«Города, где я бывал, по которым тосковал, мне знакомы от стен и до крыш...»

Города, о которых пойдет речь, не знакомы мне от стен и до крыш. Но бывал в них часто и люблю туда возвращаться.

Алма-Ата и Бишкек.

Несколько последних «барометров» получились как-то с креном в политику, в российские реалии. Решил взять небольшой тайм-аут — нырнуть в родную среднеазиатскую тематику.

Итак, две книги. Первая — сборник «Бишкек утопический»¹  — вышла два с половиной года назад, была получена в подарок от одного из авторов, привезена в Ташкент, прочитана и поставлена на полку. Хотелось откликнуться, но ждал, когда она с чем-нибудь «срифмуется». И дождался: в самом конце прошлого года в Алма-Ате вышел другой сборник: «Иллюстрированный путеводитель по смыслам Алматы»² . Оба сборника — результаты коллективных проектов: алмаатинский — литературного, бишкекский — исследовательского³ . Оба снабжены картами города.

Между Бишкеком и Алма-Атой всего несколько часов езды, если не застрянешь в алмаатинских пробках, а потом на границе. Города близки не только территориально. Оба расположились в предгорьях, горы видны прямо из центра, огромны, впечатляют. Оба строились по прямоугольной схеме (в отличие от радиального Ташкента): всё под прямыми углами. В обоих городах в центре сохранился «жилой», не задавленный помпезностью, городской дух. В Алма-Ате — поскольку полигоном градостроительных амбиций стала Астана, в Бишкеке — в силу нехватки средств и скромности самих амбиций...

Ну и заметная невооруженным глазом и ухом «русскость» этих городов — по сравнению с другими соседними столицами.

Города, конечно, меняются. «За ночь ровно на этаж подрастает город наш...» Приехав после двух-трех лет отсутствия, утыкаешься в центре в какой-нибудь очередной свежевозведенный жилой комплекс. И понимаешь, что хуже типичной советской застройки может быть только атипичная безвкусица новой. Города затопляет машинами. Войлочный купол из смога стал уже почти фирменным знаком Алма-Аты, а недавно соткался и над Бишкеком. И все меньше зелени. И русского языка.

В двух сборниках предпринята попытка осмыслить и удержать исчезающий город. И понять то, что идет на смену.

Начну с «Бишкека утопического».

Сборник — как сообщается в аннотации — «результат исследовательско-художественного проекта “Бишкек: хроники радикального воображения” (2014–2015)». Проект этот осуществлялся группой «Штаб» (Школа творческой актуализации будущего), которую создали в Бишкеке Оксана Шаталова и Георгий Мамедов; оба, кстати, не коренные бишкекцы. «Штаб» — некий аналог питерского «Транслита» (как группы): «левая» политическая теория и риторика, разве что с большим уклоном в гендерные проблемы. Отсюда — из «левой» ориентации «Штаба» — и интерес к советским утопическим проектам.

«Бишкек, — рассказывает в одном интервью Оксана Шаталова, — это уютный город с прекрасной советской модернистской архитектурой, город “с человеческим лицом” (а не державным, властным или имперским). И очень зеленый... хотя деревья вырубают, и вообще в городе гигантская масса проблем. Я думаю, что Бишкек вполне может ассоциироваться с экспериментом; мы посвятили... проект именно этому (экспериментальному, амбициозному) аспекту Бишкека... о советских утопиях, определявших облик города»⁴ .

В сборник вошли исследования по истории советского Бишкека (Фрунзе), увиденной как «испытательный стенд» различных советских утопических проектов. Причем, не только официальных — вроде типового жилищного строительства, индустриализации, создания киргизской Академии наук... Еще интереснее примеры «неофициальных» утопий. Например, чешского промыслового кооператива «Интергельпо», существовавшего во Фрунзе в двадцатые-тридцатые. Или загадочной диссидентской «коммуны имени Коллонтай», о которой еще скажу.

Возможно, термин «утопия» звучит здесь несколько непривычно — например, в отношении истории трикотажной фабрики «Илбирс» или сооружения телевышки. «Утопия», по определению, то, что присутствует лишь в воображении.

Авторы сборника понимают это понятие шире.

«Город и утопия неразрывно связаны, — пишет в вводной статье Георгий Мамедов. — Идеальному общественному устройству, описываемому утопией, должна соответствовать столь же идеальная организация жизненного пространства». В советском Бишкеке, считает Мамедов, реализовались и утопия «Города-солнца» Кампанеллы и созданная Э.Говардом в начале прошлого века утопия «города-сада».

Сами жители городов эту «утопичность» могут и не замечать.

«Для большинства горожан круглый жилмассив “Рабочий городок”, построенный в начале 1930-х годов, и многочисленные советские мозаики — ничем не примечательные, обыденные элементы привычной городской среды. Еще более обыденными и непримечательными кажутся советские микрорайоны Бишкека. Среднестатистический обитатель панельной пятиэтажки не задумывается о том, что его типовая квартира и рационально организованная среда микрорайона — прямое наследие революционного жизнестроительного утопизма 20—30-х годов».

Все эти черты «утопизма», правда, можно найти и в других городах, чей бурный рост пришелся на советские годы. Это признают и авторы сборника. «Бишкек утопичен ровно в той же мере, что и Саратов, Кишинев или Алматы». В чем же тогда, возникает вопрос, специфика бишкекской утопии? В том, что она реализовывалась на бывшей «национальной окраине»? В чем-то еще? Вопрос остается открытым.

Особняком в сборнике стоит раздел «Радикальная эмансипация». Это публикация анонимных материалов некой загадочной «коммуны им. Колонтай», найденных в архиве бишкекского философа и психолога Арона Брудного⁵ .

Материалы очень любопытны — сочетанием радикальных архитектурных фантазий (на тему горного города, возводимого с помощью «стратостатов-домовозов»), радикального развития марксистских взглядов на пол и семью и достаточно авангардных — для того времени — поэтических опытов. Последние представляют собой восемь текстов, написанных на обратной стороне почтовых открыток с видами Фрунзе. То есть на открытке — прогуливающиеся возле кинотеатра «Ала-Тоо» гражданами или пляшущие под дойру фольклорными девицами, а на обратной стороне читаешь: «Космос — подлинная революция. / В космосе нет правящего класса. / В космосе — только / трудящаяся масса, / Но нет нетрудового веса. / Масса безвесна. / Бестелесна. / Свободна от дыхания / и метаболизма. / Пролетарий, природа — / последний предел. / Коммунизм есть / советская власть / плюс десоматизация тел. / Земли анатомический / театр забыт. / Даешь новый быт! / Вакуумический».

Эти материалы, относящиеся к началу 70-х, публикаторы (Мамедов и Шаталова) связывают с архитектурным факультетом Фрунзенского политехнического института, где в эти годы разрабатывались проекты по строительству на горном рельефе. Саму «коммуну» публикаторы называют «квир-коммуной» — на том основании, что некоторые ее тексты обнаруживают «конгруэнтность современной квир-теории». Тут, похоже, натяжка. И теории такой тогда еще не было, и не факт, что такая коммуна вообще существовала (впрочем, это допускают и публикаторы)... Больше похоже на какой-то домашний семинар по «творческому развитию марксизма», вроде существовавших в 60-х в Москве и Питере. А тексты на открытках — интригующая страница в истории поэтического концептуализма; узнать бы имя автора...

Авторы сборника стремились (снова цитирую из аннотации) «найти в утопиях прошлого материал как для критического осмысления настоящего, так и для радикального воображения будущего».

«Радикального воображения будущего» Бишкека я в сборнике не нашел, а осмысление настоящего — скорее, не критическое, а ностальгическое. Утопия уходит все дальше в прошлое. Фасадная мозаика с космическими мотивами бывшего «Дома науки и техники», превращенного в караоке-клуб «Запой», замазывается новыми владельцами коричневой краской... В планетарии какое-то время помещается ночной клуб, потом здание превращается в руины... Что-то, разумеется, сохраняется (в Бишкеке, к счастью, никому в голову не приходит сносить «хрущевки»), но все больше становится объектом ностальгии...

Тут самое время закрыть зеленоватый бишкекский сборник и перейти к черному, алмаатинскому. В которомностальгическая тема пронизывает большинство текстов.

 

я живу на улице Гагарина

в городе переименованных улиц

где у Дзержинского и Калинина подпольные клички батыров Наурызбая и Кабанбая

но Гоголь с Шевченко все еще держатся паспортных данных

и Фурманов ждет смерти того чье честь и достоинство

охраняется государством

на территории которого все еще есть космодром

и падают отработанные ступени

(будущее страны после того как кончится нефть иногда представляется мне свалкой

радиоактивных отходов китая и прочих японий)

 

                                                                               Мария Вильковиская. «День космонавтики»

 

Различение того, что «все еще» остается, и того, что уже исчезло.

«Город быстро менялся. Он повзрослел сразу на несколько сотен лет, и от прежнего облика некогда уютного города-сада не осталось и следа» (Анастасия Кириенко, «Лавка древностей»).

Даже то, что остается, — усыхает, сжимается, как шагреневая кожа. Меняются дома, меняются до неузнаваемости привычные места.

«Сейчас там асфальт, мосты, развязки, парковки... Наш маленький дом уже совсем не зеленый — тусклый и обветшалый, он жалобно приклеился к основанию многоэтажного урбанистического монстра...» Подзаголовок рассказа Натальи Слудской, из которой взята эта цитата, так и звучит: «Исчезнувший город». Меняется одноэтажная деревянная застройка — резные ставни соседствуют с пластиковыми панелями (Дэнис Кин, «Одноэтажная Алма-Ата»)... Даже городское водохранилище — меняется до неузнаваемости (Сергей Алексеёнок, «О бедном Сайране...»).

Впрочем, это беды почти всех постсоветских мегаполисов: слоноподобные жилые комплексы, автомобильные пробки; и в воздухе — вся таблица Менделеева; кроме, пожалуй, кислорода.

«Моя Алма-Ата была другой — тихой, патриархальной, с запахом дорожной пыли и кислым вкусом незрелой алычи» (Максим Гринкевич, «Мехпоселок»).

Меняется город — меняются запахи.

«Потом я иду вниз по улице Желтоксан. В воздухе зависли капли дождя, пар, запах ужасного одеколона впереди идущего метросексуала, удушающий дым сигары из открытой двери, и еще что-то жареное и одновременно сладкое из десятка встречных ресторанов» (Лиля Калаус. «Если долго сидеть на берегу...»).

И конечно же, смог. «Любимый мордор укрывает смогом / как мягким пледом волглым покрывалом...» — пишет Павел Банников, подставляя вместо «город» — название толкиновской горной страны.

Ловлю себя на том, что начинаю немного перебарщивать с именами и цитатами... Но как иначе дать представление о сборнике, в который вошли тексты двадцати пяти авторов, и очень разных? Не упомянуть, хотя бы назывным порядком, стихи Юрия Серебрянского и Ивана Бекетова? Или замечательную графику Зои Фальковой, которой иллюстрирован сборник, — Фалькова, кстати, и автор самого этого проекта. Собственно, вошедшие в «Путеводитель» тексты были отобраны на основе конкурса, проводимого в рамках этого проекта. То, что сборник — не антология, а публикация конкурсных работ, является плюсом — возникло несколько новых имен. С другой стороны, немного жаль, что в сборнике нет прозы Михаила Земскова, Ильи Одегова, Николая Верёвочкина... Видимо, в конкурсе они не участвовали.

Не все тексты, разумеется, подсвечены ностальгией. Младшее поколение авторов вполне встраивается в приходящий на смену городу-саду мегаполис. Возможно, когда-нибудь и нынешняя Алма-Ата, с ее новостройки, гипермаркетами и заторами, станет объектом элегических воспоминаний.

«Архитектура города постоянно изменяется, — пишут создатели сборника, — и то, что вчера определяло его лицо, завтра может быть попросту снесено, многие артефакты остаются лишь на фотографиях и в памяти горожан. Что же в такой ситуации может рассказать нам о городе? Что может проявить его смыслы, рассказать о том, чем город важен и дорог его обитателям?.. “Иллюстрированный путеводитель по смыслам Алматы” — попытка создания новейшей истории города,  его новых мифов и легенд»¹ .

И это, безусловно, удалось.

Недавно сайт «TheNational» опубликовал список из 10 самых литературных городов мира и небольшие статьи о них. Это Париж (разумеется), Эдинбург, Барселона, Гонконг (благодаря самому высокому количеству книжных магазинов на душу населения), Каир, Таллин (вот так), Дублин, Танжер, Токио и Петербург² .

Алма-Аты и Бишкека в этом списке нет. И дело, думаю, не в количестве книжных и не в литературных музеях; хотя и в этом, наверное, тоже. И не в количестве и качестве писательского сообщества. Дело в создании мифа города, его (города) гуманитарного освоения, создании городского текста.

Еще пару лет назад в разговоре о казахстанской литературе я посетовал на невысокий интерес у алмаатинских авторов к литературному осмыслению города. На то, что в Алма-Ате не возникало аналогии «крымскому», «уральскому», «одесскому», «ташкентскому» и прочим текстам. Хотя, казалось бы, необходимый для этого материал — «воспоминательный», фольклорный, исторический — присутствует... ^3  Не было заметных попыток и в Бишкеке.

Два вышедших сборника — первые шаги в этом направлении. И по результатом — очень обнадеживающие. Кто следующий на очереди? Астана? Душанбе? Самарканд?.. Будем ждать.

 

 

__________________________

1 Бишкек утопический: сборник текстов / Сост. и ред. Г.Мамедов, О.Шаталова. — Бишкек: «Штаб», 2015. — 206 с. (Доступен для скачивания: http://www.art-initiatives.org/ru/content/bishkek-utopicheskiy-sbornik-tekstov).

2 Иллюстрированный путеводитель по смыслам Алматы: Сборник. — Алматы: Книголюб, 2017. — 132 с. Название «Алматы», в официальном порядке введенное в казахстанский русский (вплоть до судебных процессов против тех, кто использовал «Алма-Ата»), естественно, используется и авторами и издателями этой книги.Но поскольку за пределами Казахстана традиционное название города пока никто не отменял (и не переименовывал, по тому же принципу, «Ташкент» в «Тошкент», «Баку» в «Бакы», «Киев» в «Кыив», «Рим» в «Рому»...), пользуюсь им.

3 Кроме текстов о самом Бишкеке, в книге есть еще пара текстов общетеоретического характера по проблемам утопии (Дэвида Харви и Нины Багдасаровой), которые заслуживают отдельного разговора.

4 «Политическое действие практически невозможно, но на воображение ограничений пока нет». Беседа Арсения Жиляева с Георгием Мамедовым и Оксаной Шаталовой // Сайт «Colta», 10 ноября 2016 г. http://www.colta.ru/articles/art/13040?page=2.

5 Арон Абрамович Брудный (1932—2011) — незаурядный мыслитель, разрабатывавший в 70—80-е теорию понимания, создавший во Фрунзе философскую школу. Фигура, как бы сказали в те времена, всесоюзного научного уровня. (До сих пор сожалею, что наше общение в конце 90-х было таким коротким...)

6 Информация с сайта проекта «Alaguide» (http://alaguide.kz/).

7 Skirka H. The world’s most inspiring literary cities // Сайт «TheNational». 26 февраля 2018 г. https://www.thenational.ae/lifestyle/travel/the-world-s-most-inspiring-literary-cities-1.708295

8 Абдуллаев Е. Алмаатинская аномалия. О новой русской литературе Казахстана // Новый мир. 2015. № 12. С. 193. (http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2015/12/almatinskaya-anomaliya.html).