ИНТЕЛРОС > №5, 2014 > Там, где я родился

Ефим Бершин
Там, где я родился


01 июня 2014

Бершин Ефим Львович — поэт, прозаик, публицист. Родился в Тирасполе в 1951 году. Автор нескольких книг стихов, документальной и художественной прозы. Живет в Москве.

 

 

* * *

Я вырос на руинах той войны,
там, где за водкой и в кровавых драках
вернувшиеся с фронта пацаны
достреливали жизнь свою в бараках,

хватаясь за ножи и топоры,
размазывая братьев по заборам.
Я тоже мог по моде той поры
заделаться убийцей или вором.

Но у меня своя была война,
свой вечный бой, который вечно длился
меж двух дворов.
И не моя вина,
что я родился там, где я родился.

Пока вели угрюмый разговор
крутые мужики в угаре пьяном,
мы пядь за пядью занимали двор,
заросший повиликой и бурьяном.

Мы шли на штурм расшатанных оград
чужих садов, ломая ветки с хрустом,
не славы ради и не для наград — 
там был наш враг.
А я считался русским.

Я шёл вперед. Я был почти комдив.
Мы против комьев в полный рост вставали.
Ворчал сосед: мол, мало вас, жiдив,
фашисты на войне поубивали.

Безногая, безрукая война
ещё блуждала в переулках стёртых,
выменивая хлеб на ордена,
сверкавшие на грязных гимнастёрках.

И что нам до Великой Мировой,
застрявшей в историческом провале,
когда уже и с нашей, дворовой,
иных уж нет, а те — отвоевали.



Отец

Значит, август.
Значит, дело в августе.
Не на Спас — так на яблокопад.
Так забытый мяч, застрявший в ауте,
яблоком в траву уходит спать.

Значит, август.
Значит, дело в яблоке,
так и не надкушенном, чужом.
Старой Евой на воздушном ялике
уплывала лучшая из жён.

Таял голос в полустёртой скрипочке,
взятой в плен на той большой войне,
где судьба висела, как на ниточке,
на одной подпиленной струне.

Подавив в себе остатки крика,
то вздыхая, то визжа, как плеть,
как она скрипела, эта скрипка!
Как, срываясь, умудрялась петь

про друзей, про тех, что папиросы
так и не купили никогда.
И беззвучно выпадали росы
на разрушенные города,

где неслось разлука-ты-разлука
с этой и с противной стороны. 
Я на свет родился тенью звука,
чудом долетевшего с войны

в мир, где ты, храня в дырявом ранце,
вместо жезла, — свой заплечный рок,
сам себе назначил долю агнца,
за которым явится пророк.



* * *

Пора — пора — пора
Творцу вернуть билет.
Марина Цветаева

Красные рыбы в зеленом пруду.
Желтые листья — по синему небу.
Я никогда уже к вам не приду.
Я никогда уже к вам не приеду.

Листьев и пуха беспечный балет,
шелест реки и бездонное утро
я променял на трамвайный билет
неопознанного маршрута.

Тихий Тирасполь, Москва и Париж — 
помнишь, мы тоже когда-то там жили?
Это твои города, говоришь?
Это — чужие, чужие, чужие.

Видишь — чужой распластался бульвар,
Видишь — чужие усталые спины,
видишь — чужой закипел самовар
старого рынка возле Неглинной.

Мчатся вдогонку чужие дома,
мимо проносятся встречные рейсы,
и, словно шпаги героев Дюма,
кто-то скрестил параллельные рельсы.

Всё сведено к одному образцу.
Но, от чужих городов изнывая, 
вы возвращали билеты Творцу, 
мы возвращаем билеты трамваям.



* * *

                                      Елене Черниковой

Осенний обморок. Лысеющий ноябрь.
Осколки листьев — словно августа осколки.
Жизнь погружается, как Китеж в Светлояр,
на дно заиндевевшего посёлка.

Осенний обморок. Изнемогает дол.
И так пугает дальний грай вороний,
что так и хочется запрятаться в подол
добропорядочной Февроньи.

Осенний обморок. И медленно на нет
сошла луна сверкающей подковой.
И тихо так. И пробуется снег
на роль врача в больнице поселковой.

Как хорошо, что мы теперь вдвоём,
и снег приносит истины простые,
о том, что мы ещё переживём
и тишину, и зиму, и Батыя.



* * *

Скульптура дерева. 
Иллюзия огня.
Цветная улица, сбежавшая с палитры,
и бюст прохожего,
и на исходе дня — 
горящий купол каменной молитвы.

Скульптура хохота. И чучела собак,
рванувшись из кустов, как из-за ширмы,
сосут заледеневший бензобак
небрежно припаркованной машины.

Скульптура площади, где рыночный сатир 
торгует нимфам каменные кости,
и где торжественно из каменных квартир
ко мне приходят каменные гости.

Бежать, — покуда вечер не погас,
пока ещё не поздно и не рано, — 
на станцию и у билетных касс
случайно встретиться с Карениною Анной,

готовою скользнуть за парапет,
туда, где ни любви, ни парапета.
Послушай, Анна! Для чего тебе билет?
Туда уже не продают билета.

Нас не учли в расценках на отъезд
и страховой не выписали полис.
Но бог не выдаст и свинья не съест,
пока на рельсах изнывает поезд,
и жжет охота к перемене мест.

 


Вернуться назад