* * *
Зови меня домой — голодного, босого,
кричи до хрипоты, а всё-таки зови!
Мне снилось, что парад планет не согласован,
Венеру бьёт ОМОН, а Марс лежит в крови.

На кухне газ горит — мирок из песни Цоя,
а где-то Южный Крест, Корма и Паруса.
«Сынок, иди домой, она того не стоит», — 
но я всю жизнь отдам за эти полчаса.

Я должен угадать полуночные знаки:
над шахтой «Чигари» звезда ползёт впотьмах,
а где-то пацанов бросают в автозаки,
но я — не при делах, опять не при делах.

* * *
Моими собеседниками были
евреи обрусевшие. Они
меня несли, пока не уронили,
потом вернулись — подняли с земли.

Останется не гул в магнитофоне,
не «Синтаксис», не томы ЖЗЛ,
но черепашка-ниндзя на картоне,
которую я выиграть сумел.

Не важно, с кем ты просыпался, — страшен 
сам переход из пробной темноты,
которую, как панцирь черепаший,
не перебьёшь, не одолеешь ты.

И если нет ни Альфы, ни Омеги, 
а только смерть, и прах, и вещество,
тогда зачем зимою столько снега
и столько тишины на Рождество?

Сонет

В.К.

Будь Кеплером, гуляя в снегопад,
Коперником на детской карусели,
и ты поймёшь, что звёзды говорят,
таят слова и знают дни недели.

Будь Дарвином и каждого вьюрка
добавь в друзья, узнай по форме клюва,
а мне оставь созвучья языка,
мне всё равно — где Таганрог, где Тула,

Самара и Саратов — всё одно, 
я здесь с Тмутараканью заодно,
и, кажется, душа остекленела,

поговори со мной сейчас — скажи,
носил ли Бог под мышкой чертежи
за тысячу веков до Шестоднева?