Все в белом, как индусы.
А по ночам трещал мороз,
Позёмкой снег царапал.
И ветви молодых берёз,
И медь дубов и грабов.
И снег кружился над землёй
Счастливый и довольный…
Здесь всё иначе… Солнце, зной
И кипарис безмолвный.
Нетрудно и сойти с ума,
Ни льда, ни листьев прелых.
Одна зелёная зима,
И только люди в белом.
* * *
Под окном стокрылый клён.
Дом родной, как милый сон.
В дымке слёз крыльцо, жасмин,
А в груди кленовый клин.
Я к нему уже привык,
Эта боль со мной везде.
Я гляжу на Божий лик…
О, Иисус мой на кресте!
Боже, чудо для души
Сотвори,
Пусть рухнет зло,
Чтоб добро не в миражи,
А в мой край меня вело.
Там шумит стокрылый клён,
Как и прежде, под окном.
Слышу я, тоскует он
И зовёт в родимый дом.
_________________
Фёдор Ильяшевич родился в Вильно. Окончил исторический факультет Вильненского университета. Во время войны 1941 — 45 гг. был редактором газеты «Новая дарога» (Белосток). В 1944 г. выехал в Германию, где и погиб в 1948 г. в автокатастрофе.
Фёдор Ильяшевич(1910 — 1948)
* * *
Сердце чувствует:
немного
Мне дано на свете жить…
Скоро кончится дорога,
Жаль, что некуда спешить.
Вот бы заново родиться,
Пострадать за отчий край…
Мне бы солнышку молиться —
Не хочу в небесный рай!
А умру, пусть тёмной ночью
Вспыхнут две звезды во мгле …
Пусть мои тоскуют очи
По покинутой земле.
1928
Друзьям
Осенний шторм. Чужой мне листопад.
Метёт листву холодный ветер.
Сижу один… Кто глянет на меня,
Решит — бездомный оборванец.
Где вы, друзья?
Вам, незнакомые друзья,
давно пишу я,
днём и ночью
слагаю этот стих.
Но мне руки никто не подаёт,
И слова доброго ни от кого не слышу.
Погибну, видимо, один я на дороге
Или замёрзну, как собака в поле,
На небо воя…
…Как зябко и пустынно на земле,
лишь дождь и ветер…
Вы слышите мой голос?
Ночь. Тишина.
Чужой мне листопад.
Но я упрямый…
Слышите, смеюсь я?!
Ведь это всё —
для лучшей доли
нашей Беларуси.
_____________________
Алесь Дудицкий (Гутько) родился в дер. Дудичи на Минщине. Учился в Минском педтехникуме. В 1933 г. арестован и осужден по обвинению в «нацдемовщине». Три года лагерей отбыл в Новосибирске и Мариинске и год высылки — в Казахстане. Война застала его в Минске, откуда началась эмиграция — Германия, США, Венесуэла. Бесследно исчез во второй половине 1970-х. Стихи начал писать до войны. В середине 1990-х Белорусский Институт Науки и Искусства в Нью-Йорке издал том его произведений «Напярэймы жаданням».
Алесь Дудицкий(1911 — 1976)
Уста и песни
Пробуждайтесь, уста и песни,
чтоб душа не погибла в плесени,
чтобы ветры и блики рекламы
стёжки узенькой не запятнали,
и не этой, протоптанной в поле —
той, что нас породнила с болью, —
неисхоженной, неизжитой,
с тихим шёпотом верб над житом,
где рябины в мякише ночи
ало гроздьями кровоточат
и тоскуют по осени лунной
близких вьюг печальные струны…
Пробуждайтесь, уста и песни,
чтоб душа не погибла в плесени.
Венесуэла, 16.10.1949
Чёрная карта
Самому себе
Как тот колос в поле — один…
На горбу никакой поклажи,
Говорю сам себе — иди,
а куда — пусть сердце подскажет.
Ведь немало уже пришлось
поскитаться по свету пешим…
Всё лицо от жары запеклось,
но дышу зато воздухом свежим.
Ведь упорство — совсем не блажь,
Помогает оно в каждом деле…
Ну, а бросят в глаза: «Не наш», —
значит, близок ты к светлой цели.
Обгоняй отстающих, рискуй!
Нелегка к удаче дорога.
И пусть сила кривую версту
распрямляет на черепе рока…
А свершатся надежды и сны,
Сможешь ты рассказать без азарта,
Как с трудом, из зубов сатаны
Была вырвана чёрная карта.
Венесуэла, 18.2.1955
Кусочек неба
К стеклянному кругу окна
неба прилип кусочек —
и говорит мне: «На,
возьми меня, если хочешь…»
Не верю себе. Обман.
Не слышал я про такое,
чтоб мог простой мальчуган
святыню достать рукою…
От волненья всё сжалось в груди:
это ж надо, вот оно — небо!
Захотелось к нему подойти —
вместо двери каменный невод.
Только проблеск неба не гас,
Чаровал меня понемногу —
видно, он в глубине моих глаз
смог души разглядеть тревогу:
«Я знаю, кто ты и чей —
Поступить не можешь иначе.
Меч возьми — один из лучей,
и — с Богом! Желаю удачи!..»
Южная Америка, 1.10.1955
_____________________
Владимир Клишевич родился на Слуцчине. Работал учителем. В 1936 г. поступил в Минский пединститут, в этом же году был репрессирован и оказался на Колыме. В 1940 г. привезен на пересмотр дела в Минск, где его и застала война. Оказавшись на воле, вернулся в Слуцк и работал в редакции «Газэты Случчыны». В 1944 г. уехал в Германию, потом — в США. В эмиграции издал несколько книг стихов. Дважды приезжал в СССР.
Владимир Клишевич (1914 — 1978)
Колокола
Церковные звонят колокола,
Как много в них душевного тепла.
Вечерний час. Морозная зима.
Пустынны улицы… Притихшие дома…
И этот тихий колокольный звон…
Кого сегодня отпевает он?
1931
* * *
Мне в неволе жить надоело,
Смерть приму, как спасенье от мук.
Сам на душу, на бренное тело
Наложу пальцы скованных рук.
Счастье людям даётся на свете
Очень рано, всего один раз,
Достаётся оно только детям,
И сегодня оно не для нас.
Время птицей стремительной мчится…
Годы, годы, к чему эта прыть?
Как хотелось бы снова родиться,
Хоть немного ребёнком побыть.
Была молодость и… пролетела.
Не вернётся — зови не зови!
Разлучилась душа моя с телом —
С той поры моё сердце в крови.
Пой же, ветер, в холодной Сибири
И в метельной колымской глуши!
Как душа может с сердцем жить в мире,
Если нет уже больше души?
Ничего мне не надо от доли…
Хватит плакать и незачем петь!
Одного бы хотел я — на воле,
На сторонке родной умереть.
Злобный рок угрожает мне смертью,
Но угроз его я не боюсь:
Не погасит никто в моём сердце
Мою веру в мою Беларусь.
Время с неумолимою силой
Гонит жертву, как в вихре, кружа.
Не страшит меня встреча с могилой,
Ведь уже не со мною душа...
Мчатся кони, как белые тени,
Их копыт слышу дьявольский стук…
Лучше сам я на душу и тело
Наложу пальцы скованных рук.
Январь, 1939,
Колыма, прииск Верхний Ат-Урах.
Фантазия
Слово за словом и — мысли метелицей:
Вот уже плавают, кружатся, стелются.
Вихрь то холодный, то, следом, горячий
Проносятся с воем, визгом и плачем.
И всё обрывается… Крыть больше нечем —
Бессмысленный звон в мозгу человечьем.
Все мысли-слова ветром вечности сдуты…
Боже! Как страшно в такие минуты!
_____________________
Михась Кавыль (Иосиф Казимирович Лещенко) родился на Слуцчине. Член литобъединения «Молодняк». В 1933 г. арестован и приговорен к трем годам лагерей. Наказание отбывал на Дальнем Востоке. В конце 1935 г. досрочно освобожден за ударный труд и хорошее поведение. Жил в Воронеже, учился в пединституте и работал учителем. В 1941 г. был призван в армию, воевал на Украинском фронте. В 1942 г. попал в плен. В 1944 г. уехал в Германию, потом — в США. Печататься начал еще до войны. В эмиграции издал 5 поэтических сборников.
Михась Кавыль(1915 — ?)
Помнишь, мама?
Помнишь, мама, тот город в глубинке?
Белый дом с часовыми… острог?
При свидании ты мне ботинки
Отдала, сняв с натруженных ног…
Часовой торопил нас: «Быстрее!..»
Распрощались мы тихо, без слёз.
А назавтра туда, где не греет
Летом солнце,
нас поезд повёз…
Много слёз превратилось там в льдинки —
На глазах тех, кто выжить не смог…
Не твои если б, мама, ботинки,
Я остался бы тоже без ног.
Часовые торопят: «Быстрее!»…
Всё снесу терпеливо, без слёз.
Жду, когда ж меня солнце согреет
В том краю, где родился и рос?!
1934, Седанлаг, Дальний Восток
Журавли
Из далёкой заморской земли,
Где зимы никогда не бывает,
Беззаботно летят журавли
В край, который их ожидает.
Чтоб за Неманом где-нибудь
Прокурлыкать на Празднике лета,
И в обратный отправиться путь
С голосистым выводком деток.
Ну, а мне возвращаться куда?
Что меня домой не пускает?
Где струится «живая вода»,
Что все тяжести с сердца смывает?
Журавли, я в последний свой миг
Попрошу вас, — назад полетите:
По дороге в Святую Святых
Мою душу с собой заберите...
1976
_____________________
Янка Юхновец родился в деревне Забродак на Витебщине в крестьянской семье. С приходом на Беларусь немцев был арестован. В 1944 года вывезен в Германию. Получил юридическое образование в Мюнхенском университете по специальности «Западно-европейское право» (1949). В этом же году он уезжает на жительство в США. С 1947 года его стихи появляются на страницах эмигрантских журналов.
Янка Юхновец (1926 — 2004)
Ещё на востоке не было рассвета
(В день 21 июня 1941 г.)
Ещё на востоке не было рассвета.
У края земли еще розово не курчавились облака,
и волшебно не изгибались,
восходя по пурпурным ступеням, —
а на Родине
давно уже начался день —
люди сами его разожгли среди ночи:
там морщинился воздух в клещах адской жары,
и чадящий дым глубоко ранил небо.
Млела земля под огненным плугом,
лоснилась пластами перепаханных нив.
Жаворонок падал с неба и прятался под межой —
рокотом моторов клокотала синь.
Ветер яростно спорил с пулями
за певучесть своих шмелиных струн,
но пули прилипали:
к деревьям
и кирпичам.—
свои имена высекали. .
А на пожарищах петухи:
справляли панихиду:
отпевали погибших —
храбрецов и трусов —
охрипшими голосами.…
1947
Вечерний лучик солнца угасал
Вечерний лучик солнца угасал
и прятался неспешно за горами.
Последней тенью исчезал с земли
и становился бронзовым закатом.
Смолкали песни,
шорохи стирались —
терялись в необъятной тишине.
Но вскоре ржавый мрак пропал,
растаял в темноте дубрав и ночи.
И только жёлтый месяц в небе
блуждал по переулкам звёзд.
И долго жуть ночная в тишине
лежала средь людских тревог
в постели из ночной росы и мха
рожала новый день.
И день настал. И новый день родился,
и длился сколько мог.
Но… ничего не мог решить и этот день.
1947, Бавария
Ежедневный водопад
Вода там льется через плотину,
шумит,— будто лес кругом.
Мысль моя иногда случайно
навещает этот забытый дом.
Серебристым цветением водопад
украшает речное дно.
Старая мельница на откосе —
брызги летят в окно.
Там окна давно без стёкол,
плынь сквозь жернов растёт.
Дорога, которая шла сюда гатью,—
сегодня пошла в обход.
Быстрые чайки прямо с полёта
ныряют в поток с высоты.
Каждая, будто хочет собою
добавить в ставок воды...
Разбитая гать и забытая мельница —
старого мельника тень.
Вода, словно песня, льётся и льётся —
изо дня в день…
1951
_____________________
Алесь Соловей (Альфред Васильевич Радюк) родился на Минщине. Печататься начал до войны. Во время оккупации работал верстальщиком в «Менскай газэте». С 1942 г. — секретарь журнала «Новы шлях» в Риге. В 1944 г. эмигрировал в Германию, жил в Австрии, откуда в 1949 г. выехал в Австралию. В 1982 г. Белорусский институт науки и искусства издал том его избранного «Нятускная краса». В Беларуси вышла его первая книга: «ТВОРЫ: паоэзiя, проза, лiсты»…
Алесь Соловей (1922 — 1978)
Крестный путь
Ты родился — был с тобою
Иисус Христос.
Тщились смыть Тебя волною
силы бурь и гроз.
Волны день за днём кипели —
шёл за валом вал,
но в бушующей купели
на ноги я встал.
Крест несли мы общей боли —
Ты и я с Тобой.
Мы тащили цепь неволи
торною тропой.
Чёрт опутывал цепями,
не жалел угроз.
Мы терпели — вместе с нами
Был Иисус Христос.
А потом… Твой лик стал хмурым,
Ты в огне был весь.
Нас разъяли злые бури —
стал тяжёлым крест.
Не минул с тупой толпой я
Ни одной версты.
Там, где Ты — был я с Тобою,
а где я — там Ты.
Тот для новых дней воскреснет,
кто всё перенёс.
Мы идём, и с нами вместе
Иисус Христос.
1945, Австрия
Плачущая мать
Оторвали, схватили, силком повели.
Онемевшие тучи. И отзвуки грома.
У какого он края земли?
Ждать иль нет его дома?
И ночами и днями — от поздна допоздна —
До сих пор страх надеждою дышит.
И тоскливая, ходит Она —
Сына, сына всё ищет.
А на лучике солнца капля света — всего…
Туча в небе — свинцовая льдина.
— Где найти? Как увидеть его —
Полонённого сына?
— Замолчать! — и морщинки на душу легли…
Горечь слёз… Боль солёного кома…
Может, жив он у края земли?
Ждать, иль нет — его дома?
И ей кажется веком минута одна.
Без конца ткёт паук паутину…
В бесконечных потёмках — Она.
Плачет, плачет по сыну…
1945
В нём и над ним
Как зеркало асфальт. Дома, машины, гроты.
Я мимо прохожу без дома и работы.
Не замедляю шаг у красочных витрин.
Деревья — тени в ряд, словно зелёный тын.
Тромбоны, трубы — гром: оркестр играет марши.
Без денег я держусь от музыки подальше.
Мечтательно смотрю в заманчивый простор,
Где голубеет даль от голубых озёр.
А в ней и по-над ней — свой Моцарт, свой Сальери,
Свой Данте, свой Шекспир. И к ним тебе все двери
распахнуты… Далёкий берег, порт
и близкий сердцу звук — чувств радостный аккорд.
1952
_____________________
Сергей Ясень, более известен как Янка Запрудник (наст. имя Сергей Вильчицкий), родился на Новогрудчине. В 1944 г. уехал в Германию. Общественный деятель Белорусской диаспоры в США, почетный член Белорусского ПЭН-центра. Живет в США.
Сергей Ясень (род. 1926)
Углекопы
С углём смешавшись во мгле
Лежат пласты мрака липкие.
Слезами чёрными всхлипывая,
Жалуются на что-то земле?
И тихо, тихо…
Нет… Что-то сдвинулось!
Всколыхнулась во сне своём
темнота.
Смотри!
Вон идут!
Эй, кто там?
Вы слышите?!
Идут сюда!
Что вы ищите здесь, двуногие?
Какой вас дьявол сюда привёл?!
А там огоньки, огоньки…
Как много их —
Колышутся на гребнях незримых волн.
Плывут гуськом —
огонёк за огоньком.
Не кричи: на испуг не возьмёшь —
В глазах их упрямство светится.
Живой пилой в стены врежутся
И застонет земля, и забьёт её дрожь.
Станет крошиться земли нутро…
Вздыхает, дышит…
Вгрызается сталь в земное ядро.
В дьявольском грохоте слышно:
— Долби! Долби! — Откроется…
Не прогляди!
А тех, кто теперь остановится,
ждёт беда впереди!
Первой схватки закончился гром.
И опять на незримых волнах —
То вверх, то вниз —
замигали.
Поплыли гуськом
Огонёк за огоньком…
С углём смешавшись во мгле
Лежат пласты мрака липкие.
Слезами чёрными всхлипывая,
Видно, жалуются на что-то земле.
Осенняя песня
Падают листья, падают с клёнов
Музыкой тихой и монотонной.
Стелются листья в сумраке дальнем
Счастьем прошедшим, вздохом прощальным.
Золото листьев, синь поднебесья,
Жёлтая осень, грустная песня.
Тихой молитвой сладко ей литься:
Падают листья, падают листья.
1953
_____________________
Масей Седнёв родился в дер. Мокрое на Могилевщине. Учился в Минском пединституте, вместе с 12 студентами был репрессирован и отбыл 5 лет в колымских лагерях. Перед войной его привезли в Минск на пересмотр дела. 26 июня 1941 г. должен был начаться суд, но началась война. Всех заключенных тюрьмы погнали на восток двумя колоннами: в одной — уголовники, в другой — «враги народа». Эту колонну расстреляли, но Седнёв сумел вырваться на волю.
В 1943 г. выехал в Белосток, затем в Берлин, а оттуда в США. В 1992 г. реабилитирован.
Масей Седнёв(1913 – 2001)
Страх
Ночь в темноте держала нас
На ледяных ножах.
Тюрьма… Безумным блеском глаз
Дрожал в решётках страх.
Тюремный двор в тяжёлом сне
Все звуки заглушил.
Не знал я в этой тишине —
Я жив или не жив?
Крик темноту прорезал вдруг
И рухнул, весь в крови,
И чей-то голос:
— Пальцы рук
Дави ему! Дави!
И плачем двор на этот грех
Откликнулся в тиши.
И кровь, забрызгавшая всех,
Окрасила ножи.
Я думал, с нами ночь сейчас
Смерть примет на ножах…
Вокруг безумным блеском глаз
Дрожал и плакал страх.
Минск, тюрьма
На закате солнца
Как будто с неба они свалились,
эти святые гонцы:
за железной оградою разместились,
уселись рядышком, как мудрецы.
Ожидают, кто и когда их купит,
зазывают: – Смотрите и выбирайте!
Что, не хотите быть с нами вкупе?
Веропродавцы!
— Ишь! Убегают, словно чужие, —
А мы же родственники вроде…
Памятники, вслед вытягивая шеи,
гнусавили: — Глупые, ещё вернётесь!
Чтоб нас бояться — нету причины —
мы посланцы мира и лада…
Вон задержался какой-то мужчина.
Давай, подходи, — бояться не надо!
Я замер от дьявольского приглашения,
а лысина будто в росе вся.
А памятник тем временем —
прыг мне на шею
и на плечах уселся.
— Неси! — выдохнул каменным телом,
и кольцом сомкнул руки…
Заходящее солнце кроваво рдело
от страданий и муки.
1948
Сон
Неизвестно, что дальше, — кто подружится с нами?
Первый раз на чужбине ночь пришла ко мне снами:
Совсем маленький, шёл я по выгону босо,
и в прозрачных глазах нёс июльские росы.
Пастухи на жалейке играли — старались,
чтобы вымя коровье молоком наливалось.
Пастухи веселили зелёные дали,
и меня — хоть был рядом я — не замечали.
Ну, хотя б улыбнулись — ни слова, ни ласки,
Позабыли совсем о мальчишке-подпаске.
Моё сердце вдруг сжалось от нахлынувшей боли,
и побрёл я в деревню по знакомому полю.
Отыскал я то место, где хата стояла,
но знакомое место уже пустовало.
Так прошёл я во сне по родной Беларуси —
распрощалась душа с тем,
куда не вернусь я…