* * *
Когда иволга становится простым воробьём — 
серым всполохом в голых кустах акации,
словом, что не поймаешь, как сердце, перепрыгнувшее ребро, — 
мы ищем окошко старой вокзальной кассы,
чтобы уехать в незатейливую страну,
где лица — знакомы по фильмам с тёплой органикой.
Ты крошишь тусклые овощи в грядущее наше рагу
и смотришь на стёкла с росписью Палеха,
пытаясь прочесть код этих узоров. Сонная кипа строк — 
выпала на пол из порванного кулька
с эмблемой торговой сети. Тает возле обутых ног
обжитый снег, пока распускает шнурок рука.
Пламень щеки угасает в полутонах холста — 
иволгой выпорхнул светлой гуаши луч,
чтобы выписать нас — на хлебной корочке сна,
с которой и воробей в долгие зимы живуч…

* * *
Оловянными пальцами 
перебирает зёрна в ладони холод,
пришедший с севера. Нарисованной пальмой — 
дразнит экзотика — выйдя голой
из ванной воображения — разум дремотный.
Кто-то стоит под окном — скрытый сгустившейся тенью.
Когда мы закончим с ремонтом — 
нас вновь обовьют живые растения
в переводе с латыни на слегка растерянный русский.
Это станет победой — выстраданным восторгом
от счастья опять прикоснуться
к воскрешённому богу…