Александр Бушковский. Радуйся!: Повесть и рассказы. — Петрозаводск: Verso, 2013.

 

Ужасны «пейзажи» войны! — «Грозненское водохранилище горело из-за разлившейся по нему нефти. Дым был черный и жирный, а желтый огонь день за днем все никак не гас. Потушить его было нельзя, потому что к горящей скважине ближе, чем метров на десять не подойти — сам сгоришь. Купол цирка, стоящего на берегу обмелевшей Сунжи, рухнул, а бывший новый кинотеатр "Юбилейный"... через пробоины просвечивал насквозь и, казалось, ему больше незачем открывать свои двери... Возле каменного забора на свежем снегу лежат тела трех женщин. У железных ворот тело девочки лет восьми... Рядом с пнем — обезглавленное тело старика, а чуть подальше — голова с короткими седыми волосами вокруг лысины».

Но не страшней ли зрелище изуродованных войной человеческих душ?

Идет пресловутая «зачистка» городских улиц. В развалинах дома обнаруживают супружескую пару. «Всю жизнь здесь прожили... Две недели уже в подвале сидим», — «затравленно глядя», говорит мужчина, а женщина молча плачет и под конец «напутствует» солдат: «Ребята, режьте их, всех, не берите в плен...»

Да у тех уже и своя объявилась «мотивация» к действиям такого рода. Сгорел в разорванной фугасом машине их товарищ. «Мстили потом за него все равно кому (курсив мой. — А.Т.). насмерть забивая пленных боевиков и не испытывая при этом никаких чувств, кроме желания причинить боль.» Вот и вскоре после вышеописанного эпизода приходится по команде сверху «разбираться на месте» с двумя мужчинами «призывного возраста», которые везли на каталке древнюю старуху, тяжело раненную.

Разобрались... «Пулеметчик устанавливает свою машинку (! — А.Т.) и командует мужчинам:

– Эй! Отошли к гаражам! Руки за голову! — О том, чтобы дать им помолиться, речь не идет... Снайпер, тщательно прицелившись, добивает старуху выстрелом в голову (самое дело для «стрелка высшей квалификации, отличающегося исключительно меткой стрельбой», как определяют «снайпера» в словарях! — А.Т.)».

Автор этого («Юрчик») и других столь же откровенных и беспощадно правдивых рассказов о войне в Чечне, Александр Бушковский и ничего не спускает подобным персонажам (остерегусь слова «героям»), и в то же время горестно жалеет этих «несчастных жестоких пацанов», которые и сами, в сущности, расстреляны, изрешечены очередями, выпущенными из своих «калашниковых».

И ведь по ту сторону — такие же пацаны, признающиеся перед смертью: «...мне все же страшно и больно, хотя я и мужчина. Хоть мне уже два месяца назад исполнилось шестнадцать лет, а Рамзану (брату. — А.Т.) и вовсе на днях будет восемнадцать (курсив мой. — А.Т.)». В рассказе «Ящер и Кощей» пленный «был такой же тощий и высокий», как только что прибывший в часть солдатик (вероятно, и Кощеем-то прозванный за худобу), который стережет двойника и должен — при случае — с ним «разобраться» («Если что, без звука. Ясно?» — полученный инструктаж от сержанта по кличке Ящер. Тот сам «в прошлый раз... пленного тащил, а тот вывел... на засаду и попытался закричать. Не успел...»)

Да и вся изображаемая операция выглядит не по-людски: «...Цепочка (солдат. — А.Т.) продолжала ползти, как змея, в темноте нащупывая себе дорогу раздвоенным языком авангарда (курсив мой. — А.Т.)». А после «успешного» завершения даже многоопытный сержант хочет побыстрее уснуть: «неохота слушать, как он (командир. — А.Т.) пленных пытать будет», и думает про начальника: «Я — Ящер, а ты?.. Похоже, робот.»

Страшную опасность подобного расчеловечивания иные чуткие поэты почуяли еще в пору войны с фашизмом, тревожно вслушиваясь в ходячий лозунг тех лет:

— Убей его! —
И убиваю, 
хожу, подковками звеня.
Я знаю: сердцем убываю.
Нет вовсе сердца у меня.
............................ 
Ах, где найду его потом я, 
исполнив воинский обет?

Николай Панченко. 
«Баллада о расстрелянном сердце»

 

И особая ценность «вклада», сделанного Александром Бушковским в литературу о чеченской войне, в предстающей в его рассказах и повести «Праздник лишних орлов»¹ картине мучительного, страдного пути к обретению утраченного было сердца.

Сначала была еще полная опустошенность да неунимающаяся агрессивность. «И водочка тут как тут... Постоянно драться хотелось. Ходил, всех плечами задевал. Однажды вел дочку из школы, а в подъезде алкаши какие-то на газетке пьют. Я им, ребята, мол, начинайте заканчивать, они мне, успокойся, мол, командир. Я ждать не стал, перебил их довольно жестко, слышу, дочка кричит, аж заикается: "Папочка, ты их убьешь, отпусти их ради Бога!" Тогда только в себя пришел. Смотрю на нее, а она вся трясется. Так мне стыдно стало перед ней, прям до слез.»

Да и во всех житейских ситуациях «разбираться» тянуло по привычному образцу. Мальчику сыну на рынке всучили дрянной товар: «Ночью приду, сожгу ларек... Сейчас разок вокруг обойду, намечу подходы-отходы...»

И так — пока не увидишь, не осознаешь пугающую «перспективу» этого душевного настроя, столкнувшись с былым сослуживцем, а ныне удачливым бизнесменом и... владельцем домашнего зверинца, упоенно наблюдающим и охотно демонстрирующим другу хищные повадки пираний, которые «классно охотятся» на соседок по аквариуму, пауков-птицеедов, удава...

С омерзением и ненавистью уйдя из этого дома, рассказчик совершает вроде бы смешной и странный поступок: покупает в зоомагазине такого же крысенка, какой на его глазах исчез в удавьей пасти, а на совет продавщицы отныне быть дома поосторожней(«все время под ногами болтается») чуть ли не клятвенно обещает: «Не наступлю». И это — как стук вновь забившегося сердца!

И хоть, казалось бы, случившееся не сопоставимо с поразившей героя в другом рассказе картиной водопада, – «все до одного улыбаются, когда первый раз его видят», — но ведь в обоих случаях человеку приоткрывается «тайна бесконечной и прекрасной жизни, о которой молчат и которую, если повезет, понимают без слова».

И не та же ли тайна, не то же биение человеческого сердца, несмотря на весь бурелом войны, слышится в словах старого чеченца: «в драке все может быть, чтобы выстоять, много надо духу иметь. А еще больше, чтобы помириться»?..

 

_________________________

1 См.: «ДН», № 10, 2014.